Поверь мне

      Помешавшийся прихожанин кинулся на священника раньше, чем тот сумел уклониться, и грубо повалил его на деревянный пол. Коннор сильно приложился затылком, на несколько секунд теряя координацию, монетка выпала из разжавшихся пальцев и, переливаясь в свете ламп и свечей, закатилась под одну из скамеек. Пастор успел услышать лишь тихий звон, когда она упала плашмя, остановив движение, но отвлекаться было некогда.       Генри, воспользовавшись заминкой мужчины, успел сорвать с него столу и оторвать несколько пуговиц на рясе, раскидывая белый пластик в стороны. Влажные и неприятно холодные руки скользнули по открывшейся шее, вызвав у Коннора дрожь отвращения. Мерзкие касания опустились ниже, ладони легли на пояс, и когда трясущиеся пальцы нападавшего попытались его развязать, отец Андерсон дёрнулся, стараясь сбросить с себя худого мужчину. Попытка с треском провалилась, и настоятель с ужасом осознал, что тот просто невообразимо силён для человека с неоперабельной раковой опухолью, которую уже несколько месяцев глушил курсом химиотерапии.       Коннор не понимал, как такое возможно, как слабый человек мог удерживать его на месте, не позволяя лишний раз двинуться. Неужели всё дело было в его сдерживаемых ранее греховных желаниях, которые напитались силой из-за присутствия демона и вышли из-под контроля? Сколько зла таила в себе его душа, сколько времени он умудрялся вести себя как прилежный прихожанин, мастерски скрывая свою гнилую сущность? Существовал ли вообще тот добряк Генри, который иной раз помогал Коннору с ремонтом и с церковными делами, или всё это время настоящее лицо пряталось за обманчивой маской покорности и радушия?       — Генри, остановись! Не делай этого, ты должен бороться, должен сдерживать себя! — крикнул пастор, пытаясь отнять от себя чужие руки, которые почти справились с туго затянутым поясом.       В ответ раздался лишь истеричный визгливый смех.       — Я достаточно боролся, отец Андерсон. Нет, Коннор! Я буду звать тебя по имени, ведь скоро мы сблизимся, — прохрипел мужчина, перехватывая руки настоятеля. — Ограничения, борьба с искушениями, противостояние желаниям — нахрен это дерьмо! Почему я должен отказывать себе в удовольствии здесь и сейчас ради мифического Рая, который никто не видел?       Мужчина склонился прямо к уху пастора и шептал, удерживая руки крепко прижатыми к полу. А потом мокрый язык скользнул по изгибу ушной раковины, и Коннор дернул головой в безуспешной попытке увернуться.       — Ну что же ты, Коннор, неужели не нравится? Или ты не любишь нежности, предпочитаешь жестче, грубее? Я слышал, что священники те ещё извращенцы, вон, скольких пересажали за совращение маленьких мальчиков. — Жёлтые зубы болезненно сжали кожу прямо над яремной веной, оставляя багровый след. — Но ты-то у нас предпочитаешь мальчиков покрупнее, да?       Яд сочился в каждом слове, бил больнее незаслуженной пощёчины. Коннор закусил губу, болью стараясь заглушить омерзительный шёпот.       — Давай, Коннор, расскажи мне, как ты любишь, м? Готов спорить, что за этим невинным личиком прячется та ещё шлюха.       Мужчина почувствовал, как одна рука обрела свободу, а следом не в меру сильные пальцы сжались под челюстью, вынуждая повернуться.       — На меня смотри, когда я с тобой разговариваю! — рыкнул прихожанин, смотря взглядом бешеной псины. Капилляры в глазах Генри полопались от напряжения, добавляя склерам алый оттенок. — С кем ты трахаешься, Коннор, с кем? С тем огромным негром, да, любишь скакать на толстом чёрном члене, да? — Пальцы скользнули ниже, сжались на горле, и пастор, захрипев, на автомате вцепился в тонкую кисть. Кислород стал стремительно утекать из лёгких.       — Или, может, ты подставился тому неотёсанному мужлану, Гэвину, кажется. С ним ты спал, Коннор, ему отдавал себя, пока я изводился от неразделённой любви?! — сипел Генри, не замечая, что сжал на горле пастора уже обе руки.       — Пусти… — просипел Коннор, едва сохраняя сознание. Перед глазами плыло, темнота становилась всё гуще, а лёгкие горели огнём, грозя прожечь плоть. — Прошу. — Ослабшими пальцами священник скользнул по чужому животу.       Он так и не понял, подействовало движение или просьба, но хватка на горле ослабла. Отец Андерсон закашлялся, жадно вдыхая недостающий кислород, но даже не мог повернуться. Генри продолжал сидеть у него на животе, любуясь синяками, которые сразу начали расцветать на белой шее.       Когда муть в глазах рассеялась, Коннор резко двинулся, скидывая с себя засмотревшегося на синяки Генри. Мужчина вскрикнул от неожиданности, повалившись на бок, и пастор, путаясь в подоле рясы, ринулся в сторону скамейки, где, по его предположениям, должна была лежать потерянная монета. Ему нужна была помощь, помощь Гэвина, потому что если кто и смог бы отбиться от безумца, так именно демон. Последняя надежда, единственная, ведь если Гэвин не услышал бы зов, то самостоятельно спастись Коннор бы не смог.       Настоятель не добежал буквально несколько шагов до замеченного ранее блика света под одной из скамей, как Генри снова повалил его на пол. Короткая борьба закончилась очередным поражением отца Андерсона, чьи руки Генри снова прижал к полу, надавливая костлявыми коленками на бицепсы. Пастор утробно взвыл от того, как больно стало рукам.       — В догонялки решил сыграть, Коннор? — пролаял Генри, голос которого с каждым словом становился всё скрипучее. — Даже не думай, я не отпущу тебя, пока не возьму своё!       Коннор брезгливо поморщился, когда несколько капель слюны упало ему на лицо.       — Одумайся, — голос был тихим, говорить после неудавшейся попытки удушения было тяжело, — это преступление. Если ты изнасилуешь меня, тебя посадят в тюрьму.       — Да плевать! Я одной ногой в могиле, тюрьма — это последнее, что меня волнует. — Попытка пастора достучаться до голоса разума в голове нападавшего потерпела крах. — Всё настолько дерьмово, что врач даже прогноз дать не может. А раз мне суждено сдохнуть, то лучше прямо перед смертью сделать то, о чём давно мечтал.       Генри наклонился, жадно изучая эмоции на лице пастора: страх, практически ужас, отвращение, боль — коктейль был почти идеален, не хватало буквально самого малого, но и самого важного. Мужчина скользнул пальцами по синим следам на шее священника, легонько сжал их, словно в предупреждении, очертил мягкие губы, успев вовремя убрать руку — пастор почти успел её укусить. От звонкой пощечины голова настоятеля дёрнулась, а на щеке заалел след от ладони.       — Значит, всё же любишь грубо, — довольно просипел мужчина и замахнулся снова.       — Нет, стой!       Новый удар рассёк Коннору губу и зацепил нос. Кровавый ручеёк побежал вниз, оставляя за собой алый след.       — Не люблю боль, — выдохнул священник, насильно заставляя себя расслабиться и выглядеть спокойным. Получалось из рук вон плохо, внутри скручивались нити отвращения, страха, а лицо горело не столько от боли, сколько от стыда и унижения. В голове созрел глупый план, и пастор ухватился за него, как за единственную возможность добраться до монетки. Он видел её блеск буквально в метре от себя, но из текущего положения никак не смог бы дотянуться. — Я не буду сопротивляться, сделаю, что ты захочешь, но позволь мне раздеться самому. — Переборов брезгливость, отец Андерсон растянул губы в вялой улыбке и посмотрел в лишённые разума глаза.       Генри замер, оценивая готовность священника содействовать. Похоже, тот действительно смирился со своей участью.       — Хорошо. — Мужчина встал, позволяя Коннору подняться.       Пальцы дрожали, когда настоятель взялся за узел на поясе и неторопливо развязал его. Незаметно покосившись на Генри, он сделал шаг в сторону скамьи, под которой лежала монета, и аккуратно сложил на неё завязку. Следом на скамейку опустилась туника, а сам Коннор сделал ещё один короткий шажок в сторону золотого кругляша. Генри, пристально следивший за его действиями, не придал значения этому движению. Дёрнув узел завязок на альбе, отец Андерсон словно случайно уронил тонкую верёвку на пол. Прихожанин нахмурился, когда настоятель начал медленно, без резких движений, наклоняться.       — Просто подниму, — успокоил его Коннор, хотя собственный голос почти звенел от напряжения.       Когда пальцы коснулись грубой верёвки, он бросил быстрый взгляд на Генри и сделал резкий рывок в сторону. Хватило секунды, чтобы схватить монету.       — Помоги! — только и успел крикнуть Коннор, когда Генри навалился на него со спины и вдавил лицом в пол, выбив монету из рук.       — Вот так, значит, ты решил подчиняться? Ну, ничего, Коннор, сейчас я тебе хорошенько помогу, точнее, мы с тобой поможем друг другу. Очень поможем.       И пока одна рука крепко вцепилась в волосы на затылке, силой вжимая пастора в деревянные доски, вторая скользнула под альбу, пытаясь добраться до ягодиц мужчины. Коннор шипел и напрасно извивался, пытаясь скинуть с себя несоразмерно тяжёлое тело, но Генри игнорировал жалкое копошение. Перед глазами так ярко реагировал на каждое действие желанный человек, что сдерживаться больше не было сил.       Мужчина не заметил, как за его спиной из пустоты сформировалось смольное кубло дыма, а следом из него показался Жадность, мгновенно принимая человеческий облик. Увидев ослабшего Коннора, по лицу которого размазалась кровь, и урода, державшего его в унизительном положении, демон озверел, наполняясь клокочущей яростью. Схватив нападавшего за капюшон куртки, он грубо откинул его в стену, снеся чужой спиной несколько скамей. Алое марево застилало глаза, и грех почти не видел перед собой недоумевающее позеленевшее лицо с запавшими под глазами тенями. Зато мельтешила дегтярного цвета душа, которая немыслимым образом до сих пор цеплялась за умирающее тело.       Демону было плевать, он замахнулся и сильным ударом кулака выбил у человека несколько зубов, но следующий замах не достиг цели. Коннор повис на сильной руке, пытаясь обратить на себя внимание, кричал что-то Гэвину, но слова не пробивались сквозь звон в ушах.       –… его! Не нужно, ты же убьёшь его! — Шум рассеялся, впуская в сознание любимый голос.       — Он хотел тебя изнасиловать! — нечеловеческим голосом рыкнул Жадность, невольно оглушая пастора неконтролируемым всплеском силы.       Священник поморщился, закрыл глаза от вспышки острой боли в мозгу, но руку не отпустил.       — Прошу, Гэвин, он и так умирает, — выдавил из себя настоятель.       Несмотря на пережитый ужас, на полученные раны и услышанные мерзкие унижения, сочувствие победило желание позволить Гэвину растерзать нападавшего. Каждый заблудший человек заслуживал прощения, и Генри не был исключением. Не Коннору судить о его поступках, не Гэвину карать его, здесь этим займётся полиция, а там… А там его душа достанется на растерзание собратьям демона.       — Пожалуйста, Гэвин, — повторил священник, заглядывая в разъярённые пожелтевшие глаза.       Грех прислушался к жалобному тону и расслабился, перехватывая руку пастора и сплетая их пальцы.       — Хорошо, — тихо согласился он и на мгновенье склонился к шее Коннора, вдыхая его запах. Успокоившись и окончательно вернув самообладание, он повернулся к стонущему от боли мужчине. — Беги, пока я не передумал, и не смей больше приближаться к Коннору! Увижу рядом — больше не пощажу!       Мужчина сжался в ужасе, не веря в увиденное. Перед ним стоял человек, но за ним было жуткое нечто: чёрное, неосязаемое, похожее на сгусток дыма, который бесконечно двигался, изменяясь и переплетаясь в изувеченные, страдающие лица. Сотни лиц, тысячи, десятки тысяч — Генри не мог понять, так часто они появлялись в переплетении смога и тут же исчезали. Лишь глаза горели пламенем, прожигающим душу даже на расстоянии.       — Дьявол! — крикнул в страхе Генри. — А ты его пособник, жалкая подстилка! — Синие глаза метнулись в сторону пастора, лицо которого исказилось гримасой отчаяния.       — Генри, прошу, одумайся, — начал священник, делая неуверенный шаг вперёд.       — Не приближайся! — взвизгнул прихожанин и кинулся к выходу. — Отродье, проклятое отродье! — донёсся до мужчин последний крик, а следом взвыл двигатель, и машина сорвалась с места, покидая территорию церкви.       Когда наступила тишина, демон повернулся к расстроенному и не отошедшему от шока пастору, оценивая повреждения. Щека Коннора начала опухать, под носом засохла кровь, а из губы до сих пор сочился тонкий ручеёк. Вокруг шеи наливались фиолетовым следы от пальцев, которые естественным путём будут сходить не одну неделю. Гэвин осторожно коснулся ярких отметин, и священник вздрогнул, лишь усилием воли заставив себя замереть на месте.       — Я вылечу тебя, — прошептал демон, оглаживая шею. — Не моя специфика, но, думаю, у меня получится.       — Нет, не сейчас, — отрицательно качнул головой пастор, отвечая таким же шёпотом, и, увидев беспокойство в зелёных глазах, продолжил, — нужно зафиксировать повреждения. Я вызову полицию, расскажу о случившемся, не хочу, чтобы он навредил кому-то ещё.       — Коннор, он помешался только на тебе, — тихо ответил Гэвин и прижался ближе, обнимая любимого человека. — Я так рад, что он не успел осуществить задуманное.       Жаркий выдох прошёлся по чувствительной коже шеи, а следом пастор ощутил нежное скольжение холодного кончика носа. Гэвин провёл им от выступающей ключицы до уха, а потом легонько коснулся губами скулы. Прикосновение было таким коротким и почти незаметным, что священник даже усомнился в том, что ему не почудилось.       — Спасибо, что вернулся, — на выдохе произнёс настоятель и уткнулся Гэвину в висок, обнимая в ответ.       — Я больше не уйду, Коннор, даже если ты захочешь, — признался Гэвин, скользя ладонями по смятой и влажной от пота ткани. — Сидя в Аду, я ничего не знал, и если бы ты не успел меня позвать, то… — Демон прервался и посмотрел в блестящие глаза цвета горького шоколада. — Я не прощу себе, если с тобой что-то случится.       Коннору вышибло воздух из лёгких, а ноги ослабли от откровенной искренности во взволнованных глазах Гэвина. Он стоял вплотную, такой горячий, открытый, взъерошенный из-за потасовки, словно воробей, и смотрел так, что пол уходил из-под ног. Отец Андерсон поверить не мог, что демон — существо, которое должно было заниматься только утолением собственного голода, — смотрел с такой искренней заботой.       — Иногда ты выглядишь более человечным и искренним, чем большинство людей, что приходят ко мне покаяться в грехах, — честно признался священник, медленно обводя контур скулы Гэвина. Жёсткая щетина покалывала подушечки пальцев, но ощущалась скорее щекотно, чем неприятно.       Демон перехватил оглаживающую его лицо руку и, не отводя от пастора изучающего взгляда, мягко поцеловал в самый центр ладони. В карих глазах вспыхнул маленький, но яркий огонёк, а потом Коннор сглотнул и приоткрыл влажные губы.       — Нужно вызвать полицию, — осипшим голосом произнёс настоятель, не отрывая взгляда от демона. Мужчина даже не сразу понял, что перестал моргать, и лишь заслезившиеся от сухости и рези глаза напомнили об этом.       — Нужно, — эхом отозвался Гэвин, не особо задумываясь о смысле сказанного.       Демон смотрел только на опухшие губы, на которых тёмной корочкой засохла кровь, и едва сдерживал желание сначала слизать эту кровь, следом залечить ранку, а потом и вовсе поцеловать их. Но рациональная часть сознания помнила о том, что только что перенёс Коннор, и Гэвин нехотя отстранился, напоследок успокаивающе проведя пастору между лопаток. От ответной улыбки демон снова почувствовал странное шевеление в груди, но в этот раз непривычное ощущение не пугало.       Когда Гэвин разжал пальцы, священник сразу отправился наверх, даже не захватив снятые вещи. В голове билась только одна связная мысль, что нужно позвонить в 911, пока высокий уровень адреналина в крови ещё держал организм в тонусе. Коннор не глядя шагал вперёд, не замечал идущего за ним шаг в шаг демона, который нёс его вещи. Руки дрожали, когда отец Андерсон, выудив из-под подушки смартфон, набирал три простые цифры. Начало накрывать, и спокойствие постепенно сменялось желанием истерически смеяться. Коннору были знакомы эти стадии, и он надеялся, что следующая наступит и закончится до приезда полиции. Он едва сдерживал желание засмеяться, пока обрисовывал диспетчеру ситуацию, и лишь сбросив вызов, позволил себе сесть на кровать и выпустить смех, рьяно рвущийся на свободу.       Гэвин в непонимании смотрел на происходящие с настроением Коннора метаморфозы. Реакция казалась греху странной, неожиданной, ведь смех в человеческом мире был признаком радости и хорошего настроения. Получалось, у священника всё уже было хорошо?..       Он понял, насколько ошибся, когда смех стих, а плечи Коннора продолжили дрожать. Сам пастор опустил голову вниз, пряча лицо в ладонях, и прерывисто дышал. Демон понял, что любимый человек плачет, лишь когда мужчина не сдержал сдавленный всхлип. Гэвин не знал, как правильно вести себя в такой ситуации, поэтому позволил себе лишь молча сесть за спиной Коннора и прижать его к себе.       Некоторое время они сидели молча, не двигались, лишь пастор трясся в беззвучном плаче. Ещё через несколько минут истерика пошла на спад, и Коннор отстранился, направляясь к раковине. Умывшись, он бросил на Гэвина затравленный взгляд и тихо произнёс:       — Ничего не говори, ладно? Это просто реакция на случившееся.       Демон молча кивнул и отвернулся к окну, когда священник начал стягивать с себя грязную, местами порванную одежду. Разошлось несколько швов, не хватало четырёх пуговиц и на рукаве была небольшая дырка — ничего критичного, с чем бы Коннор не был в состоянии справиться. Пастор молчал, Гэвин не стал прерывать тишину, понимая, что священнику нужно время, чтобы пережить произошедшее.       — Полиция приехала, — подал голос грех, когда через окно увидел, как на стоянку перед церковью заворачивает патрульный автомобиль, окрашивая синими и красными всполохами округу.       — Я сам с ними поговорю, — отозвался Коннор, застегнув последние пуговицы рубашки. — Сиди здесь и не высовывайся, а лучше пока вообще исчезни, — нервно бросил пастор.       — Я же сказал, что больше не уйду, — огрызнулся Гэвин, вставая с кровати.       — Я не про это, просто сделай так, чтобы они тебя не видели. — Коннор отвлёкся, услышав громкий окрик с первого этажа и последовавший за ним стук.       — И что ты им скажешь? Я же помог тебе, ещё и этот урод видел меня. Если его поймают, к тебе возникнут вопросы.       — Придётся соврать, — скривился Коннор. — Или ты предлагаешь познакомить тебя с ними? «Господа офицеры, позвольте представить, это Жадность и он демон из Ада, но для упрощения общения можете звать его просто Гэвином».       Грех открыл рот, чтобы поспорить, но понял, что достойных аргументов у него не нашлось. Гэвин не был человеком, не имел ни имени, ни адреса, ни документов, а придумай он легенду на ходу, после проверки вопросов к Коннору возникло бы куда больше.       Внезапно раздался второй оклик, более громкий, чем первый, и пастор начал спускаться вниз.       — Если Генри упомянет тебя, то скажет про твою дьявольскую природу, — тихо продолжил настоятель, направляясь к главному входу, — а учитывая его нестабильное состояние, посчитают, что он бредит, так что на этот счёт можно не переживать. А теперь сделай так, чтобы они тебя не увидели, — шёпотом закончил Коннор и открыл дверь.       — Добрый вечер, святой отец, нам поступил вызов, — начал патрульный и осёкся, обратив внимание на подбитую губу и синяки на шее, ставшие почти чёрными.       — Прошу вас, проходите, поговорим внутри, — отозвался священник, пропуская двоих мужчин внутрь.       Их разговор длился около получаса. Коннор во всех подробностях рассказал о нападении, опустив лишь момент появления Гэвина. Настоятель соврал, что смог отбиться сам, схватив одну из досок от поломанной скамейки. Офицеры лишь сочувствующе кивали, записывая показания и изредка задавая уточняющие вопросы. Когда разговор завершился, один из патрульных протянул Коннору две визитки. Одна принадлежала больнице, вторая — центру помощи пострадавшим от насилия. Настоятель хотел отказаться от последней, уверив, что ему не требуется психологическая помощь, но офицер настойчиво попросил оставить визитку. У отца Андерсона не осталось сил на споры, поэтому он убрал в карман обе карточки и проводил мужчин к выходу. Когда дверь за офицерами закрылась, пастор запер замок и устало стёк на пол прямо у порога.       — Всё нормально, просто дай мне минуту, — сказал мужчина подошедшему демону.       Прошло пять минут, прежде чем Коннор встал и молча направился в душ. Сил почти не было, хотелось быстрее лечь в кровать, но священник ощущал физическую потребность смыть с себя всю мерзость, что наговорил ему Генри — слова облепили тело тянущей коркой, подобно высохшей грязи. Быстро помывшись, пастор надел боксеры и поднялся к себе, неся вещи на сгибе локтя. Душ не помог, он всё ещё чувствовал на себе отвратительные касания чужих потных пальцев, а в голове эхом звучал скрипучий голос. Мерзко, противно, больно, и лишь когда мужчина переступил порог, оказываясь в прогретой комнате, весь негатив улетучился под натиском нежности в зелёных глазах.       Гэвин подошёл ближе, забирая из рук Коннора вещи, и сам повесил их в шкаф. Он старался не смотреть на практически обнажённого Коннора, понимая, что тот и без его поползновений сегодня пережил достаточно, и, обернувшись, демон никак не ожидал того, что пастор первым решит обнять его. Выдохнув, Гэвин сильнее прижал его к себе и замер, наслаждаясь приятной близостью. Дыхание священника щекотало шею теплом, немного цепляя ухо, и вызывало в теле Гэвина такие неуместные сейчас желания. А через несколько секунд Коннор отстранился, заглядывая в болотного цвета глаза.       — Я странно чувствую себя рядом с тобой, — с заминкой начал мужчина, — комфортно, уверенно, спокойно, как под защитой.       Гэвин внимательно слушал, пропуская через себя тихий тембр. Слова пастора звучали почти как признание.       — Так не должно быть, ведь ты демон, а я священник, мы вообще не должны были пересекаться. Зачем? Зачем ты пришёл ко мне той ночью? — почти в отчаянии прошептал отец Андерсон.       — Ты знаешь мой ответ, Коннор, он не изменился. Я пришёл, потому что люблю тебя, — сипло ответил Гэвин, не выпуская мужчину из объятий.       — Да, знаю. — Коннор сглотнул комок в горле, решаясь. — И мне кажется, что я тоже люблю тебя.       Жадность вздрогнул от того, как мощно громыхнуло в груди, и едва не застонал от разлившегося по телу тепла. Утробно рыкнув, он прижал священника к стене и подался вперёд, не ощутив сопротивления. Горячее дыхание опалило губы, и Коннор сильнее сжал пальцы на крепких плечах.       — Я не могу, — голос пастора дрогнул, — я принял целибат.       — Я знаю, — ответил демон, потираясь носом о мягкую кожу щеки, — но я лишь хочу поцеловать тебя. Поцелуи ведь не запрещены.       — Запрещены! — резко отозвался пастор. Гэвин удивился, внимательно смотря на румяное лицо. — Я сам запретил себе целовать тебя.       — Почему?       — Потому что тогда я не смогу сдержать себя, — искренне ответил Коннор, с болезненным желанием смотря в омут болотных глаз. А потом губы Гэвина всё же накрыли его собственные, вовлекая в осторожный поцелуй.