Одностраничники

Худи Серафима пахнет пряным мускатным, лёгкими табачными сигаретами и терпким потом. Хорошо. Его вредная привычка подолгу носить одну и туже одежду напрягала бы, не будь Глеб таким же. К тому же, сейчас, прижимая тихомолком тёплую ткань, запах Серафима окутывал, даря необходимое спокойствие вечно напряжённой бестии. Глеб без зазрения совести глубоко вдыхал, покрываясь мелкими мурашками. Худи пахло в точности Симой. Таким, наверняка странным для кого-то, образом он будто бы продлевал моменты близких, долгих объятий, которых всегда хотелось на невозможно больше, чем позволяли случаи. Глеб вдыхал и ему абсолютно всё равно было бы, возникнув бы Серафим в дверном проёме сейчас, и удивлённо возмутился увиденному. Глеб так бы и стоял возле, на распашку открытого, шкафа, не шевелясь. На миг его посетило желание с головой залезть в него, чтобы запах обволок его с головы до ног; но к счастью, придумал вариант попроще. Пару быстрых движений и он уже красуется чёрной бархатистой тканью, на голое тело, в прямоугольной картинке веб-камеры. Всё потому что зеркала в комнате не оказалось, а горящие глаза с довольной лыбой, запечатлеть было просто необходимо. Для пущего вида он накинул глубокий капюшон на голову, ещё раз убеждаясь в том, как худак ему идёт. Покрасовавшись, он успел расстроиться, ведь, как думал, по возвращению хозяина из ванной комнаты, вещь снять всё-таки придётся. Вздохнув, он сел на кровать обнимая себя. Опустил голову, старался не вслушиваться в шаги. — бля, я такую хуйню угарную придумал, ты точно, — Серафим, как всегда, весело и беззаботно затараторил, вытирая голову полотенцем, и быстро умолк, открыв глаза, — Глеб? — ты так ахуенно пахнешь. Знал? — не дав и шанса на вопрос, Глеб, спохватившись, поднялся, устремляя уверенный взгляд на обескураженного Серафима. — что? Пахну? — он не понял, и это Глеба совершенно не удивило. Даже к лучшему — он решил воспользоваться его потерянностью и проскочить мимо, невзирая на узкий дверной проём. Но, конечно, с первой попытки не вышло. — постой, это… Это ж типа моё худи! Зачем ты его надел? — да, это твоё худи Серафим. — невозмутимо, но улыбаясь глазами то ли своей выходке, то ли забавному выражению лица напротив, подтвердил Глеб. Во взгляде Серафима читались разные эмоции, но прежде всего он пытался ответить на вопрос, который был успешно проигнорирован. Он даже коснулся ткани рукой, будто зрительного восприятия было недостаточно, но движение вышло смазанным, ведь Глебу всё-таки удалось ускользнуть. Сердце бешено колотилось, но радость от содеянного искрилась в глазах. Глеб бесстыдно разглядывал получившиеся фотки, игнорируя скорое появление, уже одетого в домашнее, Серафима: — тебе идёт. — Глеб удивлённо поднял голову в его сторону. Будто пытался убедиться, что ему не показалось. — Да, блять, это странно, но похуй. Мило даже. — ну спасибо, — рассмеялся, — а странно почему? За семь лет, что, никто твои вещи не таскал? — а кому блять их таскать, было? — Серафима голос явно напрягся, в то время как улыбка, подходящего к нему, Глеба, сияла всё ярче и хитрее. — А ты решил подъебнуть остроумно, да? Ахуеть, ну спасибо брат! — долбоёб, — Глеб остановил его резким прикосновением к плечу, — я же поэтому и надел её блять. Как девушки обычно делают, чтобы ну… — Серафим внимательно наблюдал за дрожью губ. — ну пахнуть тобой, — Глеб оборвал зрительный контакт, поднося, большой на него рукав, к лицу, — и чувствовать будто ты всегда рядом, — последнее неуверенно, особенно тихо, — всегда со мной… Глеб чувствовал, как покраснел, неловко поднимая глаза на Серафима, наверняка пытающегося понять, было ли это оправданием затянувшейся шутки, или всерьёз? Приоткрытые губы сохли, хотелось облизнуть, но Глеб не мог пошевелиться, настолько всё неожиданно, для него, в том числе, получилось. Он перекручивал всё сказанное и непроизвольно-нервно мял чёрный ворот чужого худи. Пытался понять, что последует дальше, слушая тихие вдохи Серафима, что, казалось, всё учащались. Ударит наверное? Да и похуй — пиздились уже не раз, Глеб выдержит. Другое дело если из дома выпрет, тогда пока-прощай планы на рабочую неделю в Санкт-Петербурге. Но путаясь в безрезультатными гаданиях Глеб упустил деталь — Серафим уже пару секунд смотрит не в глаза, и до ушей доходит гулкий и быстрый стук чужого сердца. Более того — других звуков будто бы больше нет. Ещё пару таких секунд смятения для обоих, и Серафим, вдыхая, хватается за верёвки на своём худаке, а выдыхает уже в чужие приоткрытые губы. Всё потому что Серафим не за семь лет, а за жизнь, кажется, ничего более трогательного и искреннего не слышал. Внутри что-то буквально взорвалось от слов чувственных и он просто не смог желание сдерживать дольше. Целует почти также нежно, вложить буйство красок внутри пытается. Но вскоре Глеб, поцелуй обрывает и довольно-счастливо в плечо утыкается, думая о том, что сам Серафим всё-таки пахнет куда лучше его одежды.