Вязь

      Верона проснулась. Грудная клетка так трепыхалась, словно от ночного кошмара ведьма бежала на своих ногах. Ладони неприятно взмокли. Солнце разрезало тьму, пробираясь сквозь шторы, совсем как в кошмаре, но выхватывало лучом знакомые силуэты и подсвечивало родные текстуры. Верона удивленно рассматривала свою обитель с четким ощущением, словно видела ее впервые; никак сознание не хотело переключаться, никак что-то внутри не верило случившемуся расставанию. Ведьма схватилась за голову, стискивая между пальцами растрепанные ото сна волосы.       «Ну что это такое, что это… Он совсем с ума сошел… Я же не могла… Я же… Зачем…» — метались, а на деле бежали по кругу, чувства, мысли, распадающиеся в песок времени образы. Зачем Вероне снится жаркий сон? Зачем женщина желает мужчину и может ли сама от себя утаить это желание? Ведьма верила, что нет. А еще — что черные помыслы присущи проказливым демонам.       Утро началось с ритуала очищения. После — диагностики. Верона снова и снова, будто одурманенная, выхаживала по углам комнаты с шепотом и свечой. Та не трещала. Не отвечала ведьме желанного: «Прокляли тебя». Или «заворожили», или «бес попутал». Пространство оказалось чистым. Значит, вмешательство произошло на высшем уровне.       — Это все ты, да? — Верона напала на Шахрура, когда тот вышел на кухню после утреннего душа, и дерзко пригрозила пальцем. Джинн выгнул брови в непонимании.       — Что — я?       — Сон! Ты призвал этот отвратительный сон! — ведьма сжала кулаки и так пригнулась, словно вот-вот прыгнет на нарушителя спокойствия.       — Majnun! Я без понятия, что тебе снилось! — он всплеснул руками. — Да и зачем мне?       — Я не знаю! Этот песок, вода, оазис… Я никогда не была в таких местах, с чего мне живо представлять шатры и теплые потоки, а? — взвилась ведьма. — Зачем ты мучаешь меня?       — И что такого мучительного в оазисах? Вот мне — я понимаю… Понимаю: мучение просыпаться после того, как я во сне лежал на мягкой кровати в окружении каких-то книжек по ботанике и мифологии, читал зачем-то вашу Библию, отдыхал головой… А потом на меня снова залезла ты! Опять! Махала своим этим крестиком у меня перед лицом — да еще совершенно голая… Не такое я ожидал нафантазировать после порно с гаремом…       Шахрур раздосадованно хлопнул себя по лбу и тяжело упал на стул. Корча уязвленные гримасы, он сгорбился над столом и подпер голову рукой. А ведьмин взгляд забегал непонимающе от джинна к собственному запястью с татуировкой-оберегом и обратно.       — Не обижайся, хозяйка, но ты — последняя женщина, с которой я стал бы играть в такие игры. Больно ты мудреная. Да и не могу я тебе навредить! Тут еще везде твои обереги.       Ведьме хотелось выглядеть высокомерно, холодно. А получилось больно. Верона дернула плечом, фыркнула для правдоподобности и повела рукой.       — Больно надо, черный, играть с тобою в игры. У нас это, знаешь… Не в цене белой бабе под такое ложиться, — она оскалилась. Заломило нос — сощурилась, скорчилась, как лиса на гнилую тушу.       Повисла тяжелая пауза. Джинн упрямо смотрел перед собой, сжав губы.       — Скажи мне только, была в твоем сне на моем теле какая-нибудь интересная деталь?       — Ну была. Татуировка еще одна. Вот тут, — Шахрур, помрачнев, похлопал себя по левому бедру. — Вроде вашей буквы «Ж».       — Тогда это не сон, — ведьма закусила губу и отвернулась, впившись в волосы. — Проклятье. Ладно, я подумаю и разберусь.       Джинн мгновение молчал. Вероне совсем не хотелось на него смотреть, но она знала: черный взгляд ищет, мерит ее, ждет ответов. Наконец, не выдержав, Шахрур спросил:       — Слышишь, Верона. Какое — «такое»?       — Ты видел, чтобы последние женщины отвечали на вопросы? И не увидишь, — ехидно ухмыльнулась Верона через плечо и скрылась за закрытой дверью в ванной.       Новые день и ночь не принесли облегчения. Все повторилось: шатер, оазис, белый песок и черная злость на утро. Верона винила Шаха, ожидая от него исчерпывающих комментариев и оправданий, но тот только посыпал ведьму завуалированными оскорблениями, отнекивался и в конце концов уходил в свою комнату, избегая общаться и даже смотреть на Верону. Внезапно джинн стал не просто знакомым, а бесконечно раздражающим элементом, отношение к которому не меняло своего отрицательного заряда с течением времени. Возможно, притирка? Слишком много провели вместе? Ведьме было сложно ответить на этот вопрос: никогда и ни с кем в одной квартире она так долго не жила. В безысходности Верона погрязла в книгах и старых записях родни, выискивая лекарство от преследовавшей ее напасти. Делала обереги, писала краской прямо на обоях новые вязи, но со следующей ночью только глубже погрязла в чужой фантазии. Еще Оксана со своими влажными вздохами давила Веронино потаенное чувство.       «Ах, если бы Шах твой на меня посмотрел…» — мурлыкала женщина в телефонную трубку, и Верона сразу спешила закончить разговор и поскорее умыться. Кровь приливала к лицу, и со злости так отчаянно хотелось разорвать тонкую ниточку, протянувшуюся между двумя совершенно разными людьми.       Вечером Верона узнала, что Шах «пойдет развеяться».       — Познакомился с девушкой, — буркнул он, уже стоя в прихожей, одетый и надушенный.       «Славно, катись», — сердито подумала ведьма и пожалела, что не вручила холеному кавалеру в дорогу выбросить мусор, но быстро остыла. Вот теперь-то точно ничего эксцентричного не случится. Верона сможет расслабиться дома одна, зажечь свечи, пообщаться со своими любимцами, посмотреть кино. Отдохнуть. Не чувствовать назойливой щекотки под кожей от очередного смешливого черного взгляда. Забыть про джинна хоть на время, отдавшись приятным девичьим слабостям. И даже спокойно уснуть, не закрывая на щеколду чертову дверь.       Улеглась Верона позже обычного. После проведенного наедине с собой вечера она чувствовала приятную усталость, лишь немного подтачиваемую тревогой: около часа ночи Шахрур прислал еще одно сообщение на грани издевки.       «У меня все шикарно, — смеялись буквы и смайлик с жестом „ОК”. — Возможно, завтра домой не вернусь. Не скучаю».       Верона не знала, опечатался ли джинн в последнем слове, но в чат Шаху полетели три страшные рожи черта с исчерпывающим ответом: «Смотри не проснись без макияжа, испугаешь». Правда, еще одного часа сна Шахрур ведьму все равно лишил. Она, смотря в потолок, перебирала в голове, с кем бы тоже могла пойти прогуляться, кроме Оксаны. У двухсотлетнего джинна получилось, а у нее нет? Несправедливо!       Сон забрал Верону в свои объятия неожиданно, на грустной полумысли об одиночестве. Она погрузилась в привычную мутную темноту, перемежающуюся образами прошедших дней. Только спокойствие — и больше никаких интимных наваждений... Это было последним, чему ведьма успела порадоваться сквозь сон, — а после немая тьма захватила ее.       Утро началось со звука поворачивающегося во входной двери ключа. Даже для Вероны было слишком рано, чтобы вставать, а потому, поморщившись, она лишь глубже зарылась в одеяло. Шахрур привычно скрипел половицами в коридоре, волнуя домового и оживившихся грызунов. Но уснуть крепко Верона так и не смогла — она точно почувствовала, что больше не одна в комнате. Джинн уже был тут как тут: зашуршал по ковру и остановился возле постели.       — Верона... Ты на моем диване спала?       Ведьма подорвалась. Бездумно ощупывая пространство вокруг себя, она действительно обнаружила чужие подушку, покрывало, запах. Казалось, запахи кожи и одеколона Шаха пропитали все: и ворох постельного белья, и ведьмину сорочку, и волосы.       — Я… — Верона сонно заморгала и совершенно внезапно для себя выдала один из самых глубоких душевных камней: — Я боюсь спать одна.       Шахрур взглянул на ведьму удивленно и смущенно. Однако он не смеялся, не осуждал; присел на диван рядом и, утешая, взял ладонь Вероны в руки.       — Но ты ведь все время одна? И спишь?       — Сложно назвать сном забытье смертельно уставшего человека. — Верона улыбнулась, втянув носом воздух. От джинна пахло им самим. Не слышалось среди перечно-древесного аромата ноток женских духов. Ведьма поймала себя на неясном торжестве, а от того засуетилась, забеспокоилась: — Я думала, ты не придешь. Извини. Я поменяю постель…       — Не стоит. Это ведь твой дом, а постель свежая. Да и... — джинн замешкался, а после все же обронил смешок: — Возможно, это единственный раз, когда строптивая ведьма была в моей постели. Проведу с этой мыслью пару ночей.       — Греховный.       Шах нервно сглотнул — это Верона видела точно. Снова черный взгляд глаза в глаза будто стремился проникнуть в глубины разума, узнать потаенные мысли, — но ведьма не слышала ни опасности, ни давления. Шахрур был спокоен, и только неясное скованное ожидание читалось в том, как он подушечками пальцев гладил Веронины ладони. Рядом с джинном становилось жарко. Верона несмело шевельнулась, тщетно попытавшись разбить странное тягучее взаимодействие.       — Не хочешь меня отпустить? — улыбнулась ведьма, взглядом указывая на свои руки. Она не сразу посмотрела в глаза джинна снова. Внутри поселился отвратительно честный страх увидеть, что он готов отстраниться. Готов лишить ведьму столь редкого в ее жизни тепла.       И горячая ладонь замерла, но не отнялась, а, казалось, лишь крепче обхватила запястья.       — Хочешь уйти? — Шах дернул головой то ли в отрицании, то ли в непонимании.       — Нет, — Верона улыбнулась. — Я хочу погреться. Я замерзла.       Ведьма отняла руки только затем, чтобы забраться к Шаху на колени. Совсем как в детстве: вьющиеся волосы, после сна оформившиеся в крупные кудри, лезут в глаза, цепляются за чужую одежду; сорочка забилась между бедер, очертив почти созревшую красоту; лицом хочется уткнуться в сильное плечо, врасти, позабыв все свои маленькие тревоги. Ведьма прижалась. По телу расплывалось до того приятное тепло, что впору было закрыть глаза и утонуть в, возможно, иллюзорном ощущении безопасности.       — Обними меня.       Замешкавшись на секунду, джинн устроил руки на талии Вероны. Поначалу в прикосновениях угадывался страх — наверное, показаться слишком вульгарным, слишком далеко зайти, — но с каждой секундой они наполнялись свободой. И вот уже ведьма чувствовала одну ладонь у себя на пояснице, вторую — под лопатками. Шахрур откинулся назад, на спинку дивана, — а Верона потянулась следом, буквально улегшись на его живот.       — Вот так будет лучше. Тебе — тепло, мне — удобно, красиво и приятно пахнет. Стоило ради этого прийти домой раньше, а, хозяйка?..       — Не знаю. Зачем ты пришел домой раньше? — Верона прижалась теснее, согреваясь в чужом тепле.       — Потому что... Здесь хорошо. А еще потому что не могу перестать о тебе думать. Особенно после тех снов. Когда я сказал, что не стал бы играть с тобой в «такие» игры, я имел в виду лишь магию, — и то, что ты слишком мудреная и разгадала бы в этом угрозу. Но я был зол, выразился двусмысленно и, кажется, обидел тебя... Я ведь пытался показывать, что ты нравишься мне, Верона. И если говорить всю правду, то сейчас мне уже не по себе от того, насколько. Может, потому что в этом наша природа? Ведь я не человек. И ты — обладаешь энергией и силой духа, редкими для простой смертной. А потом мы связаны договором... Это тоже много значит. Я всегда слышу эхо желаний в тех, кому служу...       Джинн немного повернул голову, зависнув над Вероной. Он поймал закрывший лицо ведьмы локон и бережно заправил за ухо. Медленно разбивалось о щеку и губы дыхание Шаха, рождая под тонкой кожей дразнящую щекотку; тем же чувством во всем теле откликались движения кружащих по спине пальцев. Ведьма закрыла глаза, принимая полузабытую ласку и окунаясь все глубже в неясную готовность к любому исходу их встречи. Впервые не хотелось думать о чем-то, кроме своих желаний и удовольствия. Несколько томных, вязких секунд — и скулу Вероны уколола щетина, оттеняя ласку поцелуя. Ведьма вздохнула и отстранилась, но Шахрур немедля отдал новые прикосновения губ плечу и бережно обнятой пальцами ладони, запястью. Пламя под кожей беспорядочно вспыхивало всюду, куда он пытался дотянуться, но ведьма то и дело увиливала, словно кошка, не позволяющая себя гладить без спроса.       — Ты умеешь зажигать свечи издалека? — прошептала Верона столь заговорщически, будто их с Шахом вот-вот поймают за хулиганство. Она съехала с колен джинна, указывая пальцем на первую длинную восковую свечу с уже немного подтаявшим верхом. — Сначала вон ту.       Свечи утром — дурная затея, но только если шторы не скрадывают почти весь свет в своих крупных складках. Шахрур не ответил, но ему хватило одного беглого взгляда — и на фитиле поселился крохотный огонек. Потом еще один, еще, до тех пор, пока комната не оживилась трогательно дрожащими тенями на мрачных стенах. А после все помещение наполнилось мягким дурманом тлеющих в воске трав.       Верона оказалась у джинна на коленях сразу же, как он выполнил просьбу. Но теперь длинная сорочка была задрана до самых бедер, которыми ведьма обнимала чужие ноги. Ей хотелось дотронуться. Несмело поднялась рука, длинные ногти коснулись кожи, но не оцарапали, а нырнули в богатую шевелюру, зачесав пряди назад. Шахрур вздрогнул, словно удивленный. Его ноздри трепетали, как у разыгравшегося зверя, а ладони вновь искали приюта на талии ведьмы.       — Эта одежда, в которой ты спишь... Сексуально, — бархатно прошептал джинн, одним взглядом указав на грудь Вероны, очерченную невесомой тканью. Больше огня, больше жара вокруг — и вот уже горели сами черные глаза Шахрура, взволнованного, а оттого торопливого и немного неловкого. Верона ощутила, как его руки соскальзывают со спины до колен и снова бредут вверх по бедрам, норовя влезть под подол; лицо клонилось ближе к лицу. Пьяно качнувшись, джинн задел губами губы ведьмы — и в последний миг удержал себя, оторвался. Верона улыбнулась. И вот вторая рука оказалась у Шаха на затылке. Между пальцев лежали жесткие черные пряди, и ведьма думала о том, что экзотичнее мужчины она никогда в своей жизни не видела. Уж тем более не прикасалась.       Верона прижалась губами к Шахруру первая, когда ее руки уже удобно лежали на плечах. Она была осторожна и пуглива: то и дело вздрагивала и рвалась отстраниться при каждом резком движении. Но спешки не было: Шах быстро понимал, подстраивался и манил ведьму неторопливой и чувственной лаской. Словно все тот же огонь, что медленно занимается на самом краю бумажного листа, он завоевывал больше и больше дозволения, чтобы в конце концов потащить Верону за собой в пекло. Она таяла в поцелуе, глубоком и жадном; джинн прикусывал и вылизывал губы, язык и небо, чувственно вздыхал и тискал раскрывшееся для удовольствия тело. Когда пальцы с силой сминали бедра, ведьма едва удерживала полный желания вздох — и жалась к раскаленному телу, стоило Шаху случайно или нарочно дернуть бретели сорочки на плечах.       Они не были близко знакомы. Эти капли мыслей немного остужали пыл ведьмы, оставляя за собой удушливый пар. Задыхаясь в нем, Верона обнимала ладонь Шаха и, пристыженно опуская взгляд, вела в те места, узнав которые, он точно ее сожжет: давала целовать внутреннюю сторону руки, обнимать ладонями шею, чаще ласкать плечи. А ее все еще смертельно холодные пальцы забирались на живот джинна, под свитер, и в какой-то момент задрали его так высоко, что пришлось просить:       — Сними.       С глухим шорохом и хлопком о диван ненужная вещь отлетела в сторону. В лицо Вероны пахнуло ароматом разогретого тела — в него вмешались пыльно-сладкие и острые ноты парфюма. Грудь, припорошенная темными волосками, неровно вздымалась, и мышцы напряженно перекатывались под ладонями на развитом торсе, когда Шах вновь тянулся к Вероне навстречу, прижимал к себе в объятиях и впивался губами то в шею, то в плечо, то снова в рот. А еще ведьма чувствовала, как приподнимаются, опускаются под ней напряженные бедра, — джинн нетерпеливо покачивал тазом и норовил сильнее, сильнее и ближе притереться к тому самому месту, где ярче всего вскипало греховное желание.       Верона отстранилась от джинна еще раз только затем, чтобы сбросить с плеч лямки, а потом пустила его руки под сорочку. Когда пальцы задели кружево нижнего белья, внизу живота окончательно раскрылось возбуждение. Верона чувствовала себя безобразно порочной, не обнаруживала ни одной здравой мысли. Только мольбы снова скорее окунуться в пекло чужих ладоней, прижаться к груди.       Сорочка легко соскользнула с ведьмы, стоило встать во весь рост. Шахрур громко сглотнул — эхом беззвучного падения рубашки. Джинн откинулся назад, и Верона склонилась над ним, чтобы расстегнуть джинсы, спешно стянуть их вместе с бельем. Как было глупо, как стыдно осознавать вдруг ослабшие перед открывшимся видом колени. И даже отвести взгляд — уже недостаточно, чтобы победить в себе низменные желания.       — Верона…       Шепот Шахрура обжег губы, и в следующий миг стены, потолок закружились над головой. Верона больше не чувствовала пола под ногами; она упала на руки джинна, а оттуда — спиною на диван. Чужая кожа бесстыдно липла к собственной, и уже неясно было, так сильно зудит под нею удовольствие или мелкое покалывание — знак близости темной силы.       Терзая поцелуями шею ведьмы, Шах прижимался к ней теснее и теснее, и шептал на ухо что-то (Верона была уверена: страстное и неприличное) на своем языке. Пальцы джинна, больше не видя преград и запретов, лезли всюду, куда им вздумается; прикосновения раздразнили соски, нежную кожу на плечах и возле ребер; ладони хватались за бока, ягодицы и под коленями, — а к бедру чувственно и жаждуще жалось налившееся кровью мужское естество. Вспышками между возней слышались несдержанные вздохи. Игриво шептались свечи, вдруг молчаливо вздрогнув, когда с раздразненных до красна губ сорвался чей-то стон.       Верона распустилась под джинном, обвив ногами его талию и легко овладев чужим порывом. Лежа на ягодицах, ее руки задавали первый темп, что совсем скоро потерял сдержанность, стал рваным, торопливым. Ведьма позволила джинну тереться не о бедро, а о собственное средоточие, и с удивлением отметила: между ними стало влажно. Преступно влажно. От пота, от соков, от поцелуев... От проклятий. Это ведьма игриво и зло шипела на джинна, когда он растер ее до того, что мольбы о большем выкручивали суставы и дальше друг от друга разводили колени. Верона в какой-то момент запустила руку в испепеляющее пекло между их с Шахом телами, чтобы, приласкав член, направить его в зудящую желанием плоть. Новое резкое движение принесло боль и чувство заполненности. Верона заскулила, впиваясь в джинна колкими объятиями и укусом.       Время сбилось, задохнулось вместе с опьяненными страстью любовниками. Низкие, протяжные, искренние стоны Шаха прошивали висок, когда он, прилаживаясь, разрывал тесное слияние с ведьмой, чтобы овладевать ею снова и снова. Минута — и саднящее чувство растворилось в блаженстве, которым отзывался каждый глубокий, властный толчок. Еще минута — и Верона почти ослепла, а в сознании не осталось ничего, кроме мыслей об испепелившем всю ее душу наслаждении.       Шахрур не был нежным. Но и грубым — тоже не был. Его характер походил на стихию: раскаленную, кусачую, но в то же время изящно обнимающую свою добычу шелковыми языками перед тем, как сжечь дотла. Джинн трепыхался, словно разросшееся в тесной печке пламя, мучился от нечеловеческой, душераздирающей истомы, безжалостно терзал Верону, — эмоции хлестали так, что настоящий огонь на свечах трещал и плевался искрами. Ведьма почти достигла пика, как вдруг ее внутри словно прижгли расплавленным железом. Издав тихий вскрик, Шахрур натужно застыл, изредка содрогаясь в оргазменном экстазе. Верона почти издевательски ерзала под ним, насаживаясь плотнее и теснее обнимая джинна в себе.       — Жаркий, — улыбалась ведьма в его висок, прилипая к влажному телу. Шахрур поднял на Верону темный затуманенный взгляд — и, отдышавшись, резко откинулся назад. Легким болезненным спазмом отозвалось протестующее тело, когда джинн выскользнул из нее; с новой силой ярко вспыхнуло прерванное удовольствие, едва Шах поднял и широко раздвинул ведьмины бедра. Стыдно было смотреть — его пальцы заблестели от семени, стоило один раз погрузить их в жаждущее лоно; по ягодицам стекли густые капли.       — Сладкая, — ответил Шах и, не отводя взгляда от лица Вероны, медленно наклонился, чтобы в конце концов прижаться ртом к чувственно раскрытым створкам. Ведьма жарко охнула; язык джинна толкнулся выше в одном ритме с растянувшими ее изнутри пальцами. Откровенно и влажно звучало под напором сильных рук жаждущее тело. Затаившееся внизу живота удовольствие неумолимо разбухало, и ведьме оставалось только сдаться. Сдаться, закатывая глаза под чужим внимательным взглядом, и потонуть в требовательных ласках, беспомощно лопоча рвущиеся из груди признания.       Перелилось. Верона дернулась, поднялась на локтях. Пустой взгляд наткнулся на Шаха, а мозг словно запоздало осознал, что толчки внизу становятся все чувствительнее. Тело содрогнулось в спазме, обнимая чужие пальцы, сжимая столь крепко, что прервалось их движение — осталось давить лишающим воли гнетом. Верона всхлипнула, запрокинула голову, переживая очередную волну удовольствия и бездумно улыбаясь пустому потолку.