Pov: Пейтон
Освободив желудок, сразу чувствую облегчение. Нажимаю кнопку слива и оборачиваюсь к двери. Т/и все еще здесь. Стоит в проеме и смотрит на меня глазами полными ужаса. — Ох, — вздыхает она и затем громко сглатывает. — Blin… — Что такое «blin»? — Спрашиваю, ощущая небольшую слабость в ногах. — Неважно. — Она решительно шагает ко мне. — Как ты? Мне значительно лучше. Особенно при виде ее хрупкого тельца, облаченного в тонкий шелковый костюмчик, не способный скрыть от посторонних глаз упругих округлостей и изящных линий. Но, пожалуй, не стоит в этом признаваться прямо сейчас. Чувство вины — отличный рычаг давления. Девчонка стоит босыми ногами на холодном кафеле. Ее светлые волосы, еще влажные после душа, стелятся по дрожащим плечам тонкими атласными лентами и слегка завиваются на кончиках. Впадинки над ключицами кажутся глубокими, а кожа на них настолько белой, почти прозрачной, что мне хочется прикоснуться к ней губами. Сам поражаюсь своим мыслям. Давненько такого не было. Еще пару дней назад мне ничего не стоило уболтать хорошенькую блондиночку на вечеринке, а через час и не вспомнить, как ее звали. А теперь я, как пришибленный, разглядываю кожу этой чужестранки и пугаюсь сам себя. — Ты пыталась убить гражданина США. — Говорю насмешливо. — Это очень серьезно. Пару секунд смотрю на то, как расширяются от ужаса ее зрачки, затем разворачиваюсь и иду к раковине. Уборная у них совмещена с ванной, как и все уборные у нас в особняке, только вот меньше она раза в три, и, похоже, единственная во всем доме. Включаю воду и наклоняюсь, чтобы попить. — Подожди, стой. — Т/и подходит сзади и опускает рычажок крана вниз. Она кажется не на шутку встревоженной. — У нас не пьют… — не может подобрать слов, поэтому просто показывает пальцем на кран. — Подожди, я принесу воды из кухни. Там фильтр. — О’кей. — Соглашаюсь. - А она убегает, а я не удерживаюсь от того, чтобы посмотреть ей вслед. Затем снова включаю воду и несколько раз ополаскиваю лицо. Прохлада быстро приводит меня в чувство, да и дышится уже гораздо легче. Смотрю на себя в зеркало и с досады качаю головой. Вспоминаю Фейт… В детстве сестра повсюду ходила за мной хвостом. А я только и делал, что искал способы от нее избавиться. А теперь мы выросли, и мне впервые хочется узнать ее поближе, понять, поговорить, спросить совета, но она далеко. Между нами тысячи километров. И я совершенно потерян и не знаю, как поступить. Беру полотенце с вешалки, сажусь на край ванной и неспешно обтираю лоб, щеки, шею. Когда моя маленькая коварная мучительница возвращается, замечаю, что на ее щеках вновь горит привычный румянец. Так ей больше идет, чем с нездоровой бледностью от испуга. — Держи. — Она подает мне воду, кладет какие-то коробочки на край раковины, затем садится рядом и переплетает свои тоненькие пальчики в замок. Дожидается, пока я сделаю пару глотков, и быстро говорит: — Прости меня, я так виновата… Вот, тут лекарства. Надеюсь, помогут. Ставлю стакан рядом с принесенными ею таблетками. — Не расстраивайся из-за ерунды. — Замолкаю на пару секунд, чтобы прислушаться к своему организму. Кажется, позывов к рвоте больше нет. — Я парень крепкий, все в порядке. — Нет, — она размыкает руки и закрывает ладонями лицо, — я же тебя заставляла. Столько непривычных продуктов… И вообще… Предполагалось, что ты просто попробуешь то, что сам захочешь… — Так я все-таки не понял, — вытягиваю ноги и тяжело вздыхаю, — ты так огорчилась, что мне не хочется у вас остаться? — Шутливо толкаю ее плечом. — Или решила таким способом быстрее от меня избавиться? Т/и стонет в ладошки. Бормочет: — Прости, прости, прости… — Было вкусно. — Хмыкаю. — Но, думаю, именно сырая рыба во всем виновата. — Соленая, — всхлипывает она, убирая руки от лица. — Ну, то есть не вареная? Не печеная, не жареная? — Нет. — Ее плечи печально опускаются. — Значит, сырая. — Нет, она соленая. — Ее голос звучит жалобно и надломленно. Даже ее ужасный акцент кажется теперь таким же милым, как и ее чувство вины. — Это другое. Такую рыбу можно есть. — Я должен был предупредить, что у меня слабый желудок. Но твоя мама так радовалась… Она впервые улыбается. Сдержанно, робко, но мне хватает и этой малости, чтобы утвердиться в том, что ее улыбка просто очаровательна. — Спасибо, что проявил к ним уважение. Даже больше, чем нужно. Я не ожидала, что ты, вообще, станешь что-то пробовать. — Ну, извини, так уж воспитан. — Даже если по мне этого не скажешь. Грудная клетка Т/и высоко поднимается на вдохе, и я ловлю себя на мысли, что не могу оторваться от выреза на ее топе. — Это ты меня прости… Мы не такие. И я… — Вздыхает девчонка. — Вроде… Просто что-то сегодня пошло не так… Тереблю в руках полотенце, затем вешаю его на плечо. — Не думаю, что мой план по срыву программы обмена должен сильно отразиться на твоей репутации. Но если это так, извини, другого выхода у меня нет. И моя цель останется прежней — улететь домой. — Ничего. — Т/и поджимает ноги, кладет руки на дрожащие колени. — Негативную оценку, как принимающая сторона, я теперь заслужила в полной мере. Чуть не отравила тебя. — В отчаянии опускает голову. Волосы блестящими прядями падают ей на лицо, и мне почему-то очень хочется дотронуться до них и снова убрать за ухо. — Ладно, все. — Говорю, прочистив горло. — Мне уже хорошо. Пойду заниматься своими делами. Встаю, закидываю полотенце на вешалку и выхожу, не оборачиваясь. Мы и так слишком мило поболтали. Не хватало еще привязываться к людям, гостеприимством которых я собираюсь пренебречь.Pov: Т/и
Мне так и не удалось нормально выспаться сегодня. Крутилась, крутилась в постели почти до рассвета, временами проверяла телефон и никак не могла отогнать от себя дурные мысли. В голове все перепуталось. И виной всему был парень, который спал в соседней комнате. Точнее, мое отношение к нему: негативное или положительное — вот тут никак не получалось определиться. Наглый, временами даже хамоватый, с колючим, недоверчивым взглядом, он казался таким далеким, чужим, непонятным. Но там, в ванной, когда мы сидели так близко друг к другу, между нами целых пять минут не было совершенно никаких барьеров. Мы просто разговаривали, и тон его голоса больше не казался насмешливым. Он был мягким и добрым. И едва мне тогда показалось, что общий язык найден, как Пейтон резко встал и вышел, оставив меня одну, утопающую в чувстве вины и недоумении. Вот и понимай, как хочешь. Что у него там на уме… Встаю с постели и выключаю будильник. Потягиваюсь, затем проверяю телефон — от Славы до сих пор ни весточки. Наверное, еще устраивается на новом месте. Надо бы написать ему сообщение о том, чтобы не налегал в первый день на мексиканскую пищу, а то его ждет судьба нашего американского гостя. Долго думаю. Затем просто пишу «Доброе утро» и отправляю. Подхожу к окну. Солнце светит еще по-летнему, но все больше и больше деревьев укрывается покрывалом из золота. Листья желтеют, наливаются янтарным и медовым, красным и даже шоколадно-коричневым. И мне становится жалко, что скоро вся эта красота облетит, оставив ветви голыми, и осень неумолимо уступит место зиме. Убираю спутанные волосы за уши, надеваю мягкие тапочки и плетусь, полусонная, в ванную. В коридоре тихо. Из комнаты брата доносится тихая музыка. Немного замедлившись возле двери, пытаюсь подслушать, что за мелодия, но так и не узнаю ее, поэтому иду дальше. Подавив смачный зевок, включаю в ванной свет и вхожу. Отражение в зеркале немного пугает меня. Лицо припухло, волосы похожи на птичье гнездо, глазенки маленькие, точно две крохотные точки на фоне массивного носа. Боже, кто это? Да тебе не мешало бы выспаться… Включаю кран, наклоняюсь, набираю в ладошки воды и несколько раз умываюсь. Прохлада быстро приводит кожу в тонус, а меня в чувство. Беру щетку, выдавливаю на нее пасту, кладу в рот, выпрямляюсь и едва не взвизгиваю — за моей спиной стоит Пейтон. — Ой, — щетка чуть не вываливается у меня изо рта. На американце из одежды опять лишь спортивные штаны. — Прости, — он смущенно помахивает перед моим лицом электрической зубной щеткой. — Ты забыла закрыться. Я только возьму пасту и уйду. Прочищаю горло. — Ты мне не мешаешь. — Отступаю на шаг вправо, чтобы он мог подойти к раковине. Внимательно следя за каждым его движением, чищу зубы. Руки, как назло, совершенно отказываются мне подчиняться. Господи, как там? Вверх, вниз, вверх, вниз, по часовой стрелке. Зубная паста непривычно остро морозит внутреннюю поверхность щек, сильно пенится и попадает в горло. Пейтон, стоя плечом к плечу со мной, включает свою щетку. Теперь мы чистим зубы вместе, глядя друг на друга в зеркало. Он чертовски высокий. Там, где виднеется моя макушка, начинается его плечо. Я для вида шевелю во рту щеткой, правда, все медленнее и медленнее, а сама воровато разглядываю каждую мышцу на его груди, сильные бицепсы и загорелую кожу. Американцу не приходится так активно орудовать во рту щеткой — она у него электрическая, щетинки вращаются сами. Поэтому, пока мне приходится активно шевелить рукой, он просто стоит и пялится на меня, прищурив глаза. И я опять не понимаю, какие эмоции скрывает этот холодный взгляд. Сплевываем мы синхронно. Я открываю кран, смываю пену, закрываю и выпрямляюсь. Игра продолжается. Мы молчим, чистим зубы и переглядываемся через зеркало. Никто из нас не знает, что это значит, и когда должно подойти к концу. Но мы снова сплевываем, выпрямляемся, сплевываем и чистим. С первого этажа доносится звук телевизора и мамин голос с кухни. Мне становится не по себе. Если папа поднимется, ему вряд ли понравится, что мы с Пейтоном находимся в ванной комнате вместе, да еще и в таком виде. Честно — я в этой пижаме даже перед братом стеснялась появляться.