Десять полнокровных жизней

Солнечный луч бил в не до конца задвинутые дверные заслонки, высвечивая грубые волокна рами в чёрных квадратах. Слышался отдалённый шёпот гуциня — если закрыть глаза, музыка завораживала. Линь Шу улыбнулся. При дворе Великой Лян любили пройтись по союзу Цзянцзо, называя их сборищем отъявленных мерзавцев и тупыми наёмниками. Сейчас один из мерзавцев играл так искусно, что все остальные наверняка побросали свои занятия. Линь Шу бы и сам хотел так — услышать в полной тишине, как колеблются шёлковые басовые струны от касаний пальцев, и прихотливый узор мелодии расцветает перед внутренним взором. Но кто-то непочтительно гремел камнями, пересыпая их в руке. Как бы не был одарён Небом молодой господин Фей, партнёр по вэйци из него выходил так себе. Вот и теперь тот шлепнул камень на доску выпуклой стороной. С вызовом поднимая светлые ореховые глаза — ну и что ты мне сделаешь, мол? Линь Шу смерил его тяжёлым недовольным взглядом. Они с Фей Лю общались так в первые месяцы знакомства — у него заживала срезанная с обоих сторон челюсть, а найдёныш отказывался говорить вообще. Позже выяснилось, что его воспитанник на редкость немногословен. За годы мальчишка так отточил искусство выражать свое мнение лишь взглядами и жестами, что куда было Линь Шу с ним тягаться. Было и ещё кое-что. Из щекастого ребёнка с хвостом Фей Лю как-то незаметно вымахал в жилистого парня головою почти с ним вровень. Иные могли бы подумать, что такому уже впору носить гуань. Когда Линь Шу разул глаза после свадьбы Цзинъяня, то заметил: у Фей Лю уже здоровые кулаки и низкий раскатистый голос. Теперь тот мог гаркнуть так, что перекрикивал самого Мэн-дагэ. Что с этим лбом делать, он даже не представлял. Молодой господин Фей вообще свалился на него нежданно-негаданно. Разве думал сын генерала Линь Се сам растить ребёнка? Ничего-то в жизни Линь Шу не шло, как положено — но зато и томиться от скуки не приходилось. Перед глазами промелькнуло что-то узкое и длинное, едва не шлёпнувшись на доску. Обгрызанной корке от серебристой дыни инъгуа было совершенно нечего делать в чаше с камнями. Сладкий сок растекся по отполированному лазуриту, склеивая всё и делая непригодным для игры. Линь Шу почувствовал, что закипает. Даже четырёхлетний сын привратника, ходящий с детским разрезом на задней стороне пао, знал, что так не подобает. - Су-гэгэ. Не так! - Фей Лю поднял с доски розоватый императорский камень, который только что поставил. - Вон туда! Паршивцу было уже семнадцать. И он прекрасно знал, что большего неуважения к партнёру выказать невозможно. В вэйци, что учила военной стратегии, отыгрывать назад не разрешалось. Но тот хитро блестел глазами и даже посмел широко улыбнуться. Линь Шу скрипнул зубами. Невольно вспомнил себя, с азартом разведывающим расположение вражеских построений в том же возрасте. Цепляющем шипы стелющихся якорцов на бока, когда кубарем скатывался по песчаному склону. Лежащим ничком в пыли у палатки юйского командующего в момент, когда его чудом не обнаружили. Похоже, им обоим нравилось проверять чужие границы на прочность. - А ну, положи на место. - Нет! - Фей Лю, - тише заговорил он. - Не провоцируй старших, это может плохо для тебя закончиться. Вместо ответа Фей Лю запустил синим кругляшом в узкую щель в дверном проёме. Судя по звукам, тот ударился о бамбуковый стебель и упал в траву. - Да в чём, наконец, дело? Что с тобой не так?! - повысил голос Линь Шу. - Брат Су не заботится! С другими только! Линь Шу вскочил — он был чудовищно зол. Вчера ведь исхитрился выкроить полдня, чтобы купить Фей Лю на рынке лёгкий доспех по размеру. И дунхайский меч из редкого многослойного сплава, о котором тот говорил мало, но с придыханием. После завтрака тоже сел играть с ним, хотя любой из парней Цзянцзо был искуснее в шоу тань, «разговоре руками». - Ах, ты... Мастера Линя на тебя нет! - рявкнул он, перевернув ногой доску. Синие и розовые камни посыпались на пол с таким грохотом, что со двора вбежал Чжэнь Пин. - Глава, - поклонился тот. - Позвольте, я уберу. - Пусть убирает Фей Лю, - приподнял он бровь, глядя на подопечного. - Гуево отродье, совсем стыд потерял, - пробормотал Линь Шу себе под нос. Едва слышно, чтоб не обидеть. Отродье смотрело спокойно и отрешенно. Но принялось собирать рассыпанное, складывая синие камни в чашу из светлой липы и протирая заляпанные приготовленной на всякий случай влажной ветошью. - Давай помогу уж, - присел Линь Шу на корточки, привычно зажимая камни между средним и указательным, как в игре — вдвоём получалось быстрее. Да, господин Фей не блистал воспитанием. Но чья это была вина, если не его? Наставник из Линь Шу получился просто отвратительный, и он понимал это в полной мере. Страшно балуя Фей Лю, он никак не находил времени, а порой и откровенно ленился его учить. Объяснять и втолковывать, держать в сторогости, как это делает любой приличный родитель. Таким мог заниматься только Чэнь — и в столице Линь Шу был без него, как без рук. Фей Лю взял у него из рук полную доверху чашу. Поставил обе рядом, и теперь было видно: синие камни чуть больше розовых. Мастер вырезал их такими с умыслом: тёмные камни на доске казались меньше светлых. Линь Шу накрыл чаши крышками, протёр краем пао почти квадратную доску, расчерченную коричневыми планками. Наводить порядок было проще, чем разбираться с душевными метаниями подопечного. - Чэнь-гэгэ приедет? - вдруг серьёзно спросил тот. - А вот и приедет! Раз меня ты не слушаешься, - со вздохом сел на пол он, сознавая своё бессилие. Разве ж Линь Шу им пренебрегал? В те дни, когда Цзинъянь не приходил к нему, он мог спать рядом на полу, обняв завёрнутого в медвежью шкуру строптивца. В чью ненасытную утробу шли пирожные в виде румяных персиков от хуантайхоу, знали все. Линь Шу готов был и грустить, и смеяться с ним вместе. Никогда не скупился на ласку — да Фей Лю её доставалось куда больше, чем всем остальным! Может, подросшему господину Фей нужно было то, чего он не мог дать? От этой мысли Линь Шу хотелось наесться острого цыплёнка ла зи цзи с рыбным соусом — чтобы пекло во рту, а не в сердце. В створку двери стукнул Ли Ган: - Глава. С пятой заставы Цзинани велели передать: мастер Линь держит путь в столицу. - Вот! Доволен теперь? - воздел руки Линь Шу. Но Фей Лю скалился так, будто уже можно было втыкать во дворе фейерверки и надрывать ногтем пахучую шкурку мандаринов. Ещё бы: он ведь только что пожелал невозможного, а оно взяло и сбылось в точности! *** Фей Лю, держа на коленях свою новую опасную игрушку, водил кончиком пальца по лезвию, бликующему на свету. Будь Линь Шу его возраста, пришёл бы не в меньший восторг — ведь неведомый мастер проковал сталь в тысячу слоёв, и затем ещё травил солями, чтобы подчеркнуть красоту узора. Вот только взрослый и мудрый Мэй Чансу теперь вспоминал неуклюжие цветы лотоса, которые когда-то вырезал для него из дыни Фей Лю. И как тот грел для Су-гэгэ замороженные груши в тёплой воде. Теперь же таких знаков внимания от своего воспитанника было не дождаться. Фей Лю давно перестал драть ему цветы в чужих садах, как Линь Шу и советовал. Вот только без этих трогательных и искренних проявлений расположения он больше не чувствовал прежней близости. *** - Отправлены ли дары в Чанъань? - подойдя к дверям, спросил Линь Шу вполголоса. В провинции Шанси подрастала дочь принца Цзинхуаня, рождённая после смерти отца; скоро ей должен был исполниться год. Цзинъяня Линь Шу в это не посвящал — у брата и без того было, о чём переживать. - Да, - кивнул Ли Ган. - Глава, госпожа написала своему брату и тёте по матери. Хотела узнать расстановку сил при дворе. Он усмехнулся — как видно, Чжу Ланцзинь было мало того, что её вызволил из подземелий, а потом обустроил в Чанъане неизвестный благодетель. И не было нужды говорить, что слежку стоит ужесточить, а содержание — урезать. Хорошо зная Мэй Чансу, помощник понимал это сам. За годы Линь Шу открыл для себя, что сведениями можно распоряжаться так и эдак — в зависимости от желаемого результата. Так мастер, овладевший искусством резьбы по нефриту, может увидеть в некрасивом пятне умилительного бельчонка, а из пустот сделать русла рек. Чем больше в запасе у тебя было неизвестного другим, тем сложнее могла стать схема. Объяснить это Цзинъяню он даже не пробовал, заранее убеждённый в неудаче. Наставник Ли Чун обучал их обоих тридцати шести древним стратагемам, способным принести победу в любой ситуации. Но только седьмой принц не очень-то и слушал; он считал недостойным использование столь подлых приёмов. Вот поэтому Линь Шу неустанно внушал Сяо Тиншэну, как близко к себе тот должен держать побратимов со Скрытого Двора. В будущем эти мальчики тоже могли разделить жизненные тяготы — так, как делили они с Буйволом. *** Ли Ган и Чжэнь Пин, бывшие десятники армии Чиянь, оба были на вес золота. Когда принц Цзин однажды спросил, чем же Мэй Чансу заслужил эту звериную преданность, советник уклонился от прямого ответа. Справедливость они с братом понимали немного по-разному. Два молодых сына бо Чжао надругались над четырнадцатилетней сестрой Ли Гана, бросив полумёртвую истерзанную девочку в лесу. И были весьма довольны собой, развлекшись таким образом со свеженькой крестьянкой. Когда тех поймали по приказу Мэй Чансу, Ли Ган, засучив рукава, стал любовно шинковать свежезаточенным ножом старшего. Точно, как утку: всякий раз прихватывая с мясом и полоску кожи. Если бы Линь Шу сам не был там — не слышал истошных воплей, не чуял вонь от навалившего в штаны связанного второго, он никогда бы не поверил. Но его спокойный и собранный помощник однажды нуждался именно в такого рода благодеянии. Отец Чжэнь Пина был заманен давним недругом, Фу Минсянем, в ловушку в горах. Оба строили печи для обжига, но преуспеть смог только один. Старого мастера долго пытали, чтобы выдал секрет печи, что равномерно прокаливала тонкий фарфор. У трупа были переломаны пальцы и обуглены стопы — но и полусумасшедший от боли господин Чжэнь не доставил удовольствия своему мучителю, другу юности. Когда черный от горя Чжэнь Пин попросил помощи у Главы, Мэй Чансу не сумел отказать. Как же Фу Минсянь выл и орал, когда гудящее пламя облизывало стены его дома! Люди Главы выплеснули на деревянные перекрытия не один глиняный сосуд с маслом. Линь Шу очень старался быть лучше и милосерднее — вот только пережитое в юности совсем этому не способствовало. На каменоломнях были в ходу огромные железные чаши с длинными ручками, в которых каторжники таскали отколотую породу по двое. Чаша, перебившая хребет человеку, когда-то бывшему хоу Нином, упала на него при содействии господина Мэй. Обещая Цзин-вану, что возьмёт всю грязную работу на себя, Линь Шу не лгал. Он был готов даже губить невинных — только бы А-Янь был с собой в ладу. *** Ему дали знать за восемь дней, что молодой Хозяин Архива уже достиг провинции Шаньдун. И по уму, следовало уведомить своего повелителя. Но делать это уж очень не хотелось. Хуанди помогал Архиву по их личной с Линь Чэнем договорённости. И обеспечивал любые потребности союза Цзянцзо, потому что сам так хотел. Братец Буйвол, что бы там о нём не думали ныне мёртвый Цзинхуань и навеки сосланный в Сяньчжоу бывший наследный принц, был вовсе даже не глуп. И отлично понимал, что сам по себе нужной для правления цепкостью не обладает. Принц-поскрёбыш, как именовал Цзинъяня заносчивый Юй, был честным и справедливым человеком. Но когда такие задерживались на лянском престоле? Прав был всегда победитель — так что подданным было бы не жаль свергнутого владыку, которому перестало благоволить Небо. Захоти советник Мэй прямо сейчас совершить военный переворот, это можно было бы сделать буквально по щелчку пальцев. В его жилах текла кровь династии. Благодаря несправедливости дяди-императора он закалился, как светящийся алым цзянь с наковальни, что бросили в ледяную воду. Вот только Линь Шу это было не нужно. Он был готов на что угодно, чтобы страной правил именно А-Янь — когда дело доходило до Буйвола, разум уступал сердцу. Но тут была одна вещь, о которую они всё время спотыкались. Третьей стороной их великолепного во всех отношениях союза был бывший возлюбленный Линь Шу. Тот, который провёл с ним рядом почти столько же лет, сколько сам Цзинъянь. И объективно, знал гораздо лучше. Объяснить упрямому брату, что в таких раскладах нет его вины, было невозможно. Цзинъянь смотрел так, будто Линь Шу лично отхлестал его по щекам — с горящим от стыда лицом. Вот и как тут было сказать, что господин Линь Чэнь решил навестить его через два месяца после визита на гору Ланъя? *** Линь Шу был на деле ещё расчётливей, чем о нём когда-то говорил взбешённый Цзинъянь. Но это было не так плохо — только далёкие, почти несбыточные планы в своё время поддерживали в нём волю к жизни. Ещё подростком Линь Шу нравилось знать чужие постыдные тайны — так он чувствовал себя защищённей. Желание держать все ниточки в руках из-за истории с «предательством» принца Ци стало и вовсе навязчивой идеей. В итоге он имел то, к чему пришёл сейчас. Сеть осведомителей, пронизавшая всю страну и пять соседних государств, была получше, чем у принцессы Сюаньцзи. Мэй Чансу стоял во главе союза Цзянцзо вот уже десять лет — с момента, когда стало можно показываться на людях, не пугая их своим видом. Прежний мастер — седой и кряжистый Го Вэньлэй, был мудр и справедлив. Однако, добровольно уступил ему место. Выживший командующий изрубленной в кровавое месиво армии Чиянь показался тому достойным преемником. Уцелевших после Мэйлин оказалось больше, чем кто-либо мог предположить. Должно быть, рубить тысячи и тысячи воинов, почти не способных дать отпор, было даже скучней, чем усмирять заурядный бунт из-за неурожая. Линь Шу посылал людей тайно передавать весть залёгшим на дно, да и сам внимательно слушал разговоры, что велись на постоялых дворах. За годы весь костяк самого большого братства Поднебесной стал предан лично ему; подобное неизбежно происходит в армии с одарёнными генералами. Однако, и это было не всё. Тётя Лиян совершила настоящий подвиг — в том числе, чтобы смыть позор с имени своей младшей сестры, матери Линь Шу. Но об её участии знали немногие. Зато роль советника Мэй в восстановлении справедливости была известна в подробностях. Это ему предназначалась неимоверная благодарность семей семидесяти тысяч воинов, что само по себе создавало незримую армию, стоящую за спиной Мэй Чансу. Надо ли говорить, что те были готовы ради него на всё, пусть даже не имея отношения к братству Цзянцзо? Му Нихуан, которой всё еще подчинилось бы стотысячное войско в Юньнани, собиралась замуж за Не До — родного брата генерала Не Фэна. И Линь Шу почётно узнал об этом первым, на правах бывшего жениха. Словом, на отсутствие поддержки раздумавший умирать советник пожаловаться никак не мог. Те времена, когда ценные сведения первыми попадали в руки Хозяина Архива Ланъя, миновали. Теперь уже Линь Шу отправлял краткое послание лучшему другу: «Император Северной Вэй отказался традиционно умерщвлять свою мать при восшествии на престол». Он был обязан Линь Чэню куда больше, чем просто жизнью, и не собирался быть неблагодарным. Тем более, если это позволяло давать Цзинъяню бесценные советы; обмен такими записками происходил в обе стороны. Единственное, чего не умел талантливый советник Мэй — объяснить, что целиком принадлежит возлюбленному младшему брату. *** Линь Шу вздохнул, откидывая голову назад, пока пропитанные благоуханным маслом чистые волосы расчёсывали умелые руки Ли Гана. Круглый костяной гребень так и летал — его многолетний помощник научился делать это плавно, не дёргая. Скоро должен был приехать Линь Чэнь; уже пришли вести о его въезде в Цзиньлин. И впору было держать при себе сердечные пилюли, как на памятном дне рождения Сяо Цзинжуя. Ведь было ясно, что о визите мастера Линя дали знать и императору. А значит, Цзинъянь весь день будет выдумывать, как они с Линь Чэнем предаются утехам. Линь Шу очень не хотел, чтоб так было. Но пояснения, что во время болезни он ничем особо интересным заниматься с Чэнем не мог, Цзинъяня не убеждали. - Ну так теперь-то можешь, разве нет? - спрашивал тот. С холодной улыбкой, которая не достигала глаз — обычно брат приберегал её для самых неприятных людей. - Нет, конечно! - возмущённо вскидывался Линь Шу. - Разве господин Линь не захочет тебя на ложе сейчас, когда ты полон сил? Братец, ты ему должен. - Не будет Чэнь ничего с меня требовать. Вы же беседовали, я знаю, - пробовал увещевать он. - Но ты можешь пожелать этого и сам, Шу-гэгэ... И вот так его господин и повелитель мог бесконечно. Линь Шу невольно начинал задумываться, не скучает ли хуанди по своему Ле Чжанъину. Утешало одно: он знал наверняка, что первым к брату полез именно генерал Ле. Цзинъянь, правильный до тошноты, никогда бы не стал предлагать необременительные палаточные отношения низшему по званию. А значит, сейчас вполне мог его отпустить. Но отпустил ли? Они с Цзинъянем были прямо отличной парой полоумных от любви. Над доверием ещё предстояло работать и работать. Как мог Линь Шу его винить, когда сам не мог спокойно смотреть на ни в чём не повинного Ле Чжанъина, марширующего с полками городской гвардии. Он даже представлял, какое у него делалось недоброе выражение лица — потому что генерал Ле при встрече будто застывал и таращился куда-то в лоб. Видимо, ожидая, что советник Мэй в любой момент подаст своим людям знак и его пронзит меткой стрелой навылет. Комнаты для молодого Хозяина Архива в поместье Линь уже были приготовлены. Ему оставалось только держать гуевы пилюли под рукой и надеяться на здравый смысл Цзинъяня. *** Когда Линь Чэнь вышел из повозки — длинный, худой, в ореоле взметнувшихся вихрем волос, Линь Шу так захотелось его обнять, что удержаться было очень трудно. - Ну что, будешь спрашивать, зачем это я пожаловал? - откинул голову назад друг, дёргая завязки плаща у горла. - Не буду! Тоже соскучился, - раскрыл объятия Линь Шу. Уткнув подбородок ему в шею и вдыхая знакомый запах гвоздики, он позволил себе несколько фэней абсолютного блаженства. Согласно учению Кун-цзы, так распущенно вести себя при встрече не следовало. Но их с мастером Линем дружба была не просто вежливыми взаимовыгодными отношениями, как это принято у столичной знати. Когда человек два года делает тебе перевязки, переворачивает, обмывает и терпит всё нытье, учтивость уступает место неизмеримо глубокой привязанности. Отстранившись, Линь Чэнь взял за плечо, окинув внимательным взглядом. Одобрительно закивал. - Чансу, веришь или нет — мне казалось, надо тебя навестить. Прямо спать не мог от тревоги. А ты вон здоровее меня будешь, цилинева морда! - от души треснул его Линь Чэнь промеж лопаток. Линь Шу разулыбался во весь рот — раньше такого обращения он удостоиться не мог. За его спиной маячил воспитанник, явно ожидая своей порции приветствий. - Фей Лю, - повелительно бросил Хозяин Архива. - С тобой мы еще побеседуем, молодой господин. Если думаешь, что я далеко и отстану от тебя насчёт степени сюцай — ты жестоко ошибаешься. Махать ногами может каждый проходимец. А ты у меня научишься писать высоким языком вэньянь и будешь знать наизусть всё Пятикнижие. Уважаемый советник тебя от этого не спасёт, так и знай. Завтра готовься отвечать мне канон Ши-цзин! - Зануда! - сморщил нос Фей Лю, хотя явно был рад. Обниматься он не полез, и Линь Шу даже вздохнул с облегчением. Потому что Фей Лю сделал бы это с грацией юной панды в два даня весом. А занятый Чэнь в своём Архиве явно мало упражнялся и несколько усох. *** Речные улитки и свиные кости булькали на кухне ещё с рассвета. Когда Линь Шу уже покинул Архив и постоянно жил в Ланьчжоу, Линь Чэнь навещал его так часто, как мог. Блюдо, которым была знаменита провинция Гуанси, уважали оба. Это стало чем-то вроде ритуала только для них двоих — неизменным для редких, но желанных встреч. Блюдо было с подковыркой: называлось «рисовая лапша с улитками», тогда как самих улиток там было не обнаружить. Те шли только на бульон. Кто-то мог бы сказать, что так готовиться к приезду друга вовсе необязательно. Но у Линь Шу была хорошая память. И он всё ещё видел себя, лежачего больного в пропитанных сукровицей тряпках. А подле — терпеливого Линь Чэня с ложкой, вливающего в его губы по капле полезный суп горячего свойства. Остуженный отвар был едва тёплым; суть была в том, что он разгонял застоявшуюся от хворобы и недвижности ци. Полтора десятилетия спустя советник Мэй готов был достать ему хоть звёздочки с небосвода — если бы Линь Чэнь надул губы и сказал, что давно не держал в руках звёзд. *** Когда наступило время дневного риса и они вдвоём уселись за трапезу, Линь Шу был уверен: он принял друга, как подобает. По его правую руку стояли тофу, маринованный бамбук и зелёные бобы. С левой стороны были миски с тёртыми древесными грибами, арахисом и оранжевым маслом со жгучим перцем. Он лично зачерпнул из котелка размокшей в холодной воде лапши для Линь Чэня. Делать ему хорошо было в равной степени приятно. Улыбка Линь Чэня наверняка отражалась на его лице, как плывущие облака отражаются в воде Янцзы в ясную погоду. - Расскажи-ка мне, как у тебя нынче со сном? - всосал длинную лапшу в себя Чэнь. - Знаешь, сам в это не верю. Достаточно головой коснуться подушки — и проваливаюсь в черноту. Будит уже только солнце утром. Линь Чэнь уважительно хмыкнул. Раньше только на то, чтобы заснуть, у Линь Шу уходила половина ши, и глубокий сон без сновидений был редкостью. В итоге отдыхал он неполноценно, недостаточно. Теперь Линь Шу просто диву давался, как он мог просчитывать все свои комбинации в таком состоянии, чтобы помогать брату. - Что с твоей силой? Владыку Лян уложить на лопатки ещё не можешь? - спросил ещё Чэнь, отгрызая от сочного черешка салата. - Нет пока, - покачал головой он. - Лёгкий цзянь для детей мне уже не нужен. Но когда тягаю настоящий, скорости и сноровки недостаёт. Фей Лю вон на меня смотрит, как на голубиный помёт. У него-то новый дунхайский меч запястье свое тяжестью переломить может. - Что бы он понимал, в семнадцать-то лет, - закатил глаза Линь Чэнь. - Молодость и здоровье начинаешь ценить, когда они уже утекают, как песок сквозь пальцы. А с выносливостью у тебя что, Чансу? Он перестал жевать, выковыряв из выемки зуба кусок лука-батуна. До выносливости младшего брата Линь Шу пока было далеко. Он всё ещё был обессилен после одной жаркой любовной схватки, тогда как пылкий А-Янь хотел бы продолжать. Но говорить о таком при Чэне было неловко. Впрочем, кроме желания полночи заниматься этим с Цзинъянем, у советника Мэй была ещё одна несбывшаяся мечта. - Поднимаюсь в горы каждый третий день, - отчитался он. - Так, чтобы дыхания хватало — не слишком высоко. Сначала мог только с бамбуковым посохом и сильно уставал. Сейчас гораздо лучше. - Дай-ка руку, - попросил его друг, протянув свою. Линь Шу пожал его пальцы, ощутив, что их кровь одинаково горяча. Вскинул на Линь Чэня взгляд, осознавая, насколько велики перемены. Раньше от его прикосновения к шее Фей Лю взвизгивал. Даже привычный ко всему Чжэнь Пин, и то еле сдерживал дрожь, подавая господину стопку нательного белья перед отходом ко сну. Тут пришло понимание, насколько давно он уже не тянется к тлеющим углям. Не окружает себя жаровнями, потому что иначе кончикам пальцев становится больно от холода. Теперь порядки в резиденции Су были такими же, как в любом другом доме — холодный воздух с улицы свободно гулял по комнатам, не давая появиться тяжёлому спёртому духу. Хуанди это нравилось, конечно. Привычному к сну на голой земле воину было непросто задыхаться в перегретых покоях во время их встреч. Как же быстро Линь Шу забыл своё тягостное нездоровье, уже не ценя то, о чём раньше только мечтал! - Чансу, брось, - прочёл всё по его лицу Линь Чэнь. - Ты уж, как никто, заслужил быть бодрым и крепким. Он мог только грустно улыбнуться. В двадцать пять, когда любому человеку кажется, что он всесилен, Мэй Чансу не мог даже оборонить себя в примитивной драке на перекрёстке дорог. И слыл диковиной — часто ли встретишь главу боевого союза, что не способен переломать кости обидчику хорошо поставленными приёмами? То, что его малолетний телохранитель мог делать, не задумываясь, для Линь Шу было невозможно совсем, в самой унылой окончательной степени. - Как наш Фей Лю? - словно читая его мысли, спросил друг. - Небось, совсем от рук отбился — тебе ж всё недосуг? - Да вы сговорились! - хлопнул себя по ляжкам Линь Шу. - Он мне тут выдал, что мол, не люблю его и не забочусь. - Может, пора передать эти почётные обязанности кому-то ещё? Линь Шу поперхнулся, и комок острых водорослей встал в горле. Сильно закашлявшись, он еле продышался — перец попал на такие части организма, где ему быть вовсе не полагалось. Добрый Хозяин Архива от души подубасил его кулаком по спине. - Чансу, ты вообще его видел? - выразительно посмотрел Линь Чэнь. - В прежние времена у такой оглобли уже дети бы были. - Зачем ты мне это говоришь? Обязательно быть прямолинейным, как злобный дух? - жалобно спросил он. - А говорю я тебе затем, чтобы не мешал, ежели молодому господину Фей вздумается выказать привязанность к кому-то ещё. Ему ведь вздумается, помяни моё слово! Обещай, что хоть с ним не будешь ревнивцем. - Ох. Ладно, ладно. Надеюсь, выбор Фей Лю будет разумным. - Разумнее твоего, хочешь сказать? - прыснул ехидный товарищ. Оставалось только кинуть в него масляный комок из комбу и красного перца. Они сидели одни в покоях, и столь дурное поведение некому было перенять. *** Подсвеченные предвечерним золотом облака клубились в потемневшем небе, цеплялись за приподнятые края крыш. Линь Шу смотрел, задрав голову: они менялись прямо на глазах, то громоздясь горами хлопка, но напоминая очертаниями двухмачтовые джонки. В эту стражу Цзинъянь обычно приходил к нему. Как и все подданные, хуанди жил по солнцу: заканчивал государственные дела к наступлению сумерек, чтобы немного побыть просто Сяо Цзинъянем с ним наедине. Когда увидеться не получалось, это печалило обоих. Заслышав привычные вопли евнухов, Линь Шу закусил губу от нетерпения. Не в состоянии усидеть в доме, он вышел встречать брата во внутренний двор. Ночная прохлада теперь не пугала — Линь Шу даже не накинул некогда любимый дзяпао с меховым подбоем, и никто не бежал срочно закутать советника. Насчёт этого пришлось долго разъяснять Ли Гану и Чжэнь Пину; беречь хилого Главу было так же привычно для них, как перехватывать в воздухе рукоять подброшенного меча. - Не позорься, Чансу, - невежливо ткнул его кулаком в бок вышедший из крытой галереи Линь Чэнь. - Прямо сяньфэй, что все глаза в разлуке выплакала. - Я тебе покажу, кто тут сяньфэй! - заломил ему руку назад Линь Шу, заставив друга поморщиться. Ворота были отделены от поместья высокой стеной-инби, призванной останавливать мстительных духов. Поэтому момент появления повелителя Линь Шу упустил. Когда он повернулся, во двор уже влетел хуанди на золотом, лоснящемся в закатном сиянии жеребце с чёрными ногами. Скачка означала, что Цзинъянь спешил — императорский паланкин тащился бы вверх по холму на полстражи дольше. Вот только, спешившись и бросив поводья евнуху, брат не стал с ним здороваться. Вместо этого он уставился на молодого Хозяина Архива. Гневно застывшее лицо до того напоминало Сяо Сюаня, что увидь Цзинъянь себя — непременно бы ужаснулся. - Мастер Линь, - преувеличенно учтиво обратился повелитель. - У нас с вами, кажется, была весьма ясная договорённость. И свою часть я выполнил — на этот год точно. Так какому же счастью мы обязаны лицезреть вас сейчас? - вдруг заорал Цзинъянь в лицо Линь Чэню, весь кипя от бешенства. Тот резко отшатнулся, никак не ожидав подобной неучтивости от императорской особы. - Цзинъянь, - едва найдя голос от потрясения, позвал Линь Шу. - Да, советник? - бросили ему небрежно, не поворачиваясь лицом. - Если так хотелось сегодня побыть со своим простоволосым приятелем — послали бы весточку, чтоб мы не ездили понапрасну. Рассверипев, Линь Шу схватил его за плечо, царапая пальцы парчовым узором. Заглянул в глаза навыкате, придвинувшись к самому лицу брата. Ноздри у того раздувались ничуть не хуже, чем у «небесного коня» из Давани. - Ах, советник! Еще одно слово — и клянусь, отныне мы будем видеться с вами лишь в таком качестве… ваше императорское величество. Цзинъянь от его слов замер, расширив глаза. А потом замолчал, раз за разом дёргая кадыком — видно, никак не получалось смирить себя. - Зайди в дом, - играя желваками, велел Линь Шу. - Да что ты себе позволяешь при таком скоплении людей?! Стража Юйлинь уже заполнила внутренний двор и оцепила поместье. Так было каждый раз, но сейчас присутствие сотни внимательно слушающих воинов рядом с ними казалось особенно неуместным. - Всем оставаться снаружи! - приказал хуанди, сбрасывая туфли с жёлтой подкладкой у порога. Нагнув голову, Буйвол, широко шагая, прошёл внутрь. Если бы у него были рога — тот без сомнения продырявил бы ими обе дверные створки. Линь Шу оглянулся на друга. Линь Чэнь только приподнял брови, как бы намекая на их разговор о не самом разумном выборе. Оставалось только стукнуться лбом о твёрдую дверную перекладину. Он конечно знал, что у братца нрав тот ещё. Но вот такой безобразной выходки не ожидал. *** Домашних из восточного крыла как метлой вымело. Сгустившуюся осеннюю тьму рассеивали лишь огоньки толстых красных свечей, нанизанных на штырьки золотых канделябров о двенадцати отрогах. Эту красоту как-то приволокли императорские стражники — повелитель проводил в поместье Линь не меньше времени, чем во дворце. Задвинув за собой двери поплотней, Линь Шу развернулся к тянь-цзы лицом. - Шу-гэгэ… - начал было тот. - Сядь! - одновременно с ним рявкнул Линь Шу. - Были времена, когда терпения не оставалось вовсе. Те, кто хорошо его знал, в такие моменты предпочитали не прекословить. Вот и и до братца тоже дошло — тот медленно осел на широкую скамейку, что стояла позади него. А потом сполз и рухнул на колени во всём баснословно дорогом убранстве. Линь Шу невольно задержался взглядом на гуани из цельного куска турмалина, что переливалась от густой зелени к багрянцу. Над таким малиновым пао, как этот, сотни людей трудились в течение трёх лет — двусторонняя шёлковая парча «дамаст» с золотыми нитями требовала неимоверного мастерства от тех, кто её ткал. Подойдя к нему вплотную, Линь Шу едва разжал кулак — врезать братцу хотелось неимоверно. Вот только им было уже не пятнадцать, и так дела не делались. - Значит, мастер Линь тебе кажется неуместным в моём доме? - спросил он, рывком задрав Цзинъяню подбородок. - А хорошо ли вы подумали, ваше величество? Тот молчал, упорно глядя прямо в глаза. И Линь Шу не сдержался — вцепился ему в косу на затылке. - Сяо Цзинъянь! Да ты хоть представляешь, что бы было с тобой, если б не этот человек? - крикнул он. - Может, рассказать? Буйвол не шевелился — только обвёл языком сухие губы. - Как мы знаем, Сяо Сюань был милосердным правителем, - сощурив глаза, поведал ему Линь Шу. - И при первом же упоминании дела Чиянь дал бы тебе выбор — глотание острой золотой пластинки или пожизненная ссылка туда, где седьмой принц пребывал последние двенадцать лет. Ты бы торчал в туманных горах Далоушань, жрал голый рис с бобами, по прежнему не имея приличного титула. И никогда больше не увидел бы свою мать. Линь Шу отпустил его голову, опомнившись — вместо того, чтобы жёстко сжимать, пальцы начали гладить. Цзинъянь смотрел, не мигая, и убитое выражение лица ясно говорило, как ему стыдно. - Знаешь, что было бы со мной, если бы не Чэнь? - спросил тогда Линь Шу. - Я бы сдох на Мэйлин, потому что был сильно обгоревший, раненый и замерзал, ползя на руках по снегу. А потом падал со скального уступа, и без Чэня точно сломал бы себе шею. Но и после смерти мне не запахнули бы пао на левую сторону, как должно. Мои кости бы дочиста обглодали лисы. А по весне на том политом кровью месте зацвёл бы рапс — он на месте резни, говорят, по плечи взрослому мужчине вырос потом. Он посмотрел на Буйвола. Опустив голову, тот беззвучно глотал слёзы — ведь Линь Шу нигде не погрешил против правды. Протянув ладонь, он вытер ему щёку. Цзинъянь вскинулся — схватил его за руку, приникая губами к ладони. Линь Шу досадливо вздохнул — так было нечестно. - А-Янь. Я всегда буду рад его видеть. Но это не значит, что мы с ним… - Гэгэ, прости меня! - взмолился Буйвол. - Это я. Я боюсь, что недостоин тебя, и что он — лучше. Линь Шу прижал смоляную голову к себе, пальцами провёл по гладким волосам. Он, как никто, знал: Цзинъяню было очень трудно сказать такое вслух. - Не нужно соперничать, незачем. Я не такой человек, что могу любить сразу двоих. Брат подполз на коленях ближе и обнял за бёдра — крепко и отчаянно. - Шу-гэгэ. Я виноват, наговорил тебе лишнего. Мне не нужно было так с ним обращаться. - Поверю, когда скажешь это Линь Чэню сам, - искоса посмотрел на него Линь Шу. Он всё ещё сердился. Но искреннее раскаяние и такая желанная близость Цзинъяня волновали — здоровым он хотел его постоянно. - Скажу непременно, - ткнулся выпуклым лбом ему в руку хуанди. - Послушай, вам нужно поговорить, наконец. Ты и Чэнь — чтобы недосказанного не осталось. Мне дороги вы оба, и выбирать между вами не собираюсь! А с кем я сплю, знают и дети, плетущие корзины на рынке, и старые лодочники в травяном плаще. - Хорошо, гэгэ. Я тебя понял, - улыбнулся Цзинъянь с ямочками, глядя на него снизу вверх. Линь Шу не мог не ответить тем же — он был влюблён в этот буйволов широкий нос и каждую черточку его лица. - Понял он… Уже стоишь во главе целого государства — а всё такой же дурной, - погрозил он кулаком. - Господин Мэй, - отлично уловив эту перемену в настроении, низким голосом сказал тот. - Раз мы с вами пришли к соглашению — не хотите ли игру на вашей флейте? - Да чтоб тебя! - попробовал отпихнуть его возмущённый Линь Шу. Бесполезно — правитель вцепился в своего советника, как собака в мозговую косточку. Увы, у него были свои слабости, и даже прямодушный Цзинъянь понемногу учился этим пользоваться. К тому же, от мыслей о том, что они могли бы вообще больше не встретиться в этой жизни, идиотского Буйвола хотелось прямо сейчас. *** Ему было трудно понять, почему невозмутимый, благородный до последней степени Чэнь заставил брата испить уксуса ревности. Но Цзинъянь всегда был такой, с совершенно безудержным нравом — как эти его небесные кони из Ахал-теке. Не с той стороны подойдёшь — лягнёт с такой силой, что свалишься замертво. Линь Шу стиснул зубы, вжимая непочтительного брата лицом в янский жезл, что топорщил его пао. Теперь Сяо Цзинъянь умел делать такое, что его мечтания в шестнадцать лет бледнели в сравнении. Ведь основой даосской книги про искусство любви, которой мучили наставники хуаншана, были именно ласки ртом. Меж тем, ему уже развязали пояс телячьей кожи с серебряной пряжкой, который хуанди сам и пожаловал. Приподняв тяжёлые халаты, А-Янь не отказал себе в том, чтобы полюбоваться его нефритовым столбом, восставшим в предвкушении. Тончайший шёлк обтягивал массивное навершие, обрисовывал изгиб отяжелевшего ствола, торчащего между вышитыми краями пао. Ноздри у Буйвола затрепетали. Линь Шу мог бы поклясться, что во рту у Цзинъяня уже скопилась вязкая слюна, а собственное копьё воинственно воспряло. А-Янь потянулся к нему слепо, с зажмуренными глазами, и горячие губы обхватили, мгновенно пропитав ткань слюной. Они застонали оба, горя уже в самом начале любовного соединения. Руки Цзинъяня сжали его ягодицы, толчком направляя к себе — он пытался сосать прямо поверх промокшего шёлка. Орган Линь Шу вздрогнул и дёрнулся — видеть повелителя Лян вот таким вызывало в нём тёмное вожделение. Щупающий за зад Цзин-ван так и вообще был несбыточной мечтой очень, очень долго. Только вот развязать ленту на поясе тот не торопился. Наверное, мстил за то, что сюнджан его так сурово отчитал. - Янь-янь, - строго сказал Линь Шу. - Не будь таким злопамятным. Обещал играть — так сделай так, чтоб у флейты забился язычок! Цзинъянь полез распутывать узел на животе дрожащими пальцами. Жезла изо рта так и не выпустив — и от вида такой жадности Линь Шу снова вздрогнул прямо меж его губ. Пришлось отодвинуть голову брата от себя, уперевшись ладонью в лоб. Скользкий шёлк исподнего в мгновение ока сполз по ногам и упал наземь. Теперь он хорошо чувствовал собственный бьющий в ноздри запах — звериный, как засыпанная солью мездра. Цзинъянь, поймав его плывущий взгляд, поцелуем коснулся вздыбленного орудия, и пухлые губы обожгли первым настоящим прикосновением. Линь Шу издал протяжный стон, запрокидывая голову — ещё ничего по сути не сделав, брат приносил ему так много радости. Главу союза Цзянцзо благодарили за помощь самыми разными способами. Но чтоб вот так самозабвенно — наверное, никогда. Он потянулся к макушке Цзинъяня, вынув тяжёлую шпильку из серебра, со стуком уронив на пол. Грохнул драгоценной гуанью, позволяя волосам соскользнуть с головы и тяжело упасть вниз. Брат этого словно бы не заметил, хотя его головное украшение весило немало. Был слишком занят тем, что приноравливался к его янскому орудию, упирающемуся в глотку. А-Янь так любил это дело, что, дорвавшись, погружался в буддийскую нирвану. Вот и сейчас его полузакрытые глаза были полны истомы только от тяжести нефритового жезла на языке. Такое желание било под дых даже сильней, чем искусство, почерпнутое из «Сюаньсу Чжидао». Сяо Цзинъянь, берущий у него в рот — вот какой рисунок тушью Линь Шу желал бы иметь на стене рабочего кабинета. А вовсе не эти изречения изысканной каллиграфией цаошу. Запустив обе руки ему в тёплые шелковистые волосы, он подался в сладко сжимающие губы. Цзинъянь глухо застонал, позволяя. Так можно было обращаться разве что с певичками в парчовых домах — любая наложница с приличным рангом сочла бы подобное унижением. Но что вообще шло по канонам в их с хуанди отношениях? Рука Цзинъяня сжала его отяжелевшую мошонку. Проворные пальцы погладили за ней, несильно надавливая, и Линь Шу охнул от бесстыдной ласки. Буйвол так хорошо знал эту точку нижнего меридиана, будто не раз упражнялся со своим Ле Чжанъином. - А-Янь такой умелый, - с негодованием отметил Линь Шу. - Видно, и на заставах можно выдолбить из бамбука флейту-мабу! Буйвол в ответ на это дразняще погладил кончиками пальцев его вход — добавляя перцу, как гэгэ любит. Там всё привычно сжалось, его телу уже было достаточно и намёка. Линь Шу хотелось закусить кулак, чтоб не скулить так откровенно, но Цзинъянь был бы против. Ему больше нравилось, когда старший брат не молчал, как вражеский разведчик. Вкрадчиво проникшую в него фалангу пальца было невозможно снести молча. Линь Шу сдавленно застонал, обжимая мизинец Цзинъяня собой. Больше всего ему хотелось взять братца за голову и вбиваться в этот тесный жаркий рот. Линь Шу даже отпустил его — не хотелось, забывшись, обидеть. Но Цзинъянь вдруг замер и совсем отстранился от него, отняв руки и выпустив блестящий от слюны орган. - Гэгэ, - хрипловато сказал он, пялясь с таким обожанием, что у Линь Шу перехватило дыхание. - Не бойся. Делай со мной, что хочешь. Как ты хочешь. Младший брат так ждал тебя. Схватив за руки, тот положил их себе на затылок. Линь Шу передёрнуло от судороги желания, которая прошла по всему телу, до сведённых пальцев на ногах. Сначала зарывшись в волосы, он передумал и взял Цзинъяня за обжигающе горячие уши. Принявшись насаживать его ртом на свой скользкий от слюны жезл — до конца, до самого корня. У Буйвола закатывались глаза, а губы покраснели и опухли по краю. А ещё он беспомощно трогал сквозь стоящие колом слои императорских пао собственное изнывающее естество. Линь Шу всё косился на руку, неловко комкающую блескучую парчу. И вдруг понял, что ему хочется сделать с этим любителем рубить колокольчики. - Янь-янь. А если на лицо? - спросил он, сгребая его волосы в кулак и оттягивая назад. Хуанди медленно прикрыл глаза, сжимая себя под ворохом тяжёлых от металлической нити халатов. Его лоб весь блестел от испарины — они ведь занялись этим, даже не раздевшись. Стиснув в кулаке пульсирующий янский столб, Линь Шу почувствовал приближение сияющего пика, что уже маячил снежной вершиной перед глазами. Ноги почти не держали — он пожалел, что совершенно не на что опереться. Жемчужная струя ударила Буйволу в переносицу, в треугольник меж сильно выступающими надбровными дугами. Обрызгала черноту волос, растекшись по носу и губам. Линь Шу пошатнулся. Не удержав равновесия, рухнул на колени, слабый, как новорождённый жеребёнок. Сяо Цзинъянь так и сидел на пятках с непристойно залитым лицом, не вытирая. Даже руку из-под пао вытащил, не пытаясь делать что-то без него. Густой запах свежего семени плыл в комнате, перебивая привычное — тушь, камелиевое масло и сандал. Линь Шу придвинулся и поцеловал своё сокровище в горькие губы. - Ты воды принесёшь, гэгэ? - недовольно приоткрыл один глаз тот. - Подожди немного. Хочу запечатлеть это в памяти, - ответил он, ничуть не лукавя. - Ну сяо Шу! Что ты за человек-то такой?! Вздохнув, он пошёл к двери во внутренние покои, отодвинув половинку и обнаружив нарезанные полоски шёлка и таз с тёплой водой. А ещё поднос с чайным набором — из носа белоснежного фарфорового чайника шёл такой же белый пар. Их с Цзинъянем привычки тут знали уже слишком хорошо. *** Когда-то эти покои принадлежали отцу. Пусть Линь Се давно не было на свете, но Линь Шу сохранил тут всё, как было при нём. Многое пощадило время, хотя слугам пришлось немало потрудиться, чтоб навести порядок. Старинные цзюани оделись в светлый шёлк, заполняя ромбовидные гнёзда лакированной стойки. Прошитые книги с пожелтевшими краями были уложены в шкафы, а рассыпающиеся от времени карты — аккуратно подновлены. Дубовой мебели, которая видела не меньше шести поколений семьи Линь, ничего сделаться не могло. Заменить пришлось лишь доски пола, местами прогнившие от сырости. В бронзовой стойке покоился подростковый лук со слабым натяжением — с ним уже не столь немощный советник научился справляться. Ещё в углу стоял чурбан на железной ножке с одетой на него длинной сплошной кольчугой. Её подарил своему наставнику Тиншэн-ван. Тяжеленное изделение мастеров из Урарту не случалось одевать ещё ни разу. Юйцы так и не преодолели внутренних междоусобиц, в Южной Чу тоже сменился правитель, а гордый Ецинь был обескровлен частыми бунтами. Подав тянь-цзы чашку, от которой поднимался дымок, Линь Шу уселся напротив и пригубил горячего напитка тоже. Его привередливый младший брат соглашался только на хризантемовый чай, который люди обыкновенно пили в праздник Двух Девяток. Этот, доступный лишь императору сорт был сделан из цветов, растущих в горах Куньлунь, на границе с государством Ярлунгов. Он был сладким с горчинкой, медово-жёлтого цвета. Сидеть с Цзинъянем в тёплых свечных огоньках и молчать было хорошо. Тот улыбался, косясь на него — видно, уже догадался, что сегодня гэгэ попробует прощупать границы своей выносливости. Ведь Линь Шу не рассуждал о том, как важно императору отдыхать по ночам. Не заговаривал о делах, не пытался вежливо выставить любвеобильного младшего брата из своего поместья. Напротив — вместе с ним закидывал в рот отборные дунхайские цукаты, которые Цзинъянь заранее велел уложить в переносной короб. Повелитель Великой Лян не ходил к советнику с пустыми руками, вечно пытаясь то накормить, то одарить каким-нибудь редкостями. А-Янь снова томительно вздохнул, поёрзав с характерным шелестом парчовой ткани. Пусть он снял верхний, самый нарядный пао — под ним у императора было ещё несколько. Линь Шу полуотвернулся, скрывая усмешку. Младшему брату не терпелось узнать, что у него на уме. Как будто он сам не хотел дать Цзинъяню всё, что тот ни попросит! Но вот ненадёжное тело Линь Шу подводило — как сейчас, когда на ногах не смог устоять. - Сяо Шу, - позвал тот, не выдержав. - О чём ты думаешь? Когда вот так теребишь край халата — это всегда что-то плохое. - В основном о том, как мало тебе подхожу, как любовник, - допил он последний глоток, поставив свою чашку. - Если ты устал, и не хо-…, - обеспокоенно нахмурился Буйвол. - Я хочу, Цзинъянь, - перебил его Линь Шу. - Мы... можем попробовать сегодня. - Что, правда?! Тот улыбнулся во весь рот, прямо-таки сияя от счастья. Поднял обоими руками столик со всем, что на нём было, и отставил подальше. А потом коварно подполз к Линь Шу и улёгся своей тяжёлой башкой на колени. Волосы Цзинъяня были умащены только у корней — когда он погладил, то ощутил маслянистость. Пальцы сами собой легли на его губы, потрогав верхнюю, что была отвесной, как горная круча. В непроглядно-тёмные глаза с огоньками в центре зрачка хотелось смотреть и смотреть. Сколько раз Линь Шу жалел, что советнику нельзя даже взять за руку своего принца. Нельзя долго разглядывать его в упор, ибо так не подобает слуге. - До чего ты у меня красивый, младший брат. В тишине было отчётливо слышно, как у Буйвола участилось дыхание. Так между ними было всегда — Цзинъянь и мальчишкой расцветал от его похвалы, очень старался заслужить её. Линь Шу знал, какой он после Мэйлин. Перед отъездом в Цзиньлин будущий советник всё же осмелился рассмотреть себя внимательно — в хорошо шлифованном зеркале, а не в в чашке с водой. Кривой шрам на веке тянул кожу, и когда он поднимал брови, это уродство было особенно заметно. Но почему-то А-Янь смотрел так, будто он мог затмить луну и смутить цветы. - Хочу, чтоб тебе было хорошо со мной, - поцеловал тот край ладони Линь Шу. - Чего ты желаешь, гэгэ? Я не посмею сказать тебе «нет». Вобрав кончики его пальцев в рот, Цзинъянь пососал, нежно и скользко огладив языком. Так возбуждающе, что у него приподнялся жезл снова. И Линь Шу всё же решился: - Помнишь гору Цзюань? - Шу-гэгэ. Ты же не про гуево восстание Цзинхуаня? Чтоб ему в диюе расплавленную медь в горло лили... - Нет, не про него. До младшего брата, наконец, дошло. - Так ты про тот Цинмин, да? - сощурился он. С этой своей особенной хитрой улыбкой, когда губы посередине не размыкались. А Линь Шу ведь годами изводил себя, полагая, что Буйвол не помнит. Что думать давно забыл о том, что они делали в восемнадцать, одержимые друг другом. Но Сяо Цзинъянь помнил прекрасно. И это было написано на его лице широкими мазками — как название армии на знамени с развевающейся на ветру каймой. - Да, про тот, Буйвол. Полагаю, будет справедливо ответить тебе тем же. Показать, каково это было — раз уж храню в сердце до сих пор. - Гэгэ! - обняв за шею, рывком привлёк его к себе Цзинъянь. Поцеловал в губы — настойчиво, проникая языком. Линь Шу поднял глаза, поглядев на широкое ложе в углу комнаты. Может, они уже были не таким юными — не собирались упасть на измятый плащ, пахнущий сосновой смолой и дымом от костра. Но Линь Шу надеялся, что и теперь выйдет не хуже. По уму, братца, который так некрасиво повёл себя с Чэнем, поощрять не следовало. Но Линь Шу недоставало силы воли отказать Цзинъяню хоть в чём-нибудь. Отчего-то грозный глава Цзянцзо со своим младшим братом делался просто тряпкой — хорошо, знали об этом немногие. *** Раздвинув плавно скользящие в пазах створки, Линь Шу высунулся в галерею-цзоулан. - Глава. Какие будут приказания? - немедленно спросил Чжэнь Пин. - Пусть принесут две жаровни, и согрейте нам побольше воды. Можно начинать готовить ла зи цзи, хуанди проголодается. - Слушаюсь. - Самонадеянно! - со смехом заметил Цзинъянь из глубины комнаты. - Младших не спрашивали, - со зверским выражением лица прошипел ему Линь Шу. Окинув намётанным взглядом валяющийся на полу расшитый пао и повелителя Лян без гуани, Чжэнь Пин довольно улыбнулся. Видно, после выходки Буйвола парни опасались, что они разругаются — хотя когда Линь Шу с ним ругался? Разве что прикрикнуть мог, если Янь-янь уж совсем терял берега. - А где Линь Чэнь? - чувствуя себя довольно паршивым хозяином, спросил он. - Мастер Линь на конюшне с Фей Лю. Судя по тону Чжэнь Пина, цзинъянево выступление друга не слишком задело. Это было хорошо. Не успел Линь Шу затворить двери и подойти к ухмыляющемуся братцу, со двора послышались звуки гуциня. Линь Шу не удержался от хихикания. Как, скажите на милость, тут было ссориться, если парни так старались? Цай Сюэмэй, чьей игрой он не смог насладиться утром, решил доставить Главе такое удовольствие. Не иначе, воспитанник сболтнул, что Су-гэгэ пришлось по душе. Как ни крути, долго злиться на любимых людей у Линь Шу не получалось. Даже если эти люди вели себя, как быкоголовые демоны яогуай. В комнате вдруг резко запахло жасмином. То была вещь, привычная с тех времён, когда он жил на вершине горы Ланъя. Свеча, поделенная на временные отрезки насечками, содержала несколько благовоний. Аромат, сменившийся с сандала на жасмин означал: они с братом провели наедине половину ши. *** Линь Шу успел передохнуть и набраться сил перед любовным сражением. А Цзинъянь загорелся от первых же прикосновений, как сухая рисовая солома — он же этим вечером так и не пришёл к завершению. Вскоре они уже стаскивали друг с друга пао, неистово целуясь — длинные волосы и горячечное дыхание смешались, а обоюдное желание горело ровно и ярко. Холщовый полог занавешивал ложе со всех сторон, отсекая от них всё лишнее. Поток горячего воздуха, шедший от жаровен, позволил раздеться совсем. Они катались по постели, тиская друг друга и гладя, постанывая и рыча. Это было столь захватывающе, что Линь Шу мог бы сравнить свои ощущения с проходом в иной мир — Дэвалоку, доступную лишь богам. Хуанди со страстью посасывал мочки его ушей, целовал в шею — всё это было невозможно делать, пока он был принцем с рангом циньвана. Но А-Янь говорил, что хотелось ужасно. Сидя на своём повелителе верхом, совсем обнажённый, Линь Шу вдруг рассмеялся от того, что это ему напоминало. - Сяо Шу, я такой забавный на ложе? - спросил его брат. Всё впечатление от несчастного тона портил янский столб Цзинъяня, что вздымался очень воинственно. - Я подумал, что мы с тобой как любимый всеми рисунок про юг Поднебесной. Мальчик, пересекающий реку на Буйволе. - Я подарю тебе такой экран для стены, гэгэ. Только давай уже скорее. Мне очень хочется твоих пальцев. - Так ты пробовал, Сяо Цзинъянь? - прищурил глаза он. - Да. Врать не буду, - посмотрел на него исподлобья хуанди. - Винишь меня? - Нет, - помотал головой Линь Шу. - Тебе нравится? Сладко принимать в себя, скажи? Оттого, как у младшего прервалось дыхание и затрепетали ресницы, он и сам всё понял. Даже и то, что Цзинъянь не собирался ему говорить — как невыносимо трудно просить подчинённого о том, чтобы в постели верховодил. И как скверно чувствуешь себя после, получив недозволенное. - Цзинъянь. Сказал бы раньше — гэгэ у тебя не во всём дивно догадлив, - повинился он. Тот ответил благодарным взглядом, до сих пор такой уязвимый перед ним. Линь Шу слез и устроился рядом с повелителем на коленях. На приступке ложа стояла молочная чаша свинцового стекла. Потянувшись и окунув в неё пальцы, Линь Шу уронил две прозрачно-жёлтых капли А-Яню на бедро. Отклик был необыкновенно сильным: мышцы живота напряглись, бедренные впадины обозначились резче. Нефритовый столб прижался к дорожке тёмных волос, идущих от паха. Цзинъянь со стоном раздвинул ноги перед ним, глядя умоляюще и жарко. Согнул в коленях — откровеннее некуда. На его шее сбоку вздулась вена, а грубый раздвоённый шрам на порозовевшей груди казался совсем белым. Горькую ноту жасмина теперь совсем заглушил запах сандала. Глядя ему в лицо, Линь Шу коснулся скользкими от масла пальцами входа. Надавил на замкнутые пока врата — судя по сопротивлению, у брата там был поднят даже подвесной мост. Он мысленно выругал себя: может, А-Янь пробовал это в последний раз годы назад? Но стратегам терпения не занимать — вот и Линь Шу понемногу заставлял его расслабиться. Целуя и полизывая сжавшийся сосок, наглаживая вокруг отверстия и меж крепких ягодиц. Собственный напряжённый жезл у Линь Шу сочился влагой и задевал живот. Но он погрузился в особое, сосредоточенное состояние. Посасывать подтянувшиеся кверху яйца Цзинъяня, одновременно неглубоко проникая двумя пальцами, получилось само собой. Буйвол громко стонал, даже не понимая этого, прижимая его голову к себе. Теперь Линь Шу понял, как это ощущается. Он весь был раскалён от жара, словно угли, подёрнутые золой. Но должен был терпеть и ждать, пока отзовётся тело младшего брата. Волосы свешивались и липли к подбородку, но Линь Шу решил просто не обращать на это внимания. - Ещё! - в конце концов выдохнул Цзинъянь. Линь Шу переглотнул сухим горлом. Слегка согнутые пальцы А-Янь обжимал то сильнее, то слабее. Выгибался на застеленном полотном ложе, скрёб его ногтями. И был так беспомощен перед своим желанием, что это пугало. Жемчужина в потаённом уголке его тела не уступала дунхайской, потому что Линь Шу нашёл её с первой попытки. Цзинъяня тряхануло, и он сам насадился снова — глубоко, до самых костяшек. Линь Шу понял, чего тот хочет, вбивая пальцы жёстче. Буйвол открыл глаза, и Линь Шу словно заглянул в чёрную бездну под отвесной скалой. Неужели он был такой и сам? Просил уже только мысленно, потому что голоса не было? Склонившись над Цзинъянем, Линь Шу обхватил губами его твёрдый, как всамделишний нефрит, орган. И позволил всей скопившейся слюне потоком стечь на горячую нежную кожу. Янь-янь охнул — ведь он не прекращал брать приступом его врата. Выпустив порцию слюны ещё и себе на ладонь, Линь Шу обхватил, с хлюпаньем задвигав рукой, каждый раз пропуская в кулак багровое навершие. Он приоткрыл рот — Цзинъяня захотелось попробовать. Младший брат задохнулся, закрыв глаза, а его бёдра окаменели. Тут Линь Шу получил полный рот вязкого и солёного, едва заставив себя не подавиться и сглотнуть. Пальцы его были зажаты внутри Цзинъяня так, что поди вытащи. Впрочем, вторая рука теперь освободилась. Линь Шу стиснул в кулаке свой жезл и сразу же брызнул хуанди на часто вздымающуюся грудь, ловя последние блаженные содрогания с ним вместе. Рухнув после этого рядом, он мог шевелиться не более, чем жёлтая цикада, которую некогда просил передать живущему затворником Чжоу Сюаньцину. Как восемнадцатилетний Буйвол это выдержал, было неясно — если уж он-цилинь, учёный муж и прочая, забыл все свои имена разом. Рука Цзинъяня нащупала его руку и сжала. Даже совсем без сил его младший сумел сказать «спасибо». Пальцы хуанди обхватили запястье, словно ища несуществующий больше шрам от тетивы. Но увы — в попытке скрыть свои приметы Линь Шу решился вырезать даже важные для него знаки былых событий. У Цзинъяня было наоборот: двенадцать лет службы в Чунцине, шрамами от которых было в столбик исписано его тело, тот предпочёл бы не помнить. - Время купания, Буйвол, - предупредил он брата. Так уж вышло, что и зрение, и слух у Линь Шу были чуть получше, чем у других. Часто это было полезно, помогая считывать чужие намерения. - Шу-гэгэ, я умер, - еле открыл глаза Цзинъянь. - Можно не трогать? - Спать липким я тебе не дам, так и знай. Двери с шорохом отворились, и в комнату с грохотом вкатили большую дубовую бочку. Дальше был плеск воды из котлов и вёдер и повторившийся звук смыкающихся створок. Мэй Чансу мог ничего не приказывать — но судя по тому, что они с императором прекратили стонать, выть, и гуй знает что ещё, входить парням было самое время. Что сказать — встать во главе союза Цзянцзо было одной из его лучших идей. *** Когда Линь Шу проснулся, откинув покрывало, солнце уже светило вовсю, нагрев плотный подушечный валик под щекой. Буйвола уже и след простыл — государственные дела не ждали. С хрустом потянувшись, он размял шею, склоняя голову то к одному плечу, то к другому. Всё же, здоровье было бесценным даром, и Линь Шу знал это, как никто. Умывшись на бронзовым тазом ледяной водой, что стояла в ковшике снаружи, он оделся по погоде — в бельё и лёгкий синий пао. Расчесался и подвязал лентой волосы. Завязал под коленями полотняные чулки, вдел ноги в туфли и отправился выяснять обстановку. С Чэнем они вчера так и не увиделись. Однако, выйдя во внутренний двор, уже свободный от стражников, Линь Шу застал необыкновенную картину. Под пение тростниковых дудочек и гулкий бой бычьих барабанов в поместье Линь вносили загадочный куб, обёрнутый в алый шёлк. Тяжёлый — потому что предмет тащили двое крепких мужчин. Процессия, несомненно, была направлена по приказу императора — на это недвусмысленно намекала мелодия, которой в Великой Лян сопровождались почётные награждения. То, что тут же торчал страшно довольный Линь Чэнь и сонный Фей Лю, ситуацию никак не проясняло. Остановив музыку, главный евнух развернул приказ и зачитал: - Император жалует молодому Хозяину Архива матун ланьтяньского нефрита с коробом из дуба и благопожелательными символами. Линь Шу резко обернулся на Чэня, полагая, что он ослышался. Матун, или ночной горшок, был вещью важной, имтимной. Люди выбирали его крайне придирчиво в надежде, что правильное изделие принесёт удачу. Ценились резчики, в доме которых было цюань фу — «полное счастье». То есть, родственники сплошь долгожители, никаких разорений и достаточно потомков-мальчиков. Но… что случилось, пока он спал, если к началу восьмой стражи Цзинъянь дарил Линь Чэню горшок?! - Подданный благодарит хуаншана, - низко поклонился тот, со всем возможным для себя смирением. Обёрнутый в блестящую алую ткань матун поставили на землю. Подойдя, Линь Чэнь развязал стягивающую мешок ленту, и взорам присутствующих открылся деревянный короб, в отверстии которого виднелась жёлтая нефритовая горловина с плотно притёртой крышкой. Сбоку короба были даже ящички для мелких вещей — на тот случай, если владельцу захочется почитать чей-то учёный труд или зашить одежду. Наконец, его добрый друг оторвался от созерцания своего приобретения и повернулся к нему. Видимо, выражение лица Линь Шу было очень смешным, потому что они с Фей Лю закатились от хохота. - Фей Лю. Что здесь без меня было? Брат Буйвол говорил с ним? - ткнул он пальцем в Чэня. - Долго! - заверил тот. - И… они остались довольны этой беседой? - предположил Линь Шу. - Буйволу жаль. Есть совесть, - охотно подтвердил Фей Лю. - Но почему матун? - возопил Глава Цзянцзо. - Не лошадь, не лук, не наложница, наконец?! - Чэнь-гэгэ хотел! - доступно объяснил ему телохранитель. Оттолкнулся от ближайших бамбуковых стволов и в прыжке взлетел на крышу, ловко перекатываясь по ней на ту сторону. Несомненно, чтобы плавать по пруду на своей маленькой лодочке и трескать дыни прямо там. Линь Шу воззрился на Хозяина Архива Ланъя, который, согнувшись пополам, обнимал подаренное императором изделие. Его любимого сорта нефрита, кстати сказать. - Хватит на меня так смотреть, Чансу, - не оборачиваясь, сказал тот. - Все люди извиняются, как умеют. *** Лишь к полудню, изведясь от любопытства, он смог выбить из мастера Линя признание. Оказывается, наутро Буйвол припомнил, как обращался с человеком, которому обязан по воссоединение с предками. Проведя со своим советником упоительную ночь, ревностью он больше не терзался. Зато страдал от чувства вины. Случилось так, что эти двое поговорили, как Линь Шу всегда и хотелось. А затем вышли в цзоулан Южного крыла, где императорские слуги выставили целый ряд великолепных горшков повелителя. Серебряный, нефритовый, фарфоровый, а с ними и еще пара матунов попроще произвели на Чэня неизгладимое впечатление. Слушая эту историю, Линь Шу припоминал, как солдаты в походах несли свои пузатые, много чего повидавшие матуны на плече — порой набив туда свой скарб, чтоб не таскать воздух. Думал ли Цзинъянь, что когда-нибудь будет заглаживать оскорбление великолепным нефритовым горшком? Но в жизни брата тоже ничего не шло, как полагается. - Вспыльчивый он у тебя, конечно, - заключил Линь Чэнь, барабаня ногтями по солнечной жёлтой поверхности. - Но как человек, неплохой. Жить можно. *** В ту пору был весенний сезон Лися. Стараниями Линь Чэня он уже выздоравливал, и мог возобновить визиты ко двору. Единственной в своем роде пайцзой из чернёного серебра Линь Шу пользовался нечасто. Давая владельцу доступ ко всему, чем владел император, та могла породить ненужную зависть людей. Но тем днём он всё же взял пайцзу с алой кисточкой с собой — пройти к дворцу хуантайхоу иначе было невозможно. Тётушка Цзин велела ему ждать у входа в павильон, где растили гусениц шелкопряда для нужд дворцовых наложниц. Женщины династии были удостоены того, чтобы применять этих удивительных тварей не по назначению. Их не интересовали куколки, из которых разматывали еле видные на свету шёлковые нити, соединяя по несколько для прочности материала. Красавицам были нужны сами гусеницы с их целебной слюной, от которой руки становились белее снега, а кожа — нежной, как у новорождённого младенца. Линь Шу стоял, почтительно склонив голову. Фей Лю рядом с ним изо всех сил подражал — сделал суровую морду и сложил руки, как брат Су. - Сяо Шу! - окликнул знакомый голос. Он повернулся, увидев паланкин матери Цзинъяня, окружённый толпой одетой в красное служанок, как сердцевина пиона — лепестками. - Мэй Чансу приветствует хуантайхоу, - по всем правилам поклонился он. - Долгих вам.. - Да перестань уже, Великое Небо! - стукнула его тётя закрытым веером по руке. - Пойдём, надо кое-что обговорить. Когда помог ей взойти ступеням, Линь Шу услышал громкий хруст, который издавали тысячи отгрызающих листья тутовника гусениц. Высокие просторные комнаты были заставлены многоярусными бамбуковыми подставками с наваленной на них зелёной массой, по которым ползали, перебирая ножками, жирные шелковичные черви. Потолок и стены тут выбелили известью. В день в этот питомник нужно было принести в корзинах не меньше десяти даней нарванных листьев — Линь Шу как-то полюбопытствовал, чтобы оценить масштабы труда. Ведь с последней реформой они с Цзинъянем только разбирались. Вдовствующая императрица провела их с Фей Лю в дальнюю комнату, оставив служанок снаружи. Там были поставлены удобные скамьи с пуховыми подушками. Эти покои явно слышали немало сплетен наложниц. Усевшись и погрузив руки по запястья в шевелящуююся белую массу на подносе, тётя спросила: - С императрицей знакомиться собираешься? - Я… Тётя, разве это будет прилично? - растерялся от неожиданности Линь Шу. - Она зовёт меня сяньфэй Мэй! В глубине души ему казалось, что законная жена Цзинъяня не особо хотела видеть известного всей столице любовника повелителя. Потому и встречаться с Лю Юйлань он не спешил. Прозвище, данное ей, было насмешливым, ведь «сяньфэй» означало наложницу первого ранга с титулом Талантливой. - Некрасиво вот так огульно судить о людях, - выговорила ему хуантайхоу, знающая товарища сына, как облупленного. - Девчонка на редкость толковая для своих восемнадцати. Понимает без слов, что можно, что нельзя. А прозвище — оно оттого, что Цзинъянь вечно тебя нахваливает. - Но уместно ли показываться ей на глаза сейчас? - попробовал увильнуть Линь Шу. - Императрица в тягости, и лишние волнения… - Волнения я наблюдаю у тебя, сяо Шу. А ей так уже интересно посмотреть на советника Мэй. Ты для неё некая героическая фигура — ну, как для тебя воины эпохи Троецарствия. - Раздери меня гуй... - почесал затылок Линь Шу. - Такого поворота он не ожидал. - Если робеешь, мы с Цзинъянем составим тебе компанию. - Да не робею я! - сразу отмёл такое предположение Линь Шу. Лгать людям в глаза у него получалось превосходно. - Значит, договорились. Как сочтёшь, что готов к встрече — дай мне знать. А до той поры я ещё побеседую с невесткой. Ожесточённо хрустели шелкопряды — им надо было набирать массу, чтоб окуклиться. Фей Лю скучал, подцепляя пальцем червя, который загнулся в колечко. Линь Шу теребил край рукава, вздыхал и мялся. Так-то было понятно, что двум важным людям в жизни Буйвола лучше бы найти общий язык. Но у Линь Шу было чувство, будто он у этой юной девочки что-то крал. Даже если по правде он встретил Цзинъяня первым. *** С того разговора с тётей Цзин миновало уже полгода. Но недавняя выходка Буйвола заставила его осознать: тянуть дальше не стоит. Если уж зрелый мужчина мог так себя вести, то чего ждать от тех, кто младше? До сих пор не видевшись с ним лично, жена Цзинъяня могла думать невесть что о советнике Мэй. 17-летний Фей Лю: https://i.pinimg.com/474x/4e/57/7a/4e577ace39fa4cced94d2747e8970cd6.jpg https://i.pinimg.com/originals/76/92/2a/76922a93507b59790f1fbc8b24e22de4.jpg https://i.pinimg.com/originals/96/e6/50/96e650290ba4b916f8f11b50a24bac6e.jpg https://64.media.tumblr.com/56f93fbd9adf56e3c91772210d78510b/32cf4a5f7b43c38f-89/s540x810/76ef0e35ce50d5193c160b777edde1cc9bfc6315.gifv Конь хуанди https://img.theculturetrip.com/1440x/smart/wp-content/uploads/2017/02/chinese-horse-2.jpg