Тут было не так уж плохо.
Во всяком случае, не так уж сильно интерьер отличая от старых апартаментов Коры. Разве, что, клопов в старой квартире было немногим меньше. Тараканов тоже.
И тонкие стекляшки грязных окон были скорее целы, нежели раскрошены неумолимым временем и хладными ветрами.
Еще в старом прибежище её потасканной души пол скрипел не столь мерзко и глухо.
Гостиная была без синеватой гнили, на стенах было меньше чернеющей плесени, а обшивка софы не пахла сладкими личинками.
С другой стороны, какой роскошный тут был камин! Сбитый и сколотый, но сохраняющий былую красоту плавных гранитных барельефов.
Седеющая паутина разверзалась в его каменной пасти заместо трескучего огня, но так было даже антуражней — ощущение теплой заброшенности, покинутости,
тишины.
Величественный в своей дряхлости и когда-то баснословно дорогой, камин явно стоил остальных
незначительных неудобств, к примеру мокрой грязи и трупов улиток.
На его широкой тисовой полке оказалось
очень удобно хранить чайный набор —
просто прелесть. Было куда помпезно поставить коробку дрянных чайных пакетиков травяного чая, отсыревшую упаковку сахара и марлевую вязку кренделей (
видимо, остатков из преподавательской столовой).
Коре было сыро.
Полумертвый одноногий торшер обливал затхло-желтым светом первый этаж «Ветхого общежития». Капал по древесному полу и по обглоданным жуками стенам слабым, но гротескным светом.
Мрак пах застоем и безмолвием.
Скрипел пол, стены гудели от царапающего ветра.
Одни словом, Коре было почти, как «дома».
Удручал лишь факт того, что узкий душ и прелая ванная комната работали
окончательно неисправно.
Сначала Кору окатило сальным, желтым кипятком, потом терпкой крошащейся ржавчиной, потом снова кипятком, уже менее мутным, но с душным прелым ароматом.
После двадцати минут работы, краны начали наконец-то отрыгивать
немного чистую воду.
Но в целом — терпимо.
После омовения тела и лохматой головы, оставалось завершить вечер только одним — прогулкой по просторной «ветхой» гостиной, чья сырость и затхлость ласкали кожу холодом, даря Коре столь желанную всегда
прохладу.
Многострадальный спортивный бюстгальтер печально сох на спинке софы, составляя Коре невесёлую компанию на накатывающую быстро ночь. Как и шорты. И футболка размера на четыре больше. Вещи покоились покорно на стульях и софе: выстиранные хозяйственным мылом, измятые и униженные.
Стирать вещи
часто — не стиль жизни Коры, но не хотелось уж
каждый день раздражать душку Трейна «неопрятной одеждой», как выразился Профессор.
Тем более
неопрятная одежда, по его же словам, не могла быть еще и потому, что на каждой футболке или жакете красовался «фирменный» герб этой
милой школы, а это накладывало определенные обязательства по поддержанию униформы в подобие чистоты.
Чем засранцу Диру не понравились её личные спортивные бриджи и отмеченная пятнами бурого кофе бежевая блуза —
черт его поймет, и лишь черт.
Такой наряд,
возможно, не совсем
сочетается по стилю, но в чём Кора ходила по квартире, то с ней и оказалось
здесь: что выпало из шкафа — то и было на ней.
«Мисс Майли Тетч, кажется, тоже не всегда…
впечатляла правления музеев своим внешним видом,
кхем. Но
это — слишком. Вы обязаны носить униформу со знаками отличия моего…
нашего колледжа».
Сказано — сделано.
От учительских брюк и строгой пепельной рубашки Кора отказалась сразу же. Весьма чётко обозначив свою
неприязнь к деловой одежде, к
правильной и
строгой одежде.
Спортивная униформа из кладовки заброшенной лачуги, куда её закинули, — стала компромиссом. При обязательстве перестирывать каждые три дня отсыревшие вещи, пахнущие щепками и пылью, Дир согласился, чтобы его «библиотекарша за
такую зарплату» носила растянутые спортивные вещи.
На том и порешили.
Ленивым движением ладони, за думами о форме и директорах, Кора чуть расправила голубую футболку со смешным цербером на груди.
Отпивая глубокими, нещадными глотками отменную остывшую
гадость из чашки, и воображая, что это якобы
чай, Кора продолжила свое вечернее
безделье.
Из книжного зала ей пока разрешили выносить лишь по одной книге.
И выбранная ей «Антигона»
еще до посещения бессердечного к ней душа была прочитана, а точнее — перечитана в сотый из сотых раз.
Посему дел на ближайшую ночь решительно не было…
Вещественных, осязаемых дел.
Делая глоток за глотком, горечью опаляя себе язык, зубы и глотку, Кора неторопливо раздумывала над встречей, что
была. И над тем, что для такой ветренной дамы, как она, слишком долго сия встреча не выходила из головы.
Хотя, должна ли была? Хищный азарт проснулся незаметно, но верно.
Подобное стоило ждать от самой себя.
Интересно, он был совершеннолетний или…
Когда рама безмерно высокого окна скрипит, Кора понимает, что «кубок» её пуст. А рваный тюль вздымается от ветра и чернеющих хрустких звуков.
Смешно, но
тут же ведь должны обитать не только сороки в масках и летающие книги, да? Брауни и лютены,
видимо шли ей в добрый подарок под одинокую ночь.
Кора не пытается сокрыть себя среди ветхих комнат —
в ней осталось мало страха, после всех развлечений по квартирникам северного округа — её шаги тяжелые и широкие, не прячущиеся.
Подходя к многострадальному окну, она лишь болтает в чашке тканевый пакетик, который последними влажными слезами выкрашивает фарфоровое дно.
— Не лучшая идея после комендантского часа гулять за пределами своей уютной комнаты, — с сухой иронией тянет Кора, пальцами снимая дохлую моль с ткани тюля.
Ей была решительно отринута идея о лютенах и дипах
в стенах «благородного» колледжа. Оставалось лишь одно решение несложной загадки —
студент.
Голос отвечает ей запоздало, будто бы подбираю удачливые слова.
Где-то за окном изумрудные искры летают светлячками, а глаза…
должно быть, выгорают смарагдовым углем.
— Мне не интересно время «комендантского часа». Я
достаточно взрослый, дабы иметь
право проводить свое время
где и
когда сочту нужным.
Бархатный голос — низкий, неспешный тембр. Аристократически верный на всех интонациях. Ни единой ошибки, ни единого неловкого, неточного слова. Только поток насмешливых и по-юношески горделивых фраз.
Кору пробивает на сиплые усмешки.
— Достаточно взрослый, чтобы гулять, где вздумается, но при этом учишься в колледже,
малыш? — не менее надменный, но более резкий, голос Коры бьется об укутанные тюлем оконное стекло. Дыры в раме пропускают каждый её смешок.
Она слышит, он слышит.
Ч
удная беседа. Хоть какое-то развлечение перед некрепким сном.
Огни изумруда взвиваются чуть выше, и тут же ветер прибивает их к земле.
Задувает порыв и в гостиную, но Кора лишь поводит плечами.
Свежо.
— А ты весьма
храбра, если разговариваешь
со мной так, человеческое…
человеческая женщина, — пытаясь выдать в голосе ухмылку, мальчишка тоже скрипит смехом. Но, кажется, в его тоне теперь чуть меньше спеси. Он как-то странно назвал Кору «женщиной» — должно быть, просто никогда их до этого не видел.
— А ты весьма
труслив, если разговариваешь со мной из-за окна, — Кора быстро отвечает, почти перебивая на обрывке удивленного «женщина» несчастного студента, который решил стать её развлечением на вечер.
— Я… Как
ты смеешь говорить подобное, неужели
правда не знаешь кто я? — встревоженной птицей бьется чужой вопрос где-то за расколотым и дырявым окном. Изумрудные всполохи пляшут, как и улыбка Коры.
— Не знаю. Так, что давай познакомимся для разнообразия, — отдергивая резким движением тонкий и жесткий наощупь тюль, Кора подходит вплотную к раме, обнаруживая поразительно неровно выбитое стекло одного из квадратных сегментов. Хорошее объяснение столь сносной слышимости — а она уж думала, что их разговор переносят между ними двумя своим волшебством фейри.
— Зайдешь на чай, малыш? — указывая ленивым кивком на входную дверь подле окна, Кора продолжается улыбаться устало, но немного глумливо. — У меня даже есть сахар к чаю и желание общаться.
Однако, жест её отчего-то не вызывает ни отвращения, ни радости, ни согласия у незнакомца.
Что говорил ей мальчишка, что было в его губах? Кора не знала.
Различая,
не вполне ясно, не черты чужого лица, а лишь немалый рост… и странные черные силуэты над головой юноши, Коре оставались видны только его глаза.
Растерянные и испуганные. Такие чистые и печальные, в почему-то наивные, как у ребенка, что не мог вырасти.
Мальчик выглядел красивым,
статным.
У него были тонкие пальцы, сильные плечи.
Его благородно обвивала терном темнота и сноп разгоревшимся высоким костром изумрудных искр.
-
Я… Я не могу принять предложение, кхем. Мне… ужасно пора, до свидания, — теряя минутно всякую горделивую вздорность, голос мальчишки превращается в затихающий шепот.
За пару мгновений гаснут все зеленеющие огни.
Ароматная темнота и липкое безмолвие вновь наполняют двор ветхого общежития.
И ничего.
— Я настолько страшная? — Кора хмыкает с искренней саркастичной обидой, покачивая невпечатлено кружкой и бедрами.
Лишь когда она вновь дергает тюль, застилая окно дырявой тканью, приходит понимание всей трагичной комичности ситуации.
—
А, точно, — скрипит изнеможённо Кора протяжным вздохом, глядя на свои нагие ступни.
И нагие колени. Нагие бедра.
Нагое всё.
Дурная привычка — после душа не укутывать свое тело в одежды или хотя бы халат, а выхаживать голой по апартаментам.
Ну, или почти голой — в этот раз на ней были трусы, уже неплохо.
Стоит верить, что её не уволят с феерическим скандалом за подобные неприличные действа.
И стоит верить, что в следующий раз голой в окне её увидит не изумрудный юнец, а
Мистер.
***
небольшой разговор по душам между сыном и отцом
— Лилия, как ты полагаешь, если… я совершил по отношению к
женщине недостойный,
в этом смысле, поступок… обязан ли я на ней жениться?
— Ох, мой милый мальчик, разве ты сам не знаешь ответ?
— Я понимаю, что обязательства после
подобного рода поступков вполне ясны, особенно, для коронованных особ, но,
есть некие обстоятельства…
—
«Но» ты не хочешь брать её в жены, не так ли?
— … да.
Она меня пугает.
