Этот

Король Постоянства Тристан проспал всю ночь, и весь следующий день, и еще одну ночь, изредка приоткрывая глаза, но тут же проваливаясь в сон снова. К исходу второй ночи Этот всерьез начал беспокоиться. Сколько вообще людям положено спать? Он никогда не видел, чтобы спали так долго, разве только – спасаясь от его кошмарных собратьев, надеясь, что во сне их не достанут, и порой это даже срабатывало. Но Тристану не от кого было спасаться, самое опасное существо в этом мире готово было сделать для него что угодно, чутко охраняло его сон, отгоняя даже назойливых пчел, и в итоге не выдержало – потянулось тонкими щупами под одежду. На шее бьется жилка, грудная клетка поднимается и опускается, в ней стучит сердце – загадочный мотор и источник людских чувств, о котором Этот знает лишь с чужих слов. Недовольно заворчав, король перевернулся с боку на бок, обхватил бесформенное тело Этого руками и спрятал в нем лицо. Этот озадаченно притих. Некоторые людские действия ему еще нужно как следует осмыслить. – Ты же не спишь. Я знаю, что не спишь. Зачем притворяешься? Я же чувствую тебя. Всем телом. Этот чувствовал биение чужого сердца-моторчика, чувствовал, что дыхание перестало быть глубоким и размеренным, даже чувствовал, что Тристан открыл глаза, и когда он моргает – Этому щекотно от прикосновения тонких ресниц. Вернее, он предполагает, что так должна ощущаться щекотка. Что хочется либо увернуться от странного касания, либо податься ему навстречу, делая нажим сильнее. Но Этот терпит, остается неподвижным, только колышется слегка, распирая собой своды полотняной палатки. – Мне нравится спать. Или лежать вот так, тоже неплохо, – Тристан не меняет позы, только прикладывает к Этому ладонь, задумчиво проводит. Этот на ощупь гладкий и странно упругий. – Но теперь ты, конечно, заставишь меня идти куда-нибудь, делать что-нибудь бесполезное. Этому снова требуется время, чтобы переварить ответ своего короля. – Это странно. Ты странный. Как ты до сих пор жив? Ведь движение – это жизнь. Даже бабочки двигаются, собирают нектар. И ты ведь ходил раньше, – он приник к ладони Тристана, толкнул легонько. – Тебе нужно подняться. И найти еды. Иначе ты будешь слабый, вялый, и однажды не проснешься – С тобой попробуй, не проснись. Из-под земли достанешь ведь, – голос у Тристана был бесцветным, как и всегда, он нехотя выдрался из дремы, локтями распихал Этого, занявшего всё место и перегородившего выход из палатки. – Ягодки и морковки, я иду. Он потянулся с хрустом, подобрал свою трость, будто без нее не пройдет и десятка метров, и сорвал с ближайшего куста несколько ягодок. – Как ты держишься на сыром? Так никто не может, я видел. А зимой что делать будешь? – Этот не отставал, полз следом с упорством заботливой мамаши или любопытного щенка. Выдрал из земли морковку, заботливо отряхнул и подал своему королю. – Я… почти ничего не чувствую. Голода. Жажды. Холода. Только усталость. Может, если буду спать, и спать, и спать, то так скорее дождусь… чего-то. Может, конца. Всё лучше, чем пытаться что-то здесь делать. Этот был не согласен, но решил промолчать. Тристан, может, и король, но что-то делать ему всё равно придется. И для начала – хотя бы поесть. Забежавший слишком далеко от своей норки кролик порскнул Тристану под ноги и тут же, испугавшись, метнулся в противоположную сторону. Король проводил его безразличным взглядом, зато Этот отреагировал – молниеносно выбросил в сторону кролика тонкий отросток, крепко обвил за уши и протянул Тристану. У Этого не было лица, но глаза, разбросанные по теневому телу, выражали довольство собой: вот какой я полезный, держи, дорогой король, кушай. Но Тристан даже не подумал принять подарок. – Я не возьму. Ты поймал, ты и неси. Тебя же можно использовать как чемоданчик на ножках? – Во-первых, я разумное существо, так что нельзя. Во-вторых, из него может выйти отличный суп. Ты умеешь готовить суп? Тристан некоторое время смотрел ничего не выражающим взглядом, потом вдруг протянул руку, коснулся мягкой шерстки замершего в испуге кролика. – Он тоже разумное существо. Зачем его в суп? – Он – не разумное, – Этот тряхнул кролика, озадаченный реакцией своего короля. – И говорить не умеет. Посмотри, какие глаза глупые. Тебе что, его жалко? Ну хочешь, я сам его умерщвлю? – У тебя тоже глаза глупые. Сколько бы их у тебя ни было – все глупые. А он всё понимает. Видишь, как дрожит? Знает, для чего его поймали, – с неожиданной нежностью Тристан зарылся пальцами в мягкий мех на животе кролика, скользнул ими выше и с силой сжал на тонкой шее. Раздался противный хруст. – Я не стану его есть. Выбрось, – не меняясь в лице, он развернулся и побрел дальше, безразлично срывая с кустов ягодки и закидывая в рот. Этот озадаченно моргнул всеми своими глазами. И отправился следом за ним, чувствуя, что нельзя короля оставлять одного. Без свиты. – Куда ты идешь? – А куда здесь вообще можно идти? Куда не иди – никуда не придешь. И это же ты пестовал жизнь в движении, а? – Тристан не оборачивался, но откуда-то понял, что свесившего безжизненно голову кролика Этот так и нес на вытянутом отростке. – Сказал же, выбрось. – А ты еще и философ. Одобряю. Философы лучше всего переносят одиночество – они всегда могут поговорить сами с собой на вечные темы, – Этот не послушался своего короля, спрятал кролика внутри своего тела, немного подумал и сорвал с земли несколько цветков. – Давай его похороним. Так ведь, кажется, делают люди? На обрыве, у моря. Я не ем, но мне как-то жалко после такого его есть. – Здесь никто никого не хоронит, оттого и костей куча... Но как хочешь. Всё равно заняться больше нечем, – Тристан пожал плечами и свернул к морю. По примеру Этого тоже сорвал пару цветков, ярко-красных, крупных, задумчиво повертел их в пальцах. – И я не философ. Я... не помню, если честно. – Совсем ничего не помнишь? Даже, отчего тут оказался? Поддавшись странному желанию, Этот принялся собирать венок из цветов. Почему-то люди часто так делали, и, надев венок на голову, выглядели чуточку счастливее. А его король такой грустный. И словно бы не здесь. Этому хочется его развеселить, но чаще получается наоборот. Он ничего не смыслит в человеческих эмоциях, а Тристан, кажется, от обычных людей отличается, реагирует так, что и человека ввел бы в ступор. Впрочем, может, оно и к лучшему. Могут сработать самые неожиданные методы. Вот он покосился на будущий венок, и на лице его мелькнула тень удивления. – Отчего? Помню... Помню музыку, много музыки. Помню, что очень сильно чего-то хотел. Так сильно, что кости ломались. Потом музыки стало еще больше. А потом я оказался здесь, – он остановился на обрыве, сунув руки в карманы и задумчиво глядя на море. – Это было так странно. Никаких опасностей. Кругом эти... ягоды дурацкие. Столько, что пятерых можно накормить. Я проходил Дверь за Дверью, и везде было одно и то же. Пока, в конце концов, не попал в Тронный зал, и там была она, эта девочка. Пока он говорил, Этот вырыл небольшую ямку, положил туда кролика и присыпал землей. Сверху уложил цветы, не вместившиеся в венок, и тоже глянул вниз, на море. – Чарли. Её зовут Чарли. Она была королевой. Тристан медленно повернул голову к своему странному спутнику. И улыбнулся в первый раз за всё время, что провел здесь. Этот понял, что такая улыбка его короля совсем не красит. – Чарли. Красивое имя. И девочка красивая. Такая красивая девочка... Я убил ее. В ней была Их сила, а потом эта сила вдруг стала моей. И я убил ее. Голыми руками, прямо как этого кролика, – Тристан больше не улыбался и смотрел на кроличью могилку, не отрываясь. – Они сказали, что Чарли больше не справлялась со своими обязанностями. Что Они выбрали меня и привели к трону. Только Они ошиблись. Король из меня еще хуже. Может, Они теперь найдут кого-то, кто убьет меня? Было бы славно. Тристан замолчал, Этот тоже ничего не говорил, долго глядел на него. Понятно теперь, почему не было коронации. Стало тихо, только шумело далеко внизу море, и ветер шелестел травой на пологом склоне. Этот ощущал себя странно, словно мурашки по коже, которой у него нет. И холод. Изнутри, ведь холода как такового он не чувствует. – Знаешь, я думал о том, почему ты меня не боишься. Хотя я жуткий. Мне об этом говорили. А потом понял, – он обнял Тристана за плечи и тихонько потянул подальше от края обрыва. – Тебе ведь всё равно, да? Жив ты или мертв. Жив или мертв кто-то рядом с тобой. С тобой что-то страшное случилось. – Что-то страшное случилось, – Тристан отозвался эхом, не стал сопротивляться и сел на траву в нескольких метрах от обрыва. – Ты не жуткий. Они гораздо страшнее. Ты ведь не из Них, ты какой-то особенный, да? С тобой лучше, чем без тебя, – голос у него неуловимо изменился, стал чуточку мягче, он привалился к большому бесформенному телу плечом и добавил. – А я помню, как Чарли прошептала: «может, я вернусь назад?» и не стала сопротивляться. Я так думаю, никуда она не вернулась. Этот точно знал, что у него нет никакого сердца, способного рождать чувства. Но где-то внутри у него болезненно сжималось, словно в него воткнули большую палку с кучей острых сучьев и проворачивают без конца во все стороны. Это вот значит как – привязаться? Странная они пара. Грустный королек и облако тьмы. – Я не знаю, что я такое. Они ведь не умеют разговаривать. Они просто делают так, как велят Их инстинкты. А ты – ты славный. Даже если ты убийца. – Мне показалось, Они чего-то хотят от нас всех. Только не пойму, чего. Может, Они не понимают и сами. Я почувствовал их… неуверенность. Будто бы всё начало выходить из-под Их контроля, а Они этого никак не ждали. Этот понял вдруг, что его король наконец разговорился. Говорил, что думает, хотя его лицо оставалось всё таким же грустным, но Тристан впервые сам к нему прижался, безотчетно ища поддержки и тепла. Этот на пробу отрастил небольшой щуп, сложил его наподобие человеческой ладони и погладил Тристана по щеке. Тот, к его удивлению, не стал уворачиваться. – А ты знаешь, что происходит после смерти? – неожиданно спросил Этот. – Я слышал всякие легенды. Люди их много придумали. – Не знаю. Легенды... Может быть, ничего. А может – всё сразу? Король едва заметно улыбнулся, Этот ощутил легкое движение под свои отростком. Эта улыбка уже не была пугающей, она была, конечно же, грустной, но вслед за ней Тристан положил свою ладонь поверх кусочка тьмы на своей щеке, легонько погладил, и Этот на несколько секунд замер, боясь даже колыхнуться. Человек бы сказал – задержал дыхание. – Лучше не проверять. Мне хватит легенд, – он присобрал свое тело, став размером как человек, и прислонился тем, что можно было бы назвать головой, к голове Тристана. – И тебе я проверять не позволю. Тонкое щупальце подняло в воздух цветочный венок, поводило им немного и приземлило точно королю на голову. Вместо короны. Тристан озадаченно потрогал его, нахмурился, сел прямо и внимательно посмотрел в нечеловеческие глаза, выстроившиеся сейчас в одну линию: по бокам поменьше, посередке самый большой, вытянутый в высоту. – Я всё в толк не возьму, зачем ты со мной? Этот моргнул, заколыхался. Разве нужна какая-то причина? – Ты меня не боишься. Разговариваешь со мной. И, знаешь, ты красивый. Тебе вряд ли кто-то об этом говорил. Но правда – красивый. И если я останусь с тобой, мой король, твои шансы протянуть подольше сильно возрастут. Поэтому я останусь. До самого конца. – Не боюсь, – подтвердил Тристан, не ожидавший такой речи. Ему, по-правде, было очень спокойно в компании с первобытным теневым монстром. Монстром, который опять потянулся к нему тонким легоньким отростком, чтобы погладить по голове, как маленького. Тристан поймал его и из интереса поднес к губам. Гладкий и прохладный. – До самого конца? Значит, у всего этого всё-таки будет конец? – У всего есть конец. Даже у Вселенной. Не совсем понимаю, что такое Вселенная, но так говорил один ученый, который был здесь раньше. Опять Этот не понимал, как расценивать свои ощущения. Он видел как-то, как девочка, жившая здесь последней, целовала крольчат и котят. Касалась их шерстки губами и улыбалась, звала их славными. Люди так делают? Как это ощущается? Из интереса Этот погладил Тристана по губам, затем еще раз, с большим нажимом. Интересно, какой он – внутри? Этот мягко толкнулся, раздвигая чужие губы, коснулся языка, с любопытством ощупал нёбо. Влажно. Гладко. Кажется, приятно. – Эй, – лицо короля стало недовольным, он прихватил отросток зубами и с силой вытолкал изо рта, столкнувшись с ним языком. – Это я делаю с тобой что хочу, а не наоборот. Не забывай, кто тут король. Ничуть не обидевшись, Этот послушно убрал щупальце, сделался гладким и покорным на вид. Спросил почти заискивающе: – А что ты хочешь со мной сделать? – Пока не знаю. Может, буду носить тебя на себе как плащ? А когда устану, ты будешь носить меня, уж больно хорошо у тебя это получается. – И всё? – теперь в голосе Этого прорезалась ирония. Определенно, он сумел научиться у людей некоторым приемам общения. – Это всё, на что хватает твоей фантазии? Подумай еще, мой король. Мой потенциал гораздо больше. Этому вдруг вспомнились… некоторые вещи, которые иногда проделывали люди, вынужденные пытаться здесь выжить. Нечасто и не все… В основном, молодые и только, когда их жизнь хотя бы на короткое время становилась спокойной. Тристан ведь был довольно молодым, да? И его жизнь уж точно была совершенно спокойной сейчас. Те люди… трогали себя. В одних и тех же местах, издавая странные звуки, так что Этот думал сперва, что у них что-то болит, и не понимал в чем дело, никто же не нападал. А потом начал понимать. Хотя и не в полной мере. Людям нравилось это делать. – Да я вообще удивляюсь, как ты ещё не помер со скуки в моей компании, – Тристан всё еще звучал скучающим, кажется, не думал толком ни о чем, и Этому стало дико любопытно. Он всем телом навалился на короля, толкнул спиной в траву. Тот повалился как тряпичная кукла, безразлично уставился в небо. – С тобой гораздо веселее. После того, как ты столько лет проводишь в одиночестве, любая компания – счастье. А ты – компания гораздо лучше, чем скелеты, – Этого не смутило отсутствие реакции, он коснулся одной из ладоней своего короля, надавил, чувствуя, как собственное тело, сотканное из тьмы, упруго подгибается под человеческой плотью. Совершенно ледяной на ощупь. – Ты замерз? – Мне почти всегда холодно. Но я уже привык. – Это неправильно. Я не хочу, чтобы ты мерз. Это может быть опасно, – Этот весь заколыхался, возмущенный очередным актом безразличия короля к своей сиятельной персоне. Взвился над ним черным облаком, закрывшим солнце, но тут же замер весь, почувствовал на себе касание двух ледяных ладоней. – Ты не мерзнешь, да? Не чувствуешь голода и боли? – Тристан смотрел на него внимательно, без скуки. Он надавил ладонями, преодолевая сопротивление теневой плоти, и они медленно погрузились вовнутрь по запястья. – Ты на ощупь прохладный, а внутри теплый. Мне нравится. – Нет. Я ведь совершеннее человека. Но я чувствую, когда ты меня касаешься. Когда делаешь так, мне приятно, хотя у меня даже нет нервных окончаний. Это такие штуки, которыми люди ощущают. Я знаю, слышал от кого-то… Этот не может припомнить, от кого. Это был какой-то старый врач, пытавшийся вести записи, чтобы не сойти с ума?.. Этому слишком волнительно, чтобы припоминать. Никто никогда не засовывал в него руки, даже просто не касался. Этому хотелось больше, он подался вперед, нависая над лежащим Тристаном и обволакивая его руки собой по самые локти, дотянулся и коснулся лба подобием человеческих губ. Как та девочка целовала котят. Тристан в ответ прикрыл глаза. Касание ко лбу – как что-то из детства, которого он не помнит, что-то очень уютное и спокойное. Он толком не мог двигать руками, словно их сжимало теплое желе, и на пробу он сгреб ладони в горсти. – А так? – Странно. Приятно. Ощутимо. Щекотно немного. Так хорошо, – Этот зажмурился всеми своими глазами, ему не хватало опыта и слов, чтобы описать свои ощущения, на которые, как он раньше думал, и вовсе не способен. И которые усилились, когда Тристан подался вперед, погружая руки еще глубже, так глубоко, пока не прижался щекой к гладкому, чуть холодящему кожу теневому телу и прошептал: – Отнеси меня обратно в лагерь. Этот с готовностью обхватил его всем собой, легонько завибрировав от переполняющих его новых ощущений. Он тоже попробовал шептать, издавая звуки слов всем собой, уверенный, что часть их непременно попадет Тристану в самые губы: – Я знаю, как сделать тебе приятно. Если позволишь тебя тронуть. Так же, изнутри. – Это же невозможно, – Тристан забурчал, нахмурившись, медленно-медленно начиная понимать, к чему клонит его спутник. Он не думал ни о чем подобном, потому что… Просто не думал о таком с тех пор, как он здесь. Не вспоминал даже. Но теперь вибрация, которую Этот ухитрялся создавать всем своим телом, отдавалась приятным гулом у него в руках и ногах, в голове и позвоночнике. – Возможно. Я пока плохо знаю человеческое тело, но если я могу проникнуть в твой рот, могу как-то еще это сделать. Давай попробуем? У нас есть всё время мира. Тристан хотел было возразить, но вдруг подумал, что ведь это существо – единственное здесь, с кем ему спокойно и даже хорошо. Пускай... делает, что хочет. – Всё равно нам больше нечем здесь заняться, да? – он на пробу легонько поцеловал первое попавшееся место, выбрав просто такое, где нет глаза. Были ли у Этого части тела, различающиеся по чувствительности или функционалу? Судя по всему нет, потому что в ответ тот мелко задрожал, и под губами Тристана тут же появилось нечто, по форме очень похожее не человеческие губы. Эти губы на удивление чутко и аккуратно ответили на поцелуй, тихонько раздвинули губы Тристана. – Мы можем поиграть в футбол. Или приготовить что-то вкусное. Я тебе помогу, – Этот говорил всем собой, пока та часть его тела, из которой сформировался рот, пыталась подстроиться, понять, как целовать, чтобы понравилось Тристану. – Или сходить на рыбалку? – король звучал невнятно, не пытался отстраниться и даже сам приоткрыл рот, позволяя проникнуть внутрь теневому языку… или что у Этого было вместо языка. Просто какой-то отросток, но отросток, погладивший собой язык Тристана и даже не получивший в ответ укус. – А рыбу тебе не жалко? – Рыбу... обратно выпускать будем. На этих словах короля сгрузили в палатку, на спальник, с которого он встал едва ли пару часов назад. Этот покачал головой, закачался всем собой – интересно, Тристан всегда такой был? Питался подножным кормом, проводил в неподвижности часы и дни? Тогда неудивительно, что он такой печальный. Но ведь можно его как-то… расшевелить. Можно же, у Этого уже немного получалось. Для начала Этот вырастил два отростка, вроде пары рук, пощупал тощие бока своего короля, коснулся бедер. Припомнил, что с внутренней стороны они должны быть наиболее чувствительны. Вроде бы. – Так приятно? Его голос уже не был похож на заевшую пластинку, он смягчился, больше напоминая теперь струну, постоянно гудящую от напряжения. Потому что Этот видел изменения в выражении лица Тристана: его король явно больше не скучает, выдыхает и жмурится в попытке понять свои ощущения, но лежит смирно, от прикосновений не уворачивается. – Не знаю. Наверное. Я не очень-то… чувствительный. Этот углубил их подобие поцелуя, исследовал рот, чутко прекращая те движения, которые его королю не очень по душе. Тристан свел ноги, крепче сжимая между бедер какую-то часть теневого тела, и Этот надавил в ответ, создавая обратное сопротивление, усиливая ощущения. Завибрировал голосом, чувствуя, что да – что-то у них явно выходит, хотя вряд ли это похоже на то, как два человека целуются друг с другом. Такого он никогда не видел и сравнить не мог. Зато вдруг сообразил: – Может, если прикоснуться к голой коже, тебе будет приятнее? Из его тела выросли дополнительные щупальца, ухватились за край брюк Тристана, который немного нахмурился, припоминая: он, кажется, ни разу не оставался без одежды за всё время, что провел здесь. Этот думал, что он откажется. Но его король сам схватился за свою кофту, стянул через голову одним движением. – Пробуй. Этот будто только и ждал позволения, приник к нему всем своим существом. Прохладный и теплый одновременно, он странно ощущал себя на контрасте с кожей своего короля. Потеплевшей. Гладкой. По-человечески беззащитно мягкой. Интуитивно он искал чувствительные места, погладил и легонько сдавил плоские соски, потянул брюки вниз, быстро справившись с пуговицами. Тристан не издавал никаких звуков, его губы были плотно сжаты, брови сведены в сосредоточенную линию, но дышал он тяжелее, чем прежде. Королю, наверное, не пристало заниматься подобным. Но, раз уж король здесь именно он, то ему и решать, чем королю пристало заниматься, а чем нет. И потому он чуть выгнулся всем телом, подставляясь под ласкающее его полотно, и сам надавил ладонями, не зная толком, куда попадает. Этот жадно поймал ответные движения, и его затопило осознанием, что вот оно. То, что отличает живое от мертвого. То, чего ему не хватало так сильно. Чтобы на его прикосновения, на его слова реагировали. Чтобы отвечали. Чтобы всё не зря. Стащив брюки до конца, Этот сложил их по шву, стопка одежды легла на траву, а сам он, продолжая удерживать на весу своего короля – аккуратно раздвинул его ноги и погладил внутреннюю сторону бедер с нажимом, одновременно согревая и разминая, проверяя границы дозволенного и определяя – есть ли во всем этом прок? Прок определенно был – от настойчивых прикосновений по телу Тристана мягкими волнами расходилось ощутимое тепло. Он мог бы почувствовать себя беззащитно, обнаженный, наедине с многоглазым существом чудовищной силы, но эти своеобразные объятья казались ему самым безопасным местом на свете. Тристан протянул перед собой руки, ему хотелось уцепиться за что-то, и Этот считал желание своего короля, немного изменил форму. Он ни разу не принимал вид человеческого тела, но вышло похоже. Человеческое тело, нижняя часть которого – сплошная эластичная тьма, скользящая отростками между ног и аккуратно трогающая в паху. Здесь кожа особенно чувствительная, он понимал это, и потому гладил очень аккуратно, приникнув теневым лицом к губам, чтобы было комфортнее. Всем собой окутал своего короля, оградив от враждебного мира снаружи. И теперь Тристану стало совсем хорошо. Вот так. Идеально. Пускай плечи под руками не вполне похожи на человеческую плоть и упруго прогибаются под ладонями, пускай на лице нет собственно лица, но этого и не нужно. Он будто одновременно сам с собой и – с кем-то гораздо большим, чем человек. Но его можно было целовать, а в паху стало горячо, так что захотелось выгнуться навстречу, усиливая контакт. Со всех сторон Тристан слышал ласковый нечеловеческий шепот. Этот не знал, что говорить в таких ситуациях, не знал, что сказать ласкового, чтобы его король понял, что ему желают только добра, желают доставить удовольствие и радость, скрасить хоть немного жизнь, которая так его тяготит. Потому Этот бормотал всё, что приходило в голову, всё, что думал на самом деле: – Ты красивый. Умный. Ты хороший, и на ощупь приятный. И с тобой интересно. Я тебя не покину, – и, осмелев, накрыл его член собой, обволакивая спиралью, провел снизу вверх. Еще один отросток он протолкнул между ягодиц, с нажимом погладил. Мышцы там были упругие и сопротивлялись нажиму. – Говори мне, что ты чувствуешь? Мне нужно знать. Тристан ответил не сразу, шумно прерывисто вздохнул, почувствовав, как к щекам приливает жаркий румянец, чего с ним, кажется, тоже прежде не случалось. Кажется, его... друг? добился своего. Добился того, что у него на лице появилась и краска и выражение, между бровей вертикальная морщинка, губы приоткрыты, наверное, даже чувственно. Из них двоих ни один не мог бы дать точного определения этому слову. – Это... приятно. Я не думал, что будет так. Откуда ты знаешь, что нужно делать? – в паузах между фразами ему приходилось делать глубокий вдох. Член реагировал, заключенный в тугое и гладко скользящее, вырывая из губ первый, очень тихий и очень короткий стон, и Тристан приказал телу не сопротивляться вторжению. В конце концов, во рту щупальце ощущалось вполне неплохо, так какая может быть разница? Этот чутко и бережно коснулся щек, почувствовав изменение температуры. Самым кончиком тонкого отростка провел по морщинке, считывая каждое проявление эмоций и радуясь им, как дитя. Его король всё-таки не ледышка. Нагрелся и своим теплым дыханием нагрел воздух в палатке. Главное, чтобы не растаял. – Я не знаю. Просто чувствую, как надо. У тебя чаще бьется сердце, и дыхание становится горячее, когда я делаю так. Значит, это правильно. Значит, я могу продолжать. Подхватив Тристана под живот – мягкий, упругий, на контрасте с жесткими ребрами, Этот перевернул уложил его на себя лицом вниз. Тристан пошатнулся, находя опору, уперся ладонями и коленками во что-то, и понял, что ему это нравится. Никакой колючей травы или пахнущего шерстью спальника. Только существо вокруг, существо, которое хочет сделать ему приятно. Существо, которое на пробу мягко толкнулось глубже, добившись того, чтобы мышцы расступились, пропуская его в тугое, гладкое, и – глубже, ощупывая стенки и свиваясь в спираль. Тристан задышал тяжело, чувствуя тугое давление, чувствуя странную, нечеловеческую форму в себе. Подался сперва назад, впуская в себя глубже, комкая то, что оказалось под пальцами, а потом вперед, толкаясь бедрами и замечая, что Этот тоже нагрелся, стал очень теплым по всей своей поверхности. Смахнув со взмокшего лба налипшую челку, Тристан приказал, уверенно, но чуточку дрогнувшим голосом: – Глубже. И двигайся! В ответ Этот рассмеялся, бархатисто, вибрируя всем своим телом и обвивая его шею, ласково, без нажима, но достаточно для того, чтобы чувствовать вибрацию голоса: – Наконец-то вы начали приказывать, мой король? И заполнил собой, окончательно осмелев – он ведь всё-таки выполняет приказ, которого нельзя ослушаться. Толкнулся в рот, сплетаясь с чужим языком, сильнее сжал член, добавил еще один отросток – и проник глубже, туда, где нащупал небольшой бугорок, от прикосновения к которому его король всем телом вздрогнул и издал какой-то задушенный звук. Возможно, он мог бы выразиться яснее, но его рот был занят, заполнен упругим скользким отростком и хорошо, что больше у людей нет никаких отверстий, которые можно заполнить, а то Этот бы залез и в них... и, возможно, это было бы ещё приятнее. Хотя куда ещё – когда Тристана прошибло – остро и ярко, через весь позвоночник. По подбородку потекла слюна, но чужие губы он отпускать не хотел, поймал язык, чтобы вытолкать изо рта и залезть в чужой, плотно прижаться губами к теневым губам и застонать в поцелуй, долго, сладко от потряхивающего удовольствия, и податься бедрами назад, еще раз, и еще. Этот так хорошо считывал сигналы человеческого тела, будто только этим и занимался всю свою долгую жизнь. Он задвигался, взад-вперед, глубоко – и выходя почти до конца, чувствуя, что его королю нравится именно так. Заколыхался, образуя из своего тела непроницаемый кокон из тьмы, всем своим существом чувствуя дрожь Тристана и то, что скоро должно наступить разрешение. И продолжал целовать, почти как человек, у него сейчас были губы, и язык, и глаза, которыми он жадно впился в чужое лицо, считывая, как сильно поменялась его мимика. Не такой уж вы и ледышка, мой король. Вы прекрасны. И мне за радость служить вам в любых делах. Тристан на каждое движение выдыхал жарко и шумно, пока выдохи не перешли наконец в стоны, неосознанные, идущие откуда-то из глубины тела, оттуда, где бился в нем клочок тьмы, вызывая одну за другой вспышки наслаждения. Ладони сжались, сминая судорожно теневую плоть, забирающуюся под ногти. Всё тело, всю поверхность кожи мягко сжимало невозможное, но такое приятное и комфортное, как будто специально созданное для него. Он изогнулся в спине, вскинул голову с широко раскрытыми, но ничего не видящими глазами, выстонал неразборчивое, приказ или благодарность или восторг. И с неожиданно звонким вскриком сжался судорожно вокруг теневой плоти, когда наконец удовольствие достигло края и перелилось за него, оставляя белесые капли на непроглядно черном. И эта вспышка прошила Этого насквозь, словно солнечные лучи – толщу мирового океана. Потрясающее, никогда раньше не изведанное чувство – приникать к чужому телу и чужим чувствам, разделять их, не зная раньше, не имея своих собственных. Он весь задрожал от восторга, и застонал и сам, и звук этот был – гудящая струна. Отростки покинули чужое тело, обвились вокруг обнаженного, влажного, разгоряченного короля коконом. Тристан успокоил дыхание довольно быстро, но не заснул сразу, повозился, устраиваясь поудобнее, обхватил руками теневое тело, мгновенно подстроившееся, вырастившее уступ вроде плеча, на который удобно положить голову. По телу еще гуляли отголоски удовольствия, мышцы внутри приятно гудели, а голос стал слегка хриплым, зато без прежнего налета безразличия: – Пожалуй, это неплохая альтернатива тому, чтобы всё время спать. Ты... спасибо. Мне было хорошо. Этот заколыхался удовлетворенно и радостно, и отметил, что в эти минуты его король звучит и выглядит удивленным, юным и очень искренним. Он поцеловал Тристана вроде одними губами, а вроде – всем телом. Очень ласково. – Мне тоже так нравится гораздо больше. Тебе приснятся сегодня хорошие яркие сны. Расскажешь мне? – Если обещаешь, что приснятся – расскажу. – Обещаю. Они будут самые лучшие, достойные моего прекрасного короля.