Был ли он вообще дома?
Эта кожаные кресла отлично подходят для того чтобы провести на них ночь. Особенно если ты — идиот, который не хочет ехать домой, боясь бессонницы.
«Блядь, как же вкусно, — мычит Викмар. Его пальцы перемазаны соусом, — Куклов сегодня в ударе. Ты должен попробовать. Имею в виду, ты это часто ешь, но ты… ты понял, о чем я» *** Причудливое и грузное, строение полицейского участка отбрасывает на парковку тень в виде огромной божьей коровки. Внутри прохладно по-весеннему: гул офисных помещений со стеклянными перегородками аккомпанирует треску фабричных кондиционеров под потолком. Пахнет сухим деревом, каменным полом, мокрым после дезинфекции, и черным кофе. Ты достаешь из кармана свое удостоверение. Охранник — парень лет двадцати, сержант на дежурстве, смотрит сначала на тебя, потом в журнал с записями. Ты прочищаешь горло и представляешься: «Дюбуа» Парень за стеклом чешет затылок. Тебе приходится наклоняться, чтобы смотреть на него сквозь зарешеченное приемное окно. Должно быть, он чувствует запах перегара, который до сих пор от тебя исходит.Это гораздо хуже, чем запах перегара. Это запах пульпита и снятой с трупа одежды. У парнишки из-за тебя слезятся глаза.
«Лейтенант?» На секунду тебе ясно представляется, что тебя уволили. Ужас застилает тебе глаза, рука с удостоверением начинает дрожать. Ты чувствуешь, как вместе со страхом разгорается боль между ребрами: тело под твоей униформой взмокло, синтетическая сорочка прилипла к спине. «В чем дело?» Голос Викмара, грассирующий от раздражения, выводит тебя из ступора. Он жестом заставляет тебя отойти от окна и наклоняется к сержанту, звеня ключами от служебной мотокареты: «Это Гарриер Дюбуа. Лейтенант, блядь, дважды ефрейтор, а я его напарник– офицер-сателлит Жан Викмар.» Рыжий за стеклом листает журнал с рабочим графиком. «Запиши его. Возьми свою тетрадь. Ну же, блядь. Конспектируй за мной: сраная среда, –Викмар задирает рукав форменного пиджака до локтя и сверяет время на своих наручных часах с часами в холле, – Семь часов, пятьдесят шесть минут. На месте» Он хватает твою руку выше запястья и грубо прислоняет её к приемному окну; удостоверение в гладком пластике бьется о решетку. У него ледяные пальцы, и он сжимает их так, что у тебя сводит сухожилия. «Трезвый! –рявкает он, когда сержант за стеклом неразборчиво спрашивает что-то, — Я подтверждаю это. Вот моё хреново удостоверение…»Трезвый. Звучит как предупреждение.
Как будто это что-то необычное для тебя.
Должно быть, существует специальный протокол, чтобы иметь с тобой дела в таком состоянии.
На шум в холле оборачиваются приходящие на работу офицеры из сорок первого. Жан злобно косится на них и повторяет снова, громче: «ТРЕЗВЫЙ. Запиши это. Справка не нужна, если есть напарник…» «А кто из вас трезвый, Вик?» Один из пришедших на службу этим утром — лысый громила по имени Мак Торсон. Жар весеннего солнца заставил его надеть под полицейский пиджак сетчатую майку, делающую его похожим на танцовщика. Сцена, которая предстает перед его глазами, смешнее, чем его собственный внешний вид: Жан держит тебя за руку, как ребенка, злобно выкрикивая проклятия в приемное окно.Пытается пристроить тебя, больного и слабоумного, в детский сад на полный день.
«Ставлю на Дюбуа. Смотри, как его плющит — точно белая горячка!» — у его спутника нелепое каре до плеч и клетчатая рубашка, как у старухи. Он был бы похож на женщину, если бы не его рост — на голову выше Торсона. «Вик мне говорил, что ему нельзя алкоголь: он пьет успокоительные» «Что-то я не вижу, чтобы они работали!» – Маклейн вдруг заливается заразительным смехом, вместе с ним начинает смеяться и Торсон. Другие незнакомые тебе офицеры прячут лица, проходя через турникет. Парень за стойкой охраны расплывается в извиняющейся улыбке. Викмар выпускет из захвата твою онемевшую ладонь. Ты роняешь удостоверение на пол и наклоняешься, чтобы поднять его, но в глазах темнеет, а бедро снова пропитывается болью: едва стянувшиеся за ночь края раны расходятся. Ты сглатываешь и опираешься на руку, чтобы не упасть лицом вниз. На темно-синей ткани офицерской формы медленно проступает липкое пятно. Жан нервно переминается с ноги на ногу рядом с тобой; его ботинки в пыли, с отпечатками от торцов педалей в мотокарете. Ты чувствуешь чужие взгляды на своей спине.«Опять пришел на службу пьяный, – думают они. — Снова этот Дюбуа со своей нянькой. Так сильно пьян, что на ногах не держится»
Ты ещё и вспотел: запах твоего тела невозможно игнорировать. Они бы и рады не смотреть на тебя, но ты очень странно пахнешь.
Интересно, кто из них придет на твои похороны?
«Вставай, засранец, — шепчет Жан и протягивает тебе руку, — У меня есть друамин» *** Две — слишком мало для человека твоего веса, три — уже слишком для коктейля из препаратов, которые ты принимаешь. Жан достает последнюю капсулу из блистера, вскрывает её перочинным ножом над папкой с аббревиатурой РГМ и делит блестящий порошок с лиловым отливом на две равные части, как дорожку кокаина. Ты облизываешь пальцы, чтобы порошок лучше прилип, и обваливаешь их в мелких друаминовых кристаллах. «Да, я знаю, как это выглядит», — мрачно замечает Жан, наблюдая, как ты втираешь обезболивающее в слизистую рта. Порошок горький и жжет нёбо. Ты ощупываешь свой рот солеными мозолистыми пальцами, кажется, впервые с тех пор, как тебе отшибло память: у тебя нет двух зубов в верхнем ряду — по одному с каждой стороны. Язык ощущается толстым и склизким: он как будто занимает всё свободное пространство у тебя во рту. Это висцеральное ощущение порождает неприятные ассоциации.О да, мы уже видели это раньше. Дай-ка подумать…
Он вылезет наружу — будет смешно торчать у тебя из пасти, как нос у клоуна в цирке.
Викмар озирается — на парковке ни души — берет папку двумя руками и быстро слизывает остатки порошка. Часть остается у него на бороде и кончике носа; он вытирает лицо рукавом куртки и морщится от горечи во рту.А он проворный малый. Не в первый раз глушит душевную боль обезболивающим.
Обезболивающие… обезболивающие хороши, но есть вещи куда веселее. Как насчет спидов? Смешать — и можно будет снова бегать в поисках нарушителей.
Жан закуривает и откидывается на сиденье. Он протягивает тебе открытую пачку.Хорошее дополнение. Ему ведь тоже хочется расслабиться, но он даже не представляет, что такое расслабиться по-настоящему.
Ты следуешь его примеру и вставляешь сигарету в рот; тонкий бумажный фильтр прилипает к губам. Щелчок зажигалки– как звук режущих кромок болтореза на цепи– Жан помогает тебе прикурить. Ты медленно затягиваешься; никотин в облаке дыма в твоих легких быстро всасывается в кровь. Никотиновый приход: волна удовольствия — россыпь мурашек, нарастающие с каждым вдохом тепло и трепет — эффект коктейля веществ у тебя в крови, и вместе с этим — признак пробуждающейся сильнейшей зависимости, которую ты не помнишь. Твои внутренности становятся легкими, а плечи расслабляются сами собой. Боль между ребрами растворяется как сладкая патока. Сердце заходится в бодром ритме, с каждым его ударом пульсация в бедре ослабевает, превращаясь в легкую эйфорию в груди. Голос в голове накладывается на эти ощущения, как слова на музыку:Мы знаем одно место. Ты там свой. Мы можем поехать туда прямо сейчас. Скажи ему.
Викмар докуривает свою сигарету. Он задумчиво смотрит на тебя, потрепанный и усталый в девять утра в среду, и чешет нос тыльной стороной руки: «Знаешь, что бы ты сейчас сказал? "Поедем в одно место" — вот что бы ты сказал. Что у тебя есть приятели, которые уважают копов. И что они могут поделиться с тобой важной информацией по нашему делу» Жан горько улыбается, не способный передать тебе всю иронию: «Знай, я бы, блядь… я бы туда никогда не поехал» Он несколько раз небрежно облизывается — друамин всё ещё жжет язык, вытирает рот ладонью и заводит двигатель. *** Нехватка кадров и мотокарет, финансирование–жалкие заплатки на протекающей крыше старой шелковой фабрики. Переработки, изнуряющая бумажная работа, насилие среди офицерского состава, кровавые разборки с мафией и убийства каждый месяц — РГМ недоукомплектована, больна и отравлена изнутри. Огромная трещина проходит сквозь подвальные помещения 41-го участка до самых верхних этажей: от дверей в офис капитана Прайса до мусорного ведра с конечностями в морге. От кафетерия с паршивой едой, до крыши, на которой молодые сержанты тайком принимают прептид. Единственная причина, по которой вы все ещё в строю — сила инерции, которая скрепляет части участка между собой, как канцелярская резинка, в то время как Элизиум с огромной скоростью несется в раскинутые объятья Серости и неминуемой ядерной войны. «Принято», – говорит Жан в микрофон рации. Он отправляет окурок в открытое окно, сжимает рычаги в руках и кривит лицо — гримаса раздражения и усталости, — «Ужин отменяется. Мне даже интересно посмотреть, во что они, блядь, вляпались» Старая карета с ржавым кузовом и двумя рядами кожаных сидений подпрыгивает на мостовой и приземляется со скрипом на разбитый асфальт. Твои внутренности подпрыгивают и возвращаются на свои места — в голове возникает отвратительное воспоминание о летящей через канал вашей мотокарете, рычаги которой ты сжимаешь в руках, онемевших от смертельного опьянения.Ты приложил немало усилий, чтобы усложнить жизнь коллег.
Викмар ругается сквозь зубы и с опаской смотрит на дорогу, но не снижает скорости; зажигающиеся фонари на шоссе указывают путь в жилые районы на стыке участков. Туда, где требуется подкрепление. Туда, где всё вышло из-под контроля. «Я утопил её», — чувство вины пронизывает твои легкие. «Да, блядь, ты это сделал», — Жан ловко маневрирует в потоке грузовиков, забитых товарами ФАЛН. «Но мы едем…» «Боги спустились на землю и пожертвовали нашему участку три новеньких Купри, засранец» «Но…» «Никто не станет отдавать три новенькие Купри отделу-кровавых-убийств, который превратит их в дуршлаг первый же день, — Жан в сердцах бьет по приборной панели ладонью, табло с индикаторами выпускает из себя тоскливое облако пыли. — Нам выдали эту. Мы мыли её шесть часов, Гарри. Я и Джудит»Засохшие мозги на лобовом стекле и огромный отпечаток от разлагающегося тела на кожаной обивке. Помнишь Уиллсона? Забудь.
Ты сглатываешь: «Кто подарил их участку?» «Сама Джойс Мессье. Уайлд Пайнз, если ты забыл» Вы проезжаете заброшенный парк и ряд сгоревших домов без крыш. Ужасающий паззл собирается в твоей голове: восемь трупов — наемники из Кренеля, парни Харди и юристка, которая едва успела закончить учебу. Профсоюз разгромлен. Стачка окончена. Уайлд Пайнз теперь может взять Клэров за яйца на своих условиях.И даже избавляться от наемников не пришлось.
Ты убийца.
Услуга, которую РГМ в твоем лице оказала руководству Уайлд Пайнз, легко измеряется парой новеньких быстрых мотокарет, но урон от последствий того, что ты натворил, измерить будет невозможно.Грядет война, Гарриер Дюбуа. Тебя запишут в ряды героев ультралиберальной революции.
Сироты из семей докеров будут плевать на твою могилу.
Хищное, улыбающееся белоснежными керамическими зубами лицо Джойс Мессье предстает перед твоими глазами. Твои руки дрожат. «Это взятка?» «Что ты, блядь, такое несёшь? Это просто очередное пожертвование, подачка… Благотворительность. Прайс не берет взяток», — Викмар сводит брови и кидает взгляд на разбитую обочину под мостом, прикидывая, где лучше свернуть в жилой квартал. Мокрые после дождя перила общественных балконов вдалеке подсвечиваются синим. Пахнет гарью и, что ещё хуже, — пороховым дымом. Он повторяет еще раз, тише, как будто пытаясь убедить себя: «Прайс не берет взяток» *** Жан глушит двигатель и спрыгивает с порога мотокареты на землю — ловко и тихо. Он подает тебе руку: ты видишь его напряженное лицо — он нетерпеливо ждет, когда ты спустишься. Из переулка, заросшего кустарником, доносятся голоса — женский крик и переговоры полицейских по рации. Викмар тянется к пачке сигарет в нагрудном кармане, но трясет головой и зарывается ладонью под куртку. Он достает свой пистолет и нервно вертит его в руках, проверяя патроны. У тебя нет пистолета. У тебя нет пистолета. Со стороны жилого комплекса — многоквартирный дом на три десятка жильцов — раздается выстрел. Тебе перехватывает дыхание: в последний раз ты слышал этот звук, когда……ЗАСТРЕЛИЛИ лейтенанта Кицураги.
Кровь пульсирует в висках. Его ранили, но он не умер. Ты слышал разговоры в участке.Ты знаешь, что он выжил. Может быть, стал инвалидом.
Но что, если это ложь? Они обманули тебя, чтобы ты окончательно не свихнулся.
«Блядь», — тихо говорит Жан. Он не выглядит напуганным, но его слегка шатает, когда вы поднимаетесь вверх по лестнице, ведущей во двор. Ты сглатываешь, горло саднит. Дурное предчувствие заставляет тебя замедлить шаг, чтобы осмотреться. Тупик в удаленных от шоссе жилых кварталах встречает вас немым светом полицейской сирены. Многоквартирный дом — шесть этажей апартаментов старой застройки на западе от залива. Давно за полночь, но в окнах горит свет. Двор на отшибе: мощеная камнем площадка вдоль балконов, под ними – патрульная синяя мотокарета с распахнутыми дверями. Заброшенная клумба, усыпанная битым бутылочным стеклом и открытый контейнер для мусора у забора, источающий запах гниющих отходов. Натриевый фонарь освещает карету и несколько человеческих фигур около неё, как на сцене в театре. Вас встречает лейтенант из 57-го. Высокий и бледный, он спешно подает тебе свою руку в приветствии, но ты не слышишь его имени: на твоей ладони остается кровавый отпечаток. Его напарник сидит на водительском месте, прижимая локоть к груди. Разорванная униформа и багрово-красный рукав рубашки, закатанный выше локтя — пуля задела его предплечье по касательной. Лейтенант склоняется над ним и давит руками на рану, чтобы остановить кровь.Крови много, но это не смертельное ранение.
У двери мотокареты стоит женщина — тебя окатывает холодом — маленькая блондинка в домашнем халате. Её плечи содрогаются от всхлипов, она прячет своё лицо в ладонях. Звуки её рыданий отскакивают от приоткрытых окон любопытных соседей и разносятся эхом по округе.Она громко плачет. Ей никогда ещё не было так страшно.
Холод в твоем теле превращается в тревогу и странную – отдающуюся болью в груди — тоску. Тебе требуется огромное усилие, чтобы держать себя на самом краю этого чувства, рискуя провалиться в него с головой. Голос внутри твоего черепа заглушает нежные всхлипы и шум моря.Ты можешь утешить её. Пообещай ей, что никогда больше не поднимешь на неё руку. Бросишь пить. Тебя повысят. Вы сможете оплатить счета за свет.
У неё мягкие волосы, светлые, как колоски пшеницы. Её макушка едва доходит тебе до плеча. Она такая маленькая, что ты мог бы поднять её одной рукой. Она плачет, и её тело изгибается в такт всхлипам. Округлые плечи. Узкая талия, переходящая в нежные бедра. Маленькие теплые ладони.
Ты чудовище.
Выстрел — ещё один, совсем рядом, возвращает тебя в реальность. Пуля отскакивает от асфальта и теряется в траве. «Откуда? Где? –рявкает Жан. В его глазах страх, и гнев, граничащий со звериным. — Какого…»Он думает о том, же, о чем и ты: верх глупости стоять под окнами, из которых стреляют.
Еще тупее с их стороны — не предупредить об этом заранее.
Вы как мишени в тире– выбирай любую.
«У него револьвер… и там ребенок», –задыхается раненый патрульный, женщина рядом с ним заходится в плаче. «Идиоты», — цедит Викмар сквозь зубы, задрав голову. «Мы пробовали зайти туда, — говорит лейтенант. У него совсем молодое лицо, искаженное ужасом. Кровь напарника въелась в его пальцы, — Но не вышло. Он стреляет через дверь» «И что ему нужно?» «Ему больше ничего не нужно», — всхлипывает женщина. — «Он сумасшедший, он…» Утопленный в слезах в её мягких ладонях, её голос теряется в шуме прибоя. Она убирает ненадолго руки от лица, и ты вдруг видишь её стеклянные глаза и расширенные зрачки. Мертвенно-бледная кожа; шея и плечи покрыты язвами. Синяки на локтевых сгибах. Странный, смутно знакомый, синтетический запах. Жан тоже это видит. Твои внутренности сворачиваются в узел. Ребенок. *** Вы поднимаетесь по внешней пожарной лестнице, связывающий этажи со стороны улицы. Каждая ступенька отзывается болью в твоем бедре. «Ты мог остаться внизу», — говорит Жан, видя твои мучения. Он как будто всерьез думает, что ты оставишь его без напарника. Адреналин в крови разгоняет сердце и обостряет чувства, заставляя тебя забыть о боли. Ты поплатишься за это позже, когда он ослабит действие анальгетиков, но пока ты можешь идти, быстро и тихо, перешагивая ржавые металлические ступеньки: «Я в порядке» Впереди ещё два лестничных пролета. Из приоткрытых окон, выходящих на общественный балкон, доносятся запахи домашней еды и звуки ночной радиопередачи.Горячая вода из бойлера, мягкая постель. Уют и тепло дома.
Руки, обнимающие тебя во сне.
Сизый дым, просачивающийся через приоткрытую створку и мерцающий в темноте огонек сигареты — кто-то курит, стоя у окна. Ты чувствуешь любопытные взгляды на своей спине. Здесь редко можно встретить полицейских. «Я разберусь с этим» «Ты убьешь его?»Офицер-сателлит Жан Викмар не из тех, кто разряжает обойму в преступников.
«Это очередные наркоманы. Здесь, на побережье, притонов, как грязи… Да он ничего не соображает, скорее всего. Он угашенный», — Жан снова достает пистолет и задумчиво полирует его дуло о карманы на бронежилете. На тебе точно такой же — композитные пластины и ватин — тяжелый и громоздкий. Он давит на твои плечи.Как крепкие объятья.
Как свинцовый фартук в кабинете рентгенолога.
«Видел глаза его подружки? Нужно просто зайти и забрать ребенка. Отвезем его в участок, там разберутся. Я всё ещё хочу поспать сегодня», — добавляет Жан, потирая глаза. «У меня плохие предчувствия», — говоришь ты. «Портовые копы трусы, и всегда ими были» «Он стрелял через дверь» «Вот именно. Какой идиот это будет делать? Только если запугать его. Всё могло быть иначе, не начни они это дерьмо с задержанием, — Викмар переходит на шепот, когда вы поднимаетесь наверх, — Мы бы сделали это лучше»Не каждый день наркоманы стреляют по копам через дверь. Не у всех наркоманов есть оружие и патроны. Офицер РГМ с опытом как у него не может не чувствовать опасности.
Он может убить и тебя, и Жана. У тебя даже нет пистолета.
Ещё один МЕРТВЫЙ напарник в твою коллекцию.
Третий этаж: ржавые перила на балконе, хлипкие на вид, и ряд цветочных горшков с сухостоем. Окурки от множества сигарет воткнуты в землю, как в пепельницу. С балкона открывается вид на двор, и сверху он выглядит ещё хуже. Ржавый от морского воздуха фонарь освещает патрульную мотокарету с номером 57 на кузове. Лейтенант из 57-го участка приводит в чувство напарника на водительском месте: он без сознания. Женщина сидит на земле, её растрёпанная белокурая голова отсюда выглядит как вспышка света. Желудок сводит, когда ты замечаешь дорожку из капель свежей крови на бетоне: от пожарной лестницы до двери квартиры под номером 12. «Здесь», — говоришь ты одними губами, — «Дай мне время» Жан останавливается, его поза выражает сомнения. Но, не смотря ни на что, ты всё ещё выше его по званию.И ты можешь видеть то, чего он никогда не увидит.
Смерив тебя взглядом, он коротко кивает и занимает позицию позади, держа в руках пистолет. Холодный ночной ветер завывает между домами, разбиваясь о ржавые перила пожарной лестницы. Вторая дверь от входа, судя по планировке — двухкомнатные апартаменты. Круглая дверная ручка и сквозные отверстия в тонком деревянном полотне — зияющие темнотой дыры от пуль. Два отверстия — два выстрела. Траектория их полета проступает у тебя в голове и наслаивается на реальный мир, как аппликация из цветной пленки.Первая пуля — прямо под дверной ручкой, настигла руку офицера, когда тот пытался открыть дверь. Вы слышали выстрел до того, как зайти во двор.
Правая рука — сквозное ранение, раздробленная локтевая кость.
Вторая пуля — та, что отскочила от асфальта позади тебя — в средней трети двери.
Такой след останется, если стрелять с пола.
Ты пытаешься заглянуть в окно справа от двери. В прихожей не горит свет, тюльна окне прижат к стеклу вещами: упавший на окно шкаф застыл, уткнувшись открытыми створками в стекло. Кажется, что вся квартира изнутри завалена хламом. Ты прижимаешься к стене рядом с дверью слева от неё, осторожно, чтобы не наделать шума– и быстро обхватываешь дверную ручку. «Что ты делаешь?» — шепчет Жан, его глаза округляются в ужасе . Немедленно раздается третий выстрел: он пробивает дверь рядом с твоей ладонью. Латунная ручка в твоих пальцах сотрясается вместе с полотном, обитым тканью. Она издает два мягких щелчка, когда ты проворачиваешь её в руке. Теперь ты знаешь наверняка: дверь открыта. Позолоченная цифра 2 с таблички на двери падает на пол. В квартире раздается детский плач. Жан вздрагивает, но ты жестом заставляешь его оставаться на месте.Если бы ты стоял у двери, ты был бы уже МЕРТВ.
В этом и смысл.
Очередное отверстие в средней трети. Он все еще на полу, в прихожей. Открой дверь — и он будет там с ребенком, как на ладони.
Он не перезаряжается. Но он кричит из-за двери: «СВИНЬИ» Ребенок за дверью хнычет, как если бы ему зажимали рот рукой. «ЗАХОДИ, ЛЕГАВЫЙ, — у преступника сиплый голос, и его язык заплетается, – ОТБЕРИ У МЕНЯ ВСЁ». Жан вытирает пот со лба рукавом. «Мы не из полиции, — громко говорит он, держа наготове пистолет, –мы из… опеки. Покажи нам ребенка. Нам нужно знать, что с ним всё в порядке. Выведи его к нам — и мы уйдем, обещаю» «У МЕНЯ ЕСТЬ ДВА ПАТРОНА. ДЛЯ ТЕБЯ, И ДЛЯ МЕНЯ» Жилой район, давно привыкший к выстрелам и крикам, обратился в слух. Ты слышишь скрип половиц и мягкий шум позади себя: кто-то в квартире под номером 11 прижал ухо к двери. Это даже лучше, чем ночная передача по радио. «Мы говорили с твоей женой», — ты тоже повышаешь голос, чтобы человек с оружием слышал тебя. Твои руки дрожат, и они мокрые от пота.У тебя нет пистолета. С каждым словом тебе становится всёсложнее говорить: «Она волнуется за ребенка»Она даже не сказала его имени.
Никто не волнуется за ребенка.
«ШЛЮХА ВРЕТ ТЕБЕ, ЛЕГАВЫЙ. ЗАХОДИ, Я ОБЪЯСНЮ ПОЛУЧШЕ.– ты слышишь, как он скалится. –НЕ ХОЧУ КРИЧАТЬ, ЗДЕСЬ СЛИШКОМ МНОГО УШЕЙ» Ты закрываешь глаза. Перед тобой — темная прихожая: лампа под потолком не горит — в квартире нет электричества. Шкафы и антресоли выплюнули свое содержимое на ковер. Открытый чемодан, занятый наполовину — попытка собрать вещи. Разбитая посуда. Следы борьбы на кухне. Пустые бутылки в раковине. Разбитое зеркало в ванной. На створке душевой кабины — размытые отпечатки ладоней в крови. Кровь давно запеклась и въелась в пластик.Слишком много ушей, правда?
Что подумают про тебя на службе?
Дай ей уйти. Она не сможет жить с тобой. После того, что случилось.
Еще один выстрел — наугад, пуля снова пробивает дверь и попадает в металлический цветок на перилах балкона, он разрывается на части на твоих глазах, будто сделанный из желе, и застывает вокруг пулевого отверстия.Нормальные копы начали бы переговоры.
Нормальные копы вызвали бы подкрепление.
Вы и есть подкрепление.
Убийцы из Джемрока — ты один из них, не сомневайся — достанут пушки и прикончат всех, кто хоть немного похож на преступника.
«Что тебе нужно?» — Жан осматривает зияющие отверстия в дереве, пытаясь найти решение. — «Мы можем договориться» «Я НЕ БУДУ ГОВОРИТЬ С ТОБОЙ ЧЕРЕЗ ДВЕРЬ, МУСОР» «Ты стреляешь через дверь. Ты думаешь, я зайду к тебе?»Офицер-сателлит Жан Викмар хорош в поисках улик и свидетелей. Он не испытывает отвращения, когда имеет дело с мертвыми. Живые — его проблема. Ты решал эту проблему раньше.
«ИДИ СЮДА, ИЛИ Я УБЬЮ ЕЁ» Страх разливается под твоей диафрагмой и ползет вверх, к глотке. Ты слышишь рыдания матери внизу, и хныканье ребенка за дверью. Это маленькая девочка. «Что нам, блядь, делать?»— ты не слышишь голоса напарника, но ты можешь читать по его губам. «Отдай мне пистолет» Жан свирепо смотрит на тебя.Никогда. Старые времена прошли. Если что-то пойдет не так, он себе этого не простит.
Он хорошо понимает, что ему сейчас придется сделать.
«Придется зайти туда, –беззвучно говоришь ты. — Он на полу. С ним ребенок. Два метра от выхода. Может, три. И там темно» Жан сглатывает и кивает. Бледный, как смерть, он держит оружие двумя руками. Ты складываешь ладони, как если бы у тебя был твой пистолет, и показываешь ему на двери точку, едва касаясь её кончиками пальцев. Вы меняетесь местами. Жан занимает позицию. Это не то, чем вы должны заниматься. Не то, чем вы занимались раньше. Есть причина, по которой спецотдел «С» начал расследовать убийства — уже свершившиеся, вместо того чтобы наблюдать, как они происходят. «Я открою дверь» Один патрон до перезарядки у человека за дверью. Три заряда в Виллье уВикмара. Ты снова тянешь руку к дверной ручке. Дверь ударяется о стену внутри квартиры. Узкий коридор тонет в свете от фонаря прямо перед балконом. Он слепит человека внутри и дарит драгоценную секунду, чтобы прицелиться снаружи. Ты слышишь один выстрел — он громкий, совсем рядом с тобой, но он перекрывает собой второй — выстрел в коридоре. «Нет, нет», — Жан отступает на шаг и прикладывает руку к лицу. Он не ранен. Но где же тогда… — «Нет» Труп с простреленной головой мягко откидывается на ковер — хороший выстрел. Под ним медленно растекается лужа крови. Рука отпускает револьвер; он падает на пол рядом с маленьким телом, дергающимся в предсмертных конвульсиях. Ребенок. *** Пронзительный женский крик. Шаги по пожарной лестнице и полицейские сирены. Два хрустящих полиэтиленовых мешка на креслах в мотокарете. Слепящая лампа в офисе Прайса. Викмар роняет ручку на пол и наклоняется под стол, чтобы поднять её. Его бледное лицо искажается гримасой боли. Его руки дрожат, когда он подписывает бумаги.Там описано, как ты приказал ему стрелять.
Там написано, что тебя уволили.
Ложь, ложь. Послушай: это всего лишь бумажка. Рапорт, отчет. Обычное дело для РГМ.
Обычное дело — пара убийств на ужин. У тебя наберется с десяток таких, убийца, некоторые из убитых тобой даже родиться не успели.
*** Жан с трудом прикуривает и медленно затягивается. «Прайс сказал ехать домой» Асфальт на парковке перед участком блестит от дождя. Кроваво-красные разводы мазута затекают в трещины и пачкают разметку. Пахнет морем, порохом на твоей мокрой одежде и начинающейся весной: озон и терпкий запах клейких почек на деревьях в парке. «Я не смогу тебя отвезти, Гарри», — говорит Жан. Его голос хрипнет, он шумно сглатывает и тушит сигарету об асфальт. Ты видишь его удаляющуюся долговязую фигуру: сгорбленные плечи, бледную шею, придушенную высоким воротником сорочки, и мятые полы форменного плаща из нейлона. В его кармане звенят ключи от служебной мотокареты. Он уходит с парковки и поворачивает в сторону шоссе, скрываясь в темноте. Ты закрываешь глаза.