O'vers

Единственный раз, когда Чимин жалеет, что они пара (а уже в следующее мгновение его накрывает чудовищным раскаянием) — момент, когда Юнги буквально сносит собой случайного парня, который вздумал на улице хлопнуть Чимина пониже спины. Сам Чимин осознает это с запозданием, когда Юнги, с рыком срываясь с места, уже мелькает мимо. Незнакомый парень, который на полголовы его выше и шире в плечах, кажется, не ожидает, что может получить в ответ. Но он растерян всего несколько секунд… И вот тогда в груди у Чимина, который никогда и ничего особо не боялся, все резко скручивает. Потому что если бы на нем не значилась метка Юнги, тот, возможно, не отреагировал бы так остро. Возможно, Чимину бы даже удалось уговорить его, утянуть прочь от разборок и выяснения отношений. Юнги бы обиделся и, скорее всего, даже не разговаривал бы с ним пару дней. Но он был бы цел. В жизни Чимина таких случайных парней, как этот, было уже столько, что давно не шок и не травма. Чимин и сам способен приложить хама так, что мало не покажется. Он не беззащитный (Юнги — благословенное исключение из правил). Но сегодня Чимину в ужасе хочется прикрыть руками лицо, потому что впервые на кону не его решения и стойкость, а безопасность другого человека, того, кто на людях все еще хмурый немного неловкий школьник и ласковый плюшечка вдали от посторонних глаз. Когда они возвращаются домой, у Чимина не просто трясутся руки, его колотит всего целиком. Так что он не может сосредоточиться, метаясь по квартире в поисках аптечки, и сгоряча рычит на Юнги, когда тот пытается его остановить. В итоге Юнги молча сидит на краю ванной и с отстраненным видом смотрит на свои ободранные пальцы. — Не лезь в лицо, обработать же надо, грязные, — шипит Чимин на его шевеление. Но Юнги вдруг отталкивает его руки: — Да какого хера, хён? Не смей обращаться со мной как с ребенком. И почему ты злишься? Почему я должен чувствовать себя виноватым? — Не надо было… — Не надо говорить мне, что надо было, а что нет! — обрывает Юнги. — Я не твой пиздюк, и у меня есть собственное мнение. То есть, чтобы трахаться с тобой, я достаточно взрослый, а чтобы дать по роже какому-то козлу на улице, то давай сядем и обсудим, так, что ли? В Чимина, как оплеухой, прилетает это «трахаться», и он машинально отступает на шаг. Моргает, пытается сглотнуть, сфокусировать взгляд, но ничего не выходит. — Хён… — доносится в его спину, когда он уходит в комнату, и, может, что-то еще, но он уже не слышит. Их положение, несмотря на метку и какие-никакие отношения, по-прежнему странное. С одной стороны Юнги, который привязан к Чимину запахом и дебильным, но действенным законом истинности. С другой стороны Чимин, который не чувствует и половины причитающегося от природы дерьма, но он просто влюбился. Сначала в ощущение неодиночества, нужности, завершенности. Потом в человека, рядом с которым неизменно замирает, прислушиваясь, его сердце. И неважно, устроился Юнги где-то поблизости или в соседней комнате, ворчит ядовито на что-то или в восторге скачет вокруг Чимина, насмерть сражая своей улыбкой. Чимин так увяз в этом взаимном самообмане, что, опасаясь его потерять, обязательно сделает все, чтобы потерять, он уверен. — Ну прости, — бормочет Юнги, уткнувшись Чимину носом в затылок, отчего там щекотно и тепло. — Я не хотел, чтобы это прозвучало так резко. Хитрый такой. Он не раз говорил, что запах Чимина его успокаивает. И вот теперь лежит за спиной, уткнулся в Чимина, как в кислородную маску, и скрипит свои извинения. Опять этот чертов запах, злится Чимин. И сам боится лишний раз вдохнуть, только совсем по другой причине: он опутан чужими руками, пальцы Юнги с осторожностью гладят его живот и ребра, грудь прижимается к спине. Чимин просто боится лишний раз задеть все это, потому что тогда он растеряет свою злость и уверенность. Чимин наблюдает из-под ресниц, как чужие пальцы рисуют на нем знак бесконечности, и ему становится еще муторнее. От несбыточности. — Ты не промыл ссадины. — Мне плевать. — Мне не плевать. Юнги за его спиной вздыхает и легонько кусает Чимина в загривок. — Значит, вернемся к этому, когда я заслужу твое прощение. — Когда или если? — Когда. Чимина умиляет эта самоуверенность. Хотя бы потому, что он знает, как тяжело она дается Юнги и сколько дурных мыслей он перелопачивает в своей голове, прежде чем позволить ее себе. — Хён, я не считаю, что мы просто трахаемся. Я твой, а ты мой, у нас связь. У Чимина на «твой» и «мой» так подло взмывает сердце, тем больнее его шарахает об землю отвратительным «связь». Так что он даже ответить ничего не может. Боится, что если откроет рот, то все закончится плохо. Или просто закончится. — Хён, почему ты молчишь? — тихо бормочет Юнги. — Скажи мне что-нибудь. Хоть мудак, хоть отвали или вообще убирайся… Возможно, если бы Чимин был в состоянии произнести «убирайся», это бы решило их проблемы. Потому что не бывает проблем там, где нет всего остального. И тогда бы качели от «хорошо» до «плохо» через тонны самокопания наконец-то встали в мертвой точке «никак». Лучше ли «никак», чем «плохо»? И почему все внутри Чимина против этого «никак»? — …Я же не умею читать мысли. Скажи мне. Пожалуйста… Чимин-а. Чимина аж встряхивает от такого обращения. Он широко распахивает глаза и зажимает руками рот. Не помогает — накрывает его так, что остановить это ни руками, ни усилием воли нереально. — Черт, черт, черт, — шуршит Юнги, перелезая через Чимина, чтобы прижать его к себе уже лицом к лицу и губами собирать все горькие морщинки и соленые следы. — Господи, хён, я так проебался… Но я так люблю тебя. Пожалуйста, только не… — Т-ты… не любишь меня. Это все связь. Юнги от неожиданности сбивается. Но все равно продолжает механически похлопывать Чимина по спине. — Ну, знаешь ли. Наверное, мне виднее, — говорит он в итоге. — Мы как будто вернулись к тому, с чего начали: ты опять решаешь за меня. Давай не будем снова ссориться. Чуткость и гибкость уровня «бог», очень в стиле Юнги. И Чимин опять молчит. Молчать, пригревшись у Юнги под подбородком, очень здорово. Жаль только, что не решает никаких проблем. Правда, в этом конкретном месте и моменте кажется, что и проблем никаких нет. Лишь бы лежать так до скончания времен. Совершенно пошлейшая и убийственная потребность. — Чимини, — шепотом зовет Юнги. Чимин снова вздрагивает, жмется к нему ближе и дальше от стыда и беспокойства. — Но ты же ее почти не чувствуешь. Связь. И все равно со мной… Почему? Спросить вслух Юнги не решается, а Чимин думает — о чем же здесь спрашивать, ведь все и так очевиднее некуда. Вместо этого Юнги добавляет едва различимо: — Ведь рядом с тобой может быть другой альфа, и ты будешь счастлив с ним. Чего?! Чимин выныривает с его груди, чтобы впиться глазами в лицо. Юнги застывает, пригвожденный его взглядом, какой-то бледный, всклокоченный и несчастный весь. И Чимин думает, хватит. Думает, хуже уже не будет. — Потому что я, — выделяет он, — люблю тебя. Не альфу внутри тебя, не связь, которую почти не чувствую, а тебя, Мин Юнги. Это достаточный аргумент? — Ты не можешь… — Наверное, мне виднее. Они оба пытаются оспорить слова и чувства друг друга — с ними точно что-то не так. Юнги, кажется, приходит к этой мысли первым и ухмыляется самым краешком губ: — Я тебя за язык не тянул. — А мог бы, — вырывается у Чимина, так что он сам после обалдело хлопает глазами. Юнги несколько секунд смотрит на него, приоткрыв рот, а затем рассыпается хриплым смехом и прижимается к губам. — Как скажете, Пак сонсеним. Люблю тебя, Чимин-а…