Запарные

Он должен был выжить. Нет, не совсем так. Обязан был выжить. Иначе не могло быть. Дони сидит на скамье и смотрит на удаляющуюся повозку с Крепусом. Анемо-бабочки взлетают, кружатся, садятся на виноградники, летают меж деревьев, да и ощущается это всё словно карнавал, или парад, только тема была – смерть. У него дети будут ещё. Один родной, второй – приёмный. Обязан жить. А что если из-за её попадания сюда он заболел и поэтому должен погибнуть? И поэтому здесь будет всё иначе. Что, если она принесла в этот мир болезнь, с которой никто из них не в состоянии справиться? Что будет, когда Окказус узнает об этом? Она почти безэмоционально думает о том, что готова встретиться с Крепусом на том свете, если таковой имеется. Ей кажется, что Крепус гладит утешающе по голове и от этого становится ещё страшнее, особенно когда она осознаёт, что это сэр Окказус. И тот будет смотреть на неё как на предателя. С холодом. Презрением. Отчуждением. Может быть, ненавистью. Она будет что-то пытаться ему доказывать, но вряд ли у неё что-то получится. Он не услышит её. Она будет убийцей его сына. Косвенной, но наверняка именно так он назовёт её. Она немного прикрывает глаза, продолжая смотреть на тёмное звёздное небо, на чёрные тени деревьев, на кристальных бабочек с хрупким свечением, да на ночные виноградники, что слабо шелестели на ветру. Она не верит в то, чего не видела, но готова уверовать в Барбатоса, если Крепус вернётся завтра здоровым и на своих двоих. Смотрит снова вдаль и действительно: она чувствует абсолютное ничего. Нет веры, надежды, есть лишь смирение с неизбежностью и осознание своей беспомощности. Сумерки в Мондштадте действительно красивы и как жаль, что она больше не в состоянии увидеть всю эту красоту.