Выгравировано в костях и сердце

Что чувствует подстреленная птица? Сначала боль, агонию. Она захлёбывается собственной кровью, пока камнем падает с неба. А потом? Опустошение из-за осознания неизбежности смерти? Смирение? Покой? Савейн смотрел в окно, где плотной стеной лил дождь. Чем ближе был Намар, тем сильнее он ощущал себя подстреленной птицей. Из отражения в окне на него смотрели собственные бледно-золотые глаза. Его клеймо. Его кандалы. Признак грязной крови. Он ненавидел их. Медленно Савейн приложил руку к стеклу, чтобы не видеть цвет своих глаз. За окном громыхнуло, а потом тьму ночи разрезала вспышка молнии. Савейн был редких благородных кровей: кожа отливала перламутром, волосы были подобны лунному шёлку. Его можно было бы назвать благословлённым потомком Нуру, если бы не глаза. Мать совершила тяжкий грех и поплатилась собственной жизнью, Савейн же был виновен с рождения и приговорён жить с клеймом грязнокровки. Он не знал, где бы был, если бы не покровительство короля Риарона. Мало кто видел дальше глаз Савейна. Иногда он просто хотел выколоть их. Молча Савейн отступил от окна, а потом задёрнул шторы. Буря разыгралась не на шутку. Он обладал даром чувствовать погоду — единственная польза от крови отца, — поэтому знал, что лить будет весь следующий день. Дальше должна установиться тёплая погода, но дороги какое-то время будут размыты, что не позволит им немедленно выехать в Намар. Делегация лунных эльфов остановилась в гостевом доме близ одного из городов. Понятное дело, что редкие люди, которые занимали комнаты, постарались скорее ретироваться куда подальше, а хозяева потребовали цену в три раза выше. Савейн, находясь в Санрате, призывал всё своё терпение дипломата, когда больше всего на свете хотел что-то разбить. Среди людей он не мог позволить себе лишний хмурый взгляд, неосторожную грубость или мимолётную враждебность, он должен был быть сдержанным лунным эльфом. Это неимоверно раздражало. На столе с зеркалом нервно подёргивался огонёк свечи. Савейн внимательно осмотрел своё отражение, плотно застегнул воротник рубашки, чтобы не было видно горло, поправил манжеты, чтобы те скрывали запястья, а волосы аккуратно заделал на голове костяной шпилькой в форме слона. Ему не хотелось надевать плащ, пояс, кольца или другие украшения, но Савейн прекрасно осознавал свой статус и понимал, что он не может покинуть комнату, выглядя как растрёпанный простолюдин. В каждом коридоре на пути на улицу дежурило по эльфу из охраны. Савейну это было не нужно, вряд ли кто-то способен застать его врасплох — смешение кровей иногда бывает полезно, — но вот Ява… Новый муж был человеком, а те не славились своей реакцией или обострённым восприятием, да и Савейн сомневался, что тот сможет отбиться от убийцы. Чтобы воцарился мир, Ява должен быть в безопасности и невредим. Защищать его теперь обязанность Савейна. Савейн обнаружил Тизона в общем зале гостевого дома, где тот раскладывал перед собой гадальные карты. Длинные, серебряные волосы были заплетены в косу и переброшены через плечо. На нём были блекло-голубые одежды, а белый плащ аккуратно покоился на спинке стула. Карты перед Тизоном были пустые, только анколиту Нуру было доступно видеть рисунок, сокрытый в них. Остальным эльфам тайна гадания приближённых Богине Ночи открывалась только при полной луне. — На что гадаешь? — спросил Савейн, заглядывая через плечо друга. — Пытаюсь увидеть, что нас ждёт при прибытии в Намар, — сосредоточенно ответил Тизон, продолжая перебирать карты. — И как? — Твой двоюродный брат, тот самый, с которым ты подрался, когда узнал о брачном контракте, ждёт не дождётся, когда ты вернёшься в Намар, — меланхолично сказал Тизон. Савейн невольно поморщился. Синяк уже сошёл, но наглая, самовлюблённая, полная превосходства улыбка двоюродного брата всё ещё стояла перед глазами. Как бы он мог удержаться и не стереть её? — Все уже должны были привыкнуть к нашим отношениям, — отмахнулся Савейн. — То, что вы собачитесь при каждой встрече, как дворовые псины, нельзя назвать взаимоотношениями, — грубо, но всё тем же ровным тоном заметил Тизон. Дэлиан Улыбка Луны, лорд Серебряного Леса, герцог Хрустальной Рощи и Кораллового Хребта, по несчастному стечению обстоятельств был родственником Савейна. Он был ужасно богат, заносчив и нормально общался только с младшим братом. Савейн и Дэлиан не поладили сразу, как только увидели друг друга. Вечное соперничество, драки и крики эльфов, обычно сдержанных и спокойных, — это было про них. Никто не удивлялся, когда Дэлиан, совершенный образец благородного аристократа, и Савейн, идеальный пример сдержанного дипломата, вдруг при всех начинали кричать друг на друга, а потом лезли в драку. — Я постараюсь быть сдержанней с ним в следующий раз, — пообещал Савейн. Тизон обернулся и едва заметно ухмыльнулся: — Не обещай того, что не выполнишь. Мне кажется, Риарон не разводит вас по разным комнатам только потому, что ему весело наблюдать за вашими спорами. Савейн тут же отвесил Тизону лёгкий подзатыльник и развернулся, направляясь на улицу. В ответ он услышал лишь смех анколита. Лорд невольно улыбнулся: он был благодарен Нуру, что она послала ему такого хорошего друга, как Тизон. Давным-давно Савейн Серебряная Песнь, ещё не лорд Серебряного Леса и Драконьих Озёр, думал, что обречён на вечное презрение, теперь он знал, что достоин большего, и никому никогда не позволит наступать на себя. Дождь лил на улице плотной стеной. Гром тщетно пытался достучаться до небес, а молнии безуспешно рвали небо. Савейн любил бурю, она словно олицетворяла то, что происходило у него внутри. Часто ему хотелось реветь, как дикий ветер, позволить яростной стихии вырваться и обрушить её на окружающих. Но Савейн терпел, тогда как буря нет. Она могла себе позволить то, что ему было недоступно. Буря была честна в своём гневе. Оказавшись на улице, Савейн мгновенно промок, но ему было всё равно. Он, подставив лицо ливню, наблюдал, как небо будто пытается слиться с землёй. Казалось, наверху было море, которое прорвалось сквозь толщу облаков и обрушилось всей своей мощью на мир живых. Савейн любил воду, она успокаивала и дарила облегчение. Тизон бы сказал, что Буря — это борьба Нуру, Богини Ночи, и Хозяина Бездны, Бога морских глубин. Буря была беспощадна, яростна, всемогуща. Созданная богами, чтобы напомнить живым, что они могут легко их уничтожить. Савейна завораживало это проявление чистой силы. Ему хотелось раствориться в ней, стать единым целым с дождём и громом. Согласно легендам, боги поделились с людьми частичкой своей силы, даровав им магию. Савейн никогда в это не верил, пока не увидел Белого Генерала на поле боя. Его магия была яростной и беспощадной, она завораживала своей красотой и силой, прямо как буря. — Савейн? — из-за спины раздался неуверенный голос. Обернувшись, эльф увидел своего мужа, который неуверенно мялся в дверях под козырьком. Ява поморщился, когда капли дождя чуть не попали на него. Он махнул рукой, с помощью магии отгоняя их, как назойливых мух, и отступил на шаг назад. Избалованный племянник герцога Ларк явно не видел в буре той же красоты, что и Савейн. Лорд прикрыл глаза, собираясь с силами и готовясь быть вежливым со своим навязанным мужем. Он хотел бы, чтобы его никто не беспокоил, чтобы он мог в блаженном одиночестве любоваться молниями всю ночь. К сожалению, долг обязывал его ответить и подойти к Яве. Савейн приблизился к мужу, оказываясь под козырьком над дверью, и с вежливой улыбкой поинтересовался: — Вы что-то хотели? — Сегодня холодная ночь, я боялся, что вы простудитесь, если будете долго стоять под дождём, — замявшись, ответил Ява. Мысленно он тут же себе отвесил подзатыльник за такую нелепую фразу. А что он мог ещё сказать? Они были далеко от города, в стране людей, где половина жителей с радостью вонзят нож в сердце остроухим. Когда Ява увидел Савейна через окно в блеске молний, он скорее поспешил к нему. Такая погода отлично подходила для покушений: гром прятал шаги убийцы, а дождь закрывал обзор жертве. Ява просто не мог позволить Савейну разгуливать под дождём одному. Пусть в Намаре тот ходит, куда хочет, в Санрате — Ява, пусть муж и не знает, отвечает за его безопасность. Савейн постарался не поморщиться после слов мужа. По тому, как Ява отводил взгляд, он понял, что тот чего-то недоговаривал. Пытаться выведать правду? Зачем? Савейна не интересовали тайны мужа, так что он мог позволить Яве спокойно хранить их. — Со мной было бы всё в порядке, — эльф слегка наклонил голову в бок, из-за чего мокрые пряди волос упали на лицо. — Спасибо за беспокойство, — он чувствовал раздражение, точно не благодарность, но вежливость обязывала его ответить так, — давайте пройдём внутрь и выпьем по чашечке чая? — С удовольствием, — облегчённо ответил Ява, радуясь, что не пришлось уговаривать Савейна уйти с улицы. Савейн позволил мужу первому зайти в гостевой дом, а потом двинулся следом размеренным шагом и заложив руку за спину. Одежда, хотя и промокла, но была из плотной ткани, поэтому не просвечивала. Она плотно облегала фигуру эльфа, неся с собой прохладу и запах дождя. Тизона в общем зале уже не было, возможно, тот ушёл с появлением Явы или ещё раньше. Муж сел за стол у дальней стенки, где не было окон и висела лампа-артефакт, представляющая из себя огонь, пойманный в стеклянный шар. Они были довольно-таки распространены в Санрате. Конечно, Савейн бы предпочёл сидеть у окна и наблюдать за бурей, но… он ничего не сказал. Он давно научился задвигать свои желания на задний план. Савейн трижды щёлкнул пальцами, не сомневаясь, что чуткие уши эльфийских слуг услышат. Не прошло и минуты, как к нему подошёл темноволосый эльф, склонив голову в безмолвном подчинении. — Принеси нам розового чаю, — скомандовал Савейн. Слуга молча кивнул и тут же скрылся. Ява явно нервничал и не знал, что делать. Он был в пижаме с накинутым поверх плащом, и теперь теребил края рукавов и старался изо всех сил не смотреть на Савейна. — Чудесная погода, — в конце концов сказал Ява. Савейн насмешливо выгнул брови. Он прекрасно видел, как ему мужу не нравится буря, бушующая снаружи. — Согласен. Меня всегда восхищала бушующая стихия, — тем не менее, честно ответил эльф. Ява что-то промычал в ответ и снова замолк. Савейн видел, как мужа напрягает молчание, он бы начал разговор, ему было не сложно, но он не имел ни малейшего представления, о чём можно поговорить с мужем. Ява не был на войне, плохо разбирался в этикете, неохотно говорил о Цветных Генералах, да и не интересовался хотя бы искусством. Говорить об истории Санрата у Савейна сейчас не было желания, так что он молчал. Вскоре слуга принёс чай, и, разлив его по чашкам, он молча удалился. Савейн убрал мокрые пряди волос за ухо и осторожно отпил. Чай был не горячим, как он любил, он оставлял на языке цветочный, сладко-кислый привкус. — До границы осталось ехать недолго, мы скоро прибудем в Намар, — вновь заговорил Ява, в этот раз его голос звучал более решительно. Савейн утвердительно кивнул, смотря в окно на дальней стене, а не на мужа. — Я бы хотел узнать правила, особенно то, что нельзя делать. С удивлённым выражением лица Савейн посмотрел на человека. Ява задумчиво водил пальцем по ободку чашки, другой рукой подперев голову. Он не нервничал, не был напряжён, но голос его звучал уверенно и твёрдо. Это был голос человека, который говорил и получал приказы и распоряжения. Избалованный племянник при строгом дяде? Савейн мог это представить. Вопрос Явы имел смысл. При прибытии в чужую страну всегда нужно изучить местные законы и обычаи, особенно — запреты. Савейн мысленно поморщился. В правилах Намара и правда был один пункт, за который Ява бы с лёгкостью лишился головы. Причём этот пункт было слишком просто нарушить по незнанию. — Никогда не задавай вопросы о моей матери, не расспрашивай никого, даже не упоминай, иначе лишишься жизни, — невозмутимо произнёс Савейн. Ява удивлённо вскинул голову. — Она совершила тяжкий грех, имя предано забвению и на любое упоминание наложено табу лично Райзером, бывшим королём Намара, — это было неприятно объяснять, но необходимо. — Если нарушишь это правило, то тебя казнят без раздумий. Даже аристократов не щадили, если они осмеливались произнести имя моей матери. Ява был шокирован. Он не был уверен, чего ожидал, когда задал вопрос, но точно не этого. Савейн говорил всё спокойным, даже скучающим тоном и отстранённо смотрел куда-то сквозь мужа. Реакция Явы была забавной, но он не мог ей насладиться. За окном сверкнула молния. Савейну хотелось бросить чашку в стену, а не спокойно пить чай с человеком, рассказывая ему табу Намара. — Ещё какие-нибудь правила есть? — хрипло спросил Ява. — Не вступай в разговор раньше меня, идти можешь рядом или отступив на полшага. Не входи в храмы Богини Ночи. Если увидишь представителя высшей аристократии, то тут же опускай голову… — Савейн меланхолично принялся перечислять правила, пребывая мыслями далеко за пределами гостиничного дома. Он сам не заметил, как замолк. Из задумчивости его вывел звук отодвигаемого стула. — Спасибо, что разделили со мной чай и сообщили правила, — Ява слегка склонил голову и удалился. Он так и не притронулся к своей чашке чая. Савейн же наконец расслабился и откинулся на спинку стула. Его временная ссылка в собственное поместье на Драконьих Озёрах при приближении к Намару звучала всё привлекательнее. По крайней мере, там он сможет наконец-то отдохнуть.

***

Над Намаром стояла ночь, звёзды рассыпались по небу. Посреди густого сада со множеством беседок и фонтанов стояло массивное поместье с витиеватой крышей. Стены из дымчато-серого камня словно светились изнутри голубым, когда на них падал лунный свет, мраморные колонны с резьбой в виде роз и лилий подпирали высокие изогнутые своды. Орнамент, который тянулся по поместью, был покрыт белым золотом и серебром, а также его украшали многочисленные жемчужины. В дальней комнате хозяйской части, чья стена упиралась уже в пристройку для слуг, на огромной двуспальной кровати, закрытой бархатным балдахином, на самом краю спал эльфёнок. Ему было около пятидесяти лет, что равняется примерно одиннадцати годам у людей. Эльфёнок казался слишком маленьким, игрушкой среди массивных подушек и одеял. Комната была большой, как и подобает аристократу. Возле кровати стояла тумбочка, под окнами — рабочий стол, были шкафы для книг и одежды, а также балкон с видом на сад. На потолке — роспись с геральдикой и мифическими мотивами, на полу — мягкий ковёр. И всё же эльфёнок чувствовал себя неуютно, он весь сжался, на лбу выступил пот. Он не успел вскрикнуть, как кто-то резко перевернул его и прижал к кровати. — Не бойся, — хриплый, грубый голос, полный желания, опалил ухо испуганного мальчика. Он замер, смотря широкими испуганными глазами на незнакомца. В его комнате был взрослый эльф, явно из высшей знати. У мужчины были глаза, напоминающие жидкое серебро, кожа, как белый мрамор и волосы цвета первого снега. Он с жадностью смотрел на мальчика. Когда первый ступор прошёл, эльфёнок стал брыкаться и закричал: — Отпусти! Тебе это так с рук не сойдёт! Ты и вся твоя семья будете казнены! Эльф тихо рассмеялся ему в шею и поцеловал, посылая мурашки ужаса по всему телу. — Как ты думаешь, почему я здесь? — вкрадчиво начал он. — В этом поместье ничего не происходит без разрешения хозяина. Он дал мне ключи от твоей комнаты, — поцелуй, — отозвал стражу, — ещё один, — приказал слугам сегодня ночью держаться подальше от твоей комнаты, — рука эльфа проникла под ночную рубашку мальчика, оглаживая живот. Из глаз эльфёнка брызнули злые слёзы. Взрослый ощущался над ним как скала — нерушимая и неподвижная. Ему хотелось позвать старшего брата, но он знал, что тот не услышит и не придёт. — У тебя очень красивые волосы, — эльф осторожно взял прядь лунного цвета и поцеловал, — прекрасная кожа, — он коснулся щеки, которая блестела перламутром, слизывая горькие слёзы, — и всё это богатство досталось грязнокровке, недоэльфу, — он жёстко ухмыльнулся. — Такое ничтожество, как ты, должно быть благодарно, что я пришёл к тебе сегодня ночью. Тебе оказана великая честь. Эльфёнок не отвечал, он с отчаянием тянулся свободной рукой к тумбочке. Он не обращал внимания на руки и грязные поцелуи, надеясь достать хотя бы что-нибудь, схватить хоть что-то. Наконец, его пальцы сомкнулись на голубой розе, которая украшала верх серебряной шпильки. Удобней перехватив её, мальчишка с размаха ударил острым концом шпильки в шею и тут же отдёрнул руку в ужасе. Кровь брызнула, пачкая лицо и одежду эльфёнка. Мужчина захрипел и, схватившись за шею, откатился в сторону. Сердце мальчика бешено билось в груди, он был в ужасе, не понимал, что делает. Оседлав мужчину, эльфёнок с размаху засадил шпильку в сердце, прямо между рёбер. Мужчина что-то кричал, он пытался сбросить мальчика с себя, оставляя после своих рук кровавые следы, а потом его тело обмякло, и он затих. Эльфёнок какое-то время не двигался, крепко держа шпильку, воткнутую в эльфа. Его трясло, из груди вырвался нервный вздох. Только сейчас он понял, что натворил. Он убил. Он собственными руками оборвал чью-то жизнь. Мальчишка скорее слез с кровати, чуть не упав, и его тут же стошнило на пол, прямо на дорогой ковёр, устилающий покои. Савейн пустыми глазами посмотрел на свои руки, покрытые кровью, он поднял голову и тут же наткнулся в ростовом зеркале на собственные бледно-золотые глаза. Как же он ненавидел в этот момент, и как никогда желал выдрать их. Если бы не эти глаза, его бы не держали более десяти лет в подвале, пока брат не нашёл его. Если бы не эти глаза, сегодняшний аристократ не осмелился бы войти в его комнату. Если бы не эти глаза, к нему бы относились по-нормальному, а не как к декоративной птичке, которой можно в любой момент свернуть голову. Внутри Савейна поднялась буря. Злость и отчаяние смешались. Он подскочил к трупу эльфа, выдернул шпильку и приблизился вплотную к зеркалу, схватившись за серебряную раму. Руки мальчишки оставляли багряные следы, сам он с головы до ног был покрыт кровью. Савейн бешено уставился на своё отражение, не видя ничего, кроме собственных глаз, которые были для него причиной всех несчастий. Он поднёс шпильку к лицу, почти касаясь нижнего века. В звёздном свете сверкнуло серебро с кровью. Руки мальчика задрожали, шпилька упала из ослабевших пальцев. Савейн осел на пол и зарыдал, уткнувшись лицом в ладони. Он не мог понять почему, за что, из-за чего ему выпала такая судьба. Он убил аристократа. Не важно, что тот пытался его изнасиловать, король всё равно прикажет казнить глупого полукровку, который подумал, что у него есть право перечить чистокровному эльфу, особенно представителю высшей знати. Единственный, кто мог спасти Савейна — это старший брат. Но тот был на дальней границе, где-то у Драконьих Озёр, разбирался с пустынными эльфами, с которыми у Намара опять возникли проблемы. Затихнув, Савейн поднялся на ноги и подошёл к кадке с водой. Он снял с себя окровавленную одежду и принялся мыть дрожавшие руки. Кровь растворялась среди чистой воды, окрашивая её в алый цвет. Савейн не знал, что убить кого-то так просто, он никак не думал, что шпилька с лёгкостью пронзит чужую плоть точно так же, как нож режет запечённую курицу на обеде. Мальчишку снова стошнило, там не было еды, только желчь. Он всхлипывал и дрожал, но продолжал упрямо смывать кровь: сначала с рук, потом с лица и других участков тела. Савейн подошёл к шкафу и надел шёлковую рубашку с длинными рукавами и штаны. Он посмотрел на серебряную шпильку с розой, которую тоже очистил, — она была длинной и острой. Смертельное оружие, притворяющееся обычным украшением. Не долго думая, Савейн закрепил волосы, которые так и остались грязными, этой шпилькой. Лунный свет, запятнанный кровью. Потом он тихо покинул свою комнату. Как и сказал теперь уже мёртвый мужчина, в коридоре не было ни слуг, ни стражи. Тяжесть шпильки в волосах придавала уверенности, она напоминала Савейну, что он не беспомощный мальчишка. Пора уже перестать покоряться судьбе и взять её за горло, доказать всем напыщенным аристократам, включая короля, что он не добыча. Медленно, стараясь держаться ниш, Савейн двинулся по тёмному коридору. Он добьётся уважения, но сначала ему нужно выжить: покинуть поместье и найти брата. Савейн знал, что когда утром обнаружат труп аристократа, то его тут же будет разыскивать вся королевская гвардия, но до рассвета времени было много, а Нуру всегда была благосклонна к лунным эльфам, даже если их кровь была грязной и испорченной. Ночь окутывала Намар в плащ безмятежности, позволяя мальчишке в стащенном у слуг плаще спокойно покинуть поместье и скрыться за пределами сада.