***
— Эм… дорогая? — Док с беспокойством повернул голову к жене. Рот терапевта сжался в линию. — Мне как-то очень неудобно тут стоять и рассматривать все эти портреты. Док и его жена как раз стояли в длинном зале героев Отечественной войны 1812 года. Бесчисленные портреты генералов и полководцев висели вдоль красных стен, колоны поддерживали своды и узорчатый потолок. Величие и мощь всего интерьера вызывала в терапевте противоречивые эмоции, смесь волнения и восторга. Жена Дока отвернулась от пристального изучения портрета Александра Первого и, повернувшись к мужу, сокрушённо покачала головой. — Ну вот о чём ты говоришь? Почему тебе внезапно стало неудобно? — спросила она так, словно совсем разочаровавшись в супруге. — Мне вот, например, очень удобно и даже хорошо. Я вообще никогда не видела такого скопления портретов в одном месте! Это восхитительно! — В том то и дело. Такое ощущение, будто они все на меня смотрят. Чего то хотят. — Они хотят, чтобы ты сию секунду прекратил параноить. — сказала женщина. — Это такое искусство, оно просит внимания! Ты вот, например, можешь назвать тех героев, которых знаешь, м? Терапевт ответил не сразу. Он скрестил руки за спиной, хмыкнул, прокрутился на пятке ботинка по часовой стрелке. Насадил очки покрепче на нос и вгляделся в лики героев, высматривая знакомые. — Хм. Ну, Кутузова я точно знаю. Вот это Багратион, — терапевт указал пальцем на один из портретов, изображавшего знаменитого генерала. Затем Док перешёл и на другие изображения: — Это Давыдов, Раневский, Милорадович… вон и Ермолов, что спиной повёрнут… — Да ладно, ладно, выкрутился, — сказала супруга. Она подошла поближе к портретам, чуть наклонила голову набок. — А ты посмотри, какие они все разные! У каждого своя мимика, свой характер, переданный художником.. — Ну да, есть такое… — произнёс Док, но жена продолжала: — Смотрю я на них и понимаю: какие же тогда люди были. Умные, благородные, живые. Что-то есть в них такое… человеческое, наверное. Слов подобрать не могу… — Могучее, лихое племя… — вспомнились Доку лермонтовские строчки поэмы «Бородино». — А я что, не умён, не благороден? Во мне, может быть, тоже есть много чего. Женщина не сдержала улыбки. — Угу. Мой ты герой. Отрасти бакенбарды, будешь вылитый Болконский. — Обязательно. — усмехнулся Док в ответ.***
Георгиевский зал, находившийся по соседству с галерей героев, по истине заслуживал звания «тронный». Док чувствовал себя таким мелким, стоя у стены и смотря в другой, противоположный конец. «А ведь когда-то здесь наверняка проходили государственные совещания, а может быть и целые балы,» — подумал терапевт. — «Сами цари ходили здесь, по этому паркету, либо их жёны, наследники престола, свита…» Вдруг Док улыбнулся. Всё-таки восторг — эмоция, которую психология не до конца способна понять. Возможно, даже вряд ли сумеет когда-либо. Не стоит мешать человеку, когда тот восторгается. Особенно если это нечто настолько прекрасное. — На что смотришь? — послышался сбоку голос супруги. Терапевт вздохнул, повернул к ней голову. — Да вот, залом любуюсь. — ответил он. — Да уж, зал очень красивый, согласна. Ну, потому что он тронный. А тронный зал обязан быть красивым, великим. Док осмотрелся по сторонам, словно наблюдая, есть ли кто-нибудь ещё здесь помимо него с женой. Затем глаза мужчины сверкнули идеей. — Дорогая? — обратился он к жене и встал напротив. — Могу ли я попросить твою руку? Он протянул свою — большую, твёрдую, повидавшую много всего. Жена удивилась такой просьбе, но послушно вложила в них свои тонкую, гладкую ладонь. Терапевт соединил её пальцы со своими, приподнял чуть вверх, а вторую руку положил супруге на талию. — Ты чего удумал? — жена Дока прищурилась. Тот, не меняя лица, произнёс: — Всё хорошо. Я поведу. Док напряг память и вспомнил, как его в школе учили танцевать вальс для выпускного. Вроде бы, он ещё помнил, как это делается… Тогда бы ему, хулиганистому одиннадцатикласснику, и в голову не пришло, что это когда-либо пригодится. Док начал с лёгкого движения. Влево. Повёл супругу за собой. Вперёд. Вправо. Назад. Торжественно, но не слишком быстро. Его рука на талии, держит крепко. Первые четыре такта, простая «вальсовая» дорожка с пристальным зрительным контактом. Каждый шаг отбивается в голове, быстро и ритмично, по структуре. Супруги неторопливо закружились , передвигаясь по залу. — Ты меня пугаешь, — сказала жена Дока, предательски краснея. Она не останавливалась, поспевала следом. — Что на тебя нашло? — Я в восторге, — ответил Док, начиная новый круг. — Мне с тобой хорошо, а вокруг нас такой красивый зал. Представь, что мы с тобой дворянская семья девятнадцатого века и теперь вальсируем на балу у государя-императора. Супруга громко выдохнула, но не стала укорять мужа. Вместо этого, она положила свободную руку ему на плечо, гордо подняла голову и снисходительно посмотрела на Дока. — Чуть больше лёгкости, дворянин. И локти подними на уровень плеч. Они затанцевали вновь, проделав несколько тактов. Терапевт не мог сопротивляться чарующему влиянию, ноги сами вели его. Женщина не отставала, тихо нашёптывая губами ритм. И, как ни странно, обоим это доставляло удовольствие: не каждый день можно потанцевать друг с другом посреди Георгиевского зала. — Нам надо почаще это делать, — решил Док, когда наконец остановился. — Мне так хорошо с тобой. Супруга выпустила руку, поправила очки. — С тобой сегодня явно что-то не так. Сперва целуешь меня, затем вальсируешь… — Ничего не могу с собой поделать. Очень уж люблю тебя, — ласково заговорил психотерапевт. — Я бы вряд ли осмелился на такое дома. В Петербурге мне свободней как-то. Супруга покачала головой, а терапевт лишь улыбался. Он был очень доволен собой.