Десять полнокровных жизней

От Цзиньлина до провинции Шаньдун процессия двигалась строго на север; дальше круто повернули к западу. До горы Волчьего Зуба — Ланъя, где располагался Архив, оставалось ещё семь дней пути. Но не успело пройти и нескольких суток, как он начал тосковать по Цзинъяню. Линь Шу забыл, каково это — не видеть упрямо выставленный подбородок, две смоляные косицы на затылке, не слышать зычный бас младшего брата. Покойный Сяо Сюань был вовсе не промах, воспитывая седьмого принца именно таким образом. Немилость отца-императора сделала из юного наследника плечистого командующего с громовым голосом, от которого непривычные сановники впадали в ступор, а служанки начинали плакать и трястись. По обтянутой кожей крыше повозки барабанило — сезон дождей был в самом разгаре. Сидя в душном закрытом пространстве напротив унылого Фей Лю, Линь Шу отвлекался, как мог. Мыслями в который раз возвращаясь к моменту, когда вернувшийся из голодающих пяти округов Цзин-ван решил порвать со своим лживым и двуличным советником. Чего он ему только не наговорил тогда! Но как бы Буйвол не старался ранить словами, было видно — ему-то самому ещё больней. Упрямый братец, который не верил в чудесные спасения после бойни на Мэйлин, сердцем уже понял, кто он. Потому и мертвел лицом от одной мысли, что господин Су не хочет быть с ним заодно. Не желает его высочества во всех возможных смыслах. Только его твердолобый Цзинъянь мог устроить их первую любовную ссору при стольких свидетелях — притом ни разу даже не обняв. Брат не был приучен извиняться, либо уж командуя целой армией, либо падая ниц перед троном хуанди. Но до наступления весны ездил к советнику вверх по холму, тратя пол-ши на то, чтобы обогнуть квартал. Даже в дождь с ветром, когда длинные персиковые листья распластывались по оконным решёткам. И каждый раз, когда Цзинъянь снимал мокрые гутулы у порога, сгонял воду с рукояти меча, он смотрел Линь Шу в глаза покаянно, так говоря «прости». *** На крутой и извилистой горной дороге повозку, даже запряжённую послушными лошадьми, сильно трясло. Она то и дело подпрыгивала, заставляя сердце ухать вниз. Отдёрнув занавеску, Линь Шу мог видеть, как меняется пейзаж. Хэбэй, или «Нижняя река» назывался так, потому что провинция располагалась в низовьях Хуанхэ. Но они были далеко от побережья Жёлтого моря с его белёсой соляной коркой. Тут перед глазами проплывал подлесок из падуба. Блестящие листья отражали солнце, и он прикрыл тылом ладони глаза. Уже установилась сильная жара — такая, что хотелось раздеться до одних нательных штанов. Фей Лю так и поступил, совершенно справедливо. Если задрать голову до хруста в позвонках, можно было узреть голые почти отвесные скалы, на вершинах густо поросшие кедровым стлаником и соснами с плоской кроной. Где-то там, на головокружительной высоте более двух ли, ждал его ехидный друг. Который, без сомнения, хотел сказать: «Спуститься с горы Ланъя легко. А попробуй теперь на неё заберись, дохлый ты цилинь!» Линь Шу сощурился с улыбкой — их пикировки с Буйволом и нелепое соглашение про один месяц в году очень развлекали. Ведь в каждом из семи високосных лет девятнадцатилетнего цикла был повторяющийся месяц. Он уже с восторгом предвкушал, как Чэнь однажды пошлёт запрос в столицу. Нижайше прося, чтоб советник провёл у него, например, два месяца росы кряду. В каких выражениях ответит Цзинъянь, можно было без труда догадаться. Увы, обитать в одном месте эти двое не могли — поэтому он и тащился на дикую кручу. Фей Лю, по его расчётам, уже давно бы должен был спрыгнуть из повозки на острые осыпающиеся камни. Но молодой господин Фей сидел и бдил, хотя мог уже скакать по горам, как коза. Такую привязанность было ещё поискать. - Пст! - шикнул он, привлекая внимание. - А? - вскинулся от неожиданности тот. - Фей Лю. Хочешь, расскажу что-то? Про меня и братца Буйвола, когда мы были помладше. Воспитанник усердно закивал, мотая хвостом на макушке — историями о своём прошлом Линь Шу баловал его нечасто. - Когда нам было по одиннадцать лет, императорский наставник Ли Чун обучил узелковому письму цзе-шен. Когда-то в древности люди не умели писать иероглифы — они носили на поясе костяную иглу, чтоб распутывать верёвку, и общались только так. Что до нас с братцем Буйволом, у обоих было по крючку и круглого красного шнура в избытке. Тайши Ли велел нам переписываться, используя только этот способ — чтоб он потом мог оценить напряжённость узла, аккуратность линий, длину петли. Да, и каждый узел должен был получиться абсолютно симметричным! Не так-то просто — как думаешь? Фей Лю с абсолютно заворожёнными, круглыми глазами кивнул — продолжай, мол. - Первые дни мы усердно тренировались. Но однажды евнух доставил в поместье Линь личное послание из дворца Чжило… Линь Шу нарочно сделал паузу, подразнить подопечного. Вскоре Фей Лю не выдержал, взмолившись: - Су-гэгэ! Про Буйвола! - Ну, хорошо. Слуги положили передо мной парчовый мешочек. Когда развязал горловину, я достал прекрасное произведение Цзинъяня. Кривовато, но весьма ясно, тот сообщал мне: «Бесполезный с рождения кусок мяса, сяо Шу». - Грубо! - возмущённо сложил руки на голой груди Фей Лю. Линь Шу рассмеялся — столь надёжного защитника было иметь очень приятно. - Когда я вложил в этот мешок ответное послание такой же длины, то немало им гордился. Ведь я вертел узлы перед глазами так и эдак, проверяя, ровные ли они со всех сторон. - Что написал? - нетерпеливо спросил Фей Лю. - Мой младший брат — протухший на жаре послед обезьяны, - признался он. Фей Лю шокированно сморщил нос, но потом, глядя на него, тоже разулыбался. Линь Шу прикусил ноготь, задумчиво глядя на волнистый синий росчерк гор. Из Архива Ланъя он мог отправить Цзинъяню письмо не длиннее этого. *** На высоте в один ли дубравы мало-помалу стали переходить в лес из лиственниц и пихт, ощетинившихся длинными шишками. Побеги можжевельника стлались по каменистой почве, пружиня под сапогами — Линь Шу размял ноги немного, когда остановились на привал. Уехав так далеко от Цзинъяня, он невольно думал о той, кто с ним рядом остался. Тётушка Цзин подобрала сыну пару удачней некуда. Недаром последней волей Сяо Сюаня она удостоилась титула хуантайхоу, вдовствующей императрицы. Лю Юйлань была последним, восьмым ребёнком в семье. Ей не калечили ноги в детстве. А четырнадцати лет не прижимали полотном созревающую грудь для принятой при дворе «гармонии прямых линий». Родив единственную дочку уже под конец своего женского века, госпожа Лю не позволяла глумиться над её телом. И рискни почтенный супруг возражать, та самолично прибинтовала бы ему детородный орган куда-нибудь. Будучи внучкой Главы Канцелярии и дочерью посла, Лю Юйлань смогла объять глазами и постичь сознанием больше, чем иной мужчина. И характер у неё был самый, что ни на есть, прямой — как у братца, что напоминал заострённое копьё в чжан длиной. Эта девушка, чьё имя означало «магнолия», в самом деле походила на такой цветок — с большими жёсткими цветками, что опыляли жуки. Схлопывая белую чашку на ночь, тот ломал крылья привлечённым ароматом пчёлам. Коварства и подлости у служанок и наложниц та не терпела вовсе. Хотя до Линь Шу доходили только отголоски происходящего во дворце, смысл был весьма ясен. Императрица Лю Юйлань имела свой отдельный день для восхождения на ложе супруга, не деля его с наложницами разных рангов. Уже пять лунных месяцев его законная супруга носила дитя. Негодуя от своей бессмысленной зависти, Линь Шу всё равно возвращался к одной и той же нелепой мысли: он бы сам хотел подарить Цзинъяню ребёнка. Хоть красотою меченый недобиток соперничать с внучкой гуна Лю навряд ли мог. Как подданный Великой Лян не принимал желудком кобылье молоко, так и он, мужчина, не способен был породить внутри себя жизнь. Только отдать за младшего брата свою. Но Линь Шу, не колеблясь, и так давно готов был это сделать. *** Со двора доносился мерный шорох — это архивные рабы жёсткими метёлками из сорго сгребали скрученные от жары листья платана. Самих людей не было видно — частое переплетение подвешенных на лентах полотен из бамбука заслоняло солнечный свет. Линь Чэнь, сидя на пятках перед низким столиком, проверял переписанную учеником цзюань о лекарственных травах, что необходимо закупить на будущий год во владениях династии Ярлунгов. Забытая кисть лежала в подставке жёлтого ланьтяньского нефрита. Бронзовая конусообразная курильница подле Хозяина Архива источала сизый дым с запахом сушёных гвоздичных почек. Хранилище с открытыми квадратными гнёздами за спиной мастера Линя было забито обёрнутыми в парчу свитками с привешенными тканевыми бирками. Тот был приверженцем строгого порядка, и малолетние ученики за малейшую небрежность были таскаемы за волосы немилосердно. Старый Хозяин, конечно, был более мягкотел. Линь Шу занимался блаженным ничем, превратившись в созерцательную костяную статуэтку за два медных вэня, что продавали паломникам местные жители. Из рога буйвола, само собой. Освежающий ветерок с заднего двора ласкал лоб и щёки, даря желанную прохладу. - Ну так и зачем ты вознёс сюда своё бренное тело, господин Мэй? - продолжая прерванный вчера разговор, неожиданно спросил Линь Чэнь. - Уговора про определённый месяц не было! - Знаешь, наверное, хочу понять, кто мне Сяо Цзинъянь. Тянь-цзы, император Великой Лян — а не мой выросший младший брат. Хочу, чтобы он подумал: кто ему господин Мэй Чансу, которого он в половине случаев на дух не выносил. - И это непостижимым образом совпадает с императрицей Лю, которая тяжела? - ткнул в больное его проницательный друг. Линь Шу прикусил губу и замолчал. - Хорошо. А ты — зачем ты согласился на мой приезд? - Чансу, ты моё произведение. Я ж буквально вот этими руками сотворил нового тебя. А не тем, чем обычно творят детей. Естественно, я всегда хочу тебя видеть! - воскликнул Чэнь, как будто это было прописной истиной. - И этот человек слывёт знатоком людских сердец! Фей Лю в углу недовольно заворчал. Он был словно потревоженный лохматый мастиф, что стережёт буддистсткие обители в горах. Его хороший ребёнок был недоволен, что на Су-гэгэ повышают голос, но возражать при Хозяине Архива не осмеливался. Линь Шу заставил себя вспомнить о принципах нэйгун, успокаивая дыхание. - Мой Цзин-ван теперь во главе целого государства. При таком чудовищном избытке ресурсов я на самом деле... не так уж необходим, - в конце концов озвучил он. - Через месяц Цзинъянь поймёт это сам. Может, мне даже вниз спускаться не понадобится. - Ты здесь третьи сутки, Чансу. Не слишком ли много драмы для такого краткого пребывания? - сухо спросил его Линь Чэнь, зыркнув из-под чёлки. - Пойди займись чем-нибудь! Полуторамесячным птенцам нужны тренировочные полёты — возьми у учеников пару клеток и отнеси на склон горы. Да бегом, чтобы они не разленились там по дороге. Всё лучше, чем лить мне в уши про своего Цзинъяня. - Но… - Какое ещё но?! - поднялся Чэнь на ноги, распрямившись во весь рост. - Иди живо. Потом можешь посмотреть, как у нас на Ланъя чай растёт. Вы ж там, в столице, думаете, он сразу сушёный с неба падает. - Да, господин, - покорно протянул сложенные руки Линь Шу. - Вот! Вот таким ты мне куда больше нравишься, - одобрительно кивнул тот. - Давай, мой друг зимней стужи, поднимай седалище. Само собой твоё тело не окрепнет. *** Кожаная оплётка скобы, на которой висела клетка с воркующими птенцами, натёрла ему руку. Голуби исхитрились обгадить и верхний, и нижний пао. Но когда они с Фей Лю стояли на скальном уступе, провожая взглядом исчезающих в синеве птиц, он не жалел. За два года безвылазного пребывания в Цзиньлине господин Су Чжэ так привык быть заточённым в своём поместье, будто был лотосовой наложницей. Размышляя о таких девушках, он понимал: все они будут вынуждены бинтовать ноги до конца жизни. И ещё как минимум столетие на рынках можно будет купить гуевы низенькие столики с выдвижным ящиком, специально придуманные для этих дел. И даже когда девицы станут морщинистыми старухами, стопам всё равно будет больно и от зимнего холода, и от тепла жаровни. У мамы, как он теперь с грустью припоминал, тоже были лотосовые ножки. Повернуть время вспять и не дать ломать стопы старшей принцессе он не мог. Но они с А-Янем всё же сумели положить конец обычаю, из-за которого соседние державы считали неразумными варварами именно лянцев. *** Чайный куст, подрезанный ему по пояс, понемногу восстанавливал безжалостно общипанные до наступления Цинмина верхние почки. В сезон дождей он все равно никому не сдался — при такой жаре и влажности в листе не было ни должного вкуса, ни аромата. Линь Шу припомнил, что мать Цзинъяня всю жизнь предпочитала только один сорт чая. Если бы в горах Сычуани не выращивали «Ворсистые пики», супруга Цзин пила бы только чистую воду, как сын. Любимый чай хуантайхоу был кристально-чистым, со вкусом сладкой дыни — только почка и два верхних листа. Последние четырнадцать лет Смотритель Внутренних Покоев закупал этот сорт в горах Эмэй лишь для неё одной. Линь Шу поднял голову и впервые заметил нерукотворное чудо. Глянцевитые камелии заполняли все десять ступеней лестницы, которую вырезал в горной породе Ланъя сам властитель цветов и расстояний. Бродя между плотными посадками кустов, Линь Шу подставлял запрокинутое лицо первым каплям начинающегося ливня. Им владели безумная радость бытия и безумное отчаяние. Линь Шу понимал: как и говорил Цзинъянь, он с самого начала выбрал не того человека. Подходящий человек был прямо тут, и теперь заведовал уважаемой во всей Поднебесной Архивом. Но нет, ему понадобилось сердце императора. Пожалуй, покойный принц Юй сейчас бы хлопнул его по плечу — тому тоже было нужно всё или ничего. Линь Чэнь не говорил об их возможном будущем лишь потому, что уже не надеялся. Линь Шу прекрасно знал: как ему не стоило вызволять из подземелий Сюаньцзин Вэй Чжэна, так и теперь не стоило ставить себя в столь уязвимое положение. Ведь Цзинъянь требовал от него верности — при том, что у самого было полсотни наложниц и Лю Юйлань. Да и Ле Чжанъин всё так же оставался рядом с повелителем, подчиняясь теперь командующему дворцовой гвардии. Что он творил со своей жизнью — теперь, когда армия Чиянь была окончательно оправдана? Теперь, когда во всех столичных архивах киноварной тушью были исправлены слова «изменники», «предатели» и «бунт»? Но только от одной мысли, что не увидит Буйвола, на глазах вскипали горячие слёзы. Первый в списке Ланъя двухлетней давности на проверку оказался обычным смертным, вовсе не похожим на мудрого цилиня. Утерев лицо рукавом, Линь Шу постарался улыбнуться. Не хватало ещё, чтобы Фей Лю заметил — Чэнь обязательно из него эти наблюдения вытянет и ещё заставит объяснять. *** На пятый день они с Фей Лю спустились к водопадам. У подножия гор они казались тонкими струйками, похожими на выбившуюся от ветра прядь волос у виска. Здесь, на вершине Ланъя, это был катящийся по огромным валунам мощный поток, который с ужасным шумом низвергался вниз. Балансируя босыми ногами на мокрых камнях, весь в радужной водной взвеси, Линь Шу думал: поглядела бы сейчас знать в Цзиньлине на хилого учёного мужа! Он кидался в Фей Лю недозрелыми финиками и попадал, вызывая у ребёнка нешуточную ярость. Ведь раньше Су-гэгэ вёл себя пристойно! Как Ли Ган и Чжэнь Пин не просились с ним, Линь Шу оставил их отвечать за порядок в поместье. Будто знал, что эта стадия выздоровления — не для их ушей и глаз. Хватало того, что они не раз заставали его с Цзинъянем. В конце концов, не смея даже показываться в Восточном крыле. Птенцы с голубятни успели привыкнуть к дальности полётов; теперь приходилось сбегать с горы вниз — иначе как им было научиться безошибочно находить родное гнездо? Вчера они с Фей Лю выпустили птиц в дождь, но те вскоре уже цеплялись за мокрые шестки лапами. Заслужив рубленый с зелёными бобами ячмень — за послушание и им полагалась награда. *** К середине месяца у Линь Шу болели икры и бёдра от поездок верхом на осле — они скитались по горам до наступления сумерек, собирая в притороченные к поясу кожаные мешки всякие редкости. Последним было растение, которое раз в пять лет выкидывало один жёлтый цветок, остальное время прячась под камни. Они тоже периодически прятались в природные пещеры, пережидая тяжкий трёхчасовой ливень стеной. Возвращаясь в Архив к наступлению темноты, Линь Шу был таким голодным, словно ему снова было восемнадцать и он только по-настоящему пошёл в рост. Три блюда на пару, что готовили для них с Фей Лю, оба вдыхали с замечательной скоростью, одновременно складывая палочки на подставку. Эта полудикая жизнь освобождала, отрывая его и неся воздушным потоком вверх — подобно тому, как рассеиваются окружённые пушистыми волокнами семена тополя. Линь Шу всасывал вкуснейшую лапшу с курицей и рыбой, урча от жадности. Ночью спал, как кинутый в воду камень, а рассвет встречал с широко открытыми глазами. Друг его ничего не говорил. Но он прекрасно видел: таким произведение нравится Хозяину Архива куда больше. *** Однажды они с Линь Чэнем стояли у голубятен, наблюдая за чистящими клетки учениками. Двое мальчишек с пушком над верхней губой держали в руках самца и самку, осматривая перед подсадкой. Взрослым птицам следовало подобрать пару — чтобы они не нашли её сами где попало. Цзинъяню вот тоже подобрали пару, заботливо подсадив голубку Лю Юйлань. - ...Он что, совсем про меня забыл? - растерянно спросил вслух Линь Шу. - Господин Мэй. Архив ответит на любой ваш вопрос, если вы согласны заплатить назначенную цену, - с каменным лицом сказал Линь Чэнь. Но не выдержал и прыснул от собственной шутки. - Ладно, Чансу. Ты всё-таки уже две трети месяца тут торчишь. Мяса нарастил, я смотрю, - ущипнул его пониже плеча друг. - Пойдём, покажу что-то. В доме он открыл дверцу дубового шкафа и извлёк с полки деревянный поднос с бортами — тот, что использовали для чехлов с голубиной почтой. - В общем, это для тебя, - объявил Чэнь, ставя перед ним на столик доверху полный кожаными трубочками поднос. Линь Шу медленно повернул голову вбок. На каждом посеребрённом круглом торце стояла печать императора Великой Лян. Он поднял голову. Линь Чэнь смотрел на него прищурясь, с грустной улыбкой смирившегося с поражением человека. - Чансу. Я говорил, что начал понимать, что ты в нём нашёл? - осведомился тот. - Угу. - Каждый день по десять раз. И это явно не про новости сопредельных держав. Хочешь совет? - Не хочу, но придётся послушать? - предположил Линь Шу. - Точно. Не отвечай на каждое, даже если хочется. У нас столичных голубей столько не наберётся. Напиши один раз — то, что у тебя вот тут, - ткнул себе в середину груди Линь Чэнь. - Не читая, сейчас. А я отправлю. Вытянув из под яшмового пресса тонкий, тут же завернувшийся вверх листочек, Линь Шу прижал его деревянным бруском. Обмакнул кисть в тушь и стремительным, размашистым почерком молодого командующего вывел: «Братец Буйвол, я здоров и крепок. Если всё ещё хочешь меня рядом — спущусь на исходе месяца. Навеки твой, сяо Шу.» Утолкав крошечный свиток в протянутый чехол, он упихал его поглубже пальцем, туго перетянув кожаной завязкой. Громоздящиеся перед ним горой письма Цзинъяня заставляли сердце неровно биться, а пальцы подрагивать. Он уже знал, что спалит все свечи к подгорным гуям, но прочитает каждое. - Ты правда отправишь? - спросил он, передавая чехол Линь Чэню. - Да что уж теперь. Можешь сам пойти проследить, - закатил глаза тот. - Хотя я думал, ты захочешь обозреть послания его величества. - Даже злиться на тебя сил нет, - вздохнул Линь Шу. - Гнев нарушает равновесие двенадцати главных меридианов, - уведомил его друг и бывший возлюбленный. - Захочешь ли ты снова меня видеть? - спросил он важное. - А ты думал? От меня так просто не отделаешься, - откинул голову назад Хозяин Архива. - Значит, жди меня здесь в следующем году. Если только соседи опять не устроят нам Саблю Третьей Луны — буду непременно. - Взять, что ли, в залог Фей Лю? - задумчиво посмотрел на потолочные балки Чэнь. - Я твёрдо намерен подготовить его к первой ступени Кэцзюй. И не поздней, чем через два года. - Су-гэгэ, не оставляй! - завопил молодой господин Фей, вскочив с циновки в углу. - Да кто тебя оставляет? Ты, наверное, соскучился по брату Тиншэну, - поспешил успокоить его Линь Шу. Тот кивнул с возгласом радости. Линь Шу понимал — он и сам очень стосковался по всем внизу. *** Спуск с горы был куда лучше. Читая императорские послания, Линь Шу так смеялся, что возле уголков глаз у него наросла соляная корка. Не хуже той, что в низовьях Хуанхэ. Искренний, как всегда, Цзинъянь писал: «Сяо Шу. Я очень хочу кровяной колбасы и цин цзю. Отчего же мне приносят хрустальные свиные ножки из ледника и сливовое вино?» В следующем послании тот горько жаловался: «Вчера мне привели три наложницы ранга Фэй, три — ранга Пинь, и ещё три — ранга Гуйжэнь. Знаешь ли ты, как непросто удовлетворить девять женщин руками и ртом, не допуская излития семени? Теперь не удивляюсь, что отец всё мое детство был брюзглив и утомлён.» Линь Шу знал, что дворцовыми правилами низкоранговым наложницам было запрещено самим касаться императорской особы. Им можно было только полусидеть у стены с раздвинутыми коленями, тихонько ахая. Император Великой Лян считался человеком с огромным избытком силы Дэ. Потому и масштаб его игрищ на ложе был не таким, как для подданных. Бедный братец Буйвол явно продумал не все последствия своего восхождения на престол! С ним он занимался именно тем, что даосские учителя не одобряли — терял ценное семя-цзин, которое мужчине следовало расходовать как можно реже. Но о пристрастии императора Ань-ди к своему советнику знала вся столица. Императорские туфли, стоящие за порогом двери в поместье Линь, многим не давали покоя. О них судачили министры с опаловой вставкой на шапке-ушамао и мясники с грязной верёвкой вкруг головы. Ли Ган клялся, что обсуждали даже глухонемые — жестикулируя так, что сбивали с веток незрелые мандарины. *** Были и послания другого рода, от которых лицо словно обдавало жаром. Цзинъянь выражался так, что не было ни единого повода думать, что хуанди спит с кем-то по своему желанию. Он читал, закрывая краснеющее лицо рукавом: «Когда вернёшься, гэгэ, я не выпущу тебя из рук. Макну кисть в киноварь и алым запишу твоё имя на все ближайшие ночи, кто бы там ни был.» Он представлял это очень хорошо: длинная цзюань, подвешенная к дверям императорских покоев — туда смотритель вносил имена наложниц. Перечёркивающие несколько дней тёмно-красные иероглифы. - Су-гэгэ! Не прячься! - обиженно попросил Фей Лю. Он отвёл руку от лица, зная, что оно сейчас пылает. Как было объяснить ребёнку, что он стыдится своего жезла, восставшего только от чтения голубиной почты? Хоть это и было вполне объяснимо. Его тело по-настоящему вернулось к жизни, а пневма текла вольным потоком от свежего горного воздуха. Как же ему хотелось Цзинъяня — до того, что видел его во снах. Не мог избавиться от мыслей и днём, целуя собственную ладонь — так зудели жаждущие губы. Мог ли он подумать, что один лунный месяц вдали от Буйвола покажется таким долгим? Даосские нефритовые яица на верёвке были тяжелы, стимулируя изнутри, и излучали греющее тепло — таково было свойство этого камня. Но подходили они лишь как временная мера. Тут Линь Шу был согласен с Цзинъянем: ему тоже был нужен живой человек, а не полустёртые воспоминания о нём. *** Прощаясь с ним на плоской каменной площадке у ворот Архива, Линь Чэнь порывисто сжал плечо, прижавшись лбом к его виску. Его длинные волосы упали на щёки, заслоняя свет. Линь Шу зажмурился, с трудом сглатывая. - Береги себя, Чансу, - попросил тот, обеспокоенно глядя. - И ты, - тут же отозвался он, сжав запястье Линь Чэня. Медленно спускаясь по скруглённым столетиями ступеням огромной лестницы, он всё ещё хотел обернуться, взбежать обратно. Буйвол не был так уж неправ, противясь его поездке в Хэбэй. К другу, который третий год носил волосы только распущенными — как в трауре по близкому человеку... В глубине памяти ещё хранилось то, как всё было у них с Линь Чэнем. Ведь тот впервые ласкал его ещё до того, как размотал плотные бинты на голове. Сам, не дожидаясь ни неловких намёков, ни унизительных просьб. Не закрытыми повязками тогда у Линь Шу были только губы — и как же они отзывались на осторожные, робкие поцелуи… Как томительно выгнулось всё тело, когда Чэнь впервые дотронулся ладонью до обнажённого бедра! Жаль, тогдашнее нездоровье не позволяло Линь Шу многого. А ещё тот вложил в него все свои умения и талант врачевателя. Помогал по крупицам собрать сведения о тайнах и слабостях тех, кто оклеветал армию Чиянь. Подбадривал, когда Линь Шу падал духом. И чем же он отплатил? Должно быть, братец Буйвол чувствовал себя таким же виноватым перед верным Ле Чжанъином. И у него тоже не находилось подходящих слов, чтоб оправдаться. *** Поднявшись по ступеням императорского дворца, Линь Шу доложился солдатам гвардии, чтобы те испросили разрешения войти. Но высокие двери перед ним распахнулись сразу же — должно быть, брат отдал такой приказ. Хуаншан Великой Лян встречал его в зале Ань-ди — в своём роскошном чёрном облачении, расшитом золотыми драконами. Идя к нему по широкому проходу меж явившихся с докладами сановников, Линь Шу понимал: усидеть на этом кресле спокойно брату удаётся только большим усилием воли. Глаза у Цзинъяня горели, как угли, а широкие ноздри трепетали. - Подданный Мэй Чансу приветствует повелителя, - упал он ниц, простой роговой заколкой на макушке касаясь пола. Заехать в своё поместье, чтобы переменить дорожную одежду, значило обидеть брата. Линь Шу понимал, что тот захочет видеть его немедля. Сам тянь-цзы, помнится, навестил его сразу по окончанию месячного караула у гробницы Сяо Сюаня. Взошёл на порог весь в красной пыли, остро пахнущий лошадиным потом — но Линь Шу едва удержался, чтобы не кинуться на шею... - Поднимитесь. Подойдите к нам, - подозвал его жестом император. На людях он теперь не мог говорить о себе «я» — только «мы», как испокон веков надлежало правителям. Глядя в любимое лицо, Линь Шу едва не споткнулся. Он был так счастлив его видеть, что давило в груди. Неосознанно протянув вперёд руку, Линь Шу тут же её отдёрнул. Ему нельзя было даже широко улыбнуться, не то что дотронуться до императорской особы. - Ближе, советник, - велели ему. На расстоянии в один бу было видно, как у Цзинъяня дёргается острый треугольный кадык на шее. Какой яркой краской горят его скулы. Тот глядел на Линь Шу снизу вверх так, будто усадил бы его себе на колени прямо сейчас и выпил с губ всё дыхание. Наверняка он сам смотрел с таким же огнём в глазах, потому что у брата приоткрылся рот, а пальцы стиснули полу халата. - Благополучно ли прошёл ваш визит на гору Ланъя? - наконец, спросил хуанди. - Да, ваше величество, - смиренно вытянул вперед руки Линь Шу. - Подданный благодарен за разрешение посетить Архив. - Хорошо, - отрывисто сказал Цзинъянь. - Мэй Чансу, ожидайте нашего визита позже. Линь Шу кивнул и попятился, поклонившись снова. Он не представлял, каково будет брату терпеть до самого вечера, пока не стемнеет. Того ожидали муторные и несогласованные доклады сановников, десятки лет скрыто враждующих друг с другом. Разбор министерских дел. Совещание с военными — каждая смена власти провоцировала соседей, «вечный мир» с которыми всегда был недолговечен и хрупок. Обладая неограниченной властью, Сяо Цзинъянь не мог просто обнять его, когда хочется. Но Линь Шу не жаловался — ведь никто не заставлял его спускаться в долину и выбирать такую жизнь. *** Вокруг поместья — изнутри и снаружи, было выставлено по меньшей мере семьсот солдат подчинённой лично императору гвардии Юйлинь. Должно быть, в такой манере покойный Сяо Сюань посещал свою непокорную жену-хуаску. Приходя к ней ради яростного соития, пока хватит сил — со всеми этими людьми в виде невольных соучастников. Тишина мёртво молчащих сотен стражников нарушалась бряцанием щитков. Совсем неподвижно стоять там они не могли. Линь Шу постепенно привыкал — ведь не обращал же он внимание на пересвист птичек или шум ветра. Остаться с Буйволом только вдвоём уже шибало в голову крепче обжигающей чаши байцзю. Не обменявшись и несколькими фразами, они стали торопливо развязывать друг на друге пояса— наедине можно было без опостылевших церемоний. Упомянуть дунхайскую жемчужину было достаточно, чтобы брат воспрял духом — после целого месяца врозь тот тоже не был уверен, чего ждать. Линь Шу и сам не понял, как это произошло. Но уже целовал Цзинъяня в губы, не отстраняясь даже для вздоха, вслепую расстёгивая на нём гуевы круглые пуговицы из шнура. - Какой голодный, - потрясённо прошептал тот, помогая ему. - Гэгэ, ты с ним что, за весь месяц ни одного раза...? - Сяо Цзинъянь! С кем ты спал за этот месяц, и на длинную архивную цзюань бы не поместилось! Ещё смеешь меня спрашивать, - злобно ответил он, тут же засосав вспухшие пунцовые губы снова. - С генералом Ле путался без меня? Отвечай! Он не мог от Цзинъяня оторваться — прижал его к стене и тёрся прямо через нижний халат, обхватив широкие плечи брата. Сам Линь Шу уже остался только в нательных штанах и рубашке — одежды на нём было поменьше, чем на императорской особе. - Да как я могу с Чжанъином, если у меня есть ты? - возмущённо спросил Буйвол, задирая к плечам его рубаху. Линь Шу так хотел с ним уже чего-нибудь, что даже забыл стесняться своего тела. Ленту на штанах распутал сам, и они упали к ногам. Руки Цзинъяня сжимали его голый зад, оглаживая очень собственнически — так, как Линь Шу видел в своих горячечных снах. Сброшенная одежда шёлковыми лужами валялась на полу. Поверх лежали заколки со шпилями — они сняли все, распустив даже косы на затылке. - Пойдёшь со мной сначала в воду? - спросил он, краснея. В отблесках огня от горящих свечей этого можно было и не заметить. Линь Шу не был ароматной и гладкой дворцовой наложницей. Но перед тем, чем они собирались заняться, хотел быть чисто вымыт. О прочем пришло в голову позаботиться заранее — со вчерашнего утра Линь Шу ничего не ел. Опять же, не так тошнило от тряски на горной дороге. Он забрался в широкую низкую бочку первым. Горячая рисовая вода обожгла кожу, окружив облаком пара. Цзинъянь залез туда следом, наплескав на доски пола. Когда брат сунул в воду руку меж его расставленных колен, Линь Шу откинул голову на деревянный распаренный край. Цзинъянь сжимал его янский жезл в кулаке, глядя в лицо — с таким выражением, словно Линь Шу был божественной Девой Сю-нюй, что парила в облаках на фениксе. Будто это он оказывал хуаншану величайшее благодеяние. - Ещё, - хрипло попросил Линь Шу, сползая ниже и бесстыдно раскрывая колени. - Не дразни, не могу больше. Он тяжело дышал. Длинные концы волос намокли и отяжелели от воды, облепив плечи. Когда Цзинъянь коснулся его южных врат, потёр там слегка, тело знакомо заныло. Недавние забавы с нефритовыми гладкими шариками мало-помалу приучили не зажиматься в ответ на вторжение. Он мучительно хотел быть заполненным — хотя бы пальцами, но как об этом скажешь? А-Янь догадался и сам. Потянул его на себя, так что Линь Шу встал коленями на дно бочки. И медленно всунул внутрь большой палец. Линь Шу так сжался на нём, пульсируя, что лицо залила краска стыда. Его тело алчно требовало больше. Губы пересохли, а от двигающегося внутри короткого пальца хотелось ругаться. Держась за плечи Цзинъяня, он пытался насадиться сильнее, глубже. - Дай еще, - сквозь зубы попросил он, не в состоянии связно выражаться. Буйвол смотрел на него с восхищённым неверием, даже испугом. Конечно — как мог благородный господин Су столь разнузданно себя вести? У Цзинъяня были большие руки — больше, чем у него, хотя и младший брат. Два пальца, которые он в Линь Шу вставил, заставили низко застонать. Это было почти то, что надо. Схватившись за края бочки, он охал, снова и снова с силой насаживаясь на них. - Огонёк, - шёпотом сказал Цзинъянь. - Тебе же мало. Хочешь, пойдём в этот раз до конца? Он измученно кивнул — по правде, это было сейчас просто необходимо. Линь Шу и не знал раньше, что чужого нефритового столба можно так неотступно хотеть — до дрожи и сильных спазмов внутри. Протянув руку, он нащупал в воде толстый выпуклый ствол, увенчанный гладким набалдашником. - Такой таран годился бы, чтобы с размаху пробить городские ворота! - вырвалось у него. Цзинъянь отозвался рыком — похоже, никто с хуанди так не разговаривал. - Вылезай! Не знаю насчёт ворот, но тебе я точно что-нибудь пробью, сяо Шу, - глядя исподлобья, пообещал тот. Он уложил его, едва промокнутого полотнищем сухой ткани, на край постели. Стоя перед ложем на коленях, император Великой Лян дразнил его, легонько сжимая в капающей маслом руке окаменевший жезл Линь Шу. Другой он двигал в нём, поворачивая пальцы, ища нужное место — с такой медлительностью, будто сам Линь Чэнь учил его издеваться над беспомощными подопечными. В воздухе разливался тяжёлый и густой аромат камелии. Волосы Буйвола с синим отблеском свесились ему на грудь, распустились по плечам. Линь Шу глухо стонал, уже нисколько не контролируя себя. Силился не просить его, но не получалось. Наверное, брату страшно нравилось видеть его таким. Буйвол прижал его колени к плечам и завис сверху, прижавшись горячим навершием своего жезла. Не входя. Почти ослепший от ярости и вожделения, Линь Шу ненавидел это сверхчеловеческое даосское терпение. Девять наложниц за ночь сделали Цзинъяня способным сдерживаться бесконечно. В юности он не смел даже попробовать так с Линь Шу — боялся, тут же и прольёт семя. Буйвол проник в него одним мощным ударом, вышиб всё дыхание из груди. А потом начал двигаться по канону — пятью неглубокими проникновениями доводя до исступления, чтобы потом с силой войти, заполнив. Линь Шу никогда в жизни не думал, что это будет вот так. Он расцарапывал плечи хуанди короткими ногтями, уже неспособный даже на стоны. Кусая губы от каждой серии его таранящих движений. Он открыл глаза, чтобы посмотреть в лицо своему безжалостному брату, и поперхнулся вздохом. Цзинъянь глядел на него с такими горестно сведёнными к переносице бровями, будто никогда не хотел это заканчивать. Но Линь Шу больше не мог выдержать. - Цзин! - прохрипел он, даже не выговорив его имя до конца. Подался навстречу бёдрами, встречая очередной сильный толчок. Брат крепко взял его за лодыжки и стал биться своим тараном так часто, как Линь Шу хотелось. От этого он то стискивал зубы, то широко открывал рот, задыхающийся, весь в поту. Пока с зажмуренными глазами не выплеснулся себе на живот. Линь Шу совершенно ничего не слышал несколько фэней, будто снова нырнул в холодное горное озеро на Ланъя. А когда уши разложило, то услышал полный радости выдох. Цзинъянь был в нём так глубоко, как только возможно, судорожно сжимая обеими руками голени. Когда на постель потекло, щекотно сбегая по голой коже, Линь Шу не мог даже шевельнуться от навалившейся слабости. Одна «встреча в тутовнике», как называли любовное свидание, исчерпала его силы. Впрочем, ещё недавно хилый советник не мог представить, что его тело выдержит подобное. *** - А помнишь, как я вломился к тебе в начале пятой стражи, гэгэ? - спросил его брат, улёгшись рядом и натянув на них тонкое вышитое одеяло. - Когда только узнал, что между поместьями есть тайный ход? Он усмехнулся с закрытыми глазами. - Даже не придумал причину, да? Пришлось на ходу. Чтоб я оградил тебя от сватовства принцессы из Южной Чу, например. - На самом деле просто хотелось к тебе. Ужасно тянуло, - сознался Буйвол. - Когда ты вышел сонный, полудетый, без пучка на голове — я первый раз понял, что мне от тебя надо. Ну, помимо помощи в престолонаследии. Вообще о чём угодно готов был говорить — только бы ты не гнал. - Янь-янь. Если ты всё ещё хочешь кровяной колбасы, сходи на кухню к тётушке Цзи, - уткнулся носом в его щёку Линь Шу. - С вечера велел ей приготовить. Горькое солдатское вино там тоже найдётся — мои парни неприхотливы. Цзинъянь удивлённо уставился на него, а потом просиял. Как ни удивительно, скромный советник всё ещё мог предложить что-то императору. *** Пока брат наслаждался гладкими кусочками утиной крови с рисом, они поговорили. Им с Цзинъянем было что обсудить: например, как лучше будет расформировать Скрытый Двор. Пока его временно опечатали, приставив к малолетним рабам молодых, пару лет как пришедших во дворец слуг. Это было одим из самых мрачных мест в Великой Лян — даже впереди промозглых подземелий Сюаньцзин. Ведь во владениях Ся Цзяна преступника пытали самое большее несколько суток. Тогда как изобретение позапрошлого императора было предназначено для причинения нескончаемых страданий — только за родство с ненавистными повелителю. Испокон веков род государственных преступников надлежало «истребить в десяти поколениях». Что означало не только казнить всех живых родственников, от грудных младенцев до скрюченных от старости дедов. Сносили голову также наставникам этого человека и всем ученикам, если таковые были. Но это было куда милосердней для близких виновного, чем отправить на Скрытый Двор. В этом сумрачном пристанище скорби никому не было дела до измученного ребёнка. Его могли годами морить голодом, выдавая только жалкие крошки пищи, а работать заставляя за троих. Прикладывая руку не как старшие братья, чтобы вразумить — а смертно, ломая рёбра. Приставленные надсмотрщики могли утопить и в свином навозе за малейшую провинность. На Скрытый Двор никого не назначали сверху; те из слуг, кто хотел туда сам в силу природных склонностей, должны были уведомить евнуха-управителя. Надо ли говорить, что творили с беззащитными детьми эти особенно талантливые воспитатели? Взрослых там держать больше года было не принято. Насладившись унижениями некогда важных особ, их помещали в специальный станок. Верёвками с мелкими деревянными дощечками вокруг тела сдавливая внутренности, пока не умрут. Прошло почти два года, как он вытащил Сяо Тиншэна со Скрытого Двора. И хотя тому уже не снился жареный лотосовый корень, начинённый свининой, мальчик всё равно имел привычку прокрадываться посреди ночи на дворцовую кухню. Не потому, что был голоден — он просто боялся снова остаться без еды. Тот дичился всех, кроме него, Цзинъяня и Фей Лю. К своей приёмной матери, молодой императрице, Тиншэн не подходил и на расстояние арбалетного выстрела — по крайней мере, до отъезда в Архив было так. Но, глядя на собственного телохранителя, Линь Шу понимал: со временем у приёмного сына повелителя всё наладится. Ведь когда-то его хороший, смышлёный ребёнок тоже был грязным полудиким зверьком, кусавшим протянутую ему руку. Впрочем, забыть о своём детстве молодому господину не даст имя — ведь Тиншэн буквально означало «тот, кто вырос во внутреннем дворе». *** Утром, когда рассвело, домашние собрались под открытым небом — посмотреть, как советник общается с тянь-цзы. Их с братцем обмен любезностями теперь выглядел чуть иначе, чем в детстве, во времена узелковых посланий. - Ваше императорское величество! Примите от подданного скромный дар, - подавал Линь Шу евнуху небольшой резной ящик. Цзинъянь, открыв его, дёргал уголками рта, изо всех сил пытаясь не засмеяться. Ведь гэгэ привёз брату в подарок фигурку буйвола редкостного бурого нефрита с облачным рисунком. Шепнув тому же евнуху что-то на ухо, Цзинъянь со значением шевелил бровями. - Император жалует советнику Мэй десять мер перца «Жёлтый фонарь» с острова Хайнань, - провозглашал слуга. Буйвол выглядел страшно гордым собой — даже дети знали, что на свете нет ничего острей. Тут уже Линь Шу приходилось закрывать лицо рукавами, хихикая. Оттого, что они оба выросли, детские прозвища не потеряли смысл. У Цзинъяня были всё такие же глаза чуть навыкате и выпуклый лоб. Если его по-настоящему разозлить, тот готов был сравнять всё с землёй. Сам Линь Шу до сих пор помирал от смеха, глядя, как кто-то пытается попробовать его еду. Все, кто мало-мальски знал Главу, даже близко не садились — от такой концентрации жгучего вещества чесалось лицо и хотелось непрерывно чихать. - Буйвол. Хороший! - с нежностью сказал Фей Лю. И кивнул для верности, мотнув хвостом с приставшими кусочками скорлупы ореха манчжу. У Цзинъяня сделалось такое самодовольное лицо, что Линь Шу не выдержал, захохотав. - Вот кто ваш самый верноподданный, императорское величество! Но эти двое на него и внимания не обращали. Фей Лю хотел знать, как там поживает братец Тиншэн, а Буйвол только и ждал, пока его спросят. Роль приёмного отца удавалась Цзинъяню вовсе не так плохо.