Поверь мне

      Сославшись на какие-то дела, Гэвин исчез почти сразу, стоило Коннору встать с кровати. Пастор предпочёл не знать, что за дела могут быть у демона, понимая, что вряд ли обрадуется этому знанию. Помешать творить зло кому-то столь сильному он бы не смог, а сам Жадность перед уходом признался, что идти против себя, своей сущности и своего короля он не может. Раскаяние, отразившиеся на нечеловеческом лице, выглядело достаточно искренним, и отец Андерсон рискнул поверить ему. Снова. А теперь священник мысленно ругал себя за то, что почти слепо начал доверять Гэвину, практически не ставя под сомнение его слова. Вряд ли это было правильно, как и всё происходящее в последние дни, но чем дольше Гэвин находился рядом, тем больше Коннор сомневался, что в его жизни хоть что-то было правильным.       Одевшись и бросив быстрый взгляд на часы, настоятель поспешил вниз — пришло время открывать церковь. Он сомневался, что с утра придёт хоть кто-то. Несмотря на раннюю зиму, за окном барабанил сильный дождь, а взбесившийся ветер неприятно кидал холодные капли прямо в лицо. Если такая погода продержится целый день, то отец Андерсон проведёт в одиночестве всё время. Возможно, позже появится Гэвин, но пастор старался не сосредотачиваться на этой мысли и вернулся к осмотру своих владений. Пока появилась возможность, он решил подлатать несколько прохудившихся скамеек и покрыть свежей порцией лака пол у аналоя и алтарь, который давно требовал ремонта. Мужчина достал из кладовки инструменты, кисточку, лак и, закатав рукава плотной рубашки, взялся за дело.       Монотонная работа успокаивала, сродни медитации, и мужчина не заметил, как пролетело несколько часов. Коннор стоял на коленях у потрескавшегося алтаря, пытаясь как можно аккуратнее нанести новый слой лака, когда желудок скрутило спазмом, а за спиной скрипнули половицы. Видимо, организм начал привыкать к этим магическим перемещениям, ведь спазм был не таким сильным, как раньше, но ощущалось в любом случае неприятно.       — Не подходи, лак на полу не высох! — крикнул за спину мужчина, даже не оборачиваясь, ведь и так знал, кто к нему пожаловал.       Гэвин, увидев, как пастор старательно выводит кистью лишь одному ему ведомые узоры, тихо сказал:       — Я могу помочь, если хочешь. — Голос стелился, перекатывался по воздуху, отражаясь от стен, из-за чего не получалось разобрать какие-то определённые интонации.       — Обойдусь, я почти закончил, — отмахнулся пастор.       Коннор почти неслышно скрипнул зубами, когда доски на полу запели вновь, прогибаясь под весом демона. Гэвин не послушался, решив приблизиться, и священник втайне понадеялся, что тот не станет оставлять следов или сотрёт их сразу, как делал обычно. Внезапно волос коснулась тёплая рука — человеческая, мягкая и нежная, без намёка на мозоли. Священник замер под этим необычным, непривычным, отличающимся касанием и обернулся, не скрывая своей растерянности.       За спиной стоял мужчина. С виду обычный, крепкий, немного ниже самого Коннора, насколько мог прикинуть священник из своего положения, и ласково смотрел взглядом зелёных глаз с серой каймой вокруг зрачка. На лице была неаккуратная щетина, словно он не брился дня три-четыре, под глазами запали синюшные тени, а по всему лицу едва уловимыми пятнами белели мелкие шрамы. Лишь один выделялся на фоне остальных, пересекая тёмной полосой горбинку носа. Гость отстранился, неловко поправив потёртую коричневую кожанку, и вопросительно посмотрел в изучающие его карие глаза.       — Гэвин, это ты? — Непонимание было буквально написано у Коннора на лице. С одной стороны, черты лица были узнаваемы, Жадность не так уж сильно изменился, даже комплекция, не считая роста, осталась прежней, но Коннор не мог поверить, что перед ним стоит человек. Точнее, не человек, это всё тот же демон, просто в более мирском обличье.       — Он самый, — блеснул Гэвин коронной усмешкой, которая выглядела ещё наглее, чем обычно. — Нравится?       — Я не понимаю… — Отложив кисть, отец Андерсон поднялся с колен и приблизился почти вплотную, осматривая преобразившееся лицо. — Так ты всё это время мог превратиться в человека?       — Не совсем в человека, это лишь образ, оболочка, чтобы людям было спокойнее. Но, в целом, да, мог.       — И почему не сделал этого раньше? Сразу? — Пастор отошёл на шаг, всё ещё не зная, как реагировать на внезапную метаморфозу. Гэвин смотрел как человек, дышал как человек, был одет как человек, даже вещи выглядели поношенными, словно им было несколько месяцев, а не несколько минут.       — Я хотел, чтобы ты привык к моему более родному обличью, чтобы принял меня настоящего, а не обманчивую маску. — Гэвин замялся и кашлянул в кулак, прочищая горло.       — Ясно, — с трудом выдавил из себя настоятель, хотя ясно не было. — А твоя внешность, разве демоны могут иметь шрамы? Почему ты так выглядишь?       — Я не могу повлиять на свой образ, Коннор. Когда демон настраивается на мысли человека, перед которым хочет появиться в людском облике, то внешний вид неконтролируемо создаётся на основе предпочтений выбранного человека, — ответил Гэвин, почесав непривычное дополнение в виде шрама на носу.       — Хочешь сказать, что твоя внешность учитывает мои вкусовые пристрастия? — Священник думал, что вряд ли сможет удивиться ещё больше, но явно ошибся в своих суждениях. — Как такое возможно, я даже не влюблялся никогда и вообще не испытывал к кому-либо влечения. Я сам не знаю свои вкусы.       — Теперь знаешь, — посмеялся Гэвин. — За формирование образа отвечает твоё подсознание, так что да, моя внешность должна быть оптимальной, чтобы понравиться тебе. Хотя исходя из того, как я выгляжу, могу сказать, что вкус у тебя не очень.       — Почему это? — Коннор возмутился чисто на автомате, следя за тем, как Гэвин отходит в сторону и падает на ближайшую скамейку, вальяжно расставив в стороны ноги.       — Потому что я выгляжу как бандит из какого-нибудь низкобюджетного боевика. Ну или как детектив, который ночует на работе, ловя бандитов в том же низкобюджетном боевике, — ответил Гэвин, почёсывая щетину. — Чёрт, колется.       — Не поминай чёрта, ты же в церкви находишься, — произнёс пастор, стойчески выдержав скептический взгляд. — Тем более, ты же ходил почти с такой же, — хмыкнул он, закрыв банку с лаком.       — В образе демона кожа менее чувствительная, я практически не ощущал щетину.       Отнеся кисть и лак в подсобку, пастор вернулся, замерев перед демоном.       — Знаешь, ты забавно разговариваешь, — внезапно признался мужчина.       — Ты это о чём? — Зелёные глаза подозрительно сузились, а в них мелькнули былые жёлтые искры.       — О твоей лёгкой гнусавости. В образе демона я не замечал этой особенности, но сейчас, когда ты принял такой вид, стало очевидно, — честно ответил пастор.       — Коннор, я похож на человека, которому сломали нос, причём, судя по горбу, даже не один раз. Учитывая это, лёгкая гнусавость — меньшая из тех проблем, которая могла проявиться.       Настоятель хотел добавить что-то ещё, как дверь в главный зал открылась, и в церковь вошёл вымокший до последней нитки мужчина. Подойдя ближе, он приветливо улыбнулся.       — Здравствуйте, отец Андерсон! Я бы хотел… — посетитель осёкся, заметив рядом со священником постороннего. — Простите, я не знал, что вы заняты.       Коннор бросил вопросительный взгляд на Гэвина, когда понял, что прихожанин тоже видит его. Привыкший к тому, что демон не виден посторонним людям, он не ожидал каких-либо изменений.       — Не волнуйтесь, я уже ухожу. — Жадность поднялся со скамьи, едва слышно шепнув Коннору о том, что будет наверху, и вышел через главные двери, чтобы не вызывать подозрений. На миг пастор ощутил, как демон телепортировался, и лишь после этого повернулся к гостю.       — Не ожидал вас сегодня увидеть, Генри, — откровенно признался настоятель. — Что привело вас ко мне в такую погоду?       — Я бы хотел исповедоваться, — ответил светловолосый мужчина, который пристально сверлил взглядом вход, словно ожидая возвращения того человека, которого совершенно точно видел здесь впервые.       — Завтра же месса, вы могли исповедоваться после неё, — удивился пастор.       — Я хотел поговорить наедине, чтобы поблизости не было других прихожан, поэтому приехал сегодня. Не ожидал, что здесь будет кто-то ещё. — Синие глаза посмотрели на собеседника, но взгляд быстро скользнул в сторону, не позволяя священнику разобрать чужие эмоции. — А тот человек ваш друг? Я не видел других машин на парковке.       Коннор нервно сглотнул, раздражаясь от излишней наблюдательности посетителя. Очевидно, что Гэвин не стал создавать себе машину, демону не нужно человеческое средство передвижения, а теперь из-за этого просчёта священнику приходилось на ходу придумывать историю. От мысли, что придётся соврать прямо перед лицом Господа, в желудке неприятно похолодело.       — Это один из рабочих, которые приехали ставить вентиляцию на кухне. Его коллега забыл необходимый инструмент и поехал в город, Гэвин же решил остаться и начать приготовления. Мы как раз обсуждали некоторые детали проекта. — Коннор мысленно извинился перед Богом, хотя умом понимал, что сказать правду в любом случае не может. — Пройдёмте в конфессионал, Генри. — Мужчина кивнул в сторону небольшой кабинки и первый поспешил к ней, будучи уверенный в том, что прихожанин последует за ним.       Присев на небольшую сидушку внутри, пастор склонился к резному окошку, отделяющему его от Генри. Мужчина, который уже успел встать на колени, посмотрел на него затравленно, немного испуганно, но при этом, сделав глубокий вдох, заговорил уверенным, хоть и тихим тоном.       — Отец Андерсон, я согрешил, я возжелал мужчину, — начал прихожанин, прислонив к лицу сплетённые в молитвенном жесте руки. Коннор прочистил горло, но Генри ничего не дал ему сказать. — Прошу вас, святой отец, мне нужно высказаться. Я слишком долго хранил в себе это желание, эти мысли, что кажется, будто вот-вот сорвусь. Вы же знаете, пастор, я болен, любое откровение может стать последним.       — Продолжайте, Генри, я слушаю, — кивнул Коннор, следя за мужчиной внимательным взглядом.       — Я чувствую запретные желания, отец Андерсон. Каждый раз, когда я вижу этого человека, внутри разгорается пожар, который я не могу обуять самостоятельно. Я не должен испытывать подобного к мужчине и понимаю, что мои желания запретны, греховны, но отказаться от них сродни тому, как лишиться части жизни, — шептал мужчина, мечтательно прикрыв глаза.       — Я вижу его во снах почти каждый день. Он прекрасен, святой отец, красивее всех, кого я когда-либо видел, добрее, отзывчивее. Он стоит в своём чёрном одеянии и кажется в нём совершенством — таким далёким, недоступным, но стоит мне приблизиться к нему, как я чувствую его горячие объятия и скольжение длинных пальцев у себя по лицу. — Прихожанин шумно выдохнул, вплотную прижимаясь к разделяющей его и Коннора перегородке. — Он целует меня осторожно, неловко, но при этом вкладывает всю страсть, что копилась в нём долгие годы одиночества. Его кожа гладкая, нежная, по ней так приятно скользить ладонями, губами, языком, очерчивать линию позвоночника, целовать бёдра и опускаться ниже, вставая на колени так же, как я стою сейчас перед вами, отец Андерсон.       Мужчина задышал громче, чаще, увлёкшись собственными фантазиями, и Коннор с каждым произнесённым словом чувствовал себя всё более неловко. Генри всегда казался ему довольно скромным, зажатым мужчиной, а после обнаружения рака и вовсе закрылся ото всех. Он не исповедовался больше года, хоть регулярно посещал воскресные мессы, и священник даже представить не мог, что творится в голове у прихожанина. А тот в свою очередь не останавливался, продолжая выливать на пастора свои грязные мысли.       — Он так горяч, так податлив и открыт передо мной. Громко стонет, когда я касаюсь его возбуждённой плоти, прижимается ближе и покорно раскрывается, впуская в себя мои пальцы. Он так покорен только со мной, и это сводит меня с ума. Я беру его по разному, отец Андерсон: нежно и любяще, грубо и быстро, страстно и подавляюще — беру и мечтаю украсть его, присвоить, запереть от всего мира и единолично наслаждаться каждым мгновением близости. Я хочу, чтобы он принадлежал только мне.       Мужчина поднял голову и посмотрел на Коннора сияющими каким-то нездоровым блеском синими глазами. Пастор сглотнул, невольно стараясь отстраниться, вжаться в стену, ведь что-то в этом взгляде пугало, казалось безумным. Генри натянуто улыбнулся и встал, покидая исповедальню и приближаясь к замершему Коннору.       — Отец Андерсон, вы не представляете себе, как…       Прихожанина прервал грубый толчок, от которого он отшатнулся ближе к главным дверям. Генри, не ожидавший нападения, обернулся, встречаясь с разъярённым взглядом того мужчины, которого Коннор назвал Гэвином.       — Проваливай! — рыкнул демон, едва сдерживаясь, чтобы не придушить жалкого человека. Он достаточно терпел его похотливые мысли, ждал, что тот начнёт раскаиваться, как и положено на исповеди, но тот решил ещё глубже окунуться в собственную грязь, поддавшись искушению. Жадность не мог позволить, чтобы кто-то подобный приблизился к его возлюбленному.       — Ты еще кто такой, чтобы командовать здесь? — взбрыкнул Генри, делая шаг вперёд, но почти сразу попятился, когда Гэвин начал наступать.       — Друг пастора, — процедил в ответ Жадность, стараясь держать под контролем человеческий облик. От сильных эмоций на руках начали прорезаться когти.       — Ты больше похож на уголовника, — рассмеялся мужчина и пропустил болезненный удар в челюсть.       — Гэвин, хватит! — крикнул Коннор, слабо представляя, как остановить перепалку.       — Действительно, — осклабился Жадность, — не устраивать же разборки перед лицом Господа. — И схватив опонента за воротник серой куртки, он потащил его к дверям, не слушая оклики пастора. Ярость буквально застилала глаза.       Не обращая внимания на капли дождя, которые огненными прикосновениями жалили кожу, стараясь смыть магию и открыть миру истинный облик демона, Гэвин протащил за собой через весь двор сопротивляющегося мужчину. Швырнув его к машине с такой силой, что тот разбил своей головой задний фонарь, демон зашелестел буквально в искаженное гримасой боли лицо:       — Убирайся прочь из этой церкви и больше не смей приближаться к Коннору. — Жадность вложил в слова часть своей силы, чтобы наверняка подчинить человека своей воле. Тот довольно глубоко увяз в захватившей душу похоти и жадности, но ещё должен был слушаться приказа.       Подскочив с мокрой земли, Генри, словно завороженный, сел за руль и, заведя двигатель, быстро выехал к дороге. Когда габаритные огни перестали мелькать между деревьями, Гэвин обернулся к церкви и вздрогнул, поняв, что Коннор всё это время продолжал наблюдать за ним, стоя под проливным дождём. Быстро переместившись к нему, Жадность втолкнул мужчину внутрь и прижал к себе, удерживая и согревая крепкими тёплыми объятиями, но священник резко дёрнулся, отталкивая от себя чужие руки.       — Что ты наделал? — В голосе просквозило отчаяние.       — Уберёг твои уши от очередной порции грязи. Коннор, его мысли и то, что он говорил тебе, ты не должен был это слышать.       — Это была исповедь, Гэвин, и если он решил озвучить подобное, то значит, что ему это необходимо.       — Это говорил не он! — рыкнул Гэвин и тут же стушевался под непонимающим взглядом. — Этого не должно было произойти, Коннор, прости. Моё присутствие плохо влияет на людей, поднимает из глубин души их тёмные мысли и подпитывает греховные желания. Подобное происходит не умышленно, я не могу контролировать такие проявления силы, просто…       — Просто такова твоя природа, да? Это ведь твоя суть, смысл твоего существования, тебе даже напрягаться не нужно, чтобы глубже ввергать человеческие души во грех. — В карих глазах отразилась внутренняя боль.       — Коннор, я…       — Уходи, — тихо произнёс священник. — Пожалуйста, уйди, Гэвин, мне нужно подумать обо всём этом. Одному.       Коннор молча запер входные двери церкви раньше положенного времени и, не оборачиваясь, отправился к себе в комнату. Лишь неприятное ощущение в животе дало знать о том, что демон послушался и ушёл.       Эмоции от откровения Гэвина были гадкими, мерзкими, а внезапное осознание элементарной истины подавляло. Демон неосознанно мог влиять на людей, значит, мог влиять и на самого Коннора. Получается, Гэвин не был ему интересен, приятен, симпатичен, он просто выцепил что-то тёмное в глубине души, вытащил на поверхность и облачил в непривычные желания. Поэтому священник поддался ему тем вечером, поэтому защищал, врал, выдавая желаемое за действительное. Или же нет?       Пастор проворочался сбоку на бок всю ночь, одолеваемый невесёлыми мыслями. Он не мог понять, где начиналось влияние Гэвина, а где — настоящие чувства. Он встал с утра полностью разбитый, за целую ночь так и не сомкнув глаз, и даже не посмотрел в сторону демона, который снова появился и даже выглядел эмоционально подавленным.       Жадность безуспешно пытался вывести пастора на разговор, но тот лишь отмахивался от него, словно от навязчивой мухи, полностью сосредоточившись на подготовке к мессе. К девяти подтянулись прихожане, и Коннор полностью сосредоточился на молитвах и пении, стараясь не обращать внимания на Гэвина, который сидел в одиночестве на последней скамье. Генри не было видно, но священник даже не был удивлён этому, учитывая, что произошло прошлым вечером. Пастор вообще чувствовал себя до странного спокойно, на грани равнодушия, словно кто-то отключил большую часть эмоций. А потом он внимательно посмотрел на свой приход и на мгновенье сбился с мысли, ведь в среднем ряду не хватало трёх человек. Сердце болезненно сжалось, и Коннор почти моляще посмотрел на Гэвина, но тот не заметил этого взгляда.       Гэвин вообще ничего вокруг не замечал, ведь сидел с закрытыми глазами, откинувшись на жёсткую спинку скамьи, а его губы едва заметно двигались в немом монологе. Веки распахнулись на короткий миг, в течение которого демон одарил нечитаемым взглядом нескольких человек, и снова закрыл глаза. А через несколько минут зал покинула ещё пара прихожан.       Коннор держался поразительно спокойно, почти отстранённо. Он закончил мессу привычным ритуалом, мило поговорил с некоторыми людьми из прихода, дал парочку советов нуждающимся, ласково улыбаясь каждому собеседнику. Поведение было настолько обыденным и привычным, что никто не заметил и капли изменений, лишь Алиса, одолеваемая странным предчувствием, косилась то на пастора, то на мужчину со шрамом на носу, которого явно никогда не видела раньше. Спросить о нём отца Андерсона она так и не решилась. Даже после вечерней мессы, на которую тоже решила приехать, уговорив Лютера, девочка не подошла к священнику, видя, что он почти без сил, хотя и старался держаться бодро.       Настоятель действительно старался, с трудом удерживая плотину, которая не давала эмоциям выплеснуться наружу. Он из последних сил крепился, выслушивая людей вокруг и даже посмеялся на чьей-то шуткой. Плотину прорвало почти сразу, стоило ему запереть дверь, оставаясь наедине со своим личным проклятьем.       — Двенадцать человек, — натянуто спокойно произнёс пастор, пока холодная ярость набирала обороты, захватывая его разум. — Двенадцать!       — Коннор, я…       — Заткнись, замолчи! Я больше не желаю слушать твои лживые речи, нечистый! — Гэвин дёрнулся, словно от пощёчины, когда священник обратился к нему, напрочь игнорируя имя. — Несколько месяцев ты твердил мне о своих чувствах, о том, что ты, якобы, любишь меня. Несколько месяцев втирался в доверие, пытаясь проявить заботу, и я даже поверил тебе. Поверил, как идиот, что демон действительно может что-то чувствовать, что твои слова — не пустая болтовня, а искренние признания, а сегодня ты прямо во время мессы посмел отравить своей силой двенадцать человек, которые ушли, отвернувшись от Господа! — Коннор подходил ближе, напирая на Жадность, который встал в проходе, собираясь выдержать любой напор пастора.       — Коннор, послушай, эти люди такие же, как тот Генри. Они не хотят спасения, они хотят…       — Хватит! — резко оборвал его объяснения пастор. — Ты всерьёз думаешь, что я снова поверю тебе?       — Я просто хотел защитить тебя от них! — сорвался на крик Гэвин. — Ты не видишь всю ту грязь, что хранят в себе их души, ты не представляешь, какие мерзкие желания зарождаются в них, когда они смотрят на тебя. Я не могу просто терпеть, когда кто-то фантазирует о том, как насилует человека, которого я люблю!       — Достаточно, — холодно произнёс Коннор. — Я не могу проверить твои слова, но что более важно, я больше им не верю, ни единому твоему слову, Гэвин. Отец был прав, демон не знает, что такое любовь, он может лишь разрушать, именно этим ты и занимаешься — разрушаешь дело моей жизни. Ты проклял своим присутствием эту церковь, ты распугиваешь мою паству, пробуждаешь в людях странные мысли. Демон не может создавать, помогать, демон только уничтожает, и именно этим ты занимаешься уже столько месяцев — планомерно уничтожаешь мою привычную жизнь!       — Прошу тебя, послушай, — начал было Гэвин, понимая, что тот фундамент доверия, что он выстраивал столько времени, рассыпается подобно песочному замку.       — Нет, это ты меня послушай, демон, — прошипел Коннор, неотрывно смотря в зелёные глаза, — убирайся из моей церкви.       — Кон…       — Исчезни! Проваливай туда, откуда появился, возможно, тогда я поверю в искренность твоих слов!       Жадность притих, отступил, потупив взор, не желая видеть ненависть в обычно добрых глазах цвета шоколада. Эта ненависть острым клинком резанула где-то под рёбрами и укоренила там росток отчаяния и страха.       — Как скажешь, — прошептал демон, крепко сжав кулаки. Человеческие ногти были слабыми, но от безысходности на руках начали проступать острые когти, больно распарывающие кожу ладоней до чёрных капель. — Если это то, чего ты действительно хочешь, то я исчезну, лишь бы ты поверил в искренность моих слов, в то, что я действительно люблю тебя.       Демон перевёл взор на пастора, который содрогнулся от чистоты чужого взгляда. Взгляда, в котором плескался невероятный океан эмоций, неподвластных описанию.       — Прежде, чем я уйду, хочу, чтобы ты знал, что все те люди, которых я прогнал, живы. Я не убивал их, не забирал их души, я просто запретил им приходить. Ты достоин искренности, Коннор, а в них была лишь похоть и желание всецело заполучить твоё внимание, а потом и тебя практически в личное пользование. Если влияние греховных мыслей на их души ослабнет, если они действительно верят в Создателя и хотят, чтобы ты вёл их, то они вернутся. Если же этого не случится, то значит, не так сильно их волновало спасение.       Произнеся это, создание ада исчезло, медленно растворившись в воздухе струйкой дыма. На месте, где несколько мгновений назад стоял Гэвин, осталась лежать золотая монета со сложным узором, рассечённая поперёк основного рисунка. «Совсем как шрам на его носу», — подумал Коннор, взяв блестящий кругляш в руки и осторожно проведя пальцем по грубой насечке. Монета ещё хранила чужое нечеловеческое тепло, и Коннор, поддавшись минутному порыву, спрятал её в карман, решив, что выкинуть её всегда успеет.