Поверь мне

      Коннор сгорал, медленно и верно умирая в обжигающих объятиях демона, растворяясь под жаром прикосновений, и тут же воскресал под напором мягких, уверенных и нечеловечески горячих губ. Гэвин ласкал медленно, вдумчиво, растягивал своё и чужое удовольствие, играясь с языком пастора и одновременно обучая его, как правильно двигаться в поцелуе. И тот со всей возможной отзывчивостью и отвечал ему, выплёскивая копившуюся столько лет страсть, без стеснения тёрся о крепкий торс и прогибался под уверенным давлением ладоней.       Демон ощущался во рту едва различимым вкусом пепла и слегка поджаренного мяса, дразнящей горечью и нестерпимой сладостью — самым необъяснимо отталкивающим и при этом манящим сочетанием. Сплошное противоречие, от которого тело рвалось убежать на край света и спрятаться от настойчивых плотных губ, и в это же время не хотелось ни на секунду отрываться. Гэвин одновременно с телом словно целовал саму душу, проникал в неё глубже, цепляясь клыками, когтями, распространял свой сладкий яд, который необузданно хотелось впитать в себя до последней капли, отравиться им и попросить добавки.       Мир пастора сузился до крохотной, едва различимой точки, сознание отринуло все лишние и отвлекающие детали. Он словно оглох, ослеп, онемел, чтобы ярче чувствовать плотную текстуру нежно ласкающих губ, непривычное покалывание жёсткой щетины Гэвина, его осторожные и мягкие касания к бокам, спине, груди и ласковое скольжение пальцев во влажных волосах. Коннор тяжело дышал, шумно сипя носом, старался захватить больше воздуха, чтобы как можно дольше не отрываться от этого умелого рта. Неконтролируемый хрип на тонкой грани от стона потонул в поцелуе, когда демон провёл ногтями по влажной спине, оставляя на белоснежной коже краснеющие следы, и несильно, но ощутимо надавил на ямочки на копчике. Дрожь прокатилась по телу, следуя за этим движением, и священник прижался ближе, упираясь возбуждённым членом в ширинку Гэвина.       Низко зарычав, грех протолкнул между ног Коннора бедро, о которое тот сразу начал неосознанно тереться. Подставляясь всем телом под незнакомую доселе ласку, отец Андерсон всё больше растворялся в накатившем желании — таком запретном, недоступном ранее и таком необходимом. Гэвин опомнился лишь в тот момент, когда Коннор сдёрнул с него куртку и откинул куда-то в сторону. Осознав, к чему всё идёт, демон через силу заставил себя оторваться от истерзанных губ и посмотреть в расфокусированные от возбуждения глаза пастора. Понимая, что происходящее — это просто очередная реакция на стрессовую ситуацию, грех остановил мужчину, уперевшись ладонями во вспотевшую грудную клетку, когда тот потянулся за новым поцелуем. Нельзя поддаваться, не сейчас, ведь этим вечером священник пережил более чем достаточно.       — Гэвин, пожалуйста, — молящий шёпот буквально вынуждал сдаться, — мне нужно.       — Нет, — прохрипел в ответ грех, снижая голос до утробного рокота. Он сам не верил в то, что отказывается. — Ты не готов.       Тёплый выдох пощекотал кожу у самых губ, а потом Жадность упал на колени, вжимаясь носом в ткань боксеров. Высунув наружу алый язык, Гэвин очертил по контуру возбуждение пастора, неотрывно смотря на него своими пожелтевшими глазами. Обхватив губами упругую головку прямо через мягкую ткань белья, грех на пробу сжал губы, наслаждаясь шумным выдохом, после которого длинные пальцы Коннора вцепились в волосы на затылке и несильно потянули, притягивая ближе. Мужчина толкнулся навстречу влажному рту и сам оттянул резинку трусов вниз. Получивший свободу возбуждённый член со звонким шлепком ударился о живот, а следом сильные пальцы впечатались в округлые ягодицы, фиксируя их на месте. Не стесняясь, адский гость глубоко вдохнул мускусный запах возбуждения, а следом широким мазком языка увлажнил напряжённый орган от основания до багровой головки.       Гибкий язык жаром окатил и так разгорячённую до предела кожу, и Коннор тихо застонал, задохнувшись от ощущений. Так сладко, приятно, чувственно и нежно, что в глазах помутилось от набежавших слёз. Гэвин — это невозможное в своём существовании тёмное создание — двигался уверенно, умело, впускал член всё глубже в свой бархатный и непередаваемо горячий рот. Он сжимался, тихо постанывая, когда пропускал в жаркую глубину горла, ни разу не подавился, даже не попытался отстраниться, когда Коннор сам двинулся, на пробу входя немного глубже. Шершавые ладони скользнули по ягодицам, бёдрам, поднялись обратно к копчику, посылая по телу стаи мурашек, и пастору казалось, что он вот-вот отключится от переизбытка ощущений.       Гэвину сдавило грудь, когда карие глаза закатились от удовольствия. Мужчина закусил тыльную сторону ладони, сдерживая рвущиеся наружу стоны, хотя Жадность мог бы часами наслаждаться переливами прекрасного голоса. Священник толкнулся несколько раз, проезжаясь по языку упругой пульсирующей плотью, и замер глубоко в горле. Грех проглотил машинально, жалея, что не может чувствовать вкус любимого человека, и, слизав последние капли, поднялся, помогая Коннору заправиться. О собственном возбуждении, неприятно упирающемся в жёсткую ширинку штанов, он старался не думать.       Расслабленно обмякнув в крепких объятиях своего демона, отец Андерсон послушно дошёл за ним до кровати. Жадность осторожно положил его на постель, накрывая тёплым одеялом, и опустился на пол, не отрывая взгляда от порозовевшего и такого умиротворённого лица возлюбленного. Карие глаза открылись лишь на несколько секунд, когда Коннор, мягко улыбнувшись, протянул руку и убрал со лба Гэвина несколько растрепавшихся прядей. Грех сыто улыбнулся в ответ и перехватил причёсывающую его руку, быстро касаясь губами тонкой кожи запястья.       — Отдыхай, Коннор, — на грани слышимости прошептал демон и, напоследок целомудренно поцеловав припухшие губы, пересел, опершись спиной о каркас кровати.       — Ты ведь никуда не уйдёшь? — сонно спросил отец Андерсон, откидываясь на мягкую подушку.       — Нет, я буду рядом, — ответил демон и тихо запел успокаивающую колыбельную. Вымотавшийся за вечер священник уснул ещё до того, как Жадность добрался до припева.       Наслаждаясь тишиной ночи и спокойным дыханием пастора, демон прислушался к своим ощущениям. Возбуждение схлынуло, растворилось в чёрной нечеловеческой крови, оставив после себя лишь лёгкую неудовлетворённость, которая постепенно отступала на второй план, уступая место новому чувству. Гэвин не мог дать ему точное определение, но ощущения от него были приятными. Эта эмоция согревала своим ненавязчивым теплом, дарила непривычную лёгкость, сравнимую с почти забытым ощущением полёта. Казалось, что за спиной действительно вот-вот проклюнутся крылья, причём не те жёсткие и кожистые, что были у него когда-то, а чистые, пушистые, слепящие своей белизной, сравнимые с теми, что носили создания света. Жадность знал, что это ощущение — лишь иллюзия собственного обманутого восприятия, но рядом с Коннором демон чувствовал себя удивительно непорочным.       Наравне с приятной лёгкостью в голове пульсировала навязчивая мысль. Гэвин смог, он добился своего, Коннор не просто принял его, но и ответил взаимностью. Знание, что священник тоже любит его, разожгло в пустоте души яркое пламя, постепенно разрастающееся и выжигающее черноту бездны. Каждый день, что он провёл в этой церкви, рискуя своим существованием, каждое слово, каждое действие и даже малейшие жесты наконец принесли свои плоды. Не могло быть лучшей награды для потерянного в новых эмоциях порождения тьмы, чем взаимные чувства.       Оставалось дело за малым — поговорить с Коннором, рассказать ему о возможности переродиться из демона в человека, а потом достаточно будет прийти к Первому и получить свободу от оков адского тела. Нужно было только дождаться утра и обо всём рассказать священнику.       Внутри забурлило нетерпение, жгучим зудом распространяясь по телу. Демон невольно дёрнулся от неприятного ощущения и почесал щетину, ставшую, казалось, ещё более колючей. Желание сорваться с места прямо сейчас захватило мысли, чувства. Гэвин едва не поддался собственному голосу, соблазнительно нашёптывающему глубоко в сознании, и усилием воли заставил себя сидеть на месте. Он обещал Коннору, что не уйдёт, и был намерен сдержать обещание.       Проснувшийся затемно Коннор без движения лежал в кровати, продолжая имитировать сон. Стоило слегка двинуть головой после пробуждения, как лавину памяти прорвало, и события вчерашнего вечера замелькали перед глазами пёстрым калейдоскопом. Удушливой волной к горлу подкатил стыд за необузданный срыв, а следом по телу прошлась волна жара, когда в ушах зазвучали собственные сиплые стоны, а на зудящих губах снова появился противоречивый горько-сладкий привкус демонического поцелуя.       Священник залился краской от ушей до самой шеи, вспомнив то будоражещее до самого нутра удовольствие, что подарил ему Гэвин. То, что он творил своим гибким языком, своим горячим ртом не укладывалось в голове, выходило за рамки приличия и моральных устоев пастора. Коннор не должен был этого позволять, обязан был держать себя в руках, бороться со своими соблазнами, сопротивляться искушению, но близость Гэвина вчера была потребностью, которую больше не получалось игнорировать. Было глупо отрицать очевидное, Коннор хотел этого, нуждался в тепле Гэвина, в нежных прикосновениях, в его всеобъемлющей любви и хотел дарить любовь в ответ. Эти чувства разрывали грудную клетку, стремились наружу, не хотели исчезать вопреки всем церковным запретам, и священник больше не собирался от них отказываться.       Мужчина открыл глаза, примиряясь со своими эмоциями, и посмотрел в сторону Гэвина. Тот мирно спал не в самой удобной позе, откинувшись головой на кровать, и во сне выглядел по-детски мило. Даже в предрассветных сумерках настоятель разглядел тонкую ниточку слюны, стекающую изо рта демона. Пастор улыбнулся и приподнялся, превозмогая тянущую боль в отбитой из-за потасовки с Генри спине. Грех дёрнулся, когда матрас под Коннором скрипнул, осоловело моргнул и ощутил прикосновение тёплых пальцев к лицу. Отец Андерсон улыбнулся, стирая влажный след с чужих губ.       — Доброе утро, — прокашлявшись, тихо произнёс пастор.       — Доброе, — сонно ответил грех, прижимаясь к оглаживающей его лицо ладони.       — Я так нормально и не поблагодарил тебя за то, что спас меня вчера, — продолжил Коннор, — и за то, что смог вечером сдержаться. — Мужчина смущённо почесал нос.       — Ты был не в себе, я бы не простил себе, если бы воспользовался ситуацией, — просипел Жадность.       — Есть люди, которые бы не поняли твой выбор, — пастор ненадолго замялся. — Так странно, что существо, которое я хотел прогнать, в итоге оказалось более честным и порядочным, чем некоторые люди, что приходят сюда.       — Тебя это огорчает?       — Естественно! Что я за священник такой, раз не могу наставить свой приход на верный путь, — горько усмехнулся отец Андерсон.       — Коннор, не вини себя. — Жадность повернулся, пытаясь поймать взгляд собеседника. — Я не могу оценивать тебя как пастора, но я знаю, что из себя представляют люди. Неважно, пройдёт сотня лет или тысяча, но человеческая природа не меняется. Всегда были и всегда будут такие, как Генри. Уродов, подобных ему, или даже в разы хуже, я повидал достаточно, и таких сам Создатель не наставит на путь света. От этого твоё дело не становится бессмысленным и бесполезным.       — Поверить не могу, что это говорит мне демон. — От ироничности ситуации настоятелю хотелось смеяться.       — Пожил бы с моё и не так бы заговорил. — Гэвин поднялся, недовольно сопя, и начал разминать задеревеневшие мышцы, проклиная слабое человеческое обличье. В образе демона подобных проблем не возникало.       — А сколько ты прожил, Гэвин, сколько тебе лет? — спросил Коннор, поднимаясь следом. На часах было начало седьмого утра, пришла пора заняться церковными делами.       — Примерно двести… — невнятно ответило адское существо.       — Двести лет? — переспросил священник, не разобрав конец фразы.       — Двести тысяч. — Жадность повернулся и успел увидеть, как у мужчины нервно дёрнулось веко.       — В таком случае я боюсь представить, скольким людям до меня ты также признавался в любви. — Демон успел уловить странные интонации в низком голосе.       — Значит, такое проявление эмоций люди называют ревностью? — поинтересовался грех, вглядываясь в мерцающую душу пастора.       — Я не ревную! — слишком быстрый ответ ни капли не убедил Жадность в правдивости чужих слов, а отрывистые и резкие движения, с которыми пастор надевал рясу, лишь подтвердили догадку адского создания.       Гэвин приблизился, обнимая священника со спины, и тихо произнёс прямо в порозовевшее ухо:       — Можешь мне не верить, Коннор, но ты единственный, кого я когда-либо любил. Да, у меня было сексуальное взаимодействие с людьми и даже с демонами, но, поверь, до встречи с тобой у меня, как и у любого демона, вообще не было никаких чувств, кроме голода.       Мужчина повернулся, всматриваясь в зелёные глаза, и сдался под напором честного взгляда.       — Я верю тебе, Гэвин, — тихо произнёс пастор. — Как ни странно, за всё время, что ты находишься рядом, ты не дал ни единого повода усомниться в правдивости твоих слов. — Мужчина наклонился и осторожно коснулся губ демона быстрым поцелуем.       — Я хотел ещё кое о чём поговорить с тобой, — прошептал Жадность, едва мужчина отстранился.       — Этот разговор может подождать до вечера? Мне нужно готовиться к службе. — Отец Андерсон бросил взгляд на поцарапанный циферблат часов.       Досадливо цыкнув, Гэвин отошёл, выпуская любимого человека из тёплых объятий, и согласно кивнул. Он ждал столько времени, подождёт ещё немного. Напоследок нежно погладив своего демона по колючей щеке, настоятель вышел из комнаты, на ходу снова поправляя жёсткую колоратку. Воротник болезненно стягивал шею, соприкасаясь с налившимися за ночь следами от пальцев Генри. Возможно, всё же стоило позволить Гэвину залечить это омерзительное напоминание о чужих прикосновениях.       Прихожан было мало. Как всегда, когда наступали холода, поток верующих сокращался. Кто-то не любил после работы затемно ехать в пригород, кто-то не желал стоять в медленно продвигающихся заторах, некоторые, как и Коннор, просто не любили холод. Хоть священник ежедневно хорошо обогревал церковь, не экономя на электричестве, на улице уже некоторое время стоял неприятный мороз. Но сегодня настоятель даже был рад малому количеству присутствующих. По плану к вечеру он должен был обвенчать чету Уилсонов и хотел подготовиться к обряду как можно тщательнее. Отцу Андерсону нравилось проводить обряды венчания, но в последнее время ему редко выпадала возможность сделать это в своей церкви — нынче многие предпочитали выездные церемонии. Поэтому спровадив Гэвина, чтобы меньше отвлекал своим присутствием, мужчина занялся подготовкой зала, периодически отвлекаясь на редких прихожан, желающих исповедоваться или получить совет.       Демон, не зная, чем себя занять до вечера, сначала побродил по территории, стараясь лишний раз не попадаться на глаза другим людям. Всё-таки Гэвин признавал, что собственный внешний вид не соответствует текущим погодным условиям, а создавать себе тёплую одежду он не хотел. Грех и без того чувствовал себя слишком одетым, даже в лёгкой кожанке было жарко и нестерпимо хотелось стянуть с себя всё лишнее. Проще было спрятаться за церковью в пустующем саду, куда в это время года никто не заходил, но уже спустя час Жадность заскучал.       Выловив Коннора, он выпросил у него молоток, гвозди и несколько досок, намереваясь починить свежую пробоину на чердаке. Под удивлённым взглядом пастора он скинул в чулане потрёпанную куртку, оставшись в одной до неприличия обтягивающей белой футболке, взял инструменты и действительно скрылся на чердаке. Через несколько минут сверху раздался приглушённый стук молотка.       Пока настоятель занимался подготовкой к венчанию, а потом и проводил саму церемонию, Гэвин успел заделать дыру на чердаке, заменил несколько прогнивших досок на полу у душевой, побелил часть фасада и даже смог пересобрать одну из поломанных в драке с Генри скамеек, используя части от тех, что восстановлению не подлежали. Непривыкнувшее к тяжёлой работе тело к вечеру стало ломить, мышцы забились и теперь неприятно ныли при каждом движении. После закрытия церкви Жадность лениво распластался на одной из скамей, из-под полуприкрытых век наблюдая за перемещениями Коннора, который собирал украшения из белых лент и цветов в объёмную коробку. От непривычной усталости демон не заметил, как провалился в поверхностный сон, и лишь раздавшийся над ним низкий голос вернул Жадность в сознание.       — Не ожидал от тебя, — произнёс пастор, присаживаясь на ту же скамью, где лежало адское создание.       — Ты же запретил использовать магию в церкви, пришлось адаптироваться, — хмыкнул в ответ Гэвин и передвинулся выше, ложась головой на твёрдые бёдра пастора. Из-под плотной ткани пробивалось ласковое тепло человеческого тела и приятно ощущалось на коже. А когда священник зарылся пальцами в волосы Жадности и начал их неторопливо перебирать, демон едва сумел сдержать довольный рык. По телу пробежала приятная дрожь, собираясь мурашками на коже рук. Мужчина, заметив реакцию на свои прикосновения, огладил вставшие дыбом волосы на предплечье и тихо засмеялся, когда Гэвин подался навстречу бесхитростной ласке.       — Действительно как кот, — прошептал Коннор и, наклонившись, быстро коснулся губами рассечённого тёмным шрамом носа.       — Не хочу, чтобы ты сравнивал меня с котом, — проворчал демон, заглядывая в расплавленный шоколад чужих глаз. — Ты сам говорил, что не любишь их.       — Верно, — не стал отрицать мужчина, — а ещё буквально вчера я говорил, что люблю тебя, и моё отношение к котам уже абсолютно не важно.       Зелёные глаза Гэвина на мгновенье вспыхнули желтизной, а потом демон поднялся и, нависнув над Коннором, настойчиво поцеловал приоткрытые губы. Мужчина помедлил и неуверенно толкнулся языком в ответ. Демон сипло выдохнул, опалив жаром дыхания влажные губы, и за шею притянул пастора ближе. Волосы Коннора нежным шёлком перетекали между пальцев, покрывшихся свежими мозолями, живое сердце колотилось так сильно, что Жадность чувствовал отголоски биения в своей груди, а когда священник сдавленно застонал в поцелуй, демон через силу заставил себя оторваться от отзывчивых губ.       — Я всё ещё уверен, то, что мы делаем, неправильно, противоестественно, — едва слышным шёпотом произнёс священник, вжимаясь в лбом в твёрдую грудь, — а ещё я уверен, что больше не смогу отказаться от тебя. Ты яд, Гэвин, зависимость, которая отравляет мою душу, растворяет все рамки, которые я выстраивал годами, стирает самообладание. Каждый день рядом с тобой я чувствую, как предаю свою веру, своего Бога, но только с тобой я ощущаю сладкий вкус жизни. Прошедшие недели без тебя были сущим кошмаром, и я не хочу, чтобы это повторилось.       В неверии Жадность продолжал обнимать Коннора, неторопливо оглаживая напряжённые плечи. Каждое слово пастора было пропитано горечью от предательства своего пути и нежностью, переполнившей чашу чувств до краёв. Затихнув, священник недолго посидел без движения и медленно отстранился.       — Даже не рассчитывай, что в ближайшее время услышишь от меня что-то подобное ещё раз. — Коннор смущённо улыбнулся.       — Я уже услышал гораздо больше, чем мог надеяться, — честно признался демон, ещё больше смутив отца Андерсона.       Жадность, едва касаясь, огладил порозовевшие щёки, провёл пальцами по ровному носу, скулам, губам, щекотным касанием поднялся к прикрытым векам, наслаждаясь тем, как Коннор, не скрывая удовольствия, тянется навстречу неторопливым движениям.       — Ну и кто из нас теперь кот? — подстегнул демон, быстро целуя священника в холодный кончик носа.       — С утра ты хотел что-то сказать мне, — перевёл тему отец Андерсон, отмахиваясь от глупой шутки.       — Хотел, — грех замялся и таким человеческим жестом в задумчивости почесал затылок. — Я хотел бы остаться с тобой, Коннор. Насовсем. Хочу любить тебя, жить с тобой, помогать тебе, но я демон и не могу постоянно находиться рядом, мне нужно покидать этот мир, питаться и выполнять задания своего короля.       — И что ты предлагаешь? — напряжённо поинтересовался мужчина, нервно перебирая в руках чётки.       — Перерождение, — ответил Гэвин, смотря, как расцветает неверие в чужих глазах. — Я тоже могу переродиться, могу стать обычным человеком. Я отрекусь от своих сил, от бессмертия, от проклятого существования в тёмной оболочке и останусь с тобой. Скажи, Коннор, примешь ли ты меня как возлюбленного, как своего партнёра, если я приду к тебе обычным человеком?       Потрясённый пастор подавился воздухом, будто получил удар в солнечное сплетение. Первой мыслью в голове возникло сомнение в словах Гэвина, следом пришло неверие, что столь сильный демон решится на такой шаг. Надежда пришла последней, окутала в туманную пелену, от которой руки неконтролируемо вздрогнули, а на глазах выступили незваные слёзы. Коннор крепко зажмурился, прогоняя наваждение и успокаивая зашедшееся галопом сердце. Нужно было дать ответ Гэвину, нужно было… Но согласие на эту запретную любовь, на отношения, которые не одобрит Всевышний, означали отлучение от церкви. Коннор не мог быть с мужчиной, скрывая истинную природу их сожительства, и продолжать дело своей жизни.       Перед мысленным взором священника качнулась чаша весов, на одной половине которых был любящий его Гэвин, а на другой служба в церкви. Требовалось сделать выбор, решить, что для него важнее: счастье с любимым созданием, которое не было рождено человеком, или же служение Господу своему, которому он следовал столько лет. Коннор посмотрел в болотные глаза Гэвина, наполненные страхом из-за затянувшейся паузы, сглотнул тяжёлый ком в горле, от волнения едва не подавившись слюной, и сделал глубокий вдох. Пастор принял решение.