— Дашь на дашь, ок? Я позирую чтобы тебя не завалил Аккерман, а ты — для моей картины на выставку. Договорились?
Армин не любил своё позирование — он краснел и стыдился каждый раз, когда его усаживали по центру. И дело было даже не в Энни, которая всегда садилась прямо напротив, имея таким образом возможность рассмотреть всё лучше других, а в самом происходящем: во внимательных взглядах, что были направлены несколько часов подряд на его нагое тельце, невозможности прикрыться хоть как-то (Боже, он ненавидел, что Энни уже видела его член, хотя не знала даже его полного имени) и невыносимого чувства отчаяния. Потому что он не был сложен так хорошо, как Райнер или Бертольд, или хотя бы как Эрен. Их в группе шестеро: он, Микаса и Эрен, Райнер, Бертольд и Энни. Ими курирует Леви (иногда его заменяет Ханджи), высказывая своё недовольство грубо и не стесняясь подбирать выражения: «У твоего Гувера руки вывернуты неправильно — ты что, слепой? Или в школе тебя не научили, как функционирует человеческое тело? Могу устроить наглядный пример на тебе: я вскрою твою кожу, вырву сухожилия и раздроблю кость, тогда и посмотрим, как ты сможешь удержать карандаш своими неуклюжими пальцами». Но хуже его замечания их нагих тел — Армин заливается румянцем каждый раз, когда мистер Аккерман высказывается вслух о том, как это унизительно для художника не уметь воспринимать женское/мужское тело как объект работы, а не сексуального возбуждения. Но он же просто глупый мальчишка 19-ти лет, как он может скрыть свою физиологическую тягу к Энни, когда она так прекрасна в своей отчужденности и хладнокровии? Поэтому Армин прогуливает тогда, когда позирует Энни. Поэтому Армин хорошо рисует мужчин (в особенности Райнера) и поэтому Аккерман угрожает ему незачётом, если он не сдаст ему пару тройку работ с голой Леонхарт. И поэтомуАрмину хочется провалиться под землю.— Ты не ощущаешь формы и текстуры, поэтому у тебя ничего и не получается, — равнодушно произносит она и поправляет чёлку, — поди-ка сюда.
Энни поднимается на ноги и кидает призывающий взгляд на юношу — тот краснеет и неуверенно подходит к ней. Они слишком близко.
— Вот, — она берёт его руку в свою и подносит к оголённой груди, проводя чужими пальцами по нежной коже. — Чувствуешь? — она хватает его ладонь обеими руками, обводя ею небольшой шар груди и очерчивая ареолу — Армин нервно сглатывает, краснеет ещё гуще, но не отходит ни на шаг. Он завороженно разглядывает её вблизи: проколотые розовые соски Энни торчат, у неё родинка меж грудями и ещё россыпь на ключицах, она вся дрожит, а её губы такие маняще-искусанные.
Его друзья сговорились: каждый раз, когда она позирует, они подсовывают ему свои рисунки. Эрен не раз шутил, что у Армина есть такая уникальная возможность — пялиться на любимую девушку, не выпрашивая нюдесы и не сталкеря социальные сети, потому что вот она — нагая, такая невинная вся перед ним. А он, как трус, прячется и убегает от своего же счастья. Но Армин не может так: у него дух спирает и сердце звенит в ушах, когда он только думает об Энни в таком ключе — он не выдержит пятичасовой пытки, когда он весь красный пытается удержать в руках карандаш и прикрыть доской стояк, нет. Энни особенная. Он рисует её только дома: пока ест или смотрит аниме. Рука сама чертит её профиль: аккуратный нос с горбинкой, тонкие губы, большие глаза и пышные ресницы, и ничего больше. Только в ночи, когда он должен бы спать, с фонариком, пряча альбом под одеялом, он рисует её во всей красе — с румянцем, с блеском в глазах, прикрывающую небольшие груди и нечетко выраженные бедренные косточки, что сходятся… что сходятся в… аккуратный треугольник светлых волос. Боже, это невыносимо — ему противно от самого себя — его щеки горят ярким пламенем в темноте и становится нечем дышать. Ему очень-очень стыдно. Потому что кажется, что, если хоть кто-то узнаёт, Энни никогда больше не взглянет на него, не примет предложенный карандаш или не ответит на приветствие. Он не знает, как выглядит её тело в жизни (представляет только из рисунков Эрена и Микасы), и ему нравится это чувство неизведанности — будто каждый раз он делает свой рисунок особенным, волшебным, пусть и неправильным.Он касается пальцами её тела более уверенно, опуская их на девичью талию. Они тяжело дышат, не отрывая глаз друг от друга, и когда он наконец склоняет голову ниже, Энни впивается в эти губы — мягкие, тёплые и такие желанные. Армин на вкус — сахар, и она хватает его за ворот рубашки, углубляя поцелуй.
Его Энни на бумаге краснеет, закусывает губы или смеётся, прикрываясь или показывая себя во всей красе, Энни в классе — лёд. И он не смеет рушить её хрустальные границы.