O'vers

— Ты… ревнуешь, — говорит Юнги. С этой маленькой веской паузой между двумя словами, которая делает его фразу точной и хлесткой. — Я? Я нет, — отпирается Чимин, и это уже признание его виновности. Господь, какой стыд, его только что уличил школьник, и в чем… — О чем ты, Юнги, я же ничего такого… — Ты бы видел свой взгляд, — ухмыляется Юнги. И да, вместо возможного ехидства или закономерного самодовольства он светится, как новогодняя елочка, уже менее колючая, чем прежде, но все такая же не оторвать взгляда. Чимину хочется прикрыться, спрятаться от его яркости и собственного стыда. Ему режет глаза и то, что Юнги прав. — Джин — парень Намджуна, если тебе интересно, — поясняет Юнги. — У него еще нет метки, но он пахнет Намджуном на постоянной основе, это я тебе точно могу сказать. Чимин с унылым видом ковыряет несуществующий заусенец, а изнутри жрет себя большой ложкой. Наверное, в глазах Юнги — и любого другого, кто бы мог быть свидетелем этой ситуации, — он слишком очевиден и жалок. Дружба с Юнги — невероятно вдохновляющее и настолько же деморализующее явление в жизни Чимина. Благодаря Юнги он испытывает миллион эмоций по совершенно разным неожиданным поводам, по отдельности и одновременно. И помимо захватывающих виражей каждодневных открытий, восхищения, азарта и симпатии эти эмоции нередко ранят. Ревностью главным образом. И прикрыться от этого нечем. Да, они пытаются дружить, ничего особенного сверх. И в придачу к тому, что Юнги полагает себя недостаточно солидным альфой для Чимина, Чимин — сюрприз-сюрприз — тоже негласно считает себя так себе омегой для Юнги. Но это не мешает Юнги напряженно коситься на других альф, которые водят носами поблизости от Чимина, или заворачивать Чимина в свои куртки и толстовки, чтобы «не мерз», или тайком подкидывать ему в сумку конфеты и снэки. Пусть потом Юнги и смотрит на них с почти убедительным покерфейсом, если Чимин ест их перед ним напоказ. Все это не мешает Чимину испытывать острое чувство потерянности, когда он видит, как незнакомый парень тепло обнимает Юнги на прощание. Без нюха Чимину недостает информации и уверенности — чем или кем пахнет Юнги. Кто бы знал, что это будет так здорово нервировать. — Хён, перестань, — толкает Юнги его в бок. — Джин со всеми такой. Ты еще не видел, как он Намджуна за ямочки на щечках щиплет, можно радугой блевануть. — Я… в порядке, — вздыхает Чимин и поглубже зарывается в чужую ветровку. — Устал просто. И если не пояснять, что от себя и путаницы в своей голове и в жизни, то вроде и не соврал и даже сохранил приличную мину. У Чимина крайне странное настроение в последнее время, ощущение такое, что организм снова готовит какую-то подляну. Хотя, вроде, рано еще. — Хорошо, что скоро выходные, — пытается сменить тему Чимин. — Что планируешь делать? Зайдешь в субботу на кино с пиццей? — Ты знаешь… — тянет Юнги, — нет, я не смогу. Есть дела. — Что-то важное? — Не то чтобы… Но я буду занят. — И сказать мне чем ты не хочешь? — Нет. Чимин какое-то время в задумчивости жует губу, а потом так же небрежно роняет: — У тебя намечается гон? — Да блядь, — стонет Юнги и трет ладонями загоревшееся лицо. — Чего бы вот тебе было не сделать вид, что ты не догадался? — Зачем? И почему ты хотел скрыть это от меня? Мы же вроде друзья. Ну по крайней мере пытаемся ими быть. — Вот именно, что пытаемся. И местами у нас даже неплохо получается. Но не в этом случае. — Ты же… — Чимин медлит, подбирая слова, — знаешь, что все пройдет легче, если я буду рядом. — Нет, — отрезает Юнги. — Не легче. Не делай вид, что не понимаешь. Или, если ты реально не понимаешь, то я скажу прямым текстом — с тобой мне будет только сложнее. Потому что я не уверен в своей реакции. И в эти выходные мы не увидимся. — Это твое последнее слово, Мин Юнги? — тихо спрашивает Чимин. Он слишком вымотан неопределенностью их положения, и у него нет уверенности в том, может ли он настоять на своем присутствии. Они совершенно странная пара, которая не пара вовсе, и оба не знают, как себя вести. Зато теперь становятся понятными причины настроения Чимина — организм без его ведома отреагировал и начал подстраиваться под партнера. В отличие от Чимина, у организма все четко: он чувствует Юнги гораздо лучше, жаль только, что не утруждает себя пояснениями. Пока сам Чимин чувствует себя обманутым и беспомощным. — Да, я так решил, — отвечает Юнги и поднимается на ноги. — Пойдем, я провожу тебя домой. Поздно уже, а у меня завтра ранняя тренировка. Чимин утаскивает его ветровку. Делает вид, что забывает отдать, но на самом деле уносит умышленно и вполне целенаправленно. Ему не стыдно, что Юнги замерзнет на обратной дороге. Он эти куртки и запасные толстовки тоже не просто так таскает, потому что мерзляк. Его вещи пахнут им, в этом весь смысл. Для Юнги. Чимин не чувствует другого запаха, кроме запаха стирального порошка, которым Юнги пользуется, его лосьона после бритья, чьих-то загульных сигарет, пыли и немного пота. Это ни капли не поможет Чимину обмануть собственное тело, но даже обычный запах вещей Юнги напоминает о нем самом. Ну и это лучше, чем ничего, правда? Накануне выходных Юнги пишет ему посреди ночи вырванное из контекста, почти отчаянное: «Господи, хён, почему так сложно?», — и через несколько секунд удаляет. Чимин бы посмеялся над этим совпадением, потому что открывает глаза ровно в тот момент, как оповещение загорается на экране, а когда переходит в чат, сообщения уже нет. Только Чимину не смешно, его крутит узлами, и он не может улечься так, чтобы было удобно, а соответственно не может заснуть. Чимин столько всего хочет написать в ответ… Только ведь он тоже не сказал Юнги о своем состоянии. И все, что вертится сейчас на языке, растревоженное, обиженное и скулящее, может выдать его. Чимин не хочет доставлять проблем. Так, возможно, думает Юнги — что доставит Чимину неудобства, если в запале захочет присвоить его себе. Что ж, Чимин сам в тех же дерьмовейших сомнениях — а не перейдет ли он грань? И он тоже не хочет добавлять проблем Юнги. Его будит чужой взгляд, почти физическое его ощущение. Чимин натыкается на него в темноте, когда открывает глаза, и от неожиданности шарахается назад, едва не падая с кровати. Однако его цепко ловят за воротник ветровки, в которой Чимин спит вторые сутки, и дергают обратно. — Ты не сказал мне, — рычит Юнги, без предисловий вжимаясь носом в его шею. — Ты тоже, — скрипит Чимин, и у него сводит пальцы на чужой футболке, за которую он хватается с облегчением и нуждой, — блядский Мин Юнги. — Я был идиотом, а ты вроде как взрослый и по логике должен быть умнее. Так какого хера?.. Тебе же плохо… «А тебе? — тянет огрызнуться Чимина. — Тебе отлично? Оно и заметно?» Но это так мелочно и бессмысленно, что Чимин не хочет произносить этого вслух. — Если ты пришел выяснять со мной отношения, то это немного не вовремя. Я и имя-то свое с трудом помню. Не говоря уже о том, чтобы понять, что ты здесь делаешь. — Я пришел, потому что, блядь, сорвался. Хотя поначалу даже написал, но ты не ответил. А потом не открывал, и я запаниковал. А уже тут чуть не сорвался во второй раз. Потому что… Черт, как же ты пахнешь… — в трансе бормочет Юнги, сглатывая набегающую слюну. — Как? — почти стонет Чимин. Его вообще не заботит, что Юнги уже вытряхивает его из своей ветровки и домашней сорочки под ней. И тем более плевать на то, что они договаривались дружить, но его сейчас, кажется, трахнет школьник, а Чимин ничего не имеет против. Долбаная связь, которая из самых странных и диких вещей делает простые и обыденные. — Как все, что я хочу, — бормочет Юнги и без возражений уступает рукам Чимина, которые в свою очередь тащат с него рубашку, футболку и штаны. — Хён, можно тебя поцеловать, пожалуйста? — Ты еще спрашиваешь? Серьезно, Юнги, твои руки сейчас на моей заднице… — Ох, заткнись, я вообще-то пытался быть вежливым… Юнги, конечно, во всех отношениях удивительный мальчик. Он реально умудряется сдержаться и даже в какой-то степени удержать Чимина. Само собой, они не окончательно поехавшие, чтобы лишать друг друга разрядки. И вылизывает Чимина Юнги едва ли не целиком, а Чимин позволяет это. И ему даже капельку жаль, что они не сорвались. Юнги еще выходит из подросткового возраста, и его тело худое и угловатое. Временами неловкое и слишком порывистое. Временами, глядя на Чимина, Юнги замирает, вздыбленный и ошеломленный какими-то собственными эмоциями или мыслями. Или наоборот крепко жмурится, утыкаясь в плечо или живот Чимина. Скрипит зубами и дышит через раз. Чимин знает природу этих приступов, сам изо всех сил давит в себе неуместное желание выгнуть шею. Вместо этого он мягко расчесывает Юнги взмокшие волосы и разминает от уха угол напряженной челюсти. Юнги льнет к его рукам, послушный и нежный, тычется в них лицом и горестно вздыхает. А затем подхватывает Чимина под бедра и дергает к себе так, что у Чимина глаза закатываются от удовольствия и необходимости принадлежать этому карманному собственнику. И только то, что Юнги крепко сжимает на нем свои пальцы, не позволяет Чимину уплыть в беспамятство окончательно. Правда, Чимин все равно уплывает, когда этими же пальцами Юнги гладит его лицо, зарывается в волосы и тщательно сцеловывает с губ мантру собственного имени. А вот спящий Юнги — ребенок чистой воды. Когда с его лица пропадает это вечно сосредоточенное, настороженное ко всему миру выражение или нарочито ленивое и незаинтересованное, Юнги похож на самого ласкового в мире котика. Чимину даже на несколько секунд неловко, чем они с этим котиком занимались ночью. Но потом Юнги вздыхает, приоткрывает один глаз, и его губы снова сжимаются в уже привычную линию. — Надеюсь, я не пинался во сне, — произносит он хрипло. — Вот этого точно не было, — шепчет Чимин. А все остальное было, значится между строк. Чимин измотан, его мышцы ноют, жар, уходя, оставил после себя слабость, но она совсем иная, нежели та, проведи он эту ночь в одиночестве. Пусть не до конца сытая, но и не опустошающая. И Чимин уверен на беспрекословные сто процентов, что не найдет на себе ни одного намека на метку. Разве что пару синяков на бедрах, и то только потому, что сам не слишком следил за тем, что творит. И вот опять — хрен поймешь, чего ожидать дальше. Юнги, вон, только проснулся, а уже вид такой, будто сейчас отправится искать под одеялом политического убежища. А Чимин просто хочет, чтобы его обняли. «Друзья» же могут себе это позволить, не оглядываясь на то, что уже сделано и, возможно, компрометирует их в глазах друг друга. Юнги какое-то время лежит неподвижно. Возможно, все-таки выбирает между побегом под одеяло и побегом в принципе, но потом шевелится и внезапно тянет Чимина к себе. Настойчиво, пусть и немного нервно. А когда Чимин с облегченным выдохом прижимается к нему, тяжело выдыхает сам. И его рука на спине Чимина гладит подрагивая. Горячая-горячая рука, под которой Чимину хочется мурлыкать или позорно скулить. — Не получается, — говорит Юнги тихо-тихо, так что его можно было бы не услышать за беспокойным стуком его же сердца. — Быть друзьями. Я как будто с ума схожу. И меня это вымораживает охренеть как. Говорил, что не животное, что не мудак… И вот. Чимин улавливает горечь в его словах, жмется ближе, хотя он вообще-то крупнее, чтобы пытаться спрятаться в Юнги. Но Юнги удается спрятать его даже вопреки своей более хрупкой комплекции: он подтягивает одеяло выше, под самый подбородок Чимина и подтыкает края. — Жалеешь? — спрашивает окукленный Чимин. — А ты нет? — морщится Юнги. — Нет. Юнги, судя по звуку, открывает рот и, ничего не сказав, закрывает. — Почему ты жалеешь? — Мы договаривались о другом. Я обещал тебе… — Послушай, — перебивает Чимин, — идея была попробовать. Никто не гарантировал, что это возможно. И я не брал с тебя никаких обещаний, не придумывай. Ты мне лучше скажи, тебе было… легче со мной? Юнги издает короткий задушенный смешок. — У меня язык не поворачивается назвать это «легче». Просто без тебя было совсем в край хреново. Даже немного стремно возвращаться домой. Кажется, что вместо комнаты я оставил дымящиеся руины. — Так плохо? — шепчет Чимин ему в ключицу и туда же аккуратно целует, а Юнги зарывается носом ему в волосы и дышит там, как будто собирается надышаться на жизнь вперед. Это рождает закономерный вопрос: — Чем я пахну, Юнги? — Не знаю, — бормочет тот. — Не могу объяснить. Это, знаешь, как запах цветка или фрукта, который ты никогда до этого не встречал и, соответственно, не знаешь названия. Немного сладко, немного пряно, есть какой-то свой привкус, но как его передать, я понятия не имею. — Что он тебе напоминает? — Только тебя. У меня нет с ним никаких других привязок. Говорю же, мне не с чем сравнить. — А чем пахнешь ты? Юнги задумывается ненадолго. — Мне говорили чем-то вроде морской соли. Ничего особенного. — Почему ничего особенного? Почему ты все время так категоричен к себе? Ты же… ну, клевый… Чимин почти готов сказать, что Юнги, кажется, всерьез нравится ему, но его перебивают: — Да ну хватит, хён, не придумывай, ладно? Давай будем честными, ты бы на меня даже не посмотрел, если бы не эта дурацкая связь. Не надо мне тут заливать, какой я. Обычный, и это факт. Что, — усмехается он на молчание Чимина, — нечего возразить? Зря он это, конечно. Упрямство Чимина — вещь опасная и доходящая порой до абсурда. Он поднимает голову и, как в капкан, ловит не ожидавшего такого Юнги в поцелуй. Их первый, к слову, поцелуй вне гормонального помешательства. Юнги поначалу пытается возразить, выпутаться из-под одеяла, мычит что-то в губы, но Чимин легонько сжимает пальцы у него на загривке, как приметил ночью, скребет по коже короткими ногтями, и Юнги в ответ на это выгибается, стонет, а затем и вовсе сгребает Чимина в охапку, чтобы сделать поцелуй глубже. — Ставь, — говорит Чимин, когда они, переводя дыхание, смотрят друг на друга, и приподнимает подбородок. Юнги облизывает губы и на автомате тянется к нежной коже. А потом в его глазах проясняется, и он резко дергается назад: — О-охренел? — Почему нет? — А почему да? Мы не… Я не… Чимин ловит его за щеки, накрывая большими пальцами губы, и осторожно, через сопротивление, медленно тянет к себе обратно. — Юнги, мы не будем друзьями, — заглядывает он Юнги в глаза, и тот сводит брови. — По-моему, сейчас имеет смысл делать выбор между тем, чтобы закрепить связь окончательно и тем, чтобы расходиться. Иначе это издевательство. — Ты сам предложил… — Да. Мне виделось это лучшим выбором, чем просто дать тебе уйти. Юнги внезапно молчит. Молчит и смотрит. И в груди у Чимина екает от нехорошего предчувствия. Но, когда Юнги отстраняется, Чимин безропотно разжимает пальцы. Он сделал все что мог. И если на полдороги навстречу друг другу они с Юнги не встретились, дальше идти нет никакого резона. — Прости, хён, — бормочет Юнги уже на пороге комнаты. Чимин не хочет смотреть ему в спину, это чистой воды мазохизм, но все равно смотрит. Кто знает, быть может, в последний раз. Он боится, что Юнги даже не обернется. Хотя когда тот все же оборачивается, не уверен, что хуже: губы у Юнги кривятся, а глаза подозрительно блестят. — Прости, — повторяет Юнги едва различимо и выходит. Через неделю Чимин забирает документы из школы. Он не подающая надежды баскетбольная звезда, да и учитель из него так себе, так что школа в его лице ничего особо не потеряла. Его даже отпускают без отработки. Чимин, правда, для этого привирает с три короба про неполадки со здоровьем и не чувствует никакого стыда по этому поводу. Было бы здорово еще не чувствовать завывающей пустоты на месте вырванного из себя Мин Юнги, но не все сразу, это понятно. — Куки за тобой заедет, — воркует в телефоне всепонимающий Тэхён. Он вообще как один божественный подорожничек на все ранки этого мира, минимум вопросов и максимум любви. — Ему все равно по пути, а я пока комнату подготовлю. Останешься у нас, познакомлю тебя с соседями. Презабавнейшая парочка Кимов: один мамочка-наседка с замашками капризной принцессы под настроение, а второй старшеклассник-интеллектуал с охуенными ямочками на щеках. Чимин из всего этого слышит только «старшеклассник», а остальное пропускает мимо, провалившись в собственные мысли. — Слышишь, что я говорю? К восьми будь готов. Моргни, если согласен, — Тэхён выдерживает паузу, прежде чем закончить: — Ну и договорились. — И как это ты увидел… — фыркает Чимин без интереса. — Догадался, — говорит Тэхен, и Чимин слышит шорох на заднем плане, как он что-то переставляет. — Прощаюсь, Чимини, скоро увидимся. Чонгук заезжает за ним на мотоцикле. Чимин несколько секунд смотрит на него, зачем-то про себя сравнивая с Юнги (возможно, потому что они примерно одного возраста), но затем мотает головой и пытается выдавить из себя приветственную улыбку. На что Чонгук закатывает глаза и небрежным жестом зачесывает со лба волосы. В распахнутой кожанке и с ногами от ушей, запакованными в рваные джинсы, он как сбежавшая от менеджера и фанатов рок-звезда. И ухмыляется ослепительно, как она же. — Не делай так, — ухмыляется он на попытку Чимина быть социально приятным, — выглядит жутко. Погнали лучше, я прокачу тебя с ветерком. И если ты не сдохнешь по дороге от ужаса, то сойдешь на твердую землю другим человеком и больше ничего в жизни бояться не будешь. — А Тэ знает о твоих потугах в экстремальную терапию? — ворчит Чимин, застегивая на голове шлем и перекидывая ногу через мотоцикл, чтобы устроиться за его спиной. — Чего только Тэ про меня не знает, ты удивишься, — хихикает Чонгук, ныряет в свой шлем и снимает мотоцикл с подножки. — Я серьезно, держись крепче. В достаточной мере оценить новую жизнь, в которой он ничего не боится, Чимин не успевает. Потому что когда он на дрожащих ногах сползает на твердую землю, отдает Чонгуку шлем и оборачивается, в десятке метров от него, прямо перед подъездом, где живут Тэ с Чонгуком, стоит Юнги. И — дежавю — сверлит Чимина тяжелым взглядом из-под надвинутого капюшона толстовки. — Вы знакомы? — тут же навостряет ушки Чонгук и с любопытством укладывает подбородок Чимину на плечо. Он альфа, и пока на Чимине нет запаха другого альфы, как ближайший друг Тэ, Чимин под его — Чонгука — защитой. А еще Чонгук страшно любит дразниться и смотреть, что из этого выйдет. Хотя никогда не переходит разумных границ, но подходит к ним максимально близко. — Это мой истинный, — бормочет Чимин. — Ого. Тэ не говорил мне, что вы нашлись. — Не то чтобы нашлись… Дашь нам минутку? Или лучше иди, я скоро поднимусь. — Уверен? — тянет Чонгук, наблюдая за тем, как Юнги приближается к ним. — Он явно будет не в восторге от моего запаха на тебе. Как бы не психанул. — Все будет в порядке, Куки, я обещаю. Иди. Однако вместо злости в глазах Юнги безысходность. — Кто это? — сипло выдавливает он. — Истинный моего друга, — просто отвечает Чимин, хотя дается ему это ох как нелегко. — Привез меня к ним в гости. А что ты здесь делаешь? — К Намджуну с Джином заходил, — Юнги мотает головой в сторону подъезда, а смотрит в этот момент себе под ноги. И что-то щелкает в голове у Чимина. Что-то про, возможно, одни и те же ямочки на щеках в двух разных разговорах… — Парочка Кимов? Юнги все-таки поднимает на него глаза с удивлением: — Откуда знаешь? — Тэ собирался сегодня меня с ними знакомить. Они соседи. — Ох бля, — вздыхает Юнги как-то обреченно. — Если не хочешь… — начинает Чимин, но Юнги мимолетом кривится, и он замолкает. — Послушай, — вдруг говорит Юнги, — я не хочу, чтобы ты думал, что я бросил тебя, потому что не захотел брать на себя ответственность. — Я не… — Дослушай. Ты мне нравишься, очень. И как человек в первую очередь. Я бы взял на себя все, что ты только захочешь, но, пожалуйста, ответь мне честно — тебя действительно не коробит, что я… это я? Чимин скользит взглядом по его обкусанным губам, напряженному подбородку, лохматой вздыбленной челке и ныряет в черные провалы зрачков. Как вместить в слова все, что Чимин хочет ответить на это? Или что самое главное? Поэтому Чимин говорит просто: — Нет. Коротко и доступно. Что нельзя истолковать неверно ни при каких обстоятельствах. Щеки Юнги заливает румянец, и тот снова терзает зубами несчастные губы, но при этом они робко изгибаются в намеке на надежду. — Юнги-я, — шепчет Чимин, подхватывая его под челюстью, и оглаживает пальцем по губам. Юнги вздрагивает всем телом, сглатывает гулко и — Чимин видит это крошечное движение оборванного рывка навстречу — поднимает на него темные от голода глаза: — Ты все еще хочешь, чтобы я ее поставил? — Иначе я сам тебя укушу, — кивает Чимин. Юнги прикрывает глаза, трется о его ладонь щекой и бормочет с хриплым выдохом: — Ты… можешь, если захочешь. — Договорились, — мурлычет Чимин и наконец обнимает его лицо второй рукой, чтобы притянуть к себе. Чтобы целовать и урчать от удовольствия в процессе. Потому что — и это уже не требует никаких доказательств или проверки — каждое прикосновение к Юнги, как возвращение домой, как лучи солнца после темной муторной ночи, как совершенно случайный, но самый идеальный в мире Чимина матч. — Договорились, — повторяет Юнги и улыбается ему в губы. — Слушай, может, ну его, это знакомство с Кимами?