Поверь мне

      Из утра в утро Коннор просыпался и каждый раз видел зло. Это зло растягивало пухлые губы в мягкой улыбке, едва обнажающей острые белые зубы, смотрело своими яркими, почти обжигающими и невозможно добрыми глазами, заглядывало в самую душу, в очередной раз довольно убеждаясь в том, что возлюбленный больше его не боится. Ещё не симпатизирует, но больше не испытывает даже намёка на былой страх, и истинная форма перестала оказывать слишком мощный непреодолимый эффект паралича. И Жадность радовался даже такому маленькому прогрессу, ведь в его положении каждая, даже самая мизерная подвижка вперёд казалась огромным прогрессом. Почти четыре недели он приходил к пастору, охранял его сон невидимым присутствием, любовался прекрасным лицом, которое больше никогда не хмурилось во сне — грех, вопреки своей отвратительной природе, прогонял из головы Коннора каждый кошмар, который пытался зародиться в глубинах сознания. Любимый человек теперь спал гораздо лучше, не одолеваемый печальными картинами прошлого. Демону это нравилось.       Коннору же оставалось только смириться с присутствием нечеловеческого создания в своей церкви, более того, в своём поле зрения. Но он не мог. Зло, которое ещё недавно почти не появлялось в течение дня, теперь поселилось в доме Господа окончательно. Этот демон мило улыбался ему, настойчиво пытался завязать разговор, не сдаваясь под натиском очередного отказа и понимая, что пастор всё чаще отвечает ему. Этот демон каким-то образом успокаивал своим присутствием, и Коннор был почти уверен, что дело в магии, но не мог найти объяснения, как чёрная сила, родившаяся в Аду, могла привносить даже крупицу спокойствия. Отец Андерсон отвергал адского гостя, отталкивал, когда тот в очередной раз пытался его коснуться, обрывал на полуслове, не желая слушать приятный голос этого монстра. Но, вопреки всему, демон возвращался каждое утро, появляясь в комнате пастора с первыми рассветными лучами солнца, и священник понимал, что начинает привыкать.       — Доброе утро, Коннор, — с нескрываемой нежностью в голосе шептал гость, растягивая сухие багровые губы в приветливой улыбке, и почти сразу исчезал на несколько часов, даже не надеясь услышать ответ.       — Доброе утро, — на автомате однажды повторил настоятель, спросонья не успев себя одёрнуть, и порадовался, когда понял, что создание ада не услышало его ответ.       Зло поселилось в этой церкви окончательно и бесповоротно. Демон всегда скрывался от чужих глаз, являл свой лик одному лишь Коннору. Прихожане, как решил священник, никогда не видели даже намёка на смутную тень, никогда не слышали уверенный голос адского гостя, хотя некоторые подсознательно ощущали его присутствие. Жадность не переживал на этот счёт, будучи достаточно уверенным в своём умении скрываться от посторонних глаз, он вообще не обращал внимания на других людей, исключая дни, когда находил себе очередную жертву, демона интересовал только пастор.       Постепенно паства начала уменьшаться, таяла, как снег под ярким весенним солнцем, и молодой священник никак не мог повлиять на отток людей из церкви. Каждое воскресенье традиционно заканчивая мессу, он снова отмечал очередного отсутствующего верующего. Основная масса прихода не менялась уже лет пять, и за это время Коннор запомнил каждого, кто еженедельно возносил молитвы к Господу в стенах его фамильной церквушки. Каждый убывший в редких рядах молящихся отражался вспышкой неумолимой грусти в карих глазах настоятеля. Он большую часть жизни учился вести людей к Богу, нести его слово в массы, помогать нуждающимся и прощать заблудшие души. Всё, как учил его ныне покойный отец. Хэнк научил его всему, что знал, дал вектор, которого следовало придерживаться, а Коннор не смог его удержать. Из недели в неделю смотря на отток верующих, мужчина понимал, что такими темпами меньше, чем через год, не останется никого.       Священник не знал, почему зло выбрало именно эту церковь, не знал, как зло проникало в священные стены, но в течение последних недель он постоянно видел его и каждый вечер слушал демонический, но такой завораживающий голос. Голос, который уверенным шёпотом манил к себе, обещая удовольствие, которого не сыскать на земле. Голос, который пел ему прекрасные песни о любви, пока Коннор не засыпал на плавных волнах музыкального ритма. Голос, который буквально умолял выслушать его, поверить в правдивость этих непонятных пастору признаний. Мужчина ничего не мог противопоставить демону, уничтожить его или хотя бы ранить, ведь та защита, что однажды вручил ему отец, отказывалась работать против этого существа, лишь подтверждая тот факт, что навязчивый гость не причинит ему вреда. Единственное, что оставалось настоятелю, это надеяться, молиться и изредка срываться, достигая точки отчаяния.       — Хватит, заклинаю тебя, уходи!       Одолеваемый накатившими чувствами Коннор едва мог себя контролировать, из последних сил пытаясь удержать слёзы собственного бессилия. Получалось плохо, ведь слишком тёплые, нечеловеческие руки вытирали солёные дорожки с его щёк. Настоятель терялся от того, с какой нежностью и желанием смотрели опасные ярко-жёлтые глаза демона. Он неконтролируемо сдавал позиции, когда в церкви по его щелчку зажигались свечи, чтобы осветить неверными бликами прекрасное обнажённое тело. Пляшущее пламя играло тёплыми отсветами на коже цвета человеческой крови.       Это создание даже не пыталось казаться человеком, с первого своего появления находившись в кровавом обличье и постоянно пребывая в нём. Мускулы перекатывались под этой бордовой кожей при каждом неторопливом движении, глаза вспыхивали янтарём, контрастно и ярко выделяясь на чёрных склерах днём и необычно светясь в темноте ночью. А эти изогнутые рога цвета гудрона вызывали страх вперемешку с отвращением и одновременно с этим манили к себе. К ним хотелось прикоснуться, провести пальцами по фантастическим изгибам, ощутить твёрдость кости подушечками пальцев, обрисовать едва заметный золотой узор. Коннор отвергал эти странные желания, они не должны были существовать в собственных мыслях. Он был чист и дальше должен был навсегда оставаться чистым, во всём быть примером для потерявшихся в грехах этого мира людей.       Чёрные ладони, которые ранее убрал от его лица Жадность, снова легли на щёки, огладили неторопливо, ласково, жёсткие пальцы с тёмными острыми когтями провели по болезненному излому пушистых бровей, скользнули по прикрытым трепещущим векам и опустились к мягким губам, не знавшим вкуса поцелуя. Длинный, заострённый на конце хвост, который до этого без движения лежал на полу, ненавязчиво оплёл талию, а кончик погладил подтянутую грудь, сквозь одежду чувствуя, как сильно и часто колотится сердце желанного человека.       — Не прикасайся! — Коннор оттолкнул его, пытаясь выпутаться из хватки сильного хвоста, и демон не стал его удерживать, покорно отступил, как и всегда.       Жадность не хотел давить, не хотел ломать человека, насильно заставляя терпеть свои касания. Он отходил сразу, стоило Коннору сказать об этом, и такая тактика понемногу давала свои плоды. Пастор привыкал к чёрным рукам с обуглившейся кожей на пальцах, не напрягался так сильно, как раньше, стоило адскому псу прикоснуться к его спине, руке или лицу. Раньше священник не выносил даже малейшей попытки притронуться, отскакивал и начинал обрабатывать место контакта святой водой, сейчас же демон мог трогать его несколько десятков секунд, не боясь быть отвергнутым. Но грех признавал, что с хвостом действительно перегнул палку, поторопился и теперь надеялся, что необдуманное действие не разрушит жалкие крохи того фундамента, на котором он желал построить доверительные отношения.       С каждым проведённым вблизи пастора днём демон убеждался, что сможет если не влюбить в себя священника, то хотя бы стать ему другом. Лень бы знатно посмеялась, услышь она об этом. Дружба между представителем духовенства и созданием бездны могла стать отличной темой для шуток в их небольшом кругу грехов. Возможно, Жадность даже успел бы оценить хоть одну попытку юмора в свой адрес до того, как Первый проклянёт его за неповиновение. А демон ни секунды не сомневался в том, что Владыка знатно отыграется на всех его воплощениях и наверняка начнёт с самого слабого — с образа человека, в котором Жадность так ни разу и не появился перед возлюбленным. Пока было слишком рано, он хотел дождаться момента, когда Коннор окончательно привыкнет к его промежуточному воплощению. Жадность терпел целый год, наблюдая лишь издалека за жизнью любимого, он сможет вынести даже ещё столько же, пока пастор примет его облик. Демон был уверен, что сможет.       Коннор с ужасом для себя понемногу осознавал, что присутствие тёмного гостя начало казаться ему чем-то обыденным, привычным. Его опасная аура с каждым днём ощущалась всё меньше, тёплые прикосновения приятно согревали, когда замёрзнувший Коннор возвращался после очередной попытки привести фасад церкви в надлежащий вид. Глубокий голос и тягучие песни начали восприниматься привычным ритуалом перед сном. Священник с трудом признавался себе, что завершив на ночь очередную молитву, ждал, когда демон затянет новую песню. Казалось, что он знал их тысячи и тысячи, на разных языках, с разными мотивами и историей, но все сводились к одному — к признаниям в любви. И пастор поверить не мог, что демон действительно таким способом пытался донести до него свои чувства. Нет, пастор не верил, потому что порождение подземного мира может испытывать столь возвышенное и светлое чувство, которое люди именуют любовью.       Не может это существо любить и при этом разрушать главное дело жизни пастора. А он разрушал медленно, неторопливо, но разрушал и ни разу не назвал причин, по которым распугивает приход. Коннор спрашивал каждую неделю, надеясь и боясь услышать ответ, но гость из подземного мира лишь уходил от ответа, отделываясь неясными формулировками. Хотя нужны ли демону причины, чтобы найти себе еду среди людей? Для него присутствующие были лишь сопутствующей закуской, дополнением, которая сама шла в грязные демонические лапы. Единственное, что обещал пастору подчинённый Дьявола, что всё скоро закончится.       — Естественно, закончится, ведь скоро твоими стараниями здесь останусь только я, — с грустью в голосе ответил Коннор. — Ты разгоняешь всех, распугиваешь мою паству, поглощаешь их души прямо у меня под носом, а я никак не смогу их защитить.       Мужчина говорил тихо, с нотами отчаяния в голосе. Он сидел на холодных ступенях церкви, закончив очередную мессу, и с болью в глазах провожал разъезжающихся верующих. Настоятель даже облачение не сменил, так и остался на грязном пороге в своём белом одеянии, которое в любом случае собирался постирать.       — Я не ем их души, Коннор, если тебе станет легче от этого знания, — ответил демон, смотря за тем, как по спине пастора прошла дрожь. — Сегодня холодно, тебе лучше зайти внутрь, — тихо произнёс Жадность, касаясь ладонью между острых лопаток и посылая порцию согревающего тепла.       Мужчина даже не стал отталкивать чужую руку, окончательно смирившись с таким положением дел. Это существо слишком любило тактильный контакт, но что хуже, демон был абсолютно прав в своих суждениях, на холодном ветру раннего ноября пастор действительно продрог до самых костей. И несмотря на тяжело переносимый холод, отец Андерсон продолжал сидеть у главного входа в церковь, довольствуясь крохами тепла, которые дарил ему демон. Он словно впал в анабиоз, погрузился в подобие транса, убаюкавшись под осторожными поглаживаниями по спине. Коннор мысленно перенёсся далеко в своё детство, вспоминая, как холодными зимними вечерами Хэнк читал ему сказки на ночь, ласково гладил по голове и прижимал к себе, согревая в своих тёплых медвежьих объятиях. В те дни было также уютно, как и сейчас.       Резко прервав поток дорогих сердцу воспоминаний, Коннор осознал, что демон перестал гладить его спину и действительно обнял его. Прижимаясь горячей грудью к замёрзшей спине, сын ада сцепил руки на животе пастора и с удовольствием вдыхал запах травяного шампуня Коннора. Пока человек расслабился и глубоко задумался о чём-то, не замечая более тесного контакта, Жадность с упоением наслаждался каждой секундой желанной близости. Было мало, чертовски мало, настолько сильно хотелось большего, насколько это вообще было возможно. Хотелось сильнее прижать твёрдое тело к своей груди, снять эти нелепые одежды, скрывающие под собой красоту человека. Хотелось развернуть Коннора к себе и долго, с упоением целовать его мягкие губы, ласкать его торс, спускаться поцелуями ниже и ниже, открывая для себя карту чувствительных точек на теле священника. Хотелось любить его телом и душой, быть рядом, заботиться, защищать, согревать. Много чего хотелось, Жадность терялся от вихря желаний, которые порождал в нём этот человек, но терпеливо держал себя в руках, боясь спугнуть настоятеля своим напором.       Внезапно сердцебиение священника подскочило, а сам он нервно завозился на ступеньке, неуклюже выпутываясь из непрошенных объятий. Грех не стал его удерживать и разжал руки. Отец Андерсон мгновенно отошёл от него на несколько шагов, пребывая в растерянности.       — Зачем? — от неожиданности он даже не придумал вопроса лучше.       — Ты замёрз, я просто хотел тебя согреть. Не нужно так бояться меня, Коннор, я не наврежу тебе, поверь мне.       — Поверить? Поверить тебе? Демону, который отравляет своим присутствием священное место, который вредит невинным людям, который питается душами других людей — это тебе я должен поверить?       Священник говорил громко, но абсолютно ровным, почти безэмоциональным тоном, скрывая за холодной отрешённостью едва сдерживаемую ярость. Но больше всего пастор злился не на адское создание, которое, похоже, действительно хотело помочь, он злился на самого себя, что позволил себе расслабиться в этих тёплых руках. Коннор не любил холод, слишком не любил, а демон, как на зло, казался почти горячим, согревающим, как печка, отталкивать его в этот раз почти не хотелось.       — Мне нужно переодеться, — успокоившись, произнёс Коннор, чтобы хоть как-то заполнить возникшую паузу. Сын бездны на это спокойно отступил в сторону, освобождая проход. — А ещё у меня есть старые джинсы, думаю, они подойдут тебе по размеру.       — Мне не нужна одежда, я не чувствую холод, — отозвался Жадность, немного расслабившись. Пусть показалось, что он снова переступил черту, но в этот раз священник не стал его прогонять.       — Дело не в этом. Если уж ты не собираешься уходить, то хотя бы прикройся, у людей не принято ходить нагишом, тем более в церкви, — со вздохом закончил пастор, а следом раздался щелчок пальцев. Повернувшись, священник увидел, что на демоне появились свободные тёмно-синие джинсы такой же модели, что обычно носил сам Коннор, только более новые.       — Мог бы сделать так раньше, — тихо сказал отец Андерсон и направился к себе в комнату, не дожидаясь ответа.       Жадность не стал преследовать священника, оставив его наедине со своими мыслями, лишь неуловимо улыбнулся вслед. Похоже, он только что преодолел ещё одну баррикаду, отделяющую его от сердца любимого человека, и эта мизерная победа яркой вспышкой тепла отдалась в чёрной пустоте души. Бросив ещё один взгляд на удаляющуюся спину, грех направился в подвал, где скрывалась импровизированная кухня Коннора.       Ступая по жухлой, но ещё самую малость мягкой траве, Жадность поднял глаза к слепящему солнцу и глубоко вдохнул свежий осенний воздух с отдалённым запахом сухой листвы и грядущего дождя. Может, сегодня ему повезёт ещё больше, и Коннор хотя бы в этот раз не станет отказываться от нормального обеда, пусть и приготовленного демоном. И пока настоятель сменял литургическое облачение на тёплую чёрную рясу, грех открыл тяжёлую дверь, ведущую в подвал, впуская порцию свежего воздуха, чтобы разогнать затхлую сырость помещения. Здесь явно не хватало вентиляции, но адский гость знал, что Коннор не сможет её провести, даже если очень захочет, а принимать помощь от демона он отказывался. Жадность мог бы давно создать её, на это ушла бы такая крупица силы, что даже Первый заметил бы её присутствие только в том случае, если бы лично посетил эту кухню. Но пастор был против, а сын преисподней не настаивал, зная, что сделает только хуже. Оставалось довольствоваться только открытой дверью и маленьким окошком под потолком, через которые просачивался не только свежий воздух, но и холодный сквозняк.       Когда отец Андерсон спустился вниз, он с удивлением обнаружил на столе несколько обжаренных тостов и аккуратный омлет со слегка подгоревшим беконом. Демона он не увидел, хотя уверен, что тот всё ещё где-то рядом, возможно, снова в саду на заднем дворе. У этого создания были странные вкусы, он довольно часто любовался на заснувшие пожелтевшие цветы, изучал почти полысевшие кусты, на которых по весне расцветали маленькие белые цветочки, позже сменяемые красными ягодами, или просто гулял по аккуратным дорожкам из небольших гладких камней, смотря куда-то в пустоту. И пастор был почти полностью уверен, что как только поест, снова застанет это существо там, только теперь эта мысль не вызывала должного отвращения. Полтора месяца такого тесного соседства давали свои плоды.       Зябко поёжившись, настоятель взял приготовленный обед и всё-таки сел с ним за стол, впервые не став выбрасывать блюдо, приготовленное жуткими демоническими руками. Он не мог себе позволить бесконечно раскидываться продуктами, пришлось переступить через собственную вредность и взяться за вилку. Омлет оказался слегка пересолен, но вполне съедобен, поэтому настоятель быстро расправился с трапезой и, запив всё апельсиновым соком, поспешил в сад. Как и ожидалось, демона он застал именно там, сидящего на старом пне, который одно время собирался выкорчевать отец, но так и не добрался до него. Теперь этот пень стоял немым напоминанием об одном из незавершённых дел Хэнка Андерсона. Коннор подошёл ближе и неуверенно произнёс, привлекая к себе внимание:       — Спасибо за обед.       Демон блеснул янтарными глазами и довольно улыбнулся.       — Было вкусно? — Жадность действительно хотел услышать ответ.       — Пересолено, но в целом неплохо, — нехотя озвучил священник, отчего адский гость нахмурился.       — Я не могу чувствовать вкус человеческой пищи, поэтому готовил строго по рецепту. В другой раз добавлю меньше соли.       — Не нужно ничего мне готовить. Если мне не хочется переводить продукты, это не значит, что я в восторге принимать пищу, которую готовил ты! — огрызнулся Коннор и неосознанно сложил руки на груди, внимательным взглядом смотря в расправленное золото чужих глаз. — Тебя вообще не должно быть здесь.       — Но ты явно уже не так сильно хочешь прогнать меня. — Жадность даже не ждал ответа, ведь и так знал правду, которую настоятель так старательно пытался скрыть в глубине своей души.       Коннор лишь шумно выдохнул и повернулся к полысевшему лесу. Они просто смотрели на колыхание веток, слушали скрип деревьев и шелест ветра и молчали. Первым спокойную тишину прервал отец Андерсон.       — Как тебя зовут, демон?       — В подземном мире меня называют Жадность, — отозвался грех, скрывая приятное удивление. В первый раз возлюбленный Коннор проявил к нему открытый интерес.       — А здесь? Разве у тебя нет человеческого имени? — пастор недоумённо вскинул брови, поворачиваясь к собеседнику.       — Здесь мне не нужно имя, ведь обычно я не предстаю перед людьми ни в истинном образе, ни в текущем. Они просто слышат мой голос в глубинах своего разума, — честно признался демон.       — Тогда ты не будешь против, если я дам тебе имя? Я не могу называть тебя Жадностью, — неуверенно спросил Коннор.       — Если ты этого желаешь. — Гость из преисподней в ответ коротко улыбнулся, на мгновенье обнажив острые клыки.       — Гэвин. Я буду звать тебя Гэвином.       — Хорошо, — согласился грех. — Ты быстро сделал выбор, расскажешь, почему именно так?       Мужчина поморщился, но нехотя ответил.       — В детстве, до Сумо, у нас был кот. Отец назвал его Гэвином в честь одного своего сослуживца, с которым по молодости познакомился в армии. Ты похож на этого кота.       После сказанного, новоназванный Гэвин удивился ещё больше.       — За столько тысяч лет меня ещё ни разу не сравнивали с котом, — со смешком отозвался демон. — И чем же я похож на него? — спросил он, решив, что про неизвестного Сумо спросит немного позже.       — Такой же настырный, самовольный и лезешь, куда не просят, — недовольно буркнул пастор и отвернулся, направляясь в церковь. — Не люблю котов, — было последнее, что от него услышал Гэвин.       Демон слегка приподнял уголки губ, провожая пастора внимательным взглядом и смакуя новую каплю информации о его жизни. Коннор ассоциировал его с котом, которых не любил, и это было плохо, но этот факт с лёгкостью перекрывался приобретённым именем. Люди быстрее привязываются к тем, чьё имя знают, священник увидел в демоне не просто сгусток тьмы и опасности, он наконец воспринял его как личность, а не как неприятный объект из подземного мира. Жадность был рад и доволен, ведь только что прошёл ещё несколько маленьких шагов к тому, что человек сможет его принять.       Грех посмотрел на быстро темнеющее небо над головой, прислушался к пока далёкому, но уже достаточно громкому раскату грома и недовольно скривился. Приближалась очередная гроза, которые так не любил адский посланник. Слёзы ангелов, священная влага, очищающий водопад — как только его собратья не называли такое явление природы, как дождь, но эти тупые прозвища частично описывали эффект, который оказывал на демонов любой мало-мальски сильный ливень. Под дождём адская сущность рвалась наружу, любой облик смывался, не давая ни шанса притвориться человеком, даже промежуточный облик удавалось удерживать невероятными усилиями, терпя при этом прожигающую боль. Дождь смывал любую, даже самую сильную маскировку, открывая миру истинный облик демона, и если лёгкая морось или слабенький дождик не были помехой для Жадности, то грядущий ливень раскрыл бы и его. Нужно было уходить, скрыться хотя бы под крышей, а лучше вернуться в Ад, но Гэвин медлил, не желая покидать пастора.       Демон поднялся, чувствуя, как первые капли пытаются растворить его магию, за которой скрывалось истинное обличье, и отправился в церковь. Не в первый раз ему предстояло терпеть боль, которую вызывала возрастающая во время дождя сила святой защиты, начертанная на кресте и у входа. Пусть слишком частое и долгое присутствие в человеческом мире немного ослабило его сопротивляемость охранным крестам, он всё ещё был слишком силён, чтобы лёгкие покалывания покрова причинили ему хоть какой-то вред. Небольшую боль — да, но ни капли урона. Хотя ради встреч с Коннором грех был готов терпеть что угодно, ведь одного взгляда на лицо пастора, покрытое россыпью родинок, он испытывал ни с чем не сравнимое тепло.       Переступив порог церкви, сын ада привычным движением зажёг свечи. В главном зале было темно — свет Коннор выключил, а чёрные облака перекрыли дорогу солнечным лучам. Настоятеля не было видно, и Гэвин неторопливо пошёл к узкому проходу винтовой лестницы. Священнику не нравились его нечеловеческие перемещения в пространстве (пусть Коннор ничего не говорил на этот счёт, но Жадность слепцом не был), поэтому всё реже демон прибегал к телепортации и чаще ходил ногами, постепенно привыкая к человеческому способу передвижения. Войдя в комнату пастора, грех застал его уже переодетым. Отец Андерсон расслабленно сидел на своём ненадёжном стуле и в очередной раз перечитывал Новый завет. Гэвин не знал, что его напрягает больше — непомерная любовь мужчины к библейским писаниям, которые люди считали чуть ли не священными, или его нежелание дать демону возможность починить эту деревянную рухлядь, которую настоятель ошибочно именовал стулом.       Демон молча и почти бесшумно опустился на пол, садясь прямо у выхода из комнаты и опираясь спиной в холодную дверь. Первый контакт кожи с шершавой поверхностью отозвался лёгкой волной дрожи — в дождь даже защитный круг узора на двери Коннора получал дополнительную подпитку силой, — но неприятное ощущение угасло также быстро, как и появилось. Расслабив плечи, ставшие почти втрое тяжелее, Жадность откинул голову и принялся наблюдать за возлюбленным. В моменты сосредоточенности и полного погружения в чтение пастор казался особенно красивым, а небольшой ночник, подсвечивающий его тёплым жёлтым светом, придавал мужчине особый шарм. Гэвин довольно быстро понял, что священник не любит, когда его отвлекают от дел, особенно если этим делом было чтение, поэтому не старался завязать с ним разговор и как-то привлечь внимание. Спокойствие Коннора, тёплое свечение и тишина расслабляли и навевали сонливость, которая сильно ощущалась в этом мире, и грех сквозь полуприкрытые дрожащие веки наблюдал за ровным дыханием настоятеля и его длинными пальцами, трепетно перелистывающими пожелтевшие и слегка мятые страницы.       Коннор мог сидеть так до ночи, читая страницу за страницей и не обращая внимания на происходящее вокруг. Если бы не холод и громкий стук капель за окном, он бы именно так и сделал, но даже тёплая ряса не могла согревать вечно. Настоятель замёрз, но, погрузившись в чтение, даже не сразу заметил это. Лишь одеяло, которое накинул ему на плечи Гэвин, вернуло его к реальности.       — Я знаю, что ты не любишь, когда твоё чтение прерывают, но тебя уже трясёт, — негромко ответил демон на молчаливый вопрос в глазах Коннора.       — Почему ты до сих пор здесь? — недовольно произнёс мужчина, кутаясь в пуховое одеяло.       — Ты и сам знаешь причину, — спокойно ответил Жадность, возвращаясь на насиженное место у порога. — Я уйду, когда ты заснёшь.       Коннор бросил короткий взгляд в сторону демона, кожа которого в полутьме казалась почти полностью чёрной. Гэвин был прав, пастор прекрасно знал причину, по которой это существо всё ещё не исчезло, оставив его наедине со своими мыслями.       Создание ада приучило засыпать под слегка хриплое пение, как под колыбельную, и мужчина нехотя признавался себе, что ложась в кровать, ждал очередной спокойной песни. Это было неправильно, противоестественно, учитывая его принадлежность к церкви, но новый постоялец всё меньше отталкивал своим видом, своим существованием. В Конноре боролись между собой две крайности, одна из которых категорически отвергала присутствие демона поблизости, а вторая постепенно поддавалась его странному очарованию. И в моменты слабости, которые временами накатывали такими дождливыми вечерами, как сегодня, вторая крайность одерживала верх над благоразумием. Устало вздохнув, пастор начал раздеваться, пытаясь игнорировать прямой взгляд в свою сторону, к которому никак не мог привыкнуть.       — Ты хотя бы моргать не забывай, а то выглядит совсем жутко, — съязвил мужчина, ложась в холодную кровать и прячась под одеялом.       Голова гудела, как часто бывало при резкой смене погоды, и пастор невольно потёр виски. В последний момент в голову пришла мысль о том, что он не запер входные двери церкви, и священник негромко цыкнул. Вставать не хотелось. Совсем. Сегодня мужчина чувствовал себя непривычно разбитым и не понимал причин, ведь обычно после проведённой мессы наравне с усталостью ощущался и душевный подъём.       — Гэвин? — осипшим голосом позвал демона Коннор. Возможно, он ещё пожалеет о своём решении, но… — Я не закрыл двери, ключи лежат в правом кармане брюк, — почти обречённо прошептал пастор, чувствуя, как наравне с новой волной головной боли по телу проходит озноб.       Жадность не стал ждать продолжения, ведь и так было понятно, о чём просил Коннор. Ему было плохо, даже если бы грех не видел колыханий души, он бы с лёгкостью понял, что пастору сейчас даже говорить тяжело. Он выудил связку с пятью старыми ключами и торопливо спустился вниз. При контакте с дверью руки обожгло неприятным покалыванием, напоминающим слабые удары тока, но демон даже не задумывался об этом. Потушив свечи лёгким взмахом ладони, он поспешил вернуться к любимому человеку.       Коннор тяжело дышал, периодически вздрагивал и не спал, плотно сжимая губы. Тогда демон, сев на пол и опершись спиной о кровать, тихо затянул песню на неизвестном пастору языке. Он пел долго, стараясь голосом успокоить частое биение человеческого сердца, но даже спустя несколько минут не получилось сопроводить пастора в мир снов. Мужчина дышал спокойнее, реже, но всё также дрожал.       Отвернувшись от стены, лицом к которой лежал всё это время, священник посмотрел в сияющие глаза дьявольского создания, которые внимательно следили за каждым движением. Жадность ждал того, что скажет ему пастор.       — Гэвин… — прошептал мужчина на грани слышимости, словно слова давались ему с большим трудом. А ведь почти так оно и было, ведь Коннор практически перебарывал себя, не решаясь озвучить свою просьбу. — Я замёрз, — всё также тихо продолжил он и вытащил из-под одеяла руку, протянув её демону.       Даже в темноте было видно, как блеснул белизной острый клык, а следом грех осторожно накрыл ладонь настоятеля своей рукой. Мужчина расслабился и обмяк, когда по телу начала растекаться волна тепла, поднимаясь от ладони и следуя дальше к каждой напряжённой мышце.       — Спасибо, — сонно произнёс он и через несколько секунд провалился в темноту.