love me, mister shroud

Газировка сегодня была блядски паршивой. Уёбищно мерзкой. Пить эту тлетворную перезрелую гадость было невозможно. Один миллилитр судорожного глотка содовой успел испортить Шрауду и без того ущербный вечер, завершающий сюжетную ветку ущербного дня. Как будто, ему и так было мало проблем и сбоев системы жизнеобеспечения — еще и любимый (больше нет) автомат подвел, превратившись из лучшей одинокой и анти-социальной точки респауна в пластико-металлическую суку, подкидывающею невкусные напитки. Очевидно, и практически подтверждаемо, что все объекты в мире были теперь против него. Каждый бездарный нормис и каждый игровой предмет их унизительного сервака умело спланировали хитрожопый план по доведению Идии Шрауда до очередной максимально выкрученной истерики. Даже любимая перепачканная сырным начос кровать, собранная собственными шелушащимися руками в идеальном соотношении уюта и удобства к телу Шрауда, сегодняшним вечером обнаруживалась чертовски неудобной, прям до сблёва. Сколько бы Идия не растаскивал свои пыльные кости по разным сегментам покрывал и аниме-подушек — результат не менялся от перестановки слагаемых: лопатки ныли, спина нервно болела, длинные руки было некуда разместить. Пару раз он был столь «ловок», что пролил остатки ебучей газировки на дакимакуру с Тосакой Рин-тян, отчего в конечном результате жестянка полетела под прямым углом в стену, расплёскиваясь, прямо как нервные сплетения Шрауда. Еще и комната, как оказалось, решила учинить Идии подставу в виде окончательного сбоя настроек комфорта. Нечестно. Всё это, блять, было предельно нечестно. Нереально и тупо. Его хаотичные колебания и круговые перевороты по замусоренным одеялам — нечестно. Его скрипящие друг о друга зубные пластины — нечестно. Трясущиеся крупно и холодно руки — нечестно. Отсутствие последние сорок восемь часов адекватного сна — нечестно. Даже сегодняшние заседание ничтожного клуба конченных идиотов, которые только хайпятся различными уникальными кейсами от DnD, не умея при этом нормально играть в монополию – нечестно. Они все доводили Идию весь вечер своими ограниченными запросами и бездарными стратегиями игры — «председатель, то», «председатель, это», « а Азул жульничает». Лучше бы отчислились с подобным отсутствием мозгов, чем ходили по заданиям мира «школьные клубы». Идиоты. Закидывая себе за голову очередную подушку с ахегао лицом, Идия лишь глубже и отчаянней проныл очередные мемные маты, надеясь, что хотя бы сейчас — после десяти минут сорока секунд попыток лечь хотя бы с одним процентом удобства — у него получится закончить квест по успокоению от злоебучего дня. Он достаточно собрал баллов «страдания», чтобы обменять их на возможность просто зафиналить свою жизнь в уюте, лёжа в кровати, острым носом к безучастному потолку. Идия ныл. Долго, протяжно, ругаясь, хрипя и капризничая от всей своей гнилой душенки. Пальцы болели. Глаза липли к векам. Мир плыл в херовой графике, а он сам плыл в херовом настроении. Окончательно херовом настроение — а не как обычно: просто мерзком из-за осознания собственной гениальности, закованной в ущербные социальные рамки мира тупоголовых нормис, мира, совершенно неподходящему его тонкому и острому уму. Подушки были тяжелыми — полными набивки из анти-стресс пулек. Выкидывать их с грязной кровати токсичным порывом было трудно для того, кто качал магический урон и показатель маны, а не физические навыки. Но Идия всё равно по-идиотски старательно и остервенело кидался всеми своими кавайными девочками с края ложа, надеясь, что одной из этих подушек он прибьет что-нибудь. Или кого-нибудь. Раньше Шрауда чаще, нежели реже, посещало желание придушить сухими костями ладоней какое-нибудь существо, имеющие отрицательный показатель интеллекта и низкий статус в его личном топе, то есть: Леону, Азула, Риддла (он был первым в списке), иногда Вила, а теперь еще, на всякий случай, и Буччи. Однако, сегодня маниакально-жестокие намерения завершали конвертацию в маниакально-жестокие действия. Раньше Идия не думал, что он по-настоящему захочет стереть из истории браузера real lifе определенного игрока. Но «все течет, всё изменяется». Газировка желтоватой пеной растекалась около компьютерного стола, учтиво не затекая к проводам и сипло гудящим блокам питания. Трескающий и ехидный звук содовых пузырьков бесил. Звук сливался с глухим отзвуком падающих подушек и мотни покрывал. Общая фоновая музыка его комнаты сегодня — полная срань. Собственные решения по снятию стресса, накопившиегося за последние дни, только сильнее перегружают и без того поломанный мозг. Идия вполне готов был снова повыть. Но подушки он раскидал — значит выть уже не во что, не в голос же орать. Нечестно. Всё — нечестно. Начиная с того вечера в библиотеке, заканчивая сегодняшней подставой с газировкой. О н а испортила Идии Шрауду жизнь. Тотально. Практически безвозвратно. Перекатываясь через костлявый бок, Идия уже с меньшей паникой, думал о том, что за все часы одиночества он так и не смог найти приемлемого разрешения своей вирусной проблемы по удалению зацикленных воспоминаний-картинок из оперативной памяти сознания. Нет, отказываться даже от мельчайшего шанса вычеркнуть ошибку из собственной системы обмена данными, Шрауд не собирался. Просто, пока, за неимением информации о баге и его функционале — что бы Идия не делал, всё оканчивалось эпичным фейлом. Поэтому, после проваленного квеста по сбору информации о новом социальном враге и о его повадках, слегка смириться с тем, что каждый день, с периодичностью хотя бы раз в пять часов, Идия вдруг вспоминал что-то — стало возможным. Хотя, конечно, он не переставал в моменты автоматического воспроизведения рыжих фрагментированных иллюстраций словесно сношать виновницу его проблем с психоментальной деятельностью. Но, ладно-ладно-ладно, ладно. Найти баланс между нервным срывом и уже практически похуизмом в отношение чужих ореховых глаз и заинтересованных ироничных слов, допустим, Идии удалось. Данный пункт плана по борьбе с багом был выполнен — спокойное излюбленное игнорирование хитрых визуальных атак бага было предпринято, отчасти. Перекатываясь вновь, Идия непроизвольно дополнял цепочку рассуждений, что с большей паникой он нерезонно и нерационально думал о том, что его безупречный план по сбору необходимых сведений о новом боссе среди библиотечных стеллажей — сорвался. И даже не из-за него! Буччи в список к полному уничтожению и вечному бану попал не просто так, но она, её поведение. Её бы испепелить первой. За все выебонны. Смешно, но её Идия при всем садистичном желание не смог бы убить даже орбитальным ударом. Потому, что даже при минимальном уровне осведомленности о боевых качествах Коры было легко понять — она неубиваемая. Забагованная. А еще невозможно невыносимая женщина! И если Кору было не испепелить по правилам её игровой модели — то оставался лишь побег. А как Идия мог убежать от той, о которой имел столь малые крупицы знания? Убежать от ужасного моба можно лишь в случае полной осведомленности о мобовских игровых механиках и зоне мобовского поражения. Обмен репликами тогда, в библиотеке, хотя и оказался провальным, но в теории, был бы… хорошим решением. Но все провалилось. Просто прекрасно. Конечно, в таком случае у Шрауда воспоминания о той встречи вызывали чёртову панику! Он был так близок к победному забору всех экспериментальных сведений о Коре из её же уст! А потом… потом он снова оказался лохом, ничтожеством, червём, нубом и свихнувшимся отаку. Скрипя локтями о мятый матрац, Идия задыхался потоком ругательств, сочившемуся между его зубов. Ебучая Кора была такой социоблядью — тошнило. Тошнило. Они так мило смотрелись с Буччи, даже можно было начать харкать розовыми соплями. Её улыбка была мягкой и немного уставшей, когда Кора смотрела с интересом на этого нищего уродца. Хотя, почему уродца? В отличие от Идии, Буччи, хоть и был таким же худым, но оказывался по внешним параметрам вполне красивым на смазливое лицо — голубые глаза, светлые волосы, почти кошачьи ушки. Безусловно, такой красавчик понравился Коре. В отличие… в отличие от других! Какие вообще могли быть шансы, даже мизерные, что очки приязни Коры к Буччи были уловкой? Ложным ходом, чтобы отвадить эту общипанную гиену от себя? Вернувшись тогда после проваленной миссии в библиотеке, истерящий Идия еще мог несмело предположить, что Кора просто пыталась быть «вежливой» и «приветливой» с навязчивым подкатером-гиеной. Но сие измышление было реально только в голове Шрауда. Ведь истекли почти двое суток, а за всё это время… они так и не увиделись. А КОРА, МЕЖДУ ПРОЧИМ, ВЫРАЗИЛА НАМЕРЕНЬЕ УВИДЕТЬ ЕГО ЕЩЕ РАЗ В ИХ ПЕРВУЮ ВСТРЕЧУ! Легко понять, с кем она проводила всё то время, пока Идия пытался снести из своего черепа её вредоносные ПО. Вот и получается несложная задача, где дано — неоспоримый факт вирусного поражения клеток мозга Шрауда воспоминаниями; Кора, что смеялась громко и обещала личную встречу (на которой Идия бы и собрал требуемую инфу!); и чужая экстравертная шлюшесть, которая стирала из диска памяти Коры любые обязательства; Следует добавить к искомому решению фактор наличия нищеброда-Буччи, который пялился бесстыдно на чужую задницу, и решение окажется единственным – нечестно. Все шансы Шрауда на успех по ликвидации бага и возможному поиску информации о баге горели ржавым пламенем — прямо, как его волосы сейчас. Путанные, как нити людских судеб, мысли завязывались в тугие узлы одна с другой, и Идию швыряло от дня их встречи, до воспоминаний о беседе о музыке; от сегодняшнего паршивого дня, до тех ухмылок, какими Кора и Буччи обменивались в библиотеке; Было дурно, живот крутило. У Идии горели все возможные схемы действий — чистейшая безысходность. Некая мифологическая логика — и та вроде как опровергалась: Идия предполагал, что если, он не смог тогда приблизиться (чисто в исследовательских целях) к Коре из-за наличия инородного (сраного) субъекта у стойки выдачи книг, то его чистейшая интенция к сближению (чисто прагматическому) перейдет в чужую душу и уже Кора найдет его где-то… где-то среди дорог. Но, блять, полагаться на пра-логическое мышление было последней стадией шизы, на которую Идия Шрауд согласился только из-за отсутствия иных возможных вариаций плана действия. Действовать ведь было необходимо — нужно было что-то сделать с этими странными наваждениями, которые порой впивались ржавыми иглами в глаза. Сделать что-то с гипнотической интоксикацией, когда вдруг вспоминаешь, как она улыбалась или как сгибала руки. Что-то делать с тем, что она была некрасива, но запоминалась лучше любой миленькой айдолу. Но, чтобы делать — нужна аналитика поведения врага. А «враг» теперь упоительно ебется с Рагги Буччи, совсем забыв о том, что когда-то они встречались и она сказал «до встречи». Кора, по-любому, уже не могла и вспомнить имя того, кто излил ей часть своей блеклой псюхе. Нечестно.