Шестьдесят секунд

Идет второй час какого-то бессмысленного дерьма, включенного на ноутбуке: максимум выстрелов – минимум сюжета. Сукуна скучающе зевает – Итадори почти одновременно с ним зевает сонно. Сукуна недовольно морщится. Ну не хватало еще синхронизироваться с этим бесполезным куском... подростка. И плевать, что подростку уже восемнадцать – все равно ведь мальчишка, инфантильный, глупый и докучающий. Но потом этот самый мальчишка склоняет голову набок, опускает ее Фушигуро на плечо, с удобством устраиваясь и едва хлопая глазами – легкое недовольство разгорается до яркого раздражения. Итадори бы голову оторвать, она ему без надобности – все равно не пользуется. До сих пор, когда Сукуна наблюдает за этой троицей – Итадори, Фушигуро и девчонка, имени которой он никак не запомнит, – ему кажется, что у них одна клетка мозга на всех, и пользуется ею обычно Фушигуро. Но лишь до той секунды, пока он не бросается в очередное самоубийственное дерьмо – и в такие моменты взбешенному Сукуне уже кажется, что у Фушигуро количество клеток мозга начинает стремительно уходить куда-то в минус. Зато сейчас, если хорошо сконцентрируется – он может почувствовать тепло тела Фушигуро кожей Итадори; может почувствовать твердость мышц Фушигуро скулой Итадори. Может. Почувствовать. Повезло же Итадори, засранцу этому, а. То есть, не повезло, конечно, у Сукуны нет ни одной гребаной причины так считать. А уже в следующую секунду он моргает немного заторможенно и медленно расплывается сытым оскалом – до него наконец кое-что доходит. Раздражение схлопывается. Его место занимают интерес и предвкушение. Щелчок. Контроль тела Итадори переходит к Сукуне. У него есть шестьдесят секунд. И Сукуна не собирается свои шестьдесят секунд бездарно тратить. Поэтому он тут же отрывает щеку от плеча Фушигуро, перебрасывает через него ногу, седлая чужие колени – и прежде, чем Фушигуро успевает прийти в себя, голодно его целует. Что это вообще было несколько дней назад, когда Фушигуро пришел к Юджи насквозь промокший, позвал Сукуну и засосал его, Сукуна все еще в душе не ебет – или понятия не имеет, если цензурно. Но в пизду цензуру. Почему-то мысль о том, что целовал Фушигуро вовсе не его, царапает по изнанке болезненно – Сукуна старательно это игнорирует; день за днем старательно, мать его, игнорирует. Но сейчас как-то похеру. Да и в целом совсем похеру. Потому что Фушигуро тут же отзывается, ладони устраивая у Сукуны на торсе и вжимаясь крепко – кажется, от пальцев должны остаться дыры на футболке и клеймящие ожоги на коже. Сукуна совсем не чувствует облегчения оттого, что Фушигуро его не отталкивает; оттого, что Фушигуро отвечает – и отвечает с такой жаждой и такой потребностью, что Сукуне крышу сносит, что все его долбаное тысячелетнее существование вдруг оказывается подчинено губам Фушигуро. Ощущается охуенно – если в это не вдумываться. А думать сейчас Сукуна точно не в состоянии. Остается сорок шесть секунд. Сукуна хочет большего – или нуждается в большем. И не собирается анализировать, в чем же здесь разница. Так что вместо этого он опускает руку вниз, нащупывает промежность Фушигуро – пока никаких любопытных телодвижений. Неплохо бы с этим что-то сделать. На секунду Сукуна представляет выражение лица Итадори, когда тот обнаружит себя между ног лучшего друга с его членом во рту. Сукуна заржал бы, если бы не был слишком занят кое-чем очень важным – и если бы Фушигуро не умел отлично отвлекать, окончательно вышибая из головы не то что какого-то Итадори. Остатки здравого смысла. Но Сукуна все равно заставляет себя от Фушигуро оторваться, нащупывает молнию на его джинсах и тянет ее вниз – а сам начинает соскальзывать с чужих колен. Вот только Фушигуро быстро просекает его план и Сукуну останавливает. – Нет, – произносит он холодно, бескомпромиссно. Твердо. Определенно не та твердость, на которую Сукуна рассчитывал. Недовольно цокнув языком, он ворчит раздраженно: – Какой же ты скучный, пацан. Фушигуро на это только невпечатленно вздергивает бровь. Хотя у него покрасневшие губы, взъерошенные волосы и дыхание сбитое – работа Сукуны, он почти собой гордится, – по голосу и взгляду кажется, будто он не сосался тут секунду назад, а диспуты научные проводил. А вот здесь Сукуна уже нихуя собой не гордится. Как вообще этого пацана из равновесия вывести? – Шестнадцать секунд, – спокойно констатирует тем временем Фушигуро, и Сукуна взрыкивает со смесью бешенства и жажды. Времени на споры у них явно нет. Отказавшись от своего изначального плана, Сукуна возвращается к губам Фушигуро, тратя оставшиеся секунды с куда большей пользой. Как и в прошлый раз, Фушигуро отталкивает его за мгновение до того, как контроль над телом возвращается к Итадори Сукуна же опять забывает. Забывает о мире-времени-самом-себе – пока ощущает в собственных руках Фушигуро, и вся вселенная сужается до него одного. Да что за нахуй с ним творится? Зато он оказывается вознагражден несколькими секундами позже, когда наблюдает из сознания Итадори за тем, как тот смотрит растерянно на Фушигуро, все еще сидя на его коленях, и провозглашает глубокомысленно-смущенное: – Э-э-э... – Ты за пультом тянулся, – совершенно невозмутимо отвечает на это Фушигуро, проводя ладонью по волосам, пока дыхание его возвращается в норму. О том, что что-то вообще происходило, теперь говорят разве что покрасневшие губы, на которых Сукуна ни капли не залипает. И чтобы от своего не-залипания отвлечься, он гогочет, когда Итадори в ответ только доверительно произносит «а» и начинает с колен Фушигуро сползать. С одной стороны – теперь Сукуна не может Фушигуро видеть. С другой стороны – нехер на коленях Фушигуро здесь рассиживаться. Но, кажется, даже этого неловкого эпизода недостаточно, чтобы Итадори от Фушигуро хоть на дюйм отодвинулся. Сукуна раздраженно рычит. Надо было все-таки затолкать в глотку Итадори член Фушигуро – может, хоть это бы помогло. «Ну, или Итадори вошел бы во вкус», – тихо и ехидно подсказывает внутренний голос, и Сукуна зло передергивает плечами. Такой расклад его отчего-то никак не устраивает.