Десять полнокровных жизней

На улице моросило, и сквозь решётки ему было видно лишь туманную глубь двора и белые пятна вишнёвого цвета. Фей Лю, мокрый и грязный, как поросёнок, с радостными криками совершенствовал какой-то хитрый приём Линь Чэня. Больше бахвальства, чем пользы — но что с ребёнка взять? В середине третьего лунного месяца Линь Шу всегда был смурной. Завтра наступал Цинмин — Праздник Чистого Света, когда поминали умерших. Для него этот день был не таким, как для иных подданных. Цинмин не давал забыть ослепительно яркое мгновение, которое однажды разделили они с Цзинъянем. В скрытом от глаз месте, у подножия высокой кручи. Теперь он понимал: такими чистыми чувства бывают только в юности. Хитроумного и циничного советника Су никто бы не заподозрил в подобном прошлом. *** Линь Шу мог даже сказать, когда его посетил момент осознания, что вляпался по уши. В тот день принц Цзи решил, что им двоим просто необходимо посетить дом удовольствий у Западных Ворот, известный как Янлю Синь. Линь Шу никто не спрашивал — высочество оказывало честь, знакомя племянника с искуснейшими барышнями столицы. Те играли хоть на гуцине, хоть на пипе, а хоть на янском жезле — в любом случае ты получал полное удовлетворение. Завидев круглое улыбающееся лицо дяди во дворе, Линь Шу досадливо вздохнул. Теперь А-Янь, конечно, обидится — предупредить он уже никак не успевал. Принц Цзи всегда обрушивал на него свои милости, как грозовые облака обрушивают ливень. Отчего каждый раз так недоволен Буйвол, он, признаться, не понимал. Пусть его мать и имела низкий ранг для наложницы — разве отказала бы хоть одна служанка в Запретном Городе юному и пылкому седьмому принцу? Да он мог воплощать с ними любые каноны, когда пожелает, и ещё придумывать свои. Но нет! Цзинъянь надувался, как жаба, каждый раз, когда уличал его в посещении ивовых девиц. Ничего неодолимо влекущего Линь Шу в таких местах не находил. Дом Янлю Синь был не лучше прочих. Те же расписанные нестойкими красками дешёвые ширмы, кричаще-розовые бумажные фонари. Удушающие ароматом цветочные драпировки в дверных проёмах. Запах мужского семени и пота, который словно въелся в стены, сколько не мой их щёлоком. Барышни с растёртым алым пигментом на скулах и висках, призванном изображать смущение. Линь Шу был уверен, что смущаться в этом доме разучились раз и навсегда. Мимо покоев, кое-как загороженных ширмами от любопытных глаз, носились тощие чумазые дети, зачатые лишь по недосмотру. Валяя друг друга по полу, пятилетние играли в дождик и тучку, совершая почти всё то же, что взрослые вокруг них. - Сяо Шу подойдёт барышня его возраста. Может, чуть младше, - повелительно бросил дядя, отпивая сладкого сливового вина. Его приказы тут бросались исполнять бегом — не всякому зелёному терему покровительствует сам брат императора. Закон Великой Лян гласил: принцы крови не смеют появляться в домах удовольствий. Дядя Цзи был единственным исключением. В своё время для того, чтобы выжить, самому младшему брату императора пришлось изображать недалёкого, пускающего слюни сластолюбца. В Смуте Пяти Принцев иного бы никто не пощадил. Но со временем эта маска так прочно срослась с ним, что лишь немногие знали, каков дядя Цзи на самом деле — тонкий знаток искусства, полный любви и сострадания к людям. Линь Шу гордился тем, что был в их числе. *** Чанчунь, которую прислали к нему за загородку, была и правда ровесницей — шестнадцать лет, не больше. Её миловидное лицо в каолиновой пудре тоже было натёрто румянцем ненастоящей страсти. Полупрозрачные розовые ноготки выглядывали из под рукавов лилового шёлкового халата. Если приглядеться, по краям рукава давно обтрепались, но их пытались заштопать — кропотливо, чтобы не испортить образ ивовой красавицы. - Господин желает игру на его инструменте? - спросила девушка с той игривой интонацией, которой еë учили. - Или же ему по душе проникнуть в коралловый грот? Линь Шу ни в какие гроты не хотел. В каком-то смысле они с барышней оба исполняли то, что от них требовалось — даже если желали бы иного. Из-под полы её одежд торчали крошечные туфельки. Женщины с лотосовыми ножками были «возбуждающе беспомощны», как это называлось при дворе. Из-за искалеченных стоп барышни из Янлю Синь не могли ни спрятаться, ни убежать. Хозяин заведения имел над ними власть абсолютную и безграничную. Линь Шу тяжело вздохнул. Отказать означало позор для девушки. И, скорее всего, наказание — ведь он был не простым посетителем, а племянником Цзи-вана. - Сыграй на моей флейте, - наконец, решил Линь Шу. - Я слышал, ты в этом искусна, Чанчунь, - подбодрил он, хотя видел девчонку первый раз. - Господин останется доволен! - оживилась та, опускаясь на колени и с большой сноровкой развязывая на нём одежду. Он глядел поверх узла её волос со старинной бронзовой шпилькой, а потом и вовсе закрыл глаза. Горячий рот скользил по его стволу, смачивая слюной. Его достоинство забирали глубоко в горло — до глухих давящихся звуков. И где-то посредине, забывшись, Линь Шу увидел обветренные лиловые, треснутые в уголках губы Сяо Цзинъяня. Широкий нос и старательно двигающиеся уши Буйвола — если бы это он давился, пропуская его орудие в глотку… Линь Шу обнаружил себя оглушённым, с красными пятнами, проступившими аж до выреза нательной рубахи. Глубоко несчастным и полным восторга одновременно. А-Янь, если подумать, всё же добился своего. Он был с Линь Шу в доме Янлю Синь, даже если не мог туда пойти. Сбежав из тепла в холодный сад, Линь Шу долго сидел в беседке один. Смотрел на лунного зайца в небе, что толок в ступке элексир бессмертия. Щурился на жёлтые квадраты фонарей, расчерченные тушью тёмных деревянных планок. Обещая себе, что будет хранить этот секрет так долго, как возможно (если понадобится — всю жизнь). Линь Шу уже год как был помолвлен с юньнаньской княжной Му Нихуан. Неужто и в день свадьбы он тоже станет представлять Буйвола, чтобы окрепнул жезл? *** Откуда же ему было знать, что, волей Неба, Цзинъянь откликнется на его невысказанный призыв? Да, понадобилось целых два года ждать, пока братец дозреет и поймёт. Но Линь Шу готов был терпеть и дольше. Чтобы однажды, в день праздника Цинмин, Буйвол утащил его на самую вершину горы Цзюань. Они чуть не сломали себе шеи, пытаясь спуститься верхом с почти отвесной скалы. Тропинку на северном склоне, которой прошли они с Цзинъянем, заметить сверху было просто невозможно. Надо было знать — но и тогда понадобилось бы время осмотреться. В тенистой бамбуковой роще у ручья Буйвол уложил его наземь на свой расстеленный плащ. Очевидно, всё в этой вылазке долго и терпеливо планируя — и это стеснительный младший брат! Как же страстно А-Янь ласкал всё его тело — от ключичных ямок до лодыжек, впервые вот так дорвавшись... Линь Шу под конец уже грыз свой кулак от нетерпения. И ведь Буйвол тогда совсем не думал о себе, а словно задался целью измучить его, заставить просить. И Линь Шу просил. Чтобы получить его облитые тёмным кунжутным маслом пальцы в себя — больше, чем он когда-либо смел надеяться. Цзинъянь, нависая над ним, опирался на одну руку, двигая другой часто и сильно — как медным поршнем. Смотрел в лицо, полускрытое растрепавшимися прядями — торжествующе, с неутолённым голодом в расширенных зрачках. И довёл его до таких пиков, что... на вершину Хэншань, тонущую в молочной реке облаков, Линь Шу любовался сверху. Четырнадцать лет спустя Линь Шу указал остриём цзяня в тот склон горы на карте. Само собой, советник Су узнал про тайную тропу от Нихуан. Ведь все люди делятся с невестой сокровеннейшими моментами близости с другим мужчиной. *** Растирая тушь, что была оттиснена мастером в виде цепочки из озёрных кувшинок, он силился успокоиться. Вращать узкий прямоугольный брусок, поставив на наклонный камень с выемкой, следовало размеренно, не спеша. Подливать воду не больше, чем необходимо. Линь Шу ведь знал доподлинно, что долгий день императора расписан вплоть до четверти стражи. И что тот с равным тщанием должен выслушивать министерские доклады, беседовать с представителями трёх управлений... и заботиться о продолжении рода. Но всё равно известие о том, что женщины повелителя в тягости, что на днях принёс Чжэнь Пин, расстроило до дрожащих пальцев. Семнадцатилетняя соплячка, и то имела больше прав на Цзинъяня, чем он! Линь Шу отложил брусок на подставку, захлопнул коробку со свежей тушью. Закрыл глаза, тяжело вздохнув. Хотя бы наедине с самим собой советнику Су можно было не держать лицо. Небо словно зло насмеялось над ним. Тот, ради кого Линь Шу жил и дышал, его же стараниями был отделён непреодолимой пропастью. Горным ущельем, у которого не видать и дна. Цзинъянь теперь был небожителем, правил страной в сорок шесть миллионов подданных. Кто был такой рядом с ним глава воинского союза с левого берега Янцзы? То, что Буйвол его не узнал, Линь Шу давно принял, как самое ясное свидетельство своей некрасивости. Ведь когда они были мальчишками, тот вечно ласкал взглядом его губы, нос и брови. Любовался мужественной линией, где челюсть переходила в шею. Даже не говоря ни слова, Цзинъянь давал почувствовать себя самым желанным. Неузнаваемо перекроенный — так, чтобы не осталось следов ожогов и явных примет, он больше не нравился седьмому принцу. Просто был полезен на протяжении некоторого времени. К Цзинъяню было не придраться: тот, как было обещано, отдал ему жемчужину, которую предназначал юному, самоуверенному Шу-гэ. В проёме двери что-то мелкнуло, и Линь Шу увидел румяную морду и висящий вверх ногами растрёпанный хвост Фей Лю. - Не грусти, Су-гэгэ! - схмурил брови тот. - Буйвол придёт, скоро! Иногда он правда не понимал, почему люди считали Фей Лю убогим. Пренебрегая многими церемониями и условностями, его воспитанник был на редкость понятлив. *** В своё время советник Су демонстрировал возможности, вытаскивая родного племянника седьмого принца со Скрытого Двора. Два года спустя Цзинъянь смог поблагодарить приблизительно равноценным. Он вызвал Су Чжэ во дворец и самым официальным образом объявил о начале работ по восстановлению поместья семьи Линь. Сказал, это так же важно, как установление поминальных табличек воинам Чиянь и помощь детям и вдовам павших. Касаясь пола лбом три раза по три — в высшей степени уважительно, как послы сопредельных государств, Линь Шу не мог сдержать набегающих слёз. Пытаясь привлечь на свою сторону, старшие братья Цзинъяня дарили ему двухсотлетние свитки. И даже дивные сквозные шарики из слоновьих бивней, дюжина которых была вырезана один внутри другого и подвижна. Но Буйвол нашёл, чем его пронять — просто потому, что они знали друг друга омерзительно хорошо. Когда Линь Шу всё же поднялся по ступеням родового особняка, то невольно издал горестный возглас от увиденного. Там, где раньше расцветали фейерверки лиловых хризантем и показывали алую сердцевину розетки гибискусов, остались только пыльные сорняки в половину человеческого роста. Покосившиеся от дождей и ветров, разбухшие и треснувшие ставни так заплёл дикий вьюнок, что внутрь не проникало света. Рыба в садовых прудах передохла, и их затянуло ряской. Фонари покосились и ушли глубоко в землю. Четырёхскатная кровля была бурой от наросшего за полтора десятилетия мха, опоры-доугуны прогнили. Так значит, Сяо Сюань был обманут, введён в заблуждение негодяями? Но это дикое запустение и разруха были именно его злобной волей. Мэн Чжи, который пошёл с ним, обнял и долго не выпускал из рук, покачивая, как ребёнка. Через четыре месяца уважаемому кэцину Су Чжэ было высочайше даровано право поселиться в обновлённом жилище. Для украшения поместья повелитель не пожалел ценных кипарисов, елей и тибетского «дерева счастья» с жёлтыми шарами соцветий, что гэгэ обожал подростком. В прудах резвились огненно-оранжевые и крапчатые карпы — хоть хватай кисточку и рисуй, стремясь запечатлеть ускользающий миг. А-Янь учился быстро. Так он просил (если императоры могут просить) снова быть его Линь Шу. *** Персиковый месяц приносил тёплую погоду, так что даже по вечерам не нужно было покрывать плечи дзяпао с хвостами лисицы. И ему это очень нравилось. Даже зная, что земная жизнь подходит к концу, Линь Шу всё равно ещё мог получить немного простых радостей напоследок. Император Ань-ди навестил поместье Линь, когда слуги уже зажгли плошки с маслом в фонарях. Теперь такие визиты не были неожиданны, как во времена тайного хода. О приближении императорского паланкина евнухи вопили вшестером — тут и глухой услышит. Поспешно вскочив, Линь Шу подцепил ногтями и выправил из причёски две пряди возле ушей. «Усики цикады», как их называли при дворе, считая вызывающими любовное томление. Ему самым досадным образом хотелось быть привлекательным для Цзинъяня, несмотря на явное нездоровье. Завидев блеск его парадных одежд, он склонился как можно ниже, вытягивая сложенные руки: - Кэцин Су Чжэ приветствует повелителя. Когда он поднял глаза, то увидел, как у Цзинъяня вытянулось лицо. - Перестань. Не надо так со мной. Ну какой ты, к гуям, кэцин, если ты мой бяо гэ? Я тебе такую занятную штуку принёс — хочешь, покажу? - Да, господин, - дёрнул он плечом — ну что тут было ещё сказать. Евнух, семеня, выбежал из-за спины повелителя и поставил на пол высокий короб. Раскрытый, тот явил алое шёлковое нутро и крошечные чашки из полупрозрачного, гладкого и белого фарфора. Линь Шу удивлённо раскрыл глаза — таких он правда ещё не видел. Вся ханьская посуда была желтоватой, оливковой или сине-голубой. Церемонно опустившись на колени, после он расправил халат и сел на пятки. - Из чего их сделали? - наклонившись и взяв в руку одну, Линь Шу щёлкнул ногтем, и чашка издала тонкое звенящее «тсенни». - Ха! Это самое интересное, - подобрав полы халата поудобнее, уселся рядом с ним Цзинъянь. - Белая глина, камень-циши и песок. Секрет в том, что несколько доу этой смеси вылёживались в земле с первого года правления отца. И только в этом году она обрела нужные свойства. Посмотри, какая гладкая со всех сторон. Её облили жидким составом из тех же частей и запекли в огнеупорных горшках. - Занятно. Императрицу Лю наверняка развлечёт — трудно ещё девять лунных месяцев носить дитя, - вдруг произнёс его рот. Но сын Неба отчего-то не выглядел сердитым. Напротив — он словно бы хищно подобрался ближе, улыбаясь уголками губ. - Мне показалось, Линь Шу, или это было недовольство? Что такое есть у императрицы Лю, чего не хватает тебе? Взмахом руки повелитель Великой Лян велел евнухам убраться прочь. Линь Шу поморщился — это предвещало слишком личные разговоры. Он опустил глаза, пристально разглядывая ровные бамбуковые дощечки новой циновки. Советник Су славился тем, что великолепно умел держать фасад. - Ничтожный слуга доволен всем, и вскоре собирается покинуть столицу. Линь Чэнь говорил, что нам хорошо отправиться к рисовым терассам в Юньнань. Дивные мес-... - Нет! - рявкнул Цзинъянь и треснул кулаком по столику. Невиданная чашка подпрыгнула и раскололась на пять частей с острыми краями. - ...Нет? - опешил Линь Шу. - Я тебя никуда не отпущу, - сверкнул глазами тот. - Да ну?! - он чувствовал, что его медленно заливает злостью. Как те самые рисовые террасы для высаживания ростков. - Не отпущу ни за что. Ни с каким Линь Чэнем, - упёрся рогом Буйвол. - Ты мне самому нужен, гэгэ. - У господина есть брюхатая жена, брюхатая наложница и, на удивление, не брюхатый генерал Ле! С которым господин гуй знает сколько лет делит ложе! - заорал он, не помня себя. - Где, скажи на милость, тут можно пристроить мою полудохлую особу? В качестве кого ты собираешься меня при себе держать?! - Погоди. Ты что, ревнуешь к Чжанъину? - недоверчиво-радостно изумился Буйвол. Как всегда, выделив самое неважное. - Нет! - поджал он губы. - Это... закономерно, тебе всегда нравились крепкие и здоровые люди, Цзинъянь. - Люди… были нужны, чтобы не сдохнуть от тоски по тебе, - хмуро глянул исподлобья тот. - Такая причина достаточно хороша? - Ну так того меня уже нет! - развёл он руками, волоча по полу рукава. - Мэй Чансу ты едва терпел рядом с собой — думаешь, я не видел? А брат Мэн узнал меня через два удара сердца. Твоя мать — вообще по запискам на полях! - Гэгэ, - с трудом сглотнул тот. - Да я сам себя ненавижу за то, что понял последним. Ты же… в столицу ко мне, получается, ехал. И только ради этого всё. Протянув руку, тот осторожно провёл по неровному стыку на щеке — там лоскутки пересаженной с бедра кожи не желали срастаться без зазора. До этого Цзинъянь тоже был близко, но ещё никогда вот так не трогал. Линь Шу мечтал об его прикосновениях два года — с тех пор, как увидел Буйвола зрелым мужчиной на ступенях Скрытого Двора. Его глубокий взгляд — зрачки в зрачки, подавлял волю. Цзинъянь вдруг оказался совсем рядом, гладя его большими пальцами по скулам. Протягивая в сжатом кулаке длинные пряди, трогая подушечками пальцев губы. - Ну давай, Шу-гэгэ. Скажи, что ты меня не хочешь. - Но я хочу. Врать уже не имело смысла — он едва дышал от возбуждения. Хотя и горную кошку ли хуа обстоятельнее ласкают. Буйвол потянулся к голове, одной рукой выдернув каменную шпильку, а другой сняв гуань. Так, что тяжёлые густые волосы волнами хлынули, растеклись по плечам. Линь Шу заморгал: Цзинъянь с покрасневшими щеками раздувал ноздри, глядя на него с полуоткрытым ртом. Наверное, всегда прибранного и хладнокровного господина Су он даже не представлял... вот таким. - Если я поцелую, Фей Лю оторвёт мне голову? - Не знаю. Рискни? - уже ничего не соображая, предложил Линь Шу. - Мне на тебя смотреть больно, - как всегда, с ужасающей честностью заявил Буйвол. - Где больно? - Сам знаешь где! Цзинъянь, взяв под бёдра, рывком усадил его себе на колени. И даже сквозь все слои императорских одежд Линь Шу всё чувствовал. Он будто пытался перелезть через очень высокий колышек изгороди. - О ком я, по-твоему, думал, с дворцовыми женщинами ложась? - упёрся в него своим копьём Цзинъянь, крепко удерживая и не давая даже дёрнуться. Линь Шу решительно потянул за толстенный кусок двуслойной вышитой парчи, что служил императору поясом. Массивная подвеска белого нефрита Хотан в виде сплетённых драконов раздражала неимоверно. Такие заграждения явно были придуманы унылой Палатой Ритуалов, чтобы убивать весь пыл. Но он всё равно должен был лечь с А-Янем. Даже если ци будет вычерпана до дна, и это станет самым последним днём в его жизни. - У императрицы Лю есть ты, - сказал он, с треском разрывая завязки на церемонно многослойных халатах. Ждать и терпеть ещё просто не было сил. Буйвол, стиснув зубы, завалил его спиной на жёсткие циновки. Рывком развязал пояс, распахнул на нём нижний пао голубого шёлка и... замер с прикушенной губой. Несмело положив ладони на пояс нательных штанов, перехваченных лентой, он заглянул в глаза. Будто забыл о своём статусе сына Неба, которому дозволено всё. - Гэгэ, можно? Он зажмурился, отвечая сначала телом. Нефритовый стержень под запястьем Буйвола наливался тяжестью, тыкался ему в ладонь. - Боюсь, его величеству не придётся по вкусу тело подданного. Во мне… много изъянов, - выговорил он, отвернув голову в сторону. Но Цзинъянь его не слушал. Наклонившись совсем низко, то распутал узел на ленте, прикусив её зубами. Так жарко обдавая своим дыханием пах, что он не смог удержаться от стона. Благоразумный советник Су столько времени запрещал даже мыслям течь в эту сторону, что теперь был взрезан и распахнут, как влажная морская ракушка. Буйвол задрал ему рубашку до самых ключиц и сдёрнул через голову. Штаны тоже стащил вовсе, отбросив за спину мятым комом. Линь Шу обречённо закрыл глаза, зная, как это выглядит. Шрамов на теле у него было больше, чем у принца, не вылезавшего из походного седла. Тот обхватил предплечья обеими ладонями сразу. Грубыми — на большом пальце правой чувствовалась мозоль от тетивы. Цзин-ван был не из тех, кто носит ценное кольцо на среднем суставе, боясь испортить кожу. Полный жгучего желания и страха, что сейчас всё кончится, Линь Шу открыл глаза. Буйвол смотрел на него благоговейно. Оглаживал грудь и впалый живот бережно, словно читал вырезанные в камне иероглифы. Трогал бёдра с выпуклыми уродливыми отметинами от стрел и лекарского ножа. Может, охраняя заставы, брат брал себе на ложе по большей части таких — не гладких, как отполированные дворцовые побрякушки? - Слуга не похож на генерала Ле. И сочетает хилость дворцового сановника с лоскутной кожей военнопленного, - озвучил он очевидное. Сам, чтобы Буйволу не пришлось. - Шу-гэгэ, ты вообще ни на кого не похож. Один такой на всю Поднебесную, - хрипло ответил Цзинъянь. И, глядя ему в глаза, развязал штаны и на себе, оставив лишь один халат на плечах. Линь Шу сглотнул, но всё равно чуть не захлебнулся слюной от вертикально стоящего орудия брата среди облака чёрных блестящих волос. Цзинъянь лёг сверху, навалился всем своим немалым весом. Его янский столб, горячий и твёрдый, тёрся об изнывающее естество Линь Шу, когда они яростно двигались вместе, кусая друг другу губы. Потом Цзинъянь так упоённо засасывал кожу на шее, что было понятно: появиться где-нибудь без шарфа он не сможет целый лунный месяц. Такого бешеного, как тайфун, желания, Линь Шу было раньше и не представить. - Глава Мэй! - позвал зашедший с внутреннего дворика Ли Ган. Но тут же осёкся, осознав, что видит. Буйвол на нём застыл, а потом оба, не сговаривась, продолжили. Сознание, что на них таращится верный товарищ из союза Цзянцзо, только усилило в прямом смысле весеннее удовольствие. И стонали они оба так, что Линь Шу было понятно: умрёт он, скорее всего, от стыда. *** Нарушив все мыслимые церемониалы, той ночью император остался у него. Место безобидных евнухов во дворе заняла гвардия. На Буйвола, конечно, можно было взгромоздить новую шапку мяньгуань о двенадцати подвесках спереди и сзади. Но характер от этого не менялся. Он остался военным стратегом: заняв высоту, сразу же хотел на ней закрепиться. Спать никто не собирался, слушая визг и грызню собак на чьём-то дворе. Ветер вдувал сквозь решётки опадающие белые лепестки и они кружились, медленно оседая на пол. Наступил Цинмин — ни свечи, ни жаровню использовать в поминальный праздник не следовало. Но Линь Шу даже радовался скрадывающей его наружность тьме — любоваться-то было нечем. - Знаешь, как тебя зовёт моя супруга, Огонёк? - спросил его повелитель, опираясь на локоть и лукаво глядя. - Боюсь, ваше величество, ход мыслей императрицы мне неведом, - поднял бровь Линь Шу. - «Талантливый господин Мэй», - фыркнул Цзинъянь. - Подозреваю, прозвище нелестное, - посетовал он, натягивая тонкое ватное одеяло под подбородок. - Но императрице Лю не придётся тратить на недостойного много сил. - А вот тут ты ошибаешься, - слишком спокойным голосом возразил на это Буйвол. - Потому как мы с твоим лекарем имели недавно плодотворнейшую беседу. - Ты ж его терпеть не можешь! - моргнул Линь Шу. - И почему бы это? - злобно покосился на него Цзинъянь. - Статный красавец, с которым ты сплетал рукава до отъезда из Ланьчжоу — что тут такого? - Идиотский ты Буйвол, ты соображаешь, когда это было? - рассердился он. - Я живу уже столько времени, как монах. Нет, как нефритовая фигурка монаха! Когда очередь под твой балдахин — на месяц вперёд! - Шу-гэгэ, не ревнуй. Они ничего не значат, - покачал головой Цзинъянь, глядя ему в глаза. - Ты вот лучше скажи мне — цилини вроде тебя способны на разумный компромисс? Да, я всё еще про траву бинсюй. - Ох, не знаю, - устало прикрыл он глаза, укладываясь на спину. Линь Шу очень надоело себе врать. Он хотел жить, хотел столько Сяо Цзинъяня, сколько сможет урвать. Но быть причиной смерти десятка хороших людей — это было слишком. - А если шесть человек будут достаточно сильны, чтобы поделиться с тобой ци и смертно не обессилеть? Если погибнуть надо будет четырём — но не зазря? Ты можешь исполнить заветное желание каждого на благо устройству Великой Лян. Такое, ради которого не жаль и жизни. Линь Шу помолчал, переваривая услышанное. То, как Буйвол его благодарил, вызывало восхищённую оторопь. Став сыном Неба, решать его проблемы со здоровьем и моральными дилеммами тот собирался с истинно императорским размахом. - Ну… - облизнул губы он, - говорят, если люди сплотятся, то и гору Тайшань передвинут. Да, наверное так я соглашусь. Это действительно имеет смысл. А-Янь улёглся на него поверх одеяла, улыбаясь в губы — он чувствовал даже в кромешной тьме. Линь Шу запустил руки ему в намасленные пряди и гладил, скребя ногтями голову. *** Наступил месяц цветка сливы, что было подходящим символом для возрождения. С основными кандидатами всё давно было ясно. В качестве мощных и сильных они взяли брата Мэна, Нихуан и Вэй Чжэна. Группу юных охотно составили Фей Лю, Гун Юй и Тиншэн (хотя насчёт сына принца Ци он не соглашался долго). Трудно было выбрать четыре мужчины или женщины, которые тоже довольно символично шли на смерть. Желающих погибнуть ради совершения государственной реформы оказалось больше, чем они с Цзинъянем представляли. - Знаешь, а я начал понимать, что ты в нём нашёл, - буркнул Линь Чэнь, не сводя глаз с закипающей смеси в котле. - Просвети же меня, мой друг, - легко отозвался Линь Шу, улыбаясь. - Не такой уж он и чурбан, твой суровый Цзин-ван. Ведь понял, что тебе нужна цель не меньше телесной энергии. Смекнул, что может обернуть это на пользу подданным — а не просто трястись над своим талантливым господином Мэй. - Меня уже весь Цзиньлин так зовёт, да? - стукнулся лбом о столик Линь Шу. - Кроме парней из Цзянцзо, полагаю? И то, не стал бы ручаться. Линь Шу хмыкнул и засмеялся, удивив этим редким звуком самого себя. Задумчиво рассматривая склонённый профиль давнего друга, он вдруг понял, что Буйвол сделал его немного эгоистичнее. Теперь он хотел справедливости не только для армии Красного Пламени. Но и для Линь Шу, у которого отняли в один день крепость тела, беззаботную юность и самого дорогого человека. Так что, если императрица Лю Юйлань не отравит его раньше каким-нибудь любопытным трёхкомпонентным ядом… таланливый господин собирался попробовать.