Ветер отравленной крови

— Какие-то они тут совсем непуганые. Вроде прикидывался умным, а на деле дурак дураком, — несдержанно фыркнул Канкуро, когда мужчина, проведённый ими на границу их владений, исчез в воронке похожей на шуншин аппарации. — Поговорим об этом позже. Темари нужно время, — безэмоциональным голосом оборвал его Гаара, вот только Канкуро знал отото, как свои пять пальцев, и понял, что тот им слегка недоволен. Он досадливо насупился и, кинув быстрый взгляд на брата, осторожно подошёл к замершей сестре. — Нэ-сан, возвращайся скорее, — Канкуро осторожно погладил уставившуюся в одну точку девочку по ладони, до побелевших костяшек смявшей подол кимоно. По отдельности они оба были ближе к Гааре, но вот у них самих были сложные отношения с частыми ссорами и криками на всю деревню, когда дело доходило до резких обвинений и даже до грязных драк. Тем не менее, Канкуро искренне уважал и любил сестру своей особенной, в какой-то степени больной братской любовью, и знал, что та отвечает ему взаимностью. Поэтому ему всегда было противно от переполнявших его чувств тревоги и жалости за неё, когда её разум в обход её желаний проваливался в очередной эпизод. Темари, после кропотливой работы с печатями на чужом сознании и долгой медитативной церемонии погрузившаяся глубоко в себя, молчала. На самом деле, Темари всегда была из тех людей, кому палец в рот не клади — по локоть откусит. Это был своего рода защитный механизм, отработанный годами практики и который лишь со временем немного притупился, сконцентрировавшись на периодическом оттачивании матерного мастерства на собственном безалаберном брате. Почти с самого рождения Темари знала, что не является желанным ребёнком. Конечно, она не сможет точно сказать, когда поняла это, но это откровение не стало для неё чем-то слишком болезненным. По крайней мере, она отказывалась выступать в роли жертвы. Банальная, на самом деле, история, старая, как мир: Темари — это синоним грандиозного провала брака по расчёту. Карура была из младшей ветви Акасуна, которые, в свою очередь, по договорённостям ещё со времён Сэнгоку Джидай через раз пересекались с Узумаки. Когда во Вторую Мировую Войну многочисленный островной клан был истреблён объединившимися кумовцами и киривцами, а Акасуна резко поредели до нескольких представителей, то перед Расой из Сабакуно — правящей семьи Сунагакуре со времён объединения разрозненных кланов пустыни — встал выбор спутника жизни между пятнадцатилетним Сасори, у которого мать была из Узумаки, и десятилетними Карурой с Яшамару, внуками двух Узумаки с обеих родительских сторон. Но вслед за без вести пропавшим отцом исчез и лучший из марионетчиков, а Расу никогда особо сильно не тянуло к мужчинам, поэтому судьба Каруры была предопределена, и в положенные шестнадцать она вышла замуж за Четвёртого Казекаге. Раса же вообще всю жизнь сох по Пакуре, чей аномально эволюционно вылезший из ниоткуда щакутон, увы, не позволял ей произвести наследников, и Карура это прекрасно знала. С детства она также знала и своё место, а в последствии и главное предназначение: рожать и усилять своими пришлыми генами кровь чужого клана, а именно династии Сабакуно. Она была посредственной куноичи и бездарной женой, с которой Раса почти не разговаривал и ложился только ради очередного зачатия. Темари, по сути, была результатом многочисленных изнасилований и большим разочарованием как для отца, так и для возненавидевшей её на почве собственной психологической травмы матери. Считалось, что когда капелька крови Узумаки сильна, то первенец всегда мальчик, который будет одарён в фуиндзюцу. Мало того, что понадобилось почти пять лет, чтобы Карура забеременела, так ещё и разродилась она светловолосой девочкой с ярко-выраженным уклоном в фуутон, привычным для Страны Ветра. Поэтому Темари просто назло всем — и безразличному отцу, и глупой матери, и позволяющим себе уничижительные комментарии окружающим — стала куноичи, достойной подражания, и плевать, что родители не застали её возвышения. Благодаря Баки-сэнсэю, единственному близкому взрослому человеку, она обуздала свою стихию, впоследствии получив прозвище Принцессы Ветров и став самым искусным за всю историю Суны пользователем тэссендзюцу, а потом уже сама, без наставника, продралась сквозь искусство фуин и полностью овладела собственным призывом, дойдя до ступени Сэннина. Но теперь… Ох, теперь она вспоминала времена своей молодости с присущей старикам ностальгией по былому. Темари не на сильно много пережила своих мужа и сына, в каких-то сорок лет погибнув вместе с братьями в кубе Генкай Хакури но Дзюцу, созданным шиноби из Ивагакуре. После собственной смерти на фронте она, как и положено, ожидала найти покой и воссоединиться с семьёй в Джóдо, чтобы потом всем вместе уйти на круг перерождения, но не тут-то было. Вот она чувствует, как тело разрывает, перемалывает, расщепляет до мельчайших атомов, а вот, вместо обещанного отдыха, она открывает веки в незнакомом месте, и разум раскалывается от игольчатой боли, которую доставляет отравленная сенчакра, через поры поступающая со всех сторон. Почему-то ей по ощущениям тела снова три года, у держащегося за голову Канкуро щёки без боевого раскраса, а Годайме Казекаге, что валяется на жухлой траве рядом, завёрнутый в грязное одеяло, по виду вообще только вчера родился. Темари с трудом собралась с мыслями и безуспешно выкрикнула «кай!», от всего сердца желая угробить шутника, но — увы и ах. Первое, что потом сделала Темари — это заглянула вовнутрь и чертыхнулась, обнаружив привычный гигантский резерв сократившимся до жалкого напёрстка, каким она его помнила до начала обучения искусству ниндзя. Второе, что она сделала — это огляделась в поисках информации и хоть чего-нибудь колюще-режущего, чем она могла защитить себя и, самое главное, ныне недееспособного Казекаге. Третье, что она сделала — это от тотальной безысходности попыталась призвать хотя бы самую маленькую низкоранговую ласку, но безрезультатно. Резерв на нуле, оружия нет, контракта с ласками как не бывало… Худшего кошмара и придумывать не надо: Темари с братьями в него попали, захватив в придачу деградировшего обратно до безмозглой тварюги соседа по телу Гаары. А дальше пошло банальное выживание и попытка осознать, во что они вляпались с песней и плясками. И если поначалу всё казалось каким-то сюрреалистичным гендзюцу какого-нибудь очередного поехавшего Учихи, то со временем стало понятно, что Рикудо над ними конкретно так посмеялся, обещая переродиться, где положено. Потому что место, в котором они очнулись без каких-либо воспоминаний о «новой» жизни, однозначно не было их миром. Прогорклая чакра, источающая одурманивающие миазмы, по цвету и консистенции похожие на мазут, так и норовила заставить их задохнуться собственным кровавым кашлем, что не опоздал появиться в первые же дни. Увядший лес, стоящий перемеживающейся с голыми ветвями мшистой массой, был низкоросл, мал и не похож ни на одну территорию Элементальных Стран. Странные скрюченные деревья прятали в своих ветвях худых птиц с разорёнными гнёздами и давали приют одичавшим от недостатка чакры животных. Охотиться на последних было откровенно мерзко, потому что обезумевшие от дисбаланса жизненной энергии звери сами насаживались на деревянные колья, желая скорой смерти. Темари вдвоём с Канкуро с трудом подвешивали полуслепых волков и мутировавших до клыкастых созданий оленей, чтобы пустить им кровь и освежевать себе ужин. Крохотные пальчики с ещё не выбитыми от постоянных печатей суставами плохо слушались, неразвитые без тренировок тела совсем не гармонировали с психологическим возрастом, и Темари, Канкуро, а в особенности вновь начавший страдать бессонницей Гаара, много раз проклинали тот день, когда их закинуло в этот мир-отходник. Темари, сцепив зубы, выкапывала полусгнившие коренья и отбивала кормящих самок у детёнышей, чтобы достать молоко. Канкуро уже начал с малого перепробовывать попадавшиеся ягоды с грибами, делая свой вклад в «семейный бюджет». Гааре же оставалось контролировать пускающего слюни Шукаку и подъедать популяцию редких насекомых с их личинками. Так прошло несколько месяцев, прежде чем они, постоянно двигаясь вдоль реки гадостного бурого цвета с многоглазыми тварями, прикидывающимися рыбами, не вышли на людей. Тогда-то им стала понятна причина такой деградации сенчакры, от которой задыхались их организмы: этот мир был преимущественно гражданским, говорящими на незнакомом языке. Конечно, не будучи тупыми и при этом профдеформированы, они разузнали обстановку, примеряя на себя краткосрочные хенге настолько, насколько хватало сил. Они вынюхивали абсолютно всё, слизывали крохи информации у всего, что попадалось под руку, начиная библиотеками и заканчивая полицейскими архивами, куда они не преминули залезть, уже достаточно вызубрив язык аборигенов. Так они узнали всё, что могли, об этом слишком большом, разрозненном и не чтящим основные законы мироздания мире. А однажды наткнувшись на сгусток яркой, чистой, чуть пахнущей апельсинами чакры у оббитой каменной стены Ньюкаслского университета, они узнали о том, что по-другому и быть не могло после того, как ограниченных в своих возможностях чакропользователей, именуемых здесь «магами», задвинули в резервации многоразово превосходящие числом гражданские «магглы», в которых, за редким исключением, была лишь капля того самого «волшебства». От осознания степени зловонности дерьма, в которое они вляпались, хотелось выть в голос. Но у них в запасе были фуиндзюцу, подкреплённое сэнниндзюцу; кугуцудзюцу, подкреплённое ирьёниндзюцу; и джитондзюцу, подкреплённое силой Ичиби. Поэтому, принеся в жертву богам и поколениям предков достаточно животных и исключительной нечестивости человеческих особей, губящих сенчакру, они втроём в возрасте пяти, четырёх и трёх лет соответственно смогли, доведя себя до чакроистощения и почти что разрыва каналов кейракукей, сделать прокол в Древе Сущего и вытянуть новый росток чистейшей, как горный родник, чакры в самую чащу леса, в котором они до сих пор вынужденно проживали: чем ближе к цивилизации, тем сильнее болела голова и одолевала тошнота. Выходить к людям сильного желания не было, но приходилось, чтобы получить для начала самое базовое: еду, ткань и инструменты. Они промышляли откровенным воровством, не испытывая угрызений совести, выкрав сначала бумагу для создания переносных свитков, чтобы затем обчистить склады с так называемой азиатской едой, и, в конце концов, обокрасть хорошие магазины необходимых для шитья и сапожного дела материалов, закончив всё базовыми инструментами для возведения дома, мастерской Канкуро и кузницы Темари. Заручившись поддержкой богов и предков, которым они ежедневно молились у созданной под великовозрастным дубом камиданы, они смогли выстроить себе сначала хижину, а впоследствии и полноценный дом, похожий на тот, что был у Темари в Конохе, не забыв устроить чайную и допросную, и разбить «волшебный» сад, с помощью фуин воссоздав идеальные тепличные условия для в большинстве своём опасных растений. Темари, выковывая длинные, тяжёлые лопасти тэссена в душном, пышащем жаром помещении, до крови прикусив нижнюю губу, сдерживала горькие слёзы. Точно также она учила Шикадая ковать свой первый маленький тренировочный веер. Ему было всего три года, и он, весь в отца умненький для своих лет, уже хотел иметь что-то общее с матерью, которой безмерно гордился. Ему было всего шестнадцать, когда случилось страшное, и Темари, воя на руках у Ёшино, пришлось хоронить самых дорогих людей. В тот же вечер у Темари случился первый эпизод, когда после медитации её разум проваливается в прошлое и захлёбывается сожалением о том, что невозможно вернуть. В первый раз её колотило от пронизывающей душу боли, от скорби, давящей монолитными надгробьями с именами любимых мужа и сына. Теперь ей в какой-то степени легче: она уходит в себя, внешне почти не выказывая бушующих внутри эмоций, и ждёт, когда наконец сможет выплыть обратно на поверхность, где её не дожидаются Шикамару с их рано повзрослевшим ребёнком. Девочка-девушка-женщина в своём горе не одинока. Канкуро, когда рисует на замершем в муке лице узоры кисточкой из беличьей шерсти, вспоминает, как Киба нахально вырывал у него такую же кисть и порывался пририсовать схожие с его татуировками клыки, пока лежащий между Акамару и Акемару переживательный Омои на заднем фоне бухтел об опасности такой затеи, ведь Инузука мог случайно отравиться. Когда Кумо развязала войну и через подавляющие волю печати отдало приказ своим шиноби, отправленным в другие деревни под видом политических союзов, Омои на глазах у своих мужей отрубил себе голову, не в силах противостоять подлому приказу и при этом слишком влюблённый, чтобы желать своим милым какой-либо вред (в отличии от своей сокомандницы, убившей мужа, дочь, и лишь потом покончившая с собой). Канкуро остаётся носить траур на пару со старым Акамару, когда Киба вместе с Акемару однажды возвращаются с фронта по частям. К моменту же своей смерти у него не остаётся и верного пса, облинявшего на весь его чёрный гардероб и умершего, положив дряхлую голову на протекторы своего хозяина-брата и щенка. Единственный, кому относительно повезло — это Гаара, потому что на его долю вышла потеря одного лишь сына и то лишь с переходом в другой мир. Да, Шинки был подготовлен к своей роли, в этом никто не сомневался, и за ним стояли АНБУ Песка и двое безмерно преданных бойцов-сокомандников, но помимо него Гаара теряет и своё наследие, а именно всю Скрытую Деревню. Эта утрата бьёт по нему, подтачивает и так подкошенный Однохвостым разум, заставляет его не спать, вновь желать испить чужой крови и огрызаться на любимых старших сестру и брата, которые всю жизнь были на его стороне. Ему претит так себя вести, поэтому он старается вернуться к привычной холодной апатии. По крайней мере, ему не нужно притворяться перед Темари с Канкуро, за что он им безмерно благодарен, хотя никогда этого и не скажет или покажет. Все они всё понимают. Все они больны и живут прошлым, думая, как перекроить под себя настоящее, при этом не наделав тех же ошибок, что и японские — местный аналог их национальности по крайней мере наполовину — колдуны. Если же говорить об относительно хорошем, то к тренировкам, естественно, они приступили как только, так сразу. Это одновременно весёлое и грустное времяпрепровождение, потому что многочисленные часы оттачивания навыков всё равно ещё не скоро дадут те же результаты, коих они добились в прошлой жизни. — Бьёшь, как девчонка, — поддразнивает вспотевший во время спарринга Канкуро, блокируя удар ногой сверху. — На себя, ссыкун, посмотри, — Темари, уставшая, но не побеждённая, вновь бросается на брата, чтобы попытаться надрать ему задницу. Она обратным хватом берёт кожаную рукоятку одного из любовно выкованных кунаев и гогочет, когда лязг металла сопровождает неудачу Канкуро. Морально им перевалило за четвёртый десяток, но возраст психики не мешает им иногда веселиться, дерясь до первой крови. Всё равно, по сути, их жизнь текла тихо, мирно и без каких-либо сильно интересных занятий, кроме тренировок, охоты на дичь и приведения дома с участком в порядок. Лес в их границах, шокированный таким даром, как искусственно созданная лакуна, тянущаяся от самогó Древа Сущего, начал цвести буйными красками и преподносить им много первых встреч с невиданными ранее существами, узнанными по книгам из волшебной части библиотеки в городском университете. Самыми удивительными оказались псевдо-разумные растения, над которыми так тряслись оба подросших мальчика, и необычные животные, над которыми они тряслись уже втроём. Темари восхищённо гладила меж мощными серебряными крыльями пришлых аликорнов, уворачиваясь от только начавших перелетать с места на место жеребят, что пытались бодаться едва намечающимися рогами, и в достатке доила мифических даже для волшебников кобылиц. Редчайшее молоко — перламутровое, с вкраплениями сиреневых пузырей — не на шутку расшатало им чакрорезерв, позволив быстрее устранить диссонанс в силах. Уже в девять лет Темари почувствовала тонкий зов со стороны обрывка канала связи с призывным миром и села за глубокую медитацию у алтаря под раскидистыми дубовыми ветвями, что золотятся внутренним светом от переизбытка чистой природной энергии. Темари просидела в позе лотоса несколько месяцев, аккуратно впуская и накапливая в резерве мощный поток сенчакры, сливаясь воедино с необъятностью природы, по ощущению которой она так скучала всё это время. Из леса много раз прискакивал джекалоп, устраиваясь у неё на ногах поудобнее, пока муравьи протоптали себе дорожку по сосредоточенному лицу; вокруг споро расцвёл ковёр из зелёно-розового клевера, а на плече свили гнездо пара щебечущих фей. Темари, став единым целым с круговоротом сенчакры, в какой-то момент резко распахивает блестящие топазом глаза с вытянутым зрачком, что заворожённо сверкают под бирюзовым орнаментом Режима Мудреца ласок, и обратным призывом проваливается в привычный мир-сателлит. Темари не мастак рыдать, но, обнимая и расцеловывая кинувшихся к ней призывных животных, скороговоркой перебивающих друг друга и плачущихся на обезображенную после исчезновения шиноби жизнь, она была не в силах сдержать редкие всхлипывания, особенно когда появился её любимый бандит Каматари, сильно заматеревший с их последней встречи. Так Песчаная Тройка узнала, что оказывается Рикудо в своём трактате не сильно наврал. Они не могли помнить Чистого Мира из-за вмешательства призыва Темари, бросившего всё — пожертвовав половиной своего населения — на сохранение её воспоминаний в будущем перерождении, а её братья попали под раздачу. И да, они именно, что переродились, но через тысячелетия после своего времени, и за этот период, как они уже смогли удостовериться, на этой планете всё пошло по наклонной. Как Темари объяснил Йогеншаитачи, после убийства последнего из тех, у кого были контракты со зверями, проходы между мирами-сателлитами и основным плодом-миром Древа Сущего стали закрываться один за другим. Темари только сейчас осознала, что действительно оказалась последней из обладателей призыва — Гай, Какаши, та же Команда 7 и куча другого народа, кого она знала, как ниндзя с контрактами, умерли незадолго до неё. Как подозревал едва слышащий и дышащий на ладан Пророк Ласок, у развязанной войны была своя тайная подоплёка со стороны объединившихся даймё, которым было передано якобы предсказание от сущности, именуемой Чёрным Зецу. Гаара, узнав об этом отродье, буквально впервые за все годы жизни заорал не своим голосом и едва не потерял контроль над взбесившимся биджу. — Значит, Чёрный Зецу пал жертвой собственной мести, когда сенчакра начала мутировать, правильно? — уточнил Канкуро, когда они общими силами смогли подавить незапланированный прорыв на волю Ичиби. Темари как раз вытирала последние кандзи сдерживания с древесного пола, что были спешно нанесены собственной кровью. — Йогеншаитачи видел в хрустальном шаре, что он издох, перехитрив сам себя, — подтвердил Каматари, пришедший вместе с Темари после её долгого путешествия в Долину Ласок, — Из-за отсутствия издревле существовавших лакун Древо Сущего стало пожирать само себя, отчего сам Зецу обессилел настолько, что был убит людьми даймё как обычное животное. Бесчакровые гражданские захватили власть над планетой, почти полностью истребив шиноби. Лишь в месте, которое называют Японией, несколько из ниндзя с помощью многочисленных инцестуальных связей смогли сохранить чистоту крови и передать чакру будущим поколениям, пожертвовав в силе. По крайней мере, они даже умудрились сохранить чакру в других нациях, но, увы, отсутствие достоверных исторических хроник, псевдорелигии гражданских и регресс в знаниях ниндзя не могли долго удерживать на плаву этот мир. Поэтому вы, наконец, и переродились, чтобы изменить это и вернуть былой порядок. — Зачем оно нам надо? Нет, мы итак собирались это делать, потому что не то что жить, а просто даже существовать так невозможно, — Темари быстро поправила себя под гневным одноглазым взглядом, — Но мы же здесь совсем одни. Хитрая улыбка Каматари сказала всё за него. Канкуро запальчиво прыгнул на ноги, нависая над призывом сестры, не веря в своё счастье. Темари, прикрыв зажмуренные глаза рукавом юкаты, откровенно заплакала. Её Шикамару где-то здесь, спрятанный далеко от неё в этом огромном мире, который она готова перевернуть вверх дном, лишь бы возвратить его. Гаара сглотнул, трясущейся рукой схватившись за сердце, в котором оказалось так пусто после вынужденной разлуки с приёмным сыном. — А они помнят?! Скажи, что помнят, ну! — сжимая кулаки, орал на ласку Канкуро с перекошенным лицом. Ещё немного, и он был готов взять за грудки противника, что на данный момент много сильнее него. — Не только мы пожертвовали ради вас, ниндзя. Симбиоз был нарушен, и кто-то, как саламандры и черепахи, принесли Великую Жертву ради возрождения и излечения мирового порядка, — посмурнел Каматари. — Они… уничтожили себя? — с ужасом догадалась Темари, не веря своим ушам, — Как положено, на алтаре? Без перерождения? Но их миров же, выходит, больше нет! Их листья на Древе должны были зачахнуть! — Всё ради общего блага, — усмехнулся зверь, после чего, переговорив с ними ещё немного, с хлопком вернулся в Долину. Год спустя к границам леса несколько раз подлетают сипухи с письмами, что не в силах влететь в его пределы из-за выбитых на деревьях защитных фуин. Темари наблюдала за ними издалека, ожидая, когда же наконец со дня на день появится представитель школы, куда, как было прочитано в книгах, её должны забрать на целых семь лет. Гаара только головой покачал, увидев, сколько современные потомки ниндзя тратят на бестолковщину, но не стал комментировать и вернулся к раздрабливанию горных пород в песчаный полог, чем он занимался уже много лет, желая вернуть себе кусочек привычных пустынных барханов и возместить свою безграничную полноценную силу джинчуурики со Стихией Магнетизма. Через несколько дней из ниоткуда появляется долговязый и мрачный, как нахохленный грач, мужчина, с тем, что называют волшебной палочкой, в руке. Темари с Канкуро несколько часов загоняли его, как дичь, что занятый превращением Англии в Сахару Гаара им милостиво разрешил взмахом руки — чем бы дети не тешились, лишь бы не резались. Последующие события были делом техники: незнакомый с убойным сочетанием некоторых трав и заговорённой на фуине воды маг одурманился и был перепрошит, как по маслу. Результат достаточно удовлетворил Песчаную Троицу, у которой через неделю начиналась подготовительная фаза миссии S-ранга по возвращению былого могущества ниндзя и восстановлению баланса в этом держащиеся на соплях мире.