Одностраничники

Он не знает, что правит им сейчас. Точнее, конечно знает, но признаться себе в этом на трезвую никогда не решится. А сейчас слишком хорошо, чтобы думать о серьёзном. Глеб просто в один момент смотреть на пьяного, беспомощно лежащего Серафима не может больше. Порыв прижаться, обнять или просто рядом лечь, слишком сладок и крышесносен. Он думает секунд двадцать, сомневается, что тот рад этому будет, он ведь даже не смотрит в его сторону, не говоря уже о приглашении. Но что-то в груди щёлкает, что-то, что называют «сейчас или никогда», и решается. Ему плевать, что Серафим не то что не вспомнит завтра, Серафим даже сейчас слабо улавливает происходящее. Глеб на согнутых дрожащих нависает над ним аккуратно, и не найдя сопротивления в пустых глазах, рывком, к груди горячей приникает. Он прячет лицо между шеей и плечом, и дышит так глубоко и часто, будто бы шанса другого не будет больше. Будто его сейчас силой оттащат, и он никогда больше не коснёться его. Вжимается, запах чужой вдыхая, рукой за шею крепко держится, упадёт будто бы, отпустив. Он слышит тяжёлое дыхание наверху, и ком тревоги подбирается к горлу. Глеб жмурится, не желая слушать что-либо в свой адрес, не желая видить окружающий мир. Но вопреки опасениям Серафим в ответ обнял? По крайней мере Глеб почувствовал на себе тяжесть руки чужой и выдохнул с облегчением. Его мало заботило было ли это искренним жестом или машинальным, он просто счастлив был интимной возможности лежать на нём и чувствовать себя с ним одним целым, одним единственным организмом на планете, или даже где-то за. Там, где времени, шумного концерта и сотен лиц, наверняка снимающих их на свои объективы не существует. Где можно любить человека без самокопания и последствий.