O'vers

У Чимина порой настроение — кого-нибудь в окно выбросить. И так, бывает, накатывает, что жуть. А если не выбросить, то как бы самому не выброситься. И это обидно, вот, к примеру, нюх Чимина так чудесным образом из ниоткуда и не выискался, зато слепых спецэффектов — хоть отбавляй. Одно спасение — Юнги, конечно, кто же еще. Если бы не его почти звериная чуйка на кое-чьи загоны, долго бы они не продержались. Или бы продержались, но с большей нервотрепкой, кровью и слезами. А так только с периодичностью искрят на каких-нибудь особо резких поворотах или новых обстоятельствах и снова вливаются в ровную колею. Даже Тэхён с Чонгуком чаще пытаются в шутку расстаться и кидаются друг в друга нетяжелыми предметами. А эти сиамские близнецы вообще рук не расцепляют, когда находятся в одном помещении. Так что у Чимина с Юнги все хорошо. Проблема в том, что когда у человека все хорошо, он непроизвольно начинает искать, где у него плохо. Он же создан выживать и бороться, а когда не надо бороться, то это непорядок и беспокойство. Вот такое эхо естественного отбора. В последние дни Чимин думает о детях. Вот прямо смотрит на Юнги и думает — хочу от него детей. И не обязательно сейчас, им некуда торопиться, они уже вряд ли друг от друга куда-нибудь денутся. Но мысль в голове упрямая и уходить никуда не собирается. Хочу, говорит, и расплывчатое «не обязательно сейчас» как-то робко теряется на фоне. А у Юнги, как назло, на работе аврал. Они снаряжают в тур каких-то известных айдолов, и это тридцать три контейнера приключений и мата. Так что Юнги уже вторую неделю приползает домой не на зубах даже — на бровях, все пытается заснуть за столом своим милым носом в тарелку. Чимин уже со счета сбился, сколько раз раздевал его потом под нытье «да дайте поспать», а утром выманивал из кровати обещанием непристойных откатов и красивой жизни. Хотя собственным единственным желанием было обернуться вокруг Юнги и самому поныть, как все ужасно, еще бы понять, что именно. Поэтому когда однажды Юнги возвращается домой не за полночь, а как все нормальные люди… ну или относительно нормальные — в десять, Чимин оказывается не готов. Нет, он к этому моменту даже на ужин что-то сообразил незатейливое, валяется на диване вполглаза в книжку, вполглаза в чат с Тэхёном, и настроение у него, казалось бы, нормальное. Было. Потому что стоит ему взглянуть на Юнги, уставшего и заметно схуднувшего за эти две недели, и Чимин снова думает о детях. Нездоровая какая-то херня. А еще Юнги слегка помятый, словно успел на работе в перерыве вздремнуть или в машине, пока его везли домой. Поэтому он не совсем слепой от усталости и довольно скоро начинает внимательнее приглядываться к Чимину, который изображает вокруг кипучую деятельность. — Эй, оставь, я не голодный, — пытается он поймать Чимина за руку. Но тот утекает из-под его пальцев: — Ты себя в зеркало видел? Тебя реально скоро за моего сына начнут принимать, если ты продолжишь и дальше съеживаться. — Чимин, — закатывает глаза Юнги и на отсутствие реакции в свою сторону повторяет тверже: — Чимини. Иди сюда. — Зачем?.. — Сюда. Чимин морщится, но подходит. И упирается, когда его тянут на колени: — Тебе будет неудобно. — Мне неудобно, когда ты стоишь ко мне спиной. А остальное нормально. Можно хоть посмотреть на тебя? Или пока ты не отсыпешь мне обязательной дозы родительской заботы, к телу я не допущен? — Ты хамишь, — сухо замечает Чимин. — Я… хамлю, — соглашается Юнги после короткого размышления. — А ты разговариваешь со мной спиной, по-моему, мы в расчете. Может, это… мэйк лов нот вар? — подставляет он губы уточкой. — А если я не хочу? — ворчит Чимин, сам понимая, как абсурдно это звучит. И Юнги это понимает, но не смеется, а напоминает вкрадчиво: — Я же все равно доебусь. Лучше целуй по-хорошему. Приходится целовать. Приходится, ну конечно. Чимин этого две недели ждал. Чтобы оба участвовали в процессе, а не Чимин сиротливо жался к Юнги, пока Юнги жался к подушке. — А между делом можешь мне рассказать, что с настроением, — бормочет Юнги, рывком перетягивая Чимина с коленей на край стола. И откуда в нем, таком компактном, столько силищи, что Чимин время от времени чувствует себя рядом с ним маленькой хрупкой девочкой. — Между каким делом? — прикидывается Чимин валенком, ему совсем не улыбается сейчас разговаривать, тем более вспоминать о том, в чем его просят покаяться. — Между таким, — задирает на нем майку Юнги, но по традиции не снимает совсем. Ему нравится видеть, как одежда мнется и сбивается между ними, нравится контраст между гладкостью кожи и фактурой ткани, нравится, что эту ткань можно наматывать на кулак и тянуть. — Ну же, малыш, — шепчет Юнги Чимину в грудь, облизывая сосок. — Будешь играть грязно? — шипит Чимин. Он уже знает, что расколется. Потому что рано или поздно доверяет Юнги все свои мысли. Но это как минимум унизительно сдаваться так быстро. — Так грязно, как смогу придумать, — соглашается Юнги, продолжая тереться носом все там же, с периодичностью покусывая. — А с фантазией у меня все в порядке. — А если это не совсем удобная тема для такого момента? Юнги поднимает голову и упирается подбородком в подставленную ладонь: — Нужно быть серьезным? Я могу. — Нет, Юнги. Я не могу, — хнычет Чимин. — Не смей останавливаться. Ты издеваешься, что ли? — Тогда говори быстро, иначе в следующий раз я остановлюсь в еще более неудобный момент. — А на потом это никак нельзя перенести? — На потом мы тоже что-нибудь интересное придумаем, не ной. — И в кого ты такое хамло выросло? — В тебя, — смеется Юнги, — с кем поведешься, на того и дети похожи, слышал? Чимин смотрит на него и думает: нет, ну серьезно, он сейчас почти лежит под Юнги на столе, они оба такие молодые, ироничные, придурочные, а, кажется, всерьез собираются говорить о детях. Потому что Чимин хочет, чтобы от этого выросшего «ребенка» у него был другой, еще один, маленький сморщенный Юнги. Такой же хмурый, вредный и тиран, каждая улыбка которого всенепременно будет сопровождаться хором ангельских труб… — Чимин-а, — зовет Юнги, — ты меня немного пугаешь. — Я и сам себя… — признается Чимин. — Ты хочешь детей? Юнги на это моргает с потерянным видом, и не мудрено. Не успел он тут вернуться из одной передряги, как его, не накормив и не обласкав толком, тянут в другую, да еще такую масштабную. Но Юнги зависает всего на несколько секунд, а потом сосредоточенно сводит брови: — Прямо сейчас? Может, тогда лучше в кровать? — Ты адекватный или как? — Я твой, — напоминает Юнги ехидно. — Поэтому ответ очевиден. Чимину почему-то кажется, что это «или как» или даже вполне конкретное «нет», хотя в таком контексте возмущаться даже как-то странно. — И это все, что ты имеешь по этому поводу сказать? Ну там возражения или условия… — Ну какие, блин, условия, камон? Кто будет по ночам караулить или к зубному водить? — Я имею в виду когда. — Как получится. — Ты совсем не боишься? Юнги ненадолго задумывается, после чего стягивает Чимина со стола и все-таки ведет за собой в комнату. — По большому счету нет, — говорит он, подталкивая Чимина на кровать, а параллельно стягивая с себя толстовку с майкой. — Дом у нас с тобой есть, работы даже больше, чем хотелось бы. А так, глядишь, мы будем еще не совсем старые, чтобы побегать с мелким в баскет. И у меня окажется целых два ароматных пирожочка вместо одного. Ну круто же. — Я тебе ухо отгрызу, — ворчит Чимин на подъебку про запах. Ну так, чисто для профилактики, потому что его парень тут высказывается за детей, и от этого его хочется больше расцеловать, чем укокошить. Особенно когда он добавляет: — Сам же потом будешь объяснять малому, почему его батя без уха, — и накрывает Чимина собой. — Будем на пару припоминать тебе это до конца жизни. — Он же получится, как ты, язва стопудово, — стонет Чимин, зарываясь Юнги лицом в шею, когда тот его обнимает, как-то слишком бережно для их шуточной перепалки, видимо, чувствует, что кое у кого все внутри дрожит и крошится мелким острым крошевом. — Ага, обязательно, — обещает Юнги ему на ухо. — А в тебя красивый. Ну что, как насчет попытки номер один?