– 3 –
12 ноября 2021 г. в 12:00
Хрипловатый голос Коннора манил, приковывал к месту, вынуждая против воли заслушиваться каждым словом, каждым пропетым звуком. Люди бы сравнили это состояние с гипнозом, демону, на которого гипноз не действовал, сравнить было не с чем. Даже подавляющая сила Первого (истинного Первого, а не того, кому Жадность помог прийти к власти) не оказывала такого завораживающего и ослабляющего волю эффекта. Демон сам был готов начать подпевать стройным переливам любимого голоса, но вовремя успел остановить эмоциональный порыв. Создание тьмы не имело права воспевать хвалу тому, кто низверг их всех в пучины отчаяния, лишив возможности чувствовать что-то, помимо неутолимого голода. Тот единственный, кому Жадность был готов поклоняться, сейчас стоял перед старым алтарём в нарядном белом облачении. Лишь стола с золотыми нашивками крестов тёмным багрянцем выделялась на белизне остальных одежд. Создание ада невольно сравнил этот цвет с оттенком собственной кожи, не без удовольствия подмечая, что они почти полностью схожи. Такое совпадение было… приятным? Грех не был уверен, что верно интерпретировал это чувство, но в основном всё, что касалось Коннора, было приятным.
В основном, но всё же не всегда. Иногда (а в последнее время даже чаще, чем хотелось бы) рядом с пастором просыпался нестерпимый, рвущийся наружу голод, прогрызающий всё существо изнутри. Демон думал, что за тысячи и тысячи лет переборол в себе это низменное, мерзкое, но инстинктивное желание, научился заглушать его зов и брать под контроль, запирая в клетке сознания, но за последний год всё изменилось. Он сам изменился благодаря встрече с этим человеком. Жаль, что далеко не все изменения пошли в лучшую сторону… Только Жадность и не собирался становиться хорошим, неважно, насколько сильно он полюбил священника, противоречить своей природе, пытаться сейчас кардинально изменить её было бессмысленно, а вот направить свою сущность, свой голод в другое русло он вполне мог, нужно было только выбрать себе жертву. Да, Коннор был бы не в восторге, если бы узнал (и будет не в восторге, ведь рано или поздно обо всём догадается), но… Сын ада глубоко вдохнул, впуская в демонические лёгкие абсолютно ненужный ему воздух этого мира. Он не знал, как облачить это «но» в слова или мысли, не мог объяснить, проще было действовать, чем искать оправдания, и он действовал.
Его сила позволяла бить направленно и прицельно, не подходя близко к выбранном человеку, не отвлекаясь от созерцания любимого силуэта и этих благовейно блестящих карих глаз. Как шоколад, горький и терпкий, вкус которого оседает на рецепторах и будоражит их, возбуждает при первом попадании и успокаивает своим послевкусием. Так однажды описал впечатления от шоколада какой-то старик, имени которого Жадность уже не помнил – незачем запоминать каждого, чью душу собираешься сожрать. Вот и Коннору, несмотря на видимую мягкость, это описание подходило. Может, его душа с крепким, несгибаемым стержнем силы могла иметь именно такой вкус, но сын бездны даже думать не хотел насчёт того, чтобы поглотить её. И пусть душа пастора могла заглушить его голод на несколько десятков лет – что достаточно долго, ведь обычной души едва хватало на месяц, а совсем слабеньких не хватало даже на неделю, – Жадность не поглотил бы и малой части духа Коннора, даже если от этого будет зависеть собственное существование.
Зато можно выбрать себе подходящее развлечение среди присутствующих. Худосочный хлыщ с заднего ряда скамей вполне для этого подходил, поэтому грех направил малую часть своей магии, зовя к себе поглощённую алчностью душу. Человек настолько погряз в своих низменных желаниях, увяз в болоте похоти, жадности и зависти, что отсутствие рядом с ним кого-то из собратьев Жадности даже удивляло. Обычно низшие демоны слетались на такой доступный кусок закуси похлеще пчёл, летящих на сладость цветочной пыльцы. Шепни ему на ухо пару обманчивых обещаний, и человек сам упадёт в объятия адской сущности. В любой другой день Жадность даже не посмотрел бы в сторону этой жалкой душонки, которая не тянула даже на подобие аперитива. Как и любой другой грех, он брался лишь за души посильнее, попитательнее, оставляя эти огрызки слабейшим из своих сиблингов. Но сегодня он решил сделать небольшое исключение – первое, но пока не последнее. Грех видел каждое мерзкое желание, отголоски которых отражались в чужих глазах (тоже карих, как у возлюбленного Коннора, но даже близко не таких манящих). Этот человек заслужил своей участи, более чем заслужил.
Посланник преисподней отвлёкся, утонув в своих мыслях, не сразу заметил, что выпустил гораздо больше силы, чем того требовали обстоятельства. Ещё несколько особо чувствительных человек заметили что-то неладное, как и сам пастор, который словно оцепенел. Демон нахмурился и перенёсся за спину замершего на месте священника. Он протянул руку к его спине и послал небольшой разряд накопившихся позитивных чувств, которые теплились внутри, не сдаваясь под напором тёмной магии Ада. Пастор расслабился, похоже, не заметив лёгкого прикосновения. Хорошо, значит, не будет снова волноваться из-за контакта. Продолжив аккуратно ласкать спину Коннора, грех сконцентрировал напор зовущего шёпота на конкретной цели. Не прошло и пяти минут, как человек поднялся, следуя за маревом в поплывшем сознании, а демон почти беззвучно хмыкнул, ненадолго сосредотачивая своё внимание на тепле Коннора, которое чувствовалось даже через несколько слоёв облачения.
Удовлетворившись уходом этого прихожанина, который даже слишком быстро сдал позиции под натиском искушающих обещаний в своей голове, Жадность решил подождать окончания церковного обряда в комнате настоятеля (хотя находиться рядом с ним и гладить широкую спину было в разы приятнее). Созданию ада были непонятны все эти воспевания и бессмысленный говор в небо. Люди настолько погрязли в своих пороках и желаниях, что тысячи, даже миллионы молитв бы не спасли их души от поглощения собратьями демона. Лишь одно творение из плоти и крови выделялось на фоне этих ничтожеств. Коннор с его лучистой невинной душой ярким пятном сиял на фоне невыразительной серости всех присутствующих. Почти всех. Всё же было несколько человек, которые тоже отличались чистотой души, но их дух горел гораздо слабее и не был достоин внимания посланника преисподней. Грех был заинтересован только в пасторе.
Возможно, если бы кто-то предложил Жадности построить алтарь в честь Коннора, он бы даже согласился. Со временем мог бы и целый культ организовать. Хотя, если вспомнить слова, которые ему сказала Лень, то получалось, что он уже давно возвёл этот алтарь, только глубоко внутри себя. Возвёл и единолично поклонялся образу любимого человека. И в чём-то она была права: гость из ада слишком помешался, погряз в мыслях и мечтах об этом человеке, утонул настолько, что начал поддаваться собственному греху. Демон может только олицетворять сам грех, но никак не подчиняться собственной силе, превращая эту силу в свою же слабость.
В любом случае он всё ещё был слишком силён для любого из существующих собратьев, кроме, разве что, Первого. Благо, новоявленный царёк ему доверял и даже предположить не мог, что его правая рука уже год нарушает первый запрет, введённый после смены власти: не контактировать с людьми, несущими слово Господа, и ни при каких обстоятельствах не заходить в церкви. Пф-ф, смешно! Священники всегда были лакомым кусочком для любого адского пса, а тут новый Владыка решил прикрыть кормушку. А всё из-за чего? Из-за какого-то идиота-собрата, который решил примкнуть к служителям и додумался помолиться у алтаря, после чего рассыпался горсткой пепла на глазах у нескольких десятков человек. И всё бы обошлось, если бы не прямая трансляция той злополучной мессы прямиком на Ютуб, которую видели больше трёх тысяч людей. Первому пришлось изрядно поднапрячься, чтобы затереть не только людскую память, но и вклиниться в саму запись видео. Да уж, пока современные технологии облегчали людям жизнь, демонам это самая жизнь только усложнялась.
Собственно, до недавнего времени Жадности был безразличен этот запрет, священников в качестве еды он никогда не любил. Чего не мог ожидать от себя демон, что в итоге влюбится в одного из тех, к кому запрещено приближаться. И зная все запреты, все опасные последствия, ту кару, что грозила свалиться ему на голову, прознай Владыка о его похождениях, демон продолжал наблюдать за возлюбленным, в итоге решившись явиться перед его ясным взором. Рискованно, глупо, безрассудно, но каждая секунда рядом с Коннором убеждала Жадность в том, что это единственно верное решение.
Поддавшись минутному порыву повторить ночной путь, грех прокрался по скрипучим ступеням к комнате Коннора и ненадолго замер у двери, рассматривая старый защитный узор под слегка потрескавшейся голубой краской. Ещё ночью он заметил слабое свечение, невидимое для человеческих глаз, и сейчас мог внимательнее изучить переплетение линий мёртвого языка. Слова, руны, какое-то старое зашифрованное заклинание – всё переплеталось в выцвевший охранный знак. Судя по возрасту, в последний раз его обновляли больше десяти лет назад. Скорее всего, обновлял не Коннор, а его отец. Похоже, старик был не просто рядовым священником, раз знал этот язык и мог им воспользоваться, ведь даже в текущем состоянии защита не пустила бы в эту комнату ни одного демона слабее греха. Только от самих семи грехов не спасла бы никакая защита (такой просто не придумали), поэтому Жадность ощутил лишь слабое касание магии, настолько лёгкое и невесомое, что даже не обратил на него внимание.
Демон впервые оказался один в комнате своего возлюбленного. Даже раньше, когда священник ненадолго покидал свою церковь, чтобы съездить в город или пройтись по территории, Жадность не решался посетить его владения. После вчерашней ночи он осмелел. При свете дня комната показалась слегка больше, чем демон предположил ночью, но по меркам создания, которое не ограничивало себя коробками, называемыми людьми домом, это помещение всё равно было непозволительно маленьким. И скромным. Да, однозначно скромным. Жадность однажды (ещё до переворота в Аду) побывал в покоях Папы в Ватикане – вот где была роскошь. По сравнению с ним Коннор жил в нищете. Старая одноместная кровать с чистыми, аккуратно заправленными простынями стояла по левую руку от входа. Прямо напротив двери – небольшое и чистое окно, сразу у окна располагался стол из светлого дерева, а ещё правее – в углу – к стене крепилась небольшая металлическая раковина с зеркалом над ней. Под стол был задвинут явно старый стул, который грозил развалиться от одного неверного взгляда. Неужели его Коннор действительно сидел на этом?
Жадность тряхнул головой, одёргивая собственные мысли. Не его Коннор, пока не его.
Последний предмет мебели – небольшой шкаф – располагался справа от двери. Грех, ведомый несвойственным ему любопытством, шагнул к шкафу, беззвучно открывая дверцу. Один отсек пустовал, видимо, в нём пастор хранил литургическое облачение. В соседней части висела чёрная осенняя куртка, слегка потрёпанная временем, и белый зимний пуховик. Новый, судя по его кристальной чистоте. На полках рядом лежало несколько одноцветных футболок, две пары джинсов, пара одинаковых серых толстовок и три набора чёрного пасторского облачения, а в самом низу стояло несколько пар сезонной обуви. Каждую из этих вещей демон уже видел на мужчине, ведь Коннор явно экономил на одежде. Жадность издал нечленораздельный звук и закрыл дверцы шкафа.
Продолжив осматривать небогатые владения любимого человека, который, судя по воцарившейся внизу тишине, уже завершил свою мессу, адское создание подошло к кровати. Стараясь не думать о том, что именно здесь Коннор проводит свои ночи, именно этой поверхности касается его обнажённое тело с аккуратной россыпью тёмных родинок на белой коже, демон посмотрел на небольшой лакированный крест. Этому кресту настоятель возносил свои молитвы, причём, судя по потёртостям на деревянном полу, делал это в одном и том же месте. Именно этот крест слышал его вдохновлённый шёпот, видел влажные пухлые губы, двигающиеся в такт едва слышным словам, наблюдал, как Коннор снимает одежду, обнажая подтянутый торс.
Посланник бездны крепче сжал острые зубы и отошёл. Он слишком много думал о том, что ему было недоступно и не факт, что вообще станет доступно, ведь пока пастор всячески отвергал его облик, само его существование. Услышав тихую поступь возлюбленного, демон присел на стол, стараясь лишний раз не касаться старого стула (уж слишком ненадёжным он выглядел). Когда дверь отворилась, и на пороге показался явно вымотанный священник, Жадность предпринял попытку приветливо улыбнуться. Судя по тому, как передёрнуло настоятеля, получилось не очень удачно.
– Почему ты до сих пор здесь, нечистый? – слегка севшим голосом произнёс Коннор, у которого не осталось сил делать вид, что он не замечает этого изучающего и жаждущего взгляда янтарных глаз.
— Из-за тебя. Пока ты здесь, я буду рядом, — отозвался Жадность, неотрывно следя за каждым движением. Сморщившийся нос пастора и недовольство, мелькнувшее в карих глазах, не осталось незамеченным.
— Я тебя не понимаю, — на выдохе прохрипел священник.
Демон нахмурился, в задумчивости склонив голову. Обычно он не появлялся перед людьми ни в истинном облике, ни в промежуточном, а все слова нашёптывал прямо в сознание. Говорить вслух необходимости не было, а в подземном мире все и так друг друга понимали. Раз человек не разбирал его речь, значит, он плохо адаптировал свой голос. Может, поэтому связки так ощутимо напрягались? Сын ада захрипел и прокашлялся, отчего священник прижал ладони к ушам, попятившись к стене. Для него эти звуки слышались то ли пронзительным скрипом заржавелых петель, то ли громким лязгом металла — он не мог понять точно, потому что слушать было почти больно.
— Так лучше? — неуверенно спросил демон, когда пастор убрал руки от ушей. Его голос изменился, пропали все отголоски и эхо поглощённых душ, оставив лишь один чистый тембр, вполне выносимый, даже приятный.
Коннор нехотя кивнул, признавая, что действительно стало лучше. Только от этого желания разговаривать с адской сущностью не прибавилось, он даже смотреть в его сторону не хотел, эта багряная кожа вызывала противоречивые эмоции. С одной стороны, цвет был завораживающим, какого-то непривычного интересного оттенка. Пастору нравился бордовый цвет и его вариации, он подсознательно ассоциировал этот цвет с розами, в теплое время растущими в саду за церковью, но с другой стороны цвет кожи демона напоминал о его отвратительной сущности. Скольких человек сбило с праведного пути это создание? А скольких ещё собьёт? Может, это из-за него один из прихожан покинул мессу, не дождавшись окончания, или это просто совпадение?
— Я здесь из-за тебя, — повторил демон уже отчётливо и ясно, следя за тем, как священник снимает белое облачение и с трепетной осторожностью вешает в шкаф.
Мужчина напрягся, когда услышал ответ, и невольно бросил взгляд в сторону нежеланного гостя, чьё присутствие, на удивление, больше не пугало, как было прошлой ночью. На мгновение он встретился с яркими глазами нечистого и поспешил отвернуться. В глубине золотистой радужки таилось что-то странное, пугающее и притягательное одновременно. А ещё эти рога... Чёрные, как сама пустота, плохо отражающие солнечный свет, они венчали голову существа странным изгибом, как у антилопы, а по ребристой черноте змеился золотистый узор – не такой яркий, как глаза посланника ада, но достаточно заметный.
— И как мне понимать твой ответ, нечистый? Не ты ли ночью вещал о том, что не тронешь меня. — Сняв большую часть облачения, Коннор всё же рискнул обернуться и посмотреть прямиком в адский пожар чужой радужки.
— Не трону твою душу, — негромко и слегка хрипло ответил Жадность, нервно дёргая чернильным кончиком хвоста. Он не был уверен, что готов сказать правду о причинах своего появления в этих стенах, не был уверен, что возлюбленный поймёт и поверит. Набрав в грудь ненужного ему воздуха, сын ада хотел продолжить, как воздух рассёк холодный, словно клинок, голос Коннора.
— Уходи, — набравшись смелости, уверенно произнёс настоятель. — Убирайся из моей церкви, здесь не место тебе и тебе подобным!
Кошачьи зрачки демона снова пугающе сократились, а следом он растворился в воздухе и материализовался прямо перед пастором. Священник вздрогнул от неожиданности и крепче сжал в руке чётки, не зная, чего ожидать от адского создания. Если существо нападёт, вряд ли получится защититься, он двигался слишком быстро. Не нужно было расслабляться, это ведь не человек, а отец очень давно предупреждал, насколько опасными могут быть демоны.
Мужчина смотрел, как посланник ада поднял руку, поднося чёрную ладонь ближе к его лицу, и по воздуху обвёл контур щеки и шеи. Не касаясь. Жадность боялся, что пока не сможет удержать силу и случайно обожжёт нежную кожу на любимом лице. Настоятель прикрыл глаза, ожидая удара, но через несколько секунд понял, что существо его не тронуло. Открыв глаза, мужчина замер, видя перед собой удивительно ласковую для такого пугающего образа улыбку, даже блеск опасных острых зубов поблек на её фоне. Демон смотрел печально и... нежно? Отец Андерсон не уверен, что правильно разобрал эмоции в этих жёлтых глазах, но одно он понял точно – посланник Дьявола действительно пришёл не за его душой. Неужели, за телом?
Коннор едва успел открыть рот, чтобы задать безумный вопрос, но гость исчез, не давая возможности что-то сказать. Тонкая струйка чёрного дыма ещё несколько секунд клубилась в воздухе, а потом бесследно растворилась, не оставляя даже малейшего запаха гари. Пастор вздохнул свободнее, наконец оставшись в одиночестве. Тишина, шум ветра в кронах деревьев и пустота в собственной комнате ему привычнее, чем присутствие существа из подземного мира. Пусть отец и предупреждал об их существовании, примириться с этим фактом всё ещё было тяжело. Одно дело видеть смутный тёмный силуэт рядом с каким-нибудь прохожим и совсем другое, когда неизвестный силуэт обретает вполне материальную форму — монстрообразную форму крепкого и абсолютно обнажённого мужчины. Существу из ада, видимо, был неведом стыд, он не задумывался над тем, как воспринимается его облик в мире людей, падшему созданию незачем переживать, ведь его видел только Коннор, другим он не открывался. Но вот что пастор не мог понять, так это мотивов демона, ведь тот так и не назвал причин, из-за которых появился в церкви, из-за которых пришёл и к самому Коннору. Незнание порождало в священнике неуверенность, интерес и любопытство – те чувства, которые вообще не должны возникать по отношению к пугающему существу. Отец Андерсон упорно отвергал мысль, что страха рядом с демоном почему-то больше не возникало.
Мужчина, вынырнув из глубокого омута собственных мыслей, несколько раз перекрестился и окончательно сменил облачение на повседневную городскую одежду. Лютер – отчим Алисы, который обычно доставлял ему продукты взамен за помощь с девочкой – на две недели уехал в Трентон по работе, а это значило, что Коннору придётся ехать в город самостоятельно. Пастор не любил покидать свою церковь, не любил шум и суету центральной части Дирборна, в которой располагался крупнейший и единственный на весь город торговый центр. Перечислять Лютеру деньги за продукты, стройматериалы, церковные нужности и прочую повседневную мелочёвку настоятелю нравилось куда больше, чем закупать всё самостоятельно. А лишних денег на оплату доставки всего необходимого у него не было.
Натянув поношенные, но чистые джинсы и серую толстовку без принта, Коннор спустился вниз. Зал опустел, в день мессы люди прибывали только на саму службу, и в промежутке между утренней и вечерней литургией церковь почти всегда пустовала. Это играло на руку, ведь в таком случае мужчине не пришлось испытывать неловкость, уговаривая кого-нибудь из прихожан покинуть зал и дождаться его возвращения. Затушив свечи, горящие для придания духовной атмосферы, пастор щёлкнул замаскированным в стене выключателем и вышел в прохладу раннего октября, заперев за собой главный вход.
Несмотря на яркое солнце, приятно ласкающее кожу своими лучами, лёгкий ветер приносил с собой осеннюю прохладу. Мужчина зябко поёжился, накинув объёмный капюшон и зарывшись носом в тёплый ворот. Коннор не любил холод, даже едва заметная прохлада осени вызывала у него ощутимый дискомфорт. Пастор был слишком теплолюбив. Быстрым шагом дойдя до старого «форда» семьдесят девятого года выпуска, он нырнул в чуть менее холодный салон автомобиля. Повернулся ключ зажигания, стартер несколько раз крутанулся вхолостую, лишь с третьего щелчка заводя двигатель, который натужно заскрипел ремнём. Ещё в те далёкие времена двадцать лет назад, когда Коннор был маленьким десятилетним мальчишкой с тёмной россыпью веснушек на пухлых щеках, этот красный (а сейчас больше ржавый) купешник уже считался рухлядью. Просто чудо, что машина до сих пор подавала признаки жизни, ведь за последние года полтора Коннор ни разу не доехал до станции технического обслуживания.
Будь Хэнк жив, он бы долго и со вкусом журил единственного сына за такое халатное отношение к механической старушке, но младший Андерсон никогда не разделял тяги отца к машинам. Хэнк всё свободное от церкви время копался под капотом или под днищем горячо любимого «Мустанга», он мог с закрытыми глазами разобрать и собрать движок, всегда знал, когда стоит перебрать ходовку или проверить тормоза. Его сын же, в свою очередь, даже масло забывал менять вовремя. И сейчас Коннор жалел, что в своё время упорно отказывался принимать участие в подкапотных забавах отца, предпочитая проводить время в обнимку с книгами или вставляя наушники, в которых тоже, преимущественно, слушал книги. Сейчас бы умения самостоятельно обслужить железного друга пригодились как никогда.
Год выдался тяжёлым. Разлад с Китаем нанёс большой удар по экономике США, многие люди потеряли работу и жили лишь на пособие. Церковная епархия тоже сократила расходы, выделяя на содержание дома Божьего совсем уж жалкие гроши, львиная доля которых уходила на оплату электричества и водоснабжения. После приобретения вина, свеч и прочих мелких нужностей, денег едва хватало на скромные повседневные потребности пастора, уж о ремонте церкви (и, тем более, машины) оставалось только мечтать. Священник едва мог содержать дом Господа в приличном состоянии за счёт пожертвований прихожан, но уповать на помощь из вне не приходилось, ведь многим из его паствы было так же тяжело, как и самому Коннору, который уже всерьёз подумывал попробовать найти подработку в ночь.
Но сдавать позиции мужчина не собирался. Коннор уже давно целиком и полностью отдался служению Господу, решив продолжить путь отца. Пусть когда-то давно он не сразу принял это решение, сейчас он не представлял жизни без привычного дела. Да, он с опозданием последовал наставлениям отца и надеялся, что Хэнк все же смог простить его, ведь тогда, больше десяти лет назад, когда сердечный приступ унёс с собой жизнь старшего Андерсона, Коннор не успел ни помириться, ни попрощаться. Чёрные четки, которые подросток в тот страшный день снял с морщинистой руки отца, свисающей с носилок, долгое время были немым напоминанием о том, что не нужно хранить в себе обиды, ведь смерть может нагрянуть внезапно, не предоставляя шанса помириться.
Коннор крепче сжал потёртый руль, перетянутый потрескавшейся кожей. Ещё одной причиной, по которой он не любил ездить в город, была эта самая машина. Именно в старом «форде», у которого что-то вечно звенело и тряслось во время движения, пастор ощущал себя наиболее уязвимым, ведь именно «Мустанг» каждый раз пробуждал болезненные воспоминания, после которых священник в очередной раз шёл к посеревшему от времени надгробию. Надгробию с выведенным на нём именем родного человека, с которым не успел нормально попрощаться.
Лишь выехав к широкополосному шоссе, настоятель смог взять себя в руки и полностью сосредоточиться на дороге. Стараясь не набирать скорость выше ста километров в час, мужчина выдвинулся в сторону города. Ехать было недалеко. Хоть его церковь располагалась в пригороде, путь до окраины Дирборна не превышал десяти минут, а до центра и вовсе можно было добраться за тридцать, если не встрять по пути в пробку. Но сегодня удача ему благоволила, на дорогах было пусто и даже в супермаркете не было привычной толкучки. Закупившись продуктами на пару недель вперёд, пастор заскочил в строительный магазин, приобретя несколько банок краски, валики, кисти и лак для дерева. Сгрузив почти все покупки в небольшой багажник, а невместившиеся стройматериалы закинув в салон, Коннор поспешил обратно в церковь. Нужно было поесть, ведь желудок уже час недовольно урчал, напоминая, что в нём всё ещё не было ничего, кроме небольшого шарика хлеба и глотка вина.
Возвращение заняло чуть больше времени из-за нескольких заторов на пути, но в запасе была ещё добрая половина дня до начала вечерней мессы. Спустив пакеты с продуктами в небольшой подвал, который заменял Коннору и столовую, и кухню, он расставил покупки по шкафам, убрав скоропорт в холодильник. На скорую руку соорудив себе парочку сэндвичей, пастор откупорил банку краски и взялся за облагораживание фасада. Местами когда-то белая краска потемнела от старости и сырости, кое-где уже начала облезать, и мужчина сосредоточенно прокрашивал проблемные участки, не замечая чужого присутствия.
Жадность, почти полностью скрыв свою ауру, из тени дуба наблюдал за действиями возлюбленного. Коннор даже не поел нормально, сразу по возвращении принявшись за работу и лишь изредка отвлекаясь, чтобы сделать очередной укус от несуразного подобия обеда. За бесконечно долгий год, что демон наблюдал за священником, он понял, что кроме яичницы и нескольких видов сэндвичей мужчина ничего не умел готовить, его холодильник был набит лишь дешёвыми готовыми обедами из супермаркета. Существу из ада это казалось странным, ведь даже он, будучи созданием, не нуждающимся в людской пище, знал несколько десятков простых рецептов. Жадность хотел накормить любимого человека чем-то нормальным, по меркам этого мира, хотел помочь ему с ремонтом столь любимой церкви, чтобы уставший священник отдохнул хотя бы час. Хотел, но не мог, ведь Коннор прогнал его и, скорее всего, прогонит ещё не один раз. Демон был готов к такому исходу и не был намерен сдаваться; не сейчас, когда он уже открыл любимому своё существование. А пока нужно было вернуться в подземный мир, куда призывал его нынешний Первый. Прикрыв глаза, Жадность растворился в воздухе, следуя этому зову.
Коннор вздрогнул, ощутив странное колыхание воздуха и неприятное ощущение в теле, обернулся, но за спиной никого не оказалось. Демон снова был здесь, или лишь почудилось? Мужчина не знал, хотя чувство было достаточно схоже с тем, когда его внезапный гость перемещался в этом мире. Неприятное ощущение, словно невидимая рука сжимала желудок, но, возможно, сейчас пастор просто перепутал это ощущение с голодом. Пары сэндвичей было явно мало, чтобы насытить взрослого мужчину, но времени на полноценный обед у священника не было. Он так увлёкся окрашиванием, что слишком маленький запас оставил на устранение протечки в крыше. Сделав несколько финальных мазков, Коннор убрал оставшуюся краску, достал несколько досок и старый, слегка покрытый ржавчиной молоток. Поднявшись на чердак, мужчина довольно быстро нашёл подтекающий угол. Устало вздохнув, он торопливо принялся за работу, ведь время вечерней мессы стремительно приближалось.
Пастор закончил с ремонтом за час до семи. Он не был доволен получившейся заплаткой, которую соорудил на скорую руку, но уже в понедельник планировал всё привести в надлежащий вид. Смыв с себя пыль, краску и пот, мужчина занялся привычной подготовкой к службе. Свечи снова ласкали взор танцем тёплых огней, порядок записей хора проверен, а сам священник облачился в свои белые одежды. В этот раз месса прошла без запинок, и никто не покинул зал до её окончания. Лишь к завершающей части литургии настоятель слабо ощутил чужеродную силу, но в этот раз демон стоял где-то в стороне, скрытый от посторонних глаз.
Когда, поднявшись в свою комнату, Коннор снова обнаружил настойчивое существо на своём столе, он даже не стал ничего говорить. Накопившаяся за день усталость тяжёлым грузом давила на опущенные плечи, и последнее, чего желал настоятель, так это болтовни с адским созданием. Он разделся, оставшись только в нижнем белье, и с тяжёлым вздохом повалился на кровать, не замечая чужого голодного взгляда, который скользил по каждой выступающей косточке, по каждой родинке на спине. Пастору слишком сильно хотелось спать. А когда демон открыл рот и внезапно затянул какую-то медленную красивую песню, кажется, на французском, Коннор расслабился на удивление быстро, растворяя мысли в мелодичных перекатах чужого голоса. Он уснул раньше, чем демон пропел свою песню до конца, а на следующий вечер перед сном пение повторилось вновь, как и во множество последующих вечеров.