чай, кофе, переспим?

Когда Рафаэля тащили по коридорам рая, он выл и сопротивлялся. Потому что знал, что ничем хорошим подобное не заканчивается. На небесах уже третий месяц почти без перерыва шли забастовки, и каждый третий ангел был замешан. Рафаэлю долго везло: его схватили только сейчас. Он хорошо помнил, как без сил падали те, кто возвращался после задержаний, и как они отказывались показывать крылья. — Да, давай, вырви мне все перья по одному, потому что я хоть немного справедливости в этом месте хочу, — Рафаэль задыхался, а слова пухли на языке и кусали щеки изнутри. Его грубовато вжали в стену, такую же белую и холодную. Оказавшись наконец лицом к лицу с тем, кто его вёл, Рафаэль подумал, что это, скорее всего, херувим и что он попал. — Успокойся и замолчи, — ангел поморщился, когда чужое раздражение запуталось в его кудрях и осело на веснушках. Да, этот точно был херувимом — только им в неспокойное время выдавали форму. Белую, с широким вырезом, так что от верхнего треугольника можно и всю грудь целиком представить. — Я не собираюсь тебя пытать. Рафаэль думал, что это всё стресс, волнение, страх — чуть угодно, — когда смотрел на ямочку между ключицами и хотел коснуться краев губами — почему-то даже больше, чем высвободиться. — Рафаэль? — ангел кивнул, прикрывая на пару секунд глаза и цепляясь зубами за сухую кожу на нижней губе. — Я же давно ещё там тебя видел. Скажи, зачем ты туда лезешь раз за разом? Ради всего святого, он не помнил сейчас ни Люцифера, ни своих планов, ни самого Господа Бога, смотря, как белая ткань облегает широкие плечи. Рафаэль был готов на самое необдуманное предательство за всю историю, лишь бы ему позволили расстегнуть пуговицы у запястий и закатать чужие рукава. Ему хотелось увидеть, как возбуждение херувима натянет плотную ткань. Рафаэль бы даже позволил поставить себя на колени и вжать лицом в область паха — или хотя бы накрыть руками, если по-другому не разрешат. В таком случае он после сам додумает, рисуя картины со спущенными к щиколоткам белыми брюками. — Я так и знал, что тебя просто затащили, — Рафаэль хотел провести языком, почувствовать между зубов разочарование херувима. Хотел, чтобы эти губы продолжали говорить о нем, чтобы руки, лишь по инерции сжимающие его плечи, позволили себе лезть под его тогу и касаться-касаться-касаться. — Пожалуйста, будь осторожен, хорошо? Они не будут с тобой церемониться, — Рафаэль не смог не податься вперёд, вжимаясь, когда херувим, белокурый и низковатый, коснулся тыльной стороной фаланг его щеки. Под рёбрами что-то треснуло и растеклось. Рафаэль чуть повернул голову и остановился губами около мизинца. Херувим резковато вдохнул, замирая, и Рафаэлю показалось, что он готов на все ради единственного создания на небесах, кому не была безразлична его судьба. Где-то за их плечами продолжался ангельский бунт.