***
Стоило щёлкнуть замку, Шел сразу сжала пальцами лацканы пиджака и стала стягивать с герцога. Киллам не знал причину её напора — Шельма каждый раз избегала его. Она никогда не могла найти причину, чтобы отчётливо сказать: «Да, он мне определённо нравится». Шел избегала фельдмаршала, боялась поддаться странному влечению. Алкоголь явно сыграл свою роль, и Киллам не станет говорить, что огорчён. Напротив, он рад. Ужасно рад, что сможет неплохо провести время. А в ещё больший восторг его приводило то, что все произойдет в компании Хранительницы. — Тебе не кажется, что ты торопишься, воительница? — В прошлый раз пришёл твой отец. На каблуках Шел не нужно было тянуться к Килламу за поцелуем, она практически поравнялась с ним. Не отрываясь от его губ, девушка нащупала холодные пуговицы жилетки и высвободила первую из петли. Она проделывала одно и то же действие с каждой пуговицей и наполняла его чувством долгожданной победы — Шельма не хотела видеть ни одну девушку рядом с Килламом, считала, что смогла обойти все его посторонние увлечения, раз никто не находится сейчас в спальне герцога Ариаса вместо неё. Как только Шел скинула тёмно-синюю жилетку на пол, Киллам перехватил её руки и толкнул в сторону стола. Он знал одну привычку Шельмы Коэн лучше, чем кто-либо другой. Прекрасно помнил боль, когда кинжал прошёл рядом с рёбрами. Помнил, как неприятно снег касался распалённой кожи. Киллам глубоко вздохнул и, прикрывая глаза, помог Шел сесть на чистый стол. Присутствие чересчур наивного лица Шельмы — пусть она и старается выглядеть, как всегда, воинственно — приводило герцога в непонимание. Он знал, что перед ним женщина, которую он давно желал — и на это были свои причины. Однако пальцы чувствовали только жесткий корсет. Это снова вселяло мысль, что Шельма другая, она не схожа с привычным образом девушки, который задан обществом. У Киллама есть целая ночь, чтобы доказать себе — Шел такая же. Шельма ухватилась за жёлтый галстук, подтягивая герцога ближе к себе. Киллам вёл себя странно — не проявлял инициативу, не пытался её задеть. Он даже не открывал глаза, только всё сильнее сжимал пальцы на талии, утянутой корсетом. — Сколько ты выпил? — Шельма слегка отстранилась. Она знала, как выглядят глаза Киллама, когда он пьян. Поэтому приподняла его подбородок, заставляя их открыть. — Тебе есть разница? — Может я хочу знать, что ты в адекватном состоянии. — Не хочешь. Едва ли тебя интересует моя адекватность, воительница. Киллам слегка улыбнулся. Со дня их знакомства прошло чуть меньше месяца. Он не думал, что Шел настолько быстро сдаться ему и будет сидеть, раздвинув ноги. Он наклонил к ней, спуская руку чуть ниже. — А вот у меня есть один вопрос к тебе, — герцог подцепил пальцем тёмную ткань юбки, неспешно приподнимая. — Насколько ты боялась явиться на сегодняшний вечер? — Что? Шел упёрлась руками в стол и ещё больше отдалилась от мужчины. Единственное — не стала убирать с бёдер его руки, задирающие юбку всё выше. — Сколько оружия ты пронесла? Ты женщина, тебя никто не досматривал. Ты… Киллам замолчал и замер, нащупывая под юбкой рукоять кинжала. — Вот видишь. Стоит начать женщин также досматривать, — Хранительница расплылась в довольной улыбке. — Откуда ты знаешь, что я взяла этот кинжал не для твоей спины? — Силёнок не хватит, Шел. — Думаешь? — Я уверен, дорогая воительница. Пусть мне и не нравится этот костюм, но я всё же не хочу сегодня портить свою одежду. Так что тебе проще всего выложить всё запрещённое. Шельма продолжала наблюдать за ним, отклонив голову. Она не могла жаловаться на жару в поместье герцога. Напротив, было даже прохладно. В противовес этому она видела, как рубашка странно ложится на тело Киллама — она часто наблюдала за тем, как ткань так же прилипает к покрытой потом коже фельдмаршала в тренировочном зале. Мужские руки слегка потряхивало, когда Киллам обхватил щиколотку Хранительницы и принялся снимать чёрные туфли. Дрожь взяла тело целиком, когда Киллам еле ощутимо коснулся стопы — такие касания были не в его стиле. А вот Шельма придерживалась своих привычек. Её ноги были облачены в чёрные чулки, как и всегда. Киллам поднял на неё глаза. Шельма Коэн выглядела так же, как в ту ночь у игрального дома — она пьяна, смотрит на него из-под ресниц грустными глазами, только они не блестят от слёз. «Шел всегда выглядит одинаково…» — в очередной раз согласился с самим собой Киллам и принялся снимать вторую туфлю. Сегодня он не хотел думать о лишнем. Он пришёл сюда, чтобы перестать опасаться Шельмы. Сколько бы Киллам не говорил себе, что может противостоять ей, всё равно боялся. Пока причиной своего страха он назвал безрассудность в поведении Шельмы Коэн. Только гордость не давала покоя — разве может он, Киллам Шарман Ариас, потомственный и богатейший герцог, самый молодой фельдмаршал, бояться какой-то девочки? Однако гордость не смогла пересилить здравый смысл, и Киллам оставил у себя револьвер. Даже когда Шел медленно подняла юбку ещё выше под внимательным взглядом Ариаса и достала прикреплённый к бедру кинжал, он не хотел оставаться безоружным. Вложив в мужскую руку кинжал, Шельма стала ждать дальнейших действий со стороны герцога. Она согнула одну ногу и поставила на край стола Киллама, вовсе не смущаясь того, что юбка не прикрывала даже бедро, к которому сильно прилегали подвязки. — Хочешь, чтобы я казнил тебя на этом столе? — Киллам опустил глаза на блестящее лезвие. — Хочу, чтобы ты снял платье. — Настолько неудобно? Я всегда удивляюсь тому, какую ужасную одежду носят женщины. Киллам слегка сощурился, когда Шел громко засмеялась и откинулась ещё больше назад — практически легла на спину. Хранительница подняла вторую ногу и упёрла в грудь герцога. — Мужчины одели нас в это. Перехватывая стопу в чёрной ткани, Киллам склонился ближе к девушке. — Но у тебя сегодня на редкость обворожительный вид. Я впечатлён. — Я рада. — Правда? Моя симпатия тебе важна? Вместо ответа Шельма только слегка приподняла тёмные брови, вызывая ещё больше восторга в глазах фельдмаршала. Она не сомневалась в том, что Киллам предпочитал находиться в роскоши и красоте — в том числе любил роскошь и красоту и на женщинах. Шельма подалась ближе к нему, когда послышала хруст — она не видела, как Киллам завёл руку с кинжалом за её спину. В нос сразу ударил уже знакомый запах, исходящий от герцога — смесь табака, алкоголя, дорогих духов и геля для укладки волос. Шел всегда считала, что в подобный момент — в момент, когда она станет перед кем-то раздеваться — от человека перед ней будет исходить запах её собственного спасения. Но это не тот запах. От этого запаха она чувствовала только волнение. Не приятное, а самое настоящее, тревожное. Киллам разрезал все ленты платья на спине, начиная освобождать тело Хранительницы от ткани. Кинув кинжал на край стола, герцог шагнул ещё ближе, прижимаясь к Шел всем телом и показывая, чего хочет. Шел считала это последним шансом — вряд ли после она сможет отказаться. Хотя, наверное, последний шанс уйти был, когда она размышляла, зайти в покои или нет. Да и она сама потянула Киллама в его спальню. Шельма ухватилась руками за плечи мужчины, стараясь сразиться со страхом, и неожиданно для самой себя осторожно коснулась его губ. Несмотря на тонкую опаску со сторону девушки, Киллам стянул с женских плечей тёмную ткань, полностью стянул лиф платья. — Если я испорчу вдобавок к шнуровке ещё и юбку, то что ты со мной сделаешь?.. — прошептал Киллам и вновь спустил руки на мягкие бёдра. — Ничего. Твои грехи ничто не исправит. Даже Скайа. — Прекрасно. А любимая Скайа и не заметит. Не дожидаясь ничего более, — особенно гнева уважаемой Скайи на такое распутство — Киллам крепко сжал пальцами ткань и так слишком высоко задранной юбки. Трещание противно раздалось в голове, вновь напоминая о хрупкости момента, и Шельма постаралась ещё больше отдаться горячему потоку алкоголя, не проходящему в груди. Но когда платье окончательно спало на пол, а руки герцога Ариаса легли на оголённые бёдра, задели чулки и поднялись к бежевому корсету, Шел всё же замерла, не зная, что делать дальше. — Иди сюда, воительница. Толкнув ногой каблуки Шел в сторону, Киллам подал руку Хранительнице и слегка отошёл от стола. Шельмы соскочила на холодный пол, бесшумно касаясь босыми ногами паркета, и с удивлением сжала горячие пальцы фельдмаршала. Киллам провёл её в центр большой спальни. Киллам отшагнул назад. Он может согласиться с тем, что Шельма великолепна в таком обличии — тёмное нижнее платье, еле-еле прикрывающее колени, жемчужное ожерелье на шее, достающие до бёдер ухоженные волосы. Без высоких каблуков, с которыми Шельма не расставалась в повседневной жизни, тяжёлые из-за бесконечных тренировок ноги не выглядели такими стройными. Но всё исправлял бежевый корсет, приподнимающий грудь Шел. И которому Киллам с сегодняшнего вечера и вовсе уделял отдельное место в своём сердце. Тем не менее, не каждый из мужчин, находящихся в бальном зале, сможет сказать о миледи Коэн то же. Для всех Шельма была вечно чересчур — чересчур высокой, чересчур резкой, чересчур крупной, чересчур сильной, чересчур тёмной. Для всех она не подходила. Киллам мог сменить сторону и сойтись во мнении с ними — ему будет несложно объяснить, почему Шел вовсе не в его вкусе. Но он сомневался, что все эти пункты могли отличить Шельму от других девушек. Стоя перед ним сейчас, она напоминала только простую куртизанку из публичного дома. Взглянув на неё в таком обличии, Киллам никогда бы не назвал её первой Хранительницей в истории, не сказал, что она очень деятельна. Он смог бы выделить её только из-за необычной внешности и вечно мокрых глаз — этому объяснение фельдмаршал до сих пор не нашёл. Шел обычная. В ней нет ничего искреннего, не показного — ради этого Киллам всё старался вывести её на эмоции, увидеть что-то за статусом и погоней за деньгами, репутацией. Киллам не сомневался в том, что стоит Шельме только свыкнуться с людьми вокруг, как она снова превратиться в самую капризную и избалованную дочь потомственного аристократа — в глупую дочь графа, которой лишь передалась сила по наследству. Шел всегда только старалась казаться умной. Если бы она и правда умела глубоко мыслить, то никогда не оказалась бы в этой комнате, обнажившись без стыда. Киллам замер, насмешливо улыбаясь и наблюдая за действиями девушки. Её явно сильно беспокоила сложившая ситуация: она стояла почти голой, — стояла так же, как ещё пару недель назад Гае в игральном доме, — а Киллам оставался при всём своём обыденном величии. Не дожидаясь, когда взгляд мужчины хоть немного откроется ей, Шельма шагнула к Килламу и коснулась его скрещенных на груди рук. Она легко скинула на пол злосчастный галстук, что так сочетался с платьем принцессы Изабеллы, и стала расстёгивать пуговицы — их пальцами касалась Киара. — Сними чулки, — Киллам вновь сделал шаг назад, не желая чувствовать настолько вольных прикосновений Шел, и сам стал освобождать тело от ненужной ткани, кинул на комод револьвер. — А ты не хочешь это сделать? — Моя задача — всё остальное. — Я не хочу наклоняться. — Тебе и после придётся. Киллам окончательно снял рубашку и перекинул через руку. Шельма не посчитала это жестом-просьбой для ускорения её действий. Тогда Киллам обошёл девушку и бросил рубашку на кресло. — Чего ты ждёшь? Улыбка спала с лица Шельмы, когда Киллам взялся за ремень, не поворачиваясь к ней лицом. Привычными движениями он расстегнул пряжку и вынул его из петель. — Меня раздражает, что я уже раздета, а ты нет. — То есть моей голой груди и почти спавших брюк недостаточно, чтобы ты сняла чулки? — Ты даже не снял туфли. Коротко качая головой, Киллам развернулся к ней и аккуратно вынул ноги из блестящих туфель. Затем сразу наклонился и снял носки, которые так раздражали его на ногах в интимные моменты. Всё ещё не видя никакой новой злобы в его глазах, — Шельма не сомневалась в том, что Киллам смотрел на неё так всегда, она вечно его раздражала из-за неожиданной и нежеланной симпатии — Хранительница наклонилась и, отцепив застёжки, освободила первую ногу от ткани. Ей не составило труда так же быстро избавиться от второго чулка. Шельма выпрямилась и сразу опустила глаза на уродливый шрам на плече герцога. Она даже не обращала внимание на то, что на Килламе не осталось ничего, даже нижнего белья. — Откуда это? — А тебя это волнует? Расскажи лучше, почему у тебя все ноги в шрамах, — Киллам нахмурился и уставился на её кожу, покрытую нескончаемыми белыми линиями. — Да, мне нет никакого дела. Тогда должны ли тебя волновать мои шрамы? Шел слегка качнула головой — что с ним не так? Она не отрицала, что Киллам, как бы не старался, много выпил, но не рассчитывала на такую отрешённость и холодность. — Для меня ты просто фельдмаршал. Я для тебя просто новая Хранительница. Откуда в нас беспокойство друг за друга? — «Просто фельдмаршал»? Это не такая низкая должность, чтобы так называть меня. — Если ты думаешь, что я из глухой деревни, то я спешу тебя огорчить, — Шельма шагнула ближе к герцогу, продолжая закрывать глаза на его наготу. — Мой отец — Хранитель. С детства я слишком часто появлялась на приёмах у короля Шехвата. Меня не волнуют твои статус и должность. — Этим ты не объясняешь своего неуважительного отношения к моим заслугам. Киллам легко коснулся плеч Шел, когда она окончательно приблизилась к нему, и вновь заглянул в тёмные глаза, желая найти что-то новое. Они бесстыжие, лживые — в Шельме нет ничего настоящего. Здесь она не по-настоящему. Не реагируя на прикосновения к лицу и шее, Киллам закрыл глаза, прогоняя видение. Эти любезности его раздражали, не давали покоя съедающему желанию просто всё бросить. Ещё после встречи с Шел в игральном доме Киллам понял, что ему не стоит продолжать забавляться с ней. Только попытки узнать её изнутри заставляли его вновь и вновь сталкиваться с Шельмой. — А это твои заслуги? Не Элайджа и отец тебя подняли? — Не говори о том, чего не знаешь, Шельма. — Я просила не называть меня так. Я Шел. Не Шельма. Лишь усмехнувшись, Киллам с некоторой мягкостью положил руку на спину девушки и направил её к постели. Шельма сразу села на край, предполагая, что герцог хочет наконец снять корсет. Оказалось именно так — Киллам сразу взялся за шнуровку и без замедления и слов поддел пальцами ленты, ослабляя. Когда он был моложе, то каждый раз появлялось ощущение, что он открывал долго искомый подарок. И без разницы, какая девушка сидела перед ним — худая или полная, светлая или тёмная, богатая или бедная, старая подруга или новая знакомая. Киллам считал, что стоит ему оказаться с Шельмой в спальне и его снова охватит это чувство, но ничего подобного не случилось. «Она такая же», — в очередной раз с грустью повторил Киллам про себя и наконец достаточно ослабил корсет. — Сколько раз ты снимал с разных девушек корсеты? — не поворачиваясь к нему лицом, Шельма освободила тело от ненавистной части гардероба. — Намного больше раз, чем ты снимала с мужчин рубашки. Шельма не понимала, что не так, не могла понять, какая именно деталь в происходящем её смущает. Запал никогда не покидал Киллама ранее, герцог всегда находил причину веселья или насмешки. Сейчас он старался делать то же самое, старался шутить и проявлять свою вечную дерзость, но не с тем настроем, как обычно. Шел могла трактовать его поведение, как попытку решиться. Если бы Киллам узнал её мысли, то только посмеялся. Не одна девушка сидела перед ним в подобном виде, а сегодня он уже убедился в том, что Шельма равна им во всем. Без лишних раздумий Киллам забрался на постель и потянул Хранительницу к себе. Сегодня Шел удивляла его лишь тем, что не кричит на него, не бьёт его, а с ещё бо́льшей охотой тянется, целует, чересчур нежно для самой себя проводит руками по его коже — обычно Киллам старался не поворачиваться к ней спиной, чтобы не быть заколотым различным оружием: от простого кинжала до арбалетного болта. Вместо этого Киллам спустил руку на тёмную грудь Хранительницы. Не стыдясь, Киллам мог признаться, что представлял себя и Шел в подобном положении. Он каждый раз видел, как ему придётся удерживать руки девушки тенями, чтобы она не ушла, не ударила его. Видел, как Шельма будет обзывать его, а он не сможет сдержаться и выскажется относительно её характера в ответ. Но каждый из них будет получать удовольствие от происходящего. Однако реальность, как и всегда, оказалась другой. Шел сразу поддалась, как только Киллам надавил на её плечи, безмолвно прося лечь на спину. Более того, она вновь обхватила его шею сильной рукой и прижалась к его губам. Её руки скользнули по спине, после по плечам, по груди, по животу, увлечённо старались уделить внимание каждому участку, прикоснуться к тем местам, о которых в приличном обществе запрещалось даже думать. Килламу не оставалось ничего другого, кроме как отозваться на её действия и повторить всё то же самое — сделать всё, о чём думал, глядя на Хранительницу на собраниях внутреннего круга. Была только одна проблема — мечта слишком легко и ненавязчиво достигнута, со знакомства с Шельмой Рикардой Коэн прошло меньше месяца. «Хотя какая, к Дкайту, разница!» — воскликнул про себя Киллам и ещё сильнее навалился на девушку. Да и ему ли думать о нравственности? — Я устал от тебя, — всё же вырвалось изо рта Киллама, когда Шельма приподняла голову и стала целовать его шею. — Слишком рано, тебе не кажется? — Ещё в первый день, когда ты меня к стене прибила, я должен был это сказать. Уже поздно, воительница. — Надо было ещё тогда расправиться с тобой, тебе так не кажется? Когда мужская рука коснулась нижнего белья, Шельма вжалась в подушку, чтобы получше рассмотреть лицо Киллама. Тени на его лице стали чуть длиннее, темнее, что вызвало у Шел чувство родственной привязанности — вероятно, немногим удаётся рассмотреть Киллама без его вечной напыщенности. А может, они просто оба пьяны; Шел не отрицает вероятность того, что ей кажется. Но сейчас она очень хотела верить в то, что он выделяет её среди других. Киллам сел в постели и прошёлся взглядом по всему телу Хранительницы, когда больше ничего не мешало её наготе. Чёрные волосы прилипли к мокрой от волнения шее и груди. Борясь с пьяными противоречиями внутри себя, Киллам провёл ладонью по животу, чувствуя пальцами крепкие мышцы. Потом по бёдрам, и накрыл ладонью низ живота, как делал всегда. И тут же внутри у него заныло от предвкушения, и он понял, что все эти чувства уже испытывал — всё самое прекрасное для молодого сердца уже испытал, причём не раз и не два. Ничего не осталось за душой — даже самой малой частицы этого блаженства, всё превратилось в рутину. Всё-таки Киллам прав, и духи тянули его к Шел именно для того, чтобы она стала в его жизни новой, стала необычной, вернула к нему прежний задор, воссоздала чувства вокруг самых интимных моментов. Этого не случилось. Киллам взял Шельму под бёдра и развёл ноги, удобнее размещаясь меж них. — Просто вот так? — Шел коснулась напряжённой руки герцога и встретилась с ним взглядом. — Без каких-либо слов? — А что мне ещё сказать? — Обычно в такие моменты говорят что-то романтичное или страстное. Чувственное. Не думаешь? Киллам выдохнул и постарался расслабиться — Шельма его раздражала. Его спина сразу сгорбилась, а пальцы перестали так болезненно давить на кожу девушки. Шел ждала, что он ответит. Фельдмаршал промолчал. Ей пришлось повторить свой вопрос. Но вместо неизменно противоречивых чувств от его слов, Шельма почувствовала, как мужские пальцы вновь сжались на бёдрах, а сам Киллам всем телом подался к ней. Шел наконец захотела накричать на него. В момент на неё хлынула боль, которую она так тщательно избегала всю свою жизнь, которую боялась всей душой, на которую её обрекли духи. — Киллам… — она хотела попросить его перестать, в этот раз Шельма не боялась признать своего поражения. Но Киллам навалился на неё ещё больше, а когда заметил, как Шел снова разомкнула губы, зажал её рот рукой — он не хотел слышать голос ненавистной Хранительницы. Мысль о том, что вновь придётся целовать эту женщину привела его в такую ярость, которая, казалось, была способна поглотить его целиком. Киллам не хотел видеть лицо Шел. Он закрыл глаза, чтобы не поддаваться безумию. Разочарование, страх, ненависть и — пусть Шел не хотела этого признавать — смирение боролись за право овладеть её телом. Боль словно смыла и без того робкую надежду на искренность Киллама, в его исключительное отношение к ней. Это и вынуждало смириться с происходящим — Киллама оно вовсе не смущало и не трогало, его не беспокоили заслезившиеся чёрные глаза перед собой. Он лишь прижал женские руки к матрасу, когда Шельма в исступлении изогнулась, стараясь сбросить его с себя. Несмотря на происхождение, несмотря на то, что забрала силу отца, Шел всегда будет проигрывать Килламу в физической силе. Не раз на тренировках она указывала фельдмаршалу на его слабость перед ней, когда дело доходило до подчинения духов. Быть может, он мстил ей за это — Шел стала перебирать возможные варианты причины такого поведения в голове, когда поняла, насколько безуспешны будут все её попытки выбраться из-под герцога и избавиться от этого жуткого жжения. Шел хотела оттолкнуть от себя Киллама, когда тот отстранился и попытался перевернуть её на живот. Только всё же правильно говорил отец Шельмы, Делмар Коэн, — настолько длинные волосы будут только мешать в бою. Киллам успел схватить запястья Хранительницы, чтобы она не воспользовалась духами, а после свободной рукой потянул чёрные волосы. Он признается в том, что довольно часто любовался ими на собраниях внутреннего круга — они до ужаса красивы. Сквозь дымку алкоголя и охватившие его страхи Киллам понимал, что ведёт себя неправильно, бесчеловечно. У него вдруг возникло желание отрезать эти волосы, забрать их себе и оставить на память — заполучить так же, как и долгожданную власть над Шельмой. — Киллам, хватит! Шел вновь постаралась вырваться, но Киллам вжал её голову в матрас — и без её криков от каждого движения в виски словно впивались иголки. Но даже это не помогло приглушить мучительный стон Шельмы, когда он вновь прижался к ней всем телом. В противовес своим действиям и боли, которую девушка теперь будет видеть в кошмарах, Киллам с бережностью коснулся губами её трясущегося плеча, а затем и шеи.***
Во многих любовных романах, которые читала Изабелла, находилась сцена с плачущей по любви главной героиней. В этих книгах у девушек часто имелся подарок от их возлюбленных, который они держали в руках и вспоминали все тёплые моменты. Изабелла не могла похвастаться даже этим — ни одного подарка, кроме той самой броши, которая должна была достаться Миранде, Алден ей не сделал. Изабелла горевала над бутылкой тасхальского вина. Она представить себе не могла, как цензура Элайджи могла пропустить что-то подобное на этот бал — но Киллам любил прекрасное, а это вино однозначно можно было приписать к детищу искусства. Сегодняшний праздник напоминал о последних днях, проведённых при настоящей жизни, а не её нынешнему подобию. Изабелла была благодарна Элайдже, Миранде и Килламу за то, что буквально подняли её из могилы, но осуждала за то, что они бросили её одну. Миранда давно спала, и к ней у Изабеллы оказалось меньше всего претензий — она ранена и больна, тут ничего нельзя сделать, Миранда не виновата. А вот при следующей встрече с Килламом и Элайджей принцесса хочет привязать их обоих за галстуки к высокой хрустальной люстре в бальном зале. Как они могли оставить её одну? Киллам пропал. Просто в один момент испарился, хотя Киара оставалась на балконе с сыном. А раз Киара в бальном зале, то Киллам ушёл с кем-то другим — угадать его новую избранницу Изабелла никогда не смогла бы, потенциальных было слишком много. В свою очередь Элайджа, наконец переборов усталость, спустился с балкона к гостям. На него сразу посыпалось бесконечное количество просьб, предложений, старых и новых знакомств. Он с показной благодарностью принимал подарки от незнакомых людей и уклончиво отвечал на вопросы относительно Малума и людского происхождения Миранды. Изабелла обернулась, когда услышала за спиной шум. И сразу уставилась на появившуюся в коридоре фигуру. — Господин Ньял? — Госпожа Изабелла? Закрыв дверь в гостиную, в которую смог спуститься из спальни королевы Миранды, Ньял постарался оттряхнуть оставшийся снег с пиджака — Изабелла не должна была этого заметить. — Что вы там делали? Изабелла постаралась предположить, какая комната могла располагаться за дверью, но даже не могла себе представить. Хотя принцесса знала точно, что гостевых спален в этом коридоре не было. — Голова болит. Искал место потише. А вы? — А я просто пью в одиночестве. Без прошлой заинтересованности Изабелла отвернулась обратно к окну и сделала глоток вина прямо из горла. Какое ей дело до Ньяла? Он младше её на год-два, но они никогда не общались, пусть и давно знакомы — вероятно, он сейчас просто уйдёт. — В одиночестве пьют только алкоголики. — В моём случае нет. У меня просто в окружении одни предатели, зацикленные на себе. Оставили меня и ушли по своим делам. — Могу составить компанию. Ньял подошёл к окну, у которого стояла Изабелла, и протянул руку, желая заполучить бутылку. Лишь усмехнувшись, Изабелла исполнила его волю, и принц сделал первый глоток. — Что за вино можно пить в такой ситуации? — Ньял стал вглядываться в этикетку на бутылке. — Тасхальские? — Можно сказать, что меня не преследовали грустные мысли, пока я не увидела это вино. Сморщившись, Изабелла без стеснения убрала попавшие в рот волосы и с усталостью оперлась на перила у панорамного окна. На улице с самого первого часа Нового года началась жуткая метель — это ещё больше напоминало об Алдене, об их первом поцелуе на дне рождении. Изабелла раз за разом вспоминала, как они отпускали небольших птиц, загадывая желания. Предатель. — Что за грустные мысли? Неразделенная любовь? Ньял вновь сделал глоток и убедился, что у этого вина не будет конкурентов. Так что у него есть причина остаться с Изабеллой. — Именно она, — засмеялась принцесса. — Думаете, мне больше не из-за чего грустить? — Ну почему же? Наверняка есть. Просто вряд ли что-то может трогать больше, чем собственная смерть и неразделенная любовь.***
Мужской храп никак не давал заснуть. Хотя Шел не знала, чего хотела больше — обдумать всё произошедшее, заснуть или уйти. Последний вариант был предпочтительнее, но Шельма не могла найти в себе силы подняться. Она знала, что если хоть немного двинется, то сразу не сдержит слёзы. Поэтому девушка просто лежала, прижав ноги к груди, и сжимала руками и без того мятую простынь. Киллам заснул сразу. Накрылся одеялом и заснул, будто ничего не было. Шельма хотела сделать то же самое, но Киллам забрал всё одеяло, а от его пьяного храпа хотелось лезть на стену. Возможно, если бы Шел удалось уснуть, то она бы освободилась из лап плохого самочувствия хоть немного, хоть на время. Боли уже не было, она прошла почти сразу. Остались только горечь и стыд из-за собственного поведения и обида на Киллама. Он сделал всё по-своему. К чему эти сантименты? Шел не могла поверить, что правда ждала их от него, надеялась на его благоразумность. Всё же не сдержавшись, Шельма шмыгнула носом, но сразу замерла, боясь, что разбудит Киллама. Она представить себе не могла, что её ждёт после его пробуждения, на что он ещё способен. Шел не сомневалась в том, что когда Киллам проснётся и протрезвеет, то будет задаваться многими вопросами. Он увидит разбросанные по комнате вещи, криво стоящий стол и загнувшиеся из-за этого углы ковра, увидит пятна на простыни. «Меня здесь к этому моменту быть не должно», — более уверенно произнесла в голове самой себе Шельма и слегка приподнялась. Вряд ли Киллам проснётся в таком состоянии. Шел бесшумно поднялась с кровати, и пусть и спутанные, но всё такие же длинные волосы закрыли руки, спину и грудь. Она всеми силами старалась избегать взглядом зеркал в спальне герцога, не хотела видеть себя. Киллам притих. Приложив руки к дрожащей от сдерживаемых слёз груди, Шел замерла посреди спальни в ожидании услышать его ненавистный голос. Но как только храп вновь разнёсся по комнате, она побежала по ковру к оставшимся на полу платью и каблукам. Подхватив платье, Шельма постаралась расправить его, но лишь замерла — ленты были разрезаны, а ткань юбки порвана в нескольких местах. Она не сможет даже толком надеть его, что уж говорить о побеге из спальни Киллама? Слёзы не принесли никакого облегчения. Напротив, её охватило отчаяние, бесконечное и бессмысленное, похожее на трусость, когда она поняла, как глупо было надеяться на разумность со стороны Киллама. И когда поняла, в какой ужасной ситуации оказалась сейчас, стоя голой и не зная, как уйти. На мгновение ей стало холодно, Шельма захотела уткнуться лицом в подушку и заплакать, зажмурив глаза, приготовиться к позору, который охватит её после пробуждения Киллама. Однако Шел постаралась собраться и вновь осмотрела спальню на наличие своих вещей. Она подобрала целый корсет, нижнее платье, чулки, пояс и трусы. Возможно, если она наденет всё это и найдёт у Киллама какой-либо халат, то сможет уйти. В очередной раз взглянув на закутавшегося в одеяло герцога, Шельма стала одеваться, а затем вытерла холодными руками лицо. Как можно тише Шел постаралась открыть замок, а затем вышла в небольшую гостиную, но только-только появившийся энтузиазм разом пропал — в помещении находилось ещё пять дверей, не считая ту, что ведёт в спальню. Она не помнила, через какую именно они вошли, слишком была увлечена поцелуями Киллама. Поэтому, борясь с желанием легко сдаться, Шельма стала открывать все подряд. За одной она нашла ванную, но кроме полотенец там ничего не оказалось. За следующей — странную комнату, наполненную чертежами, набросками рисунков и разными сувенирами. Шельма со злостью толкнула дверь, но только после поняла, как громко та закрылась. Даже не прислушиваясь к звукам в спальне, Хранительница побежала к следующей двери — ей повезло, это оказалась гардеробная — и без прежнего желания не быть услышанной стала искать халат. Шел отбросила в сторону валяющиеся посреди комнаты сапоги и стала открывать двери шкафов. Она даже представить себе не могла, сколько одежды было у Киллама Ариаса. — Шел? Наконец она увидела долгожданный халат. Он был один, лежал рядом с ночными брюками и рубашкой. Схватив его, Шел накинула на плечи и побежала к выходу из покоев хозяина дома, завязывая пояс по пути. Как только она подошла к нужной двери, Киллам вышел из спальни. На нём не было ничего, он даже не удосужился прикрыться. — Это мой халат? — Это единственное, что тебя волнует? Шельма отвернулась к двери, зная, как ужасно выглядит её заплаканное лицо; Киллам однозначно захочет высмеять девушку в очередной раз. Глубоко вздохнув, Шельма дёрнула на себя дверь, но Киллам взмахнул рукой, и та с силой закрылась. — Ты решил в подчинении духов посоревноваться? — Хранительница обернулась к нему, снова стараясь открыть дверь, но та не поддалась. Киллам скрестил ладони, создавая небольшую тень, а затем направил её к двери. Она проскочила в замочную скважину, и Шел сразу наклонилась, касаясь её пальцами — щель будто залили металлом. — Фокусы Элайджи, он научил. Теперь расскажи, куда ты бежишь и почему в моём халате? — Отрой дверь! — Нет, — Киллам легко приподнял плечи. — Может я хочу ещё побыть с тобой наедине? — Я не хочу! Крик Шельмы разнёсся по комнате вместе с сильными потоками холодного ветра. Мужская кожа сразу покрылась мурашками, и Киллам шагнул к Хранительнице. — Что случилось? К чему опять эти скандалы? Шел с ужасом уставилась на то, как расстояние между ними всё быстрее и быстрее сокращается. Возможно, это был выработанный годами навык, но Киллам шёл ровно, будто и не был пьян. — Что случилось? К чему скандалы? — губы девушки с отвращением искривились. — Ты издеваешься надо мной? Ты в спальне ничего не увидел? — А что должен был? Твою прощальную записку? Никогда не видел, чтобы девушки, пришедшие лишь за сексом, так убегали и всё бросали. — Ты совсем с ума сошёл? У тебя совести нет? — Что я должен сделать? Да и в чём мне теперь ходить? Киллам сделал последний шаг к Хранительнице и взялся за чересчур длинный для неё рукав халата, но Шел сразу отдёрнула руку. — Я не знаю, в чём тебе ходить. В целом, можешь и не выходить. Можешь позвать ещё кого-нибудь, переспать, поиздеваться. Тебе же это так нравится! — Шел… Киллам тяжело вздохнул и постарался собрать всё воедино. Он помнил, как они встретились на балконе, помнил, как Шел сама предложила ему уйти из бального зала, а в коридоре потянула в сторону его спальни. Сейчас он осознавал, как легко их могли заметить и как опрометчиво было поддаваться на её уговоры — всё равно ведь знал, что всё это закончится в постели. — Шел, — вновь повторил он, — я не понимаю, что ты хочешь. Мы переспали. Точнее, ты пришла, сама меня раздела, после этого мы переспали. Что я теперь должен тебе? Поцеловать, принести чай, сделать предложение и мечтательно говорить о счастливом браке и маленьких детях? Этого ты хочешь? Я не собираюсь брать на себя никакую ответственность, и ты об этом прекрасно знала и знаешь. — Что? Какой счастливый брак и дети, если ты даже элементарно не можешь меня услышать? В надежде сбежать отсюда Шельма ударила рукой по двери. Только вряд ли она сможет как-то выйти отсюда — Шел не слышала никаких звуков в коридоре, даже дыхания. Стражи нет. Да и вряд ли кто-то в этом доме будет действовать в противовес интересам хозяина. — Услышать? Как тебя можно услышать, если ты никогда не разговариваешь со мной? Ты постоянно кричишь на меня, постоянно даёшь мне пощёчины. Что дальше? Поигрались и хватит. Ты даже сейчас не можешь и двух слов связать, чтобы объясниться. Теперь в глазах Киллама Шел выглядела ещё более мерзко. Он ожидал от кого угодно подобного отношения, но не от неё. Зачем ей устраивать такую драму? Не Шельма ли говорила, насколько она независима? Не желая на неё больше смотреть, Киллам взмахнул рукой, открывая дверь, и направился обратно в спальню. — В смысле? Ты даже извиниться не хочешь? — За что мне извиняться? Объясни мне, Шел! От неожиданного крика Киллама Шел отступила к входной двери и в спешке схватилась за ручку, чтобы успеть сбежать — она уже не знала, чего ждать от него. — Ты сама ко мне пришла. Я тебя ни к чему не принуждал! Шея Киллама раскраснелась от гнева, как и всегда. Для Шел он выглядел странно — она всегда считала голого человека абсолютно беззащитным. А сейчас, казалось бы, Киллама ничего не стесняет. — То есть то, что я вырывалась, для тебя значит «я тебя ни к чему не принуждал»? — Ты всегда вырываешься, а после мы как ни в чём не бывал целуемся, начинаем друг друга обнимать, гладить во всех пристойных и непристойных местах. Всё у нас хорошо. Это твой показной образ и ничего более. — Нет. — Да, Шел! Ты ничего из себя не представляешь. У тебя есть образ, которого ты стараешься придерживаться. Я не буду каждый раз вестись на это и бегать вокруг тебя. Наша история вполне логично завершилась — завершилась в постели. Если ты хочешь идти, то уходи. На такой итог я и рассчитывал. Мы провели время вместе, каждый получил удовольствие и разбежались. — Удовольствие? Получили удовольствие?! Что мне должно было, по-твоему, понравиться? Шел окончательно опёрлась на дверь и постаралась остановить очередной поток воспоминаний. Вероятно, теперь сцены этого Нового года будут являться к ней в кошмарах. Иронично только то, что Шельма избегала боли всеми возможными способами, а стала её пленницей в, как она считала, самый романтичный момент своей жизни. Шел не понимала, за что заслужила такое отношение Киллама. — Что мне должно было понравиться, расскажи! — не поднимая головы, продолжала Шельма. Она видела босые ноги Киллама, на который он стоял абсолютно уверенно, слышала, как тяжело он дышал. Шел не сможет сдержать слёзы, если узнает, что он повёл себя с ней таким образом, являясь абсолютно трезвым, до последнего будет утверждать, что он пьян. — А что должно не понравиться? Это у меня к тебе вопрос. Киллама не покидало его высокомерие. Он смотрел на девушку свысока, показывал всё своё пренебрежительное отношение. Шельме становилось плохо от осознания, что она чувствует себя крайней — он вывернул всё так, что теперь она сама виновата во всех своих бедах. Шельма подняла глаза на Киллама, и её сердце опять сжалось. На его лице была спокойная уверенная сосредоточенность, словно он видел такие сцены не раз, словно знает каждое последующее слово, которое вылетит из её уст. Не дожидаясь очередной насмешки, Шельма подорвалась со своего места и направилась в спальню. Когда она проходила мимо, Киллам хотел взять её за руку, но не успел — Шел проскочила мимо и подошла к постели. — Посмотри на это! Посмотри! Тебе же было не до этого! Больше не сдерживая крик, Шельма схватила тяжёлое одеяло и потянула его на себя. — Иди сюда! Посмотри! Когда больше ничего не мешало увидеть простынь, Шел взяла Киллама за руку и подвела ближе. Безупречность светлой ткани портила лёгкая помятость и небольшое красное пятно. — Что это? Киллам замер в изумлении — это однозначно кровь. Но кровь на простыни?.. Откуда ей здесь взяться? Этого точно не могло быть. Пусть и презирала свою наивность, но Шел надеялась, что он поймёт. Её не оставляла надежда на хоть каплю гуманности в стоящем перед ней герцоге. — Ты хоть раз интересовался моей жизнью? Ты вообще знаешь, кто я? Кто мои родители? — Ты дочь Делмара Коэна, Храни… — Ладно! — Шел поняла, насколько глупо звучал этот вопрос. Конечно, он знает, что она дочь Хранителя ветра, знает, что она находится в родстве с Христиерсонами. Киллам всё это знает. — Ты знаешь, кто моя мама? Как её зовут? Шельма уставилась на него, в очередной раз давая шанс. Хотя давно могла рассмеяться, взглянуть на него с ненавистью и сочувствием — не каждому духи посылают муки в виде настолько уродливой души. Однако Киллам подал голос: — Рикарда Коэн. Киллам не был уверен в своей правоте, только догадывался. Он лишь знал, что Шельма лишилась матери в самом детстве. Впрочем, если он ошибся, то хуже не будет. — Знаешь шехватские традиции? — с горечью улыбнулась Шел. В Шехвате всегда было принято давать дочерям первое имя матери, если та погибла при родах. — Я считаю себя довольно умным человеком. Я знаю историю и традиции многих стран. И знаю, что ты росла без матери. — Так почему же такой умный человек даже не попытался сложить два и два? — Если ты мне всё объяснишь, то я легко смогу сложить два и два, Шельма. — Вот именно, Шарман! Ты ничего не знаешь, тебе всё нужно объяснять! Тебе постоянно нужно что-то объяснять! Глаза Шел сделались совсем уж пустыми и злыми. На миг Килламу показалось, что она собирается ударить его, но он ошибся — Шельма вдруг стала похожа на какую-то мягкую, истерзанную и поверженную змею. В ней не оставалось ничего, кроме разочарования и желания выплеснуть весь свой яд. — Ты знаешь, кем была моя мама? — Понятия не имею. — Да, не имеешь! Потому что… — Хватит, Шел! — вдруг закричал Киллам и схватился за сброшенное на пол одеяло. — Ты во всём винишь меня! Я прекрасно это понял! Но чем ты тогда от меня отличаешься? Стоишь здесь, распинаешься! Только сама прямо не можешь сказать, что случилось! Киллам кинул одеяло на кровать, закрывая кровавое пятно, происхождение которого так и не понял — Шельма не сказала. У него даже появлялись мысли, что она могла быть ранена, но вряд ли тогда девушка смогла бы так кричать на него. — Хочешь, чтобы я сказала прямо? Хорошо. Моя мама была человеком! Самым настоящим человеком! Служила у мелкого аристократа, живущего рядом с женщиной, которая вела роман с братом Тедроса. Как его звали? Стетсон? Ты же хорошо знаешь историю. Я своего кровного дедушку даже никогда в глаза не видела! — Да, Стетсон. Голос Киллама прозвучал на фоне истерики Шел невероятно тихо. Он держал себя в руках — начало истории Рикарды удивило его. Он никогда не слышал о том, что она была человеком, даже не догадывался. В какой-то степени Килламу было стыдно за это, но он не смог перебороть желание оставаться равнодушным — было бы правильней проявить сочувствие к Шел. Герцог опустился на край постели, всё также не стесняясь своей наготы, и продолжил слушать. — Они с моим отцом поженились, мама почти сразу забеременела. Но её все не любили. Единожды отца вызвали ко двору Шехвата, а мама в очередной раз отправилась на рынок прогуляться. Начался ужасный ливень, а это был уже октябрь. Только вот к себе её никто не пустил, её просто-напросто выталкивали с крыльцов домов, так как презирали — как это сам Хранитель мог жениться на какой-то безродной людской девке? И поэтому никто её не хотел подвозить. Она дошла до Храма пешком, промокла до нитки и на следующий день слегла с высокой температурой. После этого вся её беременность превратилась в муку, а мне передалась одна особенность. Весь свой рассказ Шельма говорила на одном дыхании, не запиналась и не меняла темп — быстро и коротко. А затем она с той же энергией резко развернулась и подняла с пола один из своих кинжалов, лезвие которого не отливало голубым. — Что ты?.. Киллам поднялся с кровати, но не успел помешать ей — Шельма без лишних раздумий рассекла ладонь. — Раз, два, три, четыре… Девушка начала отсчитывать секунды, наблюдая за тем, как кожа медленно срастается. В голове Киллама стали укладываться все факты, которые он знает о Шельме Коэн, но несмотря на это он хотел услышать от неё чёткий итог рассказа — не будет вмешиваться и сбивать её. — Восемнадцать, — только на этой секунде кожа на ладони Шел вновь стала безупречной. — Дай свою. Киллам сразу протянул руку, ему ничего не будет от этого пореза. Как и ожидалось, Шел повторила все свои действия. — Пять, — выдохнула Шел и с отвращением сжала пальцы на мягкой и упругой коже герцога. — Пять секунд. Ты чувствуешь разницу? Да, если бы я была какой-то девочкой с улицы, то ты мог сказать, что дело в силе. Но я намного сильнее тебя в духах! Мои раны должны заживать быстрее! В этот раз Шел не смогла сдержать слёзы. Она отбросила мужскую руку и отшагнула назад, не хотела даже стоять с Килламом рядом. — Что ты хочешь этим сказать? — Я ужасно боюсь боли. Ощущаю её так же, как и люди. — И ты об этом молчала? Спокойствие и размеренность речи Киллама окончательно добивали девушку. Не было смысла стоять здесь и стараться что-то объяснить ему. Всё равно он выиграл — Шел отыграла роль необычного, но ужасно привычного Килламу развлечения, а после сегодняшней ночи должна молча уйти, как и другие девушки до неё. — Спокойной ночи. Стараясь сдержать дрожь в теле, Шел отшагнула ещё ближе к двери и опустила голову. Волосы были её спасением — они скрывали красное от стыда, разочарования, бессилия и боли лицо. — Мы не договорили. — Нам не о чем говорить. Шел мельком заглянула в глаза герцога, но пожалела об этом — вспомнила, как он постоянно закрывал их, пока прижимался к ней всем телом. Киллам никогда не смотрел на неё. — Раз ты чувствуешь боль и раз, по моим предположениям, я был у тебя первым, то ты должна была говорить это раньше. Дкайт не дал мне возможность читать чужие мысли. — Ты должен был спросить, — непривычно тихо для самой себя проговорила Шел. — Это твоя проблема. У меня даже в голове мысли подобные не проскальзывали. Виновата ты в бедах своих, не нужно сбрасывать ответственность на меня. — Не нужно сбрасывать, так как это бессмысленно? Ты же никогда не берёшь на себя ни за что ответственность. Каждый раз… Снова Шельма почувствовала руки Киллама на себе, снова вспомнила, как он оттягивал её волосы и не давал ей подняться — только поэтому не продолжила фразу. Что-то внутри Шел хотело кричать о том, что Киллам не прав во всём, о его чёрствости, но другая половина говорила молчать и защищаться. Это она и сделала. Шел еле заметно дёрнула пальцами, призывая силу Дкайта. Она не хотела больше слушать обвинения от Киллама в свой адрес, а тени всегда помогали усыпить раздражающих собеседников. — Я несу ответственность за всё, что я делаю, Шельма! Я готов ответить за каждый свой проступок, объяснить каждое вырвавшееся из моих уст слово. Только вот появляется встречный вопрос к тебе. Жалко только, что я ответ уже знаю: ты никогда не признаешь свою вину и не ответишь за содеянное. Когда ты пришла сюда, то могла сразу сказать обо всём. Только вот в чём проблема — ты предпочла поглумиться над моей должностью, показать всем своим видом, что тебе подобная компания не чужда. Сказала, что не нервничаешь в компании «просто фельдмаршала». Киллам не видел, как из-за штор появляются тёмные линии, как они плавно приближаются к его спине. Он видел только то, как по щекам Шел потекли слёзы, а на женской шее и темной груди появились капли пота. Слабость, которая в момент накатила на Киллама, безоговорочно могла объясниться алкоголем — Шел сомневалась, что он и вовсе вспомнит их разговор и всё, что произошло. Только Киллам упал на колени, наконец замолкнув. — Шарман! Шел сразу шагнула к нему — она перестаралась, этот трюк с тенями постоянно ей не удавался. Пересиливая себя и заставляя руки вновь прикасаться к ненавистному фельдмаршалу, Шельма хотела поднять его с пола и уложить на кровать, а завтра притвориться, что ничего не было. — Прости меня. Киллам резко поднял голову и обхватил ноги и бёдра девушки руками, будто тени и не затуманили разум. Герцог сразу подполз к ней ближе, стал целовать ткань, отделяющую его от тёмной кожи. — Пожалуйста, я… — Отпусти меня! — Я тоже перенервничал, воительница. Этот бал меня убивает. Ты не понимаешь. Тут столько людей, каждый из них старается показать свою важность и уникальность, — в этот раз уже стал тараторить Киллам. Он не знал, сбежит Шельма или нет, поэтому должен был успеть сказать всё. — Только я сильнее. Всё это принадлежит мне. Всё, что ты видишь здесь, сделал я. Моими заслугами это всё построено, моим умом. Я лучше, чем они все. Я лучше, чем Элайджа. А в этот вечер я должен играть его верного щенка, бегать за ним и показывать, что он мой король, а я его слуга. Проблема только в том, что я по всем качествам обхожу его. Желание сбежать затмило любопытство — Шел впервые видела на глазах герцога Ариаса-младшего слёзы. Она не представляла, что такое чудовище способно на слёзы, на переживания. Теперь знала. Именно поэтому Шельма замерла, позволяя Килламу целовать костяшки своих пальцев и запястья, прижимать ладони к щекам. — Тебя казнят за такие слова. — Я знаю, Шельма, знаю. Поэтому прошу у тебя прощения. Я виноват, согласен. Я полностью признаю свою вину, стою перед тобой на коленях, Шел, — Киллам заставил себя использовать эту форму её имени, желал поскорее завершить скандал. — Только прости меня. Если захочешь отомстить, то сможешь показать это воспоминание всем, и меня казнят. Однако я пред тобою беззащитен — стою на коленях абсолютно голый, не имею ни оружия, ни солдат. Да даже способность здраво мыслить не имею! Прости меня! Киллам видел, как меняется выражение лица Шел, как она становится мягче — она отвлеклась, и тени стали испаряться. Конечно, он мог считать себя ужасным человеком, раз наконец понял смысл театрального кружка в академии, на который постоянно ходил, и смог так реалистично сыграть красивую роль раскаявшегося. Сейчас у него не было сил выслушивать скандалы Шел, Киллам не хотел тратить на это время и нервы, а, возможно, ещё и жертвовать своей репутацией в обществе, хотя та и так оставляла желать лучшего. Каким бы бесчувственным Киллам не был, слёзы и все слова шли от самой души — он действительно ненавидел этот государственный строй, ненавидел то, что всегда был вынужден оставаться в тени Элайджи и Ривена лишь из-за того, что они родились в нужной семье, ненавидел свои способности, которые дают ему возможность быть лучше. Жилось бы Килламу намного проще, не думай он о том, что во главу Эзории вместо жестокого диктатора встал сломленный ребёнок. И будь у Киллама возможность, он бы с удовольствием заменил Элайджу и забрал его тяжёлое бремя. — Прости. Двумя руками взяв женскую ладонь, Киллам поднёс пальцы Шельмы к лицу и стёр собственные слёзы. — Прости меня. Шел разглядывала сгорбленную мужскую спину перед собой и старалась осознать сказанное Килламом. Его откровение стало для неё неожиданностью. Сколько раз Киллам говорил, что готов променять свою судьбу на благополучие Элайджи? Сколько раз говорил о том, что давал клятву и не променяет свою воинскую честь ни на что другое? — Вставай. Киллам почувствовал, как в голове начинают исчезать тени — если Шельма посчитала, что он не заметил, то может считать себя самой глупой Хранительницей. Однако несмотря на все противоречивые чувства к ней, Киллам принял руку Шел и поднялся на ноги. — Прости, — в очередной раз повторил Киллам и сильнее сжал ладонь девушки. — Что я должен сделать, чтобы ты простила меня? — Ничего. — Ничего? От холода в комнате Киллама всего затрясло. Он обернулся и заметил слегка приоткрытое окно. Пора заканчивать этот спектакль и забираться обратно под одеяло. Шельма рассматривала его покрасневшее от злости и слёз лицо. Его открытость и доверчивость поражали её. Теперь уже Шел не сомневалась в том, что Киллам только прикидывается, он тоже может быть хорошим. В его душе, как и в её, скрывалось нечто сокровенное, то, что он не может показать миру из-за обычаев и правил. В глазах Киллама не было различия между людьми только по одной причине: никто не мог рассмотреть то, что в нём скрывается, никто не мог это подчеркнуть и приукрасить. Шел верила в то, что сможет это сделать. А Киллам верил в то, что смог её обмануть. Смеялся над ней. — Ничего, — выдохнула она и прикрыла глаза. — Ты сделал мне больно, но я… — Я не хотел! — вновь воскликнул Киллам и поднял её ладонь, которую сжимал в руках. — Ещё раз прости! — Но я, — так же тихо и ровно продолжила Шел, стараясь не обращать на него внимания, — готова забыть об этом. Только откройся мне.***
— Любой человек заслуживает свободы, — медленно от опьянения, но довольно чётко проговорил Ньял. — Главная ценность любого государства — народ. Только люди делают его лучше. Страны, не отказавшиеся от рабства, остаются далеко позади. И твой этот жених остаётся позади вместе со своим Тасхалом. — Он не мой жених, — Изабелла удобнее уложила голову на плече Ньяла и с сожалением посмотрела на опустевшую бутылку. — Но ты прав. В Тасхале у немногих есть права. Это им мешает. И Алдену тоже. — Жаждешь равноправия? — Я не знаю, что это такое. Никто не знает. Ньял постарался сесть поудобнее, но случайно задел ногой бутылку. Поморщившись от звона стекла, Изабелла приподнялась и взглянула в окно. Вряд ли рассветёт раньше, чем они все лягут спать — зима не щадит и не позволяет побыть с солнцем наедине. — Мне приятно, что ты разделяешь моё мнение, — Изабелла вновь взглянула на Ньяла и улыбнулась. В темноте принцесса выглядела ещё бледнее и изящнее, а голубые глаза светились совсем по-другому — без загадки и потаённого страха, как при свете на балу, они были открытыми и радостными. — Честно, — Изабелла опустила голову и засмеялась. — Очень приятно. Есть совсем немного людей, которые выслушали эту историю до конца. Я сама еле-еле смогла, когда Элайджа старался как можно мягче все преподнести. — Пустяки. Я не могу не поддержать тебя. Видно ведь, как тебе плохо. Изабелла подсела ближе к Ньялу и снова собиралась положить голову на его плечо, но замерла. С Алденом она не чувствовала такого тепла, пусть и считала его самым понимающим человеком. Разговор с Ньялом был относительно коротким, лишь полтора часа, но за это время он проявил столько искренности, сколько не проявлял Алден за столько месяцев прибывания во дворце. От нахлынувших чувств к Изабелле вернулась вся та решимость, что была у неё, когда она защищала Алдена перед Элайджей. Наслаждаясь ей, Изабелла подалась к Ньялу и накрыла его губы своими. Всё тело выразило дрожью и скованностью новый порыв волнующих эмоций. Этот момент был бы идеальным, если бы Ньял разделял всё то же самое. Однако тот взял Изабеллу за плечи, отстраняя. — Прости, — он широко раскрыл глаза, но сразу отвёл их в сторону. — Я… Мы троюродные брат и сестра. — Элайджа и Кара долгое время были вместе. Изабелла только после подумала, как глупо это прозвучало. Конечно, она понимала, что Ньял напомнил об их родстве лишь ради избежания неловкости, вызванной отказом. Поэтому принцесса прикрыла пальцами губы, показывая, что произнесла лишнего. — Кара не отличалась порядочностью. — О мёртвых либо хорошо, либо никак. Изабелла старалась выглядеть непринуждённо, но чувствовала, как все покраснела от стыда. Огорчало то, что Ньял тоже является тридом, и прекрасно видит в темноте её смущение. — Ничего, кроме правды. Стоит договаривать, Изабелла. Ты помнишь про завтрашний совместный завтрак? — Да, — тихо пискнула Изабелла и всё же опустила глаза. Ей стоит меньше пить. А если и пить, то без компании, чтобы больше не творить глупости. — Тогда увидимся. До завтра. Ньял взял с холодного пола бутылку и поднялся на ноги, опираясь на стену. В его движениях не было стеснения или неловкости. Этот поцелуй никак его не смутил. Однако Изабелла, оставшись одна на полу в тёмном коридоре, зажмурилась, всеми силами сдерживая слёзы.***
От слишком большой близости Киллама Шел не могла пошевелиться. Хотя разве она могла назвать это так? Они лежали рядом, накрытые одним одеялом, в полной тишине, и только ветер иногда прокрадывался через небольшие щели больших окон. Шел понимала, что каждая из любовниц Киллама переживает этот момент — осознание того, что в этой постели не принято говорить о серьёзных вещах, о будущем, о нежности. Они теряют надежду на продолжение общения с ним, заставляют себя замолчать и не высказывать всё то, что накопилось. Шельма не хотела мириться с таким исходом. Всё было ради этого? Она не могла в это поверить. Киллам не сдержал слёз перед ней, искренне попросил прощения. Из-за удивления Шел не уследила за временем, но могла сказать, что Киллам умолял её остаться не несколько минут — он потратил такое драгоценное время на это, хотя мог давно выставить за дверь. — А что будет утром? — Что? От тишины, мрака комнаты и алкоголя глаза стали закрываться, но Киллам заставил себя их открыть. Он был готов заснуть даже в таком холоде, поделиться с Шел одеялом и разделить с ней постель, но только бы она не начала вновь кричать. — Что мы будем делать завтра? — Утром завтрак с Юхансенами. Его нужно не проспать. И выглядеть не менее прелестно, чем сегодня. Шел перевернулась на бок, укладывая руки под холодной подушкой, и постаралась разглядеть лицо Киллама. Она не знала, как он должен вести себя после произошедшего — у Хранительницы никогда не было подруг, которые могли бы рассказать ей про свой опыт, не было любовных романов, которые постоянно читают и обсуждают Миранда и Изабелла, не было мамы, которая могла бы ей всё объяснить. Однако Шел отказывалась верить в то, что Киллам относится к ней так же, как и к остальным — в нём, как и во всех других, есть что-то хорошее, что-то бренное, что-то, к чему нельзя прикасаться. — Не понимаю, как ты можешь так хорошо притворяться другом для Элайджи, если он тебя раздражает. Киллам усмехнулся. Разве могла Шел, как любой воспитанный человек, не лезть к нему в душу? Или хотя бы спросить разрешения? — Я не притворяюсь. Элайджа — мой друг. Мы с детства знакомы, выросли, считай, бок о бок. — Но вы ведь раньше не общались. — Не общались. Только в академии начали. Меня раздражало, что я должен делить своего отца с кем-то. Тем более с неродным мне человеком. Сейчас я даже рад, если честно, что у отца хватило любви на нас двоих — Элайджа не стал бы тем человеком, которым является сейчас, если бы не мой отец. Киллам почувствовал, как Шел пододвинулась к нему ближе. В ней не осталось той злобы, той ненависти, той обиды, что были в ней ранее. Это только подтверждало его версию — Шельма привлекала внимание своим непривычным для всего общества поведением. Чувствуя, что девушка раздражает его намного больше, чем несправедливости мира, Киллам прикрыл глаза, выражая свою усталость. Светлые, но густые ресницы дрожали, выдавая его напряжение. Присутствие Шел в момент, когда он пытается заснуть, лишь вызывало отвращение. — Но ты говоришь, что лучше Элайджи. И тебя раздражает ему прислуживать. Зачем тогда ты тут? — А ты? Несмотря на то, что Киллам надеялся застать Шельму врасплох, заставить задуматься и не заметить, как подкрадётся сон, Хранительница сразу улыбнулась. Шел невесомо коснулась выглядывающего из-под одеяла бледного плеча. — Ради Миранды. Она человек, а мне её жалко. Все здесь будут относится к ней так же, как и к моей маме, если Элайджа потеряет и так небольшое уважение к себе. Ну или их неожиданно очень «крепкая» любовь развалится, и Миранда останется без поддержки своего муженька. Я надеюсь на то, что когда-то люди и триды смогут жить рядом и любить друг друга без осуждений. — Такого не будет. У человека и трида всегда родится трид. Людей не останется.