Запарные

У Домны в ушах морозит, в висках – пульсирует, а пот, льющийся всё ещё ручьями, мешал разлепить глаза, отчего подступала некая паника и дышать становилось всё тяжелее и тяжелее. — А... — срывается столь хриплое и неразборчивое у неё, она тянет к лицу налившиеся свинцом руки и трёт, стирает тревожный сон с себя, уже не помня, что это за сон. — Ивонет?! — слышит Домна где-то некий вскрик и тихо вздыхает, переворачиваясь, щуря глаза и оглядывая всё болезненным взглядом. Она была в тёмной комнате, своей, вокруг из людей не было никого, кроме девушки-горничной, что сидела рядом и уже судорожно что-то делала. Слышится журчание воды и по щеке скользит мягкая, чуть шершавая прохлада. Её вытирали – догадывается Домна, расслабляясь и возвращаясь на подушку, рассеянным взглядом смотря на дверь. Происходило что-то. Что-то странное. Она всё ещё чувствовала рвоту на языке и помнила с трудом, как вставала в прошлый раз, ибо каждый раз воспоминания соскальзывали на то, как она и Крепус сидели и прохлаждались в холле, а после расходились, а до этого – о чём-то говорили ещё на улице. И всё это хотелось вспоминать, в отличии от того, что в итоге происходило сейчас. Горничная, мягко погладив по предплечью её, приковала к себе внимание, после чего попыталась помочь встать и Домна лишь повиновалась, плохо понимая, что ей надо делать, что от неё хотят и как будет лучше для неё же. Приняв полусидячую позу, она замечает бутылёк с, видимо, лекарством и то, что горничная отсчитывает капли в ложку. Слышится тихий стук о тумбочку и Домна лишь надеется, что это поможет, пока ей протягивают лекарство. Девушка аккуратно – насколько вообще могла она быть аккуратной с подрагивающими конечностями – перехватывает протянутую руку с ложкой и хватает ртом лекарство. Её почти выворачивает наизнанку, но ей протягивают стакан с водой и она сглатывает, перехватывает ещё и стакан, после чего судорожно начинает запивать эту гадость. Нестерпимо хотелось проблеваться ещё разок, чтобы наверняка и чтобы не было этого всего. Дверь открывается и в комнату входит мужчина, за ним – ещё один, но уже с чемоданчиком. Горничная тут же отбирает стакан, ставит его на тумбу и кивает, в приветствии. Мужчина, который хозяин этого всего, подходит ближе и встревоженно уточняет: — Как она? — Проснулась, с неё пот градом был, сейчас дала ей то лекарство, что Вы сказали дать... Мужчина кивает и мягко стучит ей по руке, намекая отойти, на что горничная тут же отступает к двери с пустой ложкой в руках, ожидая. Домна беспомощно уставилась перед собой, ожидая и не зная, что ей делать дальше. Мужчина с чемоданчиком – кажется, он был врачом, или монахом, или вроде того? – сел на стул рядом, открывая его и смотря прямо на Домну, на что та всё также тревожно реагировала, но показывать это или как-либо пытаться спрятаться не хотелось. Ощущалось огромное бессилие и она просто не могла. Не хотела? Не желала. Мужчины, коротко переговаривающиеся, были более спокойны, чем когда вошли. — Скорее всего они подхватили эту заразу вместе, вот там, где описали ваши служанки, — махнул рукой мужчина, на что хозяин дома нахмурился и кивнул, принимая к сведению. — Им может помочь совсем немного этого, — мужчина выписал что-то на листочек, после чего мельком взглянул на Домну и протянул листочек хозяину. Немного помявшись, он же достал из чемоданчика всё нужное и закрыл его. — Вот эти вот, — он указывает на какую-то банку, — использовать всем троим каждый день обязательно. По десять капель. Днём и вечером. Должно хватить вам на неделю, после я снова прихожу и проверяю, что с ними. Если им становится хуже – зовёте. Мужчина, немного посидев, кивнул и, взяв чемоданчик, встал, выходя из комнаты и оставляя домочадцев наедине. — Кэйт, — тихо обращается к горничной Окказус, не двигаясь с места и смотря на ту банку странным взглядом, да держа листок с рецептом, — распорядись, чтобы в особняк никто из посторонних не входил, а также предупреди прислугу, чтобы держались от комнат заболевших подальше. И позови сюда Ивонет, чтобы она тебя подменила. Также передай Джону, чтобы он написал в собор, что занятия для мелкой временно прерываются и мой отчёт задерживается. Свободна. Горничная поклонилась и прошмыгнула наружу, тихо закрывая за собой дверь. Окказус, наконец, отрывает свой взгляд от несчастной банки и смотрит устало, с некоторым ужасом, или, что более вероятно, осуждением. Не сберегла своё здоровье, свалилась с каким-то гриппом. Дурочка. Домна уставилась на свои руки, сложенные перед собой в замочке и с нервозностью теребила заусенцы. Было страшно. Но она отчаянно била себя за мысли о том, что она дура, неправильная, идиотка и прочее, прочее. — Как ты? — тихо разрезает тишину вопрос мужчины, словно ножом по маслу. Режет плавно, тихо. Она поднимает виноватый взгляд и смотрит, боясь что-либо сказать. Мужчина вздыхает, подходит и трепет её по грязной голове и она ужасается от этого. — Всё хорошо, мелкая, ты не одна заболела... — мужчина осекается и задумчиво тянет, поясняя более простым языком, — м, тебе плохо. И... Крепусу тоже плохо. И ещё двум людям плохо. Домна разбирает слова как нечто дополнительное к тому, как именно ей говорят. Мужчина своей интонацией был мягок и взволнован, а по её ощущениям он хотел утешить. Она разобрала ещё слова, где говорилось про «всё хорошо» и «ты не одна», а когда упомянули Крепуса и то, что ему тоже плохо – все детали на полочке понимания встали на свои места. Всё хорошо, не переживай, не вини себя, Крепус и ещё кто-то тоже заболели, это нормально. Утешение сквозило в ощущениях и этого было достаточно. Она благодарно смотрела на мужчину и тот постарался улыбнуться: устало, почти вымученно, но с облегчением. Всё в порядке.