***
Сынмин совсем отдаляется. В конце концов, Минхо решает переехать. Давно пора было сделать это, чтобы не нервировать себя. Когда все стало совсем сложно, он должен был отойти в сторону, перешагнуть этот этап, но не сидеть здесь, где все было пропитано ими, и ждать, когда полегчает. Не полегчает. Он не мог отказаться от Сынмина совсем. Но складывалось впечатление, будто между ними — пропасть. И с каждым разом, встречей или разговором она становилась все больше. Никто из них не мог подумать, что такое вообще может случится. Минхо же просто хотел жить нормально, чтобы больше не вырывало внутренности, когда Сынмин перебирал струны, тихо напевал, разговаривал по телефону и просто везде оставлял свой энергетический след. Теперь же следовало привыкнуть к тому, что их объединяет только университет и друзья, на которых такое изменение не могло не отразиться. Чан и слова боялся сказать о Сынмине, а Чанбин натянуто переводил тему на что угодно, кроме отношений в принципе. Минхо это злило. Не сахарный ведь, всего-то потерял друга. Такое бывает, люди теряют связь, когда кто-то меняется. Мы и должны меняться, только так можно жить полноценно. И даже если платоническая (а у Минхо она точно не такая) любовь может ранить так же, как и романтическая, это не конец жизни. Позитивно? Как бы не так. Руководство университета по чистой случайности предоставило место в комнате Джисона, а Минхо и не возражал. Они пару раз сходили выпить, не затрагивая тему общих знакомых. Минхо понял, что ошибался на его счет. Джисон был слегка нервным, но очень отзывчивым и добрым другом. Они нашли общий язык быстрее, чем оба могли бы представить. Когда Джисон заходил к нему на работу, чтобы поболтать (уже не с Йеджи), а Сынмин оказывался там же, чтобы встретить свою девушку, принести ей что-нибудь или просто спросить, как дела, возникало странное напряжение. Их всех связывали неприязнь и дружба, создавая непонятную, но ощутимую смесь. Сынмин игнорировал всех, кроме Йеджи, а Джисон любовался работающим Минхо. Но порой ему удавалось словить на себе полный желчи взгляд Сынмина, отчего становилось то страшно, то до жути смешно. В конце концов, свой шанс он упустил, но не Джисон. Он не боялся внезапно возникнувшего интереса, который грозил перерасти в большее. Минхо не собирался переключаться на другого человека: никогда не считал это правильным. Но это случилось. Время, проведенное с Джисоном, ощущалось как исцеление. Они часами разговаривали и оказалось, что у них действительно много общего, мыслей и впечатлений. Свободные разговоры об ориентации, жизненном опыте. Именно ему Минхо рассказал все произошедшее, не умолчав и о поцелуе. Джисон плакал у Минхо на коленях.***
Время приближалось к зимним экзаменам, когда Чанбин решил устроить очередную вечеринку. Перед тем, как на учебе начнется полный завал, чтобы перед Новым годом успеть погулять еще чуть-чуть. — Хо, да пойдем. Я буду рядом, обещаю, — Джисон неторопливо помешивал овощи на сковороде, когда Минхо прочитал ему сообщение в общем чате. — Вот это меня и пугает. Но ладно, я еще подумаю, — он отбросил телефон и обнял Джисона со спины, прислоняюсь губами к шее. — Может сходим куда-нибудь сегодня вечером? — Я подумаю, — Джисон вырвался из крепкой хватки, отходя от плиты. Он пытался скрыть улыбку, но не смог. Никогда не получалось. Минхо был отличным соседом. Но еще больше он привлекал Джисона как парень. Он понимал, что быстро ничего не случится — Сынмин слишком много значил для Минхо, он был в каждом участке его жизни. Они оба учились справляться с этим. Джисон готов ждать, ведь он, в отличие от Кима, понимал, что это того стоит. — Я встречу тебя в семь. Поужинаем, а потом в кино. Там что-то показывают, давно хотел сходить, — Ли хватает свежеиспеченный кекс и засовывает в рот, параллельно хватает ключи и кладет в карман куртки. Выпечка заняла слишком много времени, так что он уже опаздывает. Но Хану нравится, как он готовит, так что это стоит того, чтобы пропустить пару минут лекции. Минхо застегивает замок куртки и целует Джисона в висок. — Там всегда что-то показывают, это же кино. Идиот, — закатывает глаза, но все равно притягивает к себе, чтобы накинуть шарф и завязать его так, как сам носит. Минхо показывает язык и выбегает, но возвращается, чтобы чмокнуть в губы еще раз.***
Мороз обжигал пальцы. Ли курит, высунувшись в окно, ведь балкона у них не было, а спускаться вниз не хотелось. Джисон научил вылезать под таким углом, чтобы дым не попадал в маленькую комнатушку, тем самым предотвращая срабатывание пожарной сигнализации. Упорный стук в дверь заставил Минхо дернуться, от чего в макушке неприятно закололо от столкновения с оконной рамой. Он оторвался от наблюдения за летающими в ночном небе точками, тихо выругался и бросил окурок на улицу. «Наверно, Джисон опять забыл ключи. Придурок». Но незнакомые голоса за дверью не походили на Хана. — Хёоон, — протяжный вой, сопровождаемый царапанием ногтями о фанеру. — Сынмин? — он так давно не слышал этот голос, но все равно узнал его. Голос, который так часто говорил в его голове как хорошие, так и плохие вещи. — Минхо, если ты мне не откроешь, я… ой. Я что-то сделаю. От лица, которое он уже долгое время видел только мельком, его отделяет всего один щелчок. Так почему же Минхо все еще стоит, схватившись за ручку, и ничего не делает? А в голове проносится тысяча мыслей о последствиях, моментально сдуваемых огромным «где же ты был все это время». — И что ты сделаешь? — он прищуривается, то ли от яркого света в коридоре, то ли от отчаянности, волнами исходящей от Сынмина. И запаха алкоголя. Он пьян, но упорно пытается сделать вид, что в состоянии стоять на ногах, хотя держится за косяк до побелевших костяшек. — Я? Стою, — так глупо и счастливо улыбается. А есть ли оно, счастье, в твоей жизни, Сынмин? — Ну это я вижу. Что тебе от меня надо? — устало потирает виски Минхо, но все равно отходит назад, чтобы дать войти. А после добавляет, — Хватит тут кричать, соседи будут жаловаться. — А может я хочу покричать, — он задирает голову вверх и издает приглушенный крик, больше похожий на звук раздавленной игрушки для собак, которая медленно набирает воздух обратно. Такого не было, даже когда они пили вдвоем и взяли больше, чем хватило бы на их восприимчивые к алкоголю организмы. Сынмин всегда становился очень громким, но стоять в коридоре и орать — такое впервые. — У тебя с головой все в порядке? А ну иди сюда, мне еще проблем не хватало, — затаскивает слабо распоряжающегося своим телом Сынмина в свою комнату и закрывает дверь. Сразу на замок, а то мало ли. Вот так глупо они переминаются с ноги на ногу и смотрят друг на друга. Сынмин — неразумно и бессознательно, а Минхо даже раздраженно. Хотел же жить дальше, так дайте это делать спокойно. — Я тебе больше не нужен, — Сынмин меняется в лице моментально, но протягивает руки, как маленький. Ждет, что его пожалеют. — Сынмин, — Минхо может разговаривать с ним только так: как с ребенком. Эти глупые выходки, дикие и неуместные, раздражают. Он готов выслушать, если Ким придет к нему и спокойно, четко разложит все, что он чувствует. Но это невозможно. Потому что все его чувства не поддаются контролю, как он привык со всем в жизни. Да и к черту этот контроль, когда Минхо перед ним такой сердитый, но нежный. — Прости меня, — собирает остатки разума и выдавливает из себя, чтобы стало легче дышать. Становится. Так легко, как не было уже давно. Будто все это время он был под водой и только сейчас нашел в себе силы вынырнуть. — Да какого черта… Я люблю тебя, хён. Минхо закрывает глаза и нервно сглатывает. Как друга, так ведь? "Пожалуйста, скажи, что как друга. Скажи, что хочешь вернуть нашу дружбу. Скажи, что тебе жаль, что ты поцеловал меня, потому что я твой близкий человек. Я приму все, но не давай мне шанс" — Сынмин, — повторяет он, и имя растворяется на губах. Минхо и забыл уже, как это приятно — звать его. Джисон рассказывал, что первое время, когда они только начали жить вместе, он что-то шептал по ночам, но было сложно разобрать. Минхо уверен, что звал не того человека, который мог бы быть с ним. Сынмин подходит ближе и запускает руку в волосы, притягивая к себе, отчего Минхо слегка дергается. Но он чертовски скучал. Кажется, если чуть-чуть дать слабину, ничего не случится, ведь так? Объятие можно. От него пахнет отчаянием и сладким алкоголем. Не так, как обычно — чистотой и зеленью. — Я скучал, — обвивает руками спину, слегка царапая по привычке, и утыкается в кофту сильнее. — Тогда зачем съехал, хён? — он плачет? Тогда почему голос ломается и становится тише? Они ломаются. Рушатся. Стоят посреди смерча и цепляются за остатки сарая: дом-то уже превратился в щепки. — Потому что… Так лучше для меня. Я не хочу, чтобы ты был со мной, а потом бежал к Йеджи. Я все понимаю, уже сталкивался с таким. И больше не хочу. Ты всегда будешь выбирать девушек, потому что так проще, понятнее и родителям не надо объяснять. — Мне так сложно разобраться, Минхо, — он дышит в висок горячо и громко, в унисон сердцебиению. Минхо прислушивается, чтобы не сойти с ума. — Поэтому я и переехал к Джисону. Не хочу быть жертвой во всем этом. Ты мне нравишься, но разбираться нужно самому, без моего влияния. — Я нравлюсь тебе? — Сынмин звучит удивленно, будто впервые в жизни слышит об этом. Минхо в очередной раз удивляется, как такой умный человек может быть таким невнимательным. — Да, нравишься. И я никогда не жалел о том, что с нами случилось. Но мне нужна уверенность, а ты ее сейчас обещать не можешь. Разговаривать вот так, когда они не видят друг друга и опираются только на сказанное — легко. Но все это звучит вымученно и неправильно. В глазах Сынмина скользит тепло и легкая дымка непонимания. Он знает, что совершать то, что так хочется, нельзя, если ты не уверен. Но всегда можно списать тупые поступки на влияние алкоголя. Чтобы понять, нужно рискнуть еще раз. Но в этот раз ни за что не сбежит и не замолчит. Руки с волос перемещаются на щеки и аккуратно стирают слезы. Когда Минхо успел прослезиться? Сынмин целует осторожно. Не так, как тогда, но Минхо все равно не шевелится. Все то время, что он потратил на попытки перешагнуть, выбить из себя эту тупую боль, рассыпаются прахом. Ну и пусть. Лишь бы Сынмин продолжал так несдержанно стонать, оттягивать свежевыкрашенные волосы, но целовать все так же робко и невесомо. Минхо сам углубляет поцелуй, забирается под кофту и считает ребра. «Один, два, три… Почему он такой худой, не ест совсем. О боже, я сейчас…» Минхо первым добирается до ремня, хватается за ягодицы, очерчивает тазовые косточки. Ноги Сынмина подгибаются, он уже готов заплакать, хотя они даже не начали. Начали что? Что он должен делать? Мысли противоречат словам. Жарко, одежда совсем не нужна. Именно такое оправдание витает в воздухе, иначе почему они оба в одних брюках прямо перед входной дверью? Минхо, переплетая пальцы, ведет Сынмина к своей кровати. Сегодня он покажет ему, как сильно любит. А потом будет ненавидеть себя, ругаться с Чанбином из-за своей похоти и одержимости. Но хотя бы на одну ночь он сможет забыть обо всем, что могло бы быть постоянным. Он целует подбородок, ключицы, прикусывает кожу над пупком, чтобы Сынмину было так же больно, как и Минхо, когда его игнорировали. Но он лишь скулит от удовольствия, отчего становится еще тяжелее. — Малыш, — удивленный вздох наверху, — Я так люблю твой голос. — Тогда сделай это. Я хочу тебя, Минхо. Он снимает штаны и касается возбужденного органа пальцами, размазывает смазку и заглядывает Сынмину в глаза, оценивая реакцию. Тот тяжело дышит, запрокинув голову, ерзает и возбуждается еще больше. Минхо чувствует тяжесть во всем теле, но игнорирует назойливое «перестань» от своей совести. Эта та часть его, которая требует поступать правильно. Но сейчас ему не нужно правильно. Ему нужно получить то, чего он так давно хотел. Минхо проводит рукой, проверяя реакцию, и наслаждается тем, как Сынмин тянется навстречу движениям, выгибается и царапает покрывало. Он проводит языком, ощущая непривычный вкус, и заглатывает, отцепляет пальцы Сынмина от кровати и переплетает со своими. Хочется вот так, чтобы думать, что они вместе. Он давно уже ни с кем не спал, но сейчас все ощущается как тогда, в одиннадцатом классе. В его первый раз. Только тогда он был более эмоционально зрелым и не таким обезоруженным тупым, бесполезным чувством. — Я близко, Минхо. Я так люблю тебя, л...л...люблю, — он запинается, дергается сильнее и становится тверже. Становится тяжело слышать это «люблю», пусть даже и сказано оно под влиянием экстаза, в котором Сынмин находится. Минхо прилагает еще больше усилий, чтобы довести Сынмина до конца. Ему хочется быть хорошим, хочется сделать то, чего, он знает, до него Ким никогда не пробовал. Плед безнадежно испорчен. Ли оседает на пол, прислоняясь головой к кровати. Хочется остаться вот так, с ощущением выполненного негласного обещания, звуками тяжелого дыхания и запахом пота в комнате. Их с Джисоном. «Твою мать. Что же я сделал».