Когда догорит закат

Даже когда перебьётся хрусталь,

Когда догорят все краски заката,

Пожалуйста, перестань,

Ведь я буду рядом…

Виктория Трунова, «Рядом»

Гряда серых туч пролегла меж друзьями…

Перелётные гуси простились навек…

Мацуо Басё

      Серые тучи заволокли суровое северное небо. Холодный осенний дождь ненадолго перестал стучать по черепичным крышам, словно взял перерыв перед новой безжалостной атакой.       Совсем скоро затяжные дожди сменятся первыми настоящими холодами, и тонкая пелена снега укроет долину Хэтао на долгие пять месяцев.       Это будет уже вторая зима, которую Ван Чжи предстоит провести в диком пограничном краю. Он приехал сюда по велению императора, чтобы защитить северо-западные границы Поднебесной от варварских набегов монгольских племён. За это время ему многое удалось. Он разгромил Даян-хана в его степной резиденции и окончательно установил на спорных территориях в районе Хэтао власть императора Мин. Набеги кочевников почти прекратились, и мирное население этого отдалённого уголка Империи смогло вздохнуть спокойно. Совместно с генералами Чэнь Юэ и Ван Юэ он совершил два дальних похода в монгольские земли и выиграл значимую битву…       Губернатор Хэтао действительно мог гордиться своими военными успехами. Но его величество Чжу Цзяньшень, признавая на словах его заслуги перед Империей Мин, не спешил возвращать его обратно в столицу.       Скоро будет уже год с того дня, когда Ван Чжи покинул стены столичного города, с которым его связывало так много. Там остались его друзья и женщина, когда-то заменившая ему мать. Там осталось дело всей его жизни — Западная Ограда, которую он формально всё ещё возглавлял. Занятый государственными делами и военными заботами, он старался не думать о том, сколько ещё времени ему предстоит провести в этих не самых гостеприимных землях.       Мог ли он предполагать, покидая Пекин в такое же хмурое утро, что не вернётся туда так долго и не встретит своих друзей, не перекинется шутками с Тан Фанем, не улыбнётся наивной мудрости Дун-эр, не поспорит с Суй Чжоу о морали и служебном долге?..       Последнее письмо от Тан Фаня пришло три месяца назад и было на удивление коротким. Каждое письмо от далёкого друга из столицы было всё короче и формальнее, как будто тот с трудом находил слова, чтобы ответить хоть что-то. Ответить из вежливости. Потому что магистрат Тан всегда был вежливым молодым господином и не мог просто проигнорировать собеседника по переписке.       У них с Суй Чжоу всё хорошо. Гуанчуань получил новую должность и возглавляет теперь Северный Двор. Сам Тан Фань пользуется милостью императора, и ему поручают самые интересные дела… Нет, Ван Чжи не испытывал ревности к другу. Но ему так хотелось уловить в ровных строчках письма Тан Фаня хоть какой-то намёк на душевную теплоту и встречный интерес к его делам, а не формальное: «до встречи в столице…».       Прошло уже много времени с того дня, когда губернатор Ван со вздохом отправил в столицу очередное послание друзьям, понимая, что ответ будет не скоро. Но письма из столицы всё не было, и ему совсем не хотелось докапываться до причины, по которой их переписка медленно, но верно сходила на нет.       Из оставшихся в столице источников Ван Чжи знал, что у его друзей всё в порядке, и нет никаких проблем, что могли бы помешать Жуньцину черкнуть ему пару строчек. Что же, должно быть, ему следовало удовлетвориться этим знанием и научиться не забивать свою голову мыслями о тех, кому он стал безразличен.              Ван Чжи стоял на крепостной стене Юйлиня и смотрел в туманную даль, на дорогу, убегающую за горизонт — туда, где раскинулась славная столица Империи Мин, где остались его смелые мечты и несбывшиеся надежды…       Маленький приграничный городок Юйлинь был теперь его резиденцией, и до ставки степных разбойников Даян-хана отсюда было едва ли не ближе, чем до Запретного Города.       В столице сейчас зажигаются фонари на улицах, полных народа, из окон домов льётся мягкий свет, и пряные ароматы уличной еды завлекают прохожих… А здесь — только холодный мелкий дождь и резкие голоса солдат, сменяющихся в карауле у мощной кирпичной стены.       Но он — слуга его величества и должен исполнять его волю, в чём бы она ни заключалась. Только император может решить, что евнух, когда-то наделённый его доверием, снова нужен ему в столице. Или уже не нужен?..       История с заговором Ли Цзылуна позволила императору избавиться от Шан Мина, пытавшегося интриговать у него за спиной, и Вань Туна, который, хотя и был братом его любимой жены, любовью своего государя вовсе не пользовался.       Чиновники были покорны, подданные не замышляли новых смут…       Его величество больше не чувствовал острой необходимости в защите, и Западная Ограда, а вместе с ней и её командующий, утратили интерес и благосклонность Чжу Цзяньшеня. К тому же, как подозревал Ван Чжи, уныло размышляя долгими хмурыми вечерами над своей дальнейшей судьбой, драгоценная супруга Вань, хотя и испытывала к нему тёплые чувства, всё же не простила до конца размолвки с братом, вынудившей изгнать его из дворца и опозорившей его имя. Вань Тун, хотя и был известным негодяем, всё ещё оставался её родной кровью, а Ван Чжи — всего лишь приёмышем, к которому она когда-то проявила непривычную милость.              Холодный порыв свежего ветра с каплями дождя заставил Ван Чжи поёжиться и плотнее закутаться в плащ. Закат за серыми тучами, обложившими небо над Хэтао, догорал у самого горизонта узкой багряной полосой. «Завтра будет ещё холоднее», — подумал губернатор Ван, но ему было не привыкать. Холод снаружи был для него гораздо меньшей проблемой, чем холод в душе, почти отчаявшейся получить ответ на свою преданность и искреннюю дружбу.       Главной причиной его разочарования был Тан Фань… Конечно, ему, молодому и успешному чиновнику, получившему в столице все почести, какие может даровать императорская благосклонность, не было никакого дела до унылого изгнанника, стоявшего на крепостной стене, укрывшись потёртым плащом.       Ван Чжи вздохнул и усилием воли заставил себя больше не думать о Тан Фане. У него есть другие, более важные дела, кроме как вспоминать прошедшие времена и жалеть о несбывшихся надеждах.       Можно было подумать, например, о планах монголов совершить очередной набег на Хэтао, о которых докладывал в недавнем послании генерал Чэнь.       Или о загадочных убийствах, случившихся в окрестностях Юйлиня в последние две недели, когда военный губернатор находился в походе, защищая местные деревни от монгольских грабителей…       Если бы у него были здесь стражники Западной Ограды, Ван Чжи уже давно бы навёл порядок на всей подвластной ему теперь территории. Но вместо надёжных парней из столицы приходилось иметь дело с ленивыми и трусливыми служащими яменя и тоскующими по прошлой вороватой власти местными чиновниками.       С ним остался только Цзя Куй. Верный, неподкупный и непоколебимый, как скала. После отъезда из столицы Ван Чжи предложил ему оставить службу и вернуться к семье, но телохранитель упрямо покачал головой и заявил, что семья уже привыкла обходиться без него, а командующему он ещё может быть полезен. Ван Чжи не стал с ним спорить. Ему действительно нужен был хоть кто-то, на кого можно положиться в этом дальнем краю, ведь после того, как Дин Жун…       Ван Чжи не хотел думать о Дин Жуне. Ему до сих пор было сложно о нём думать и не испытывать при этом неподобающих его положению эмоций. Это не было гневом или презрением. Это не было даже разочарованием. Это было холодным отчаянием, поселившимся в дальнем уголке души в тот момент, когда он понял, что его заместитель, всегда такой верный и надёжный, больше не ценит его и не хочет быть с ним на одной стороне.       Ван Чжи не смог наказать его так, как следовало наказать изменника, и отпустил на все четыре стороны, когда они покинули древние стены Пекина. Дин Жун в ответ только поклонился бывшему командующему, устало усмехнулся и направился по дороге в сторону, противоположную той, куда повернула повозка Ван Чжи. С того момента он ничего не знал о Дин Жуне. И не решался спросить о нём Цзя Куя, который мог что-нибудь знать, чтобы не бередить лишний раз ещё не зажившую рану в душе.       Он привык считать, что бывший помощник готов последовать за ним на край света, но жизнь показала, что он ошибся. А впрочем, чем он заслужил такую преданность, чтобы делить с ним эти унылые осенние вечера так же беззаветно, как когда-то Дин Жун делил с ним грозившие в столице опасности?..              Губернатор Ван невольно вздрогнул, вырванный из своих горестных размышлений мягким прикосновением к его плечу. Рядом стоял Цзя Куй.       — Ваше превосходительство, прошу вас не сердиться, но вам лучше вернуться в дом. Замёрзнете и простудитесь, а вы ещё не всех монгольских бандитов разогнали…       Конечно, телохранитель был прав, но Ван Чжи не ощущал холода и пронизывающего ветра, погружённый в свои невесёлые думы. Он рассеянно кивнул и не сдвинулся с места.       — Ду-дзюнь… — Цзя Куй решил проявить настойчивость. Ему совершенно не нравился унылый настрой господина, и он решил, что интересное дело должно помочь ему вывести Ван Чжи из этого состояния. — Сегодня я провёл предварительное расследование по делу об убийстве совместно с магистратом Лином. Если позволите, я готов доложить результаты. Но будет лучше, если вы вернётесь в свой кабинет.       — Да, — Ван Чжи был вынужден согласиться с этим доводом. — Это дело требует тщательного расследования, и я не собираюсь от него уклоняться. Пойдём.              Цзя Куй проводил Ван Чжи до кабинета в резиденции губернатора, который совсем не напоминал просторный и уютный кабинет главы Западной Ограды. Здесь каждую осень и зиму гуляли сквозняки, и тусклый свет свечей едва освещал массивный стол и разложенные на нём бумаги.       Телохранитель взял у губернатора мокрый плащ и развесил его сушиться на дверце шкафа.       — Я заварю чаю? — спросил он, заметив, как Ван Чжи поёжился, ощутив противный сквознячок, тянущий из узкого стрельчатого окна.       — Да, — кивнул губернатор. — Это будет не лишним.       Он только сейчас понял, как зверски замёрз, стоя на крепостной стене, открытой всем ветрам.       Цзя Куй подбросил поленья в почти погасший очаг и поспешил сделать чаю.       — Так что там с убийством? — напомнил Ван Чжи.       Весь его опыт расследований в качестве командующего Западной Ограды не позволял ему остаться в стороне и проигнорировать таинственные преступления, совершаемые прямо у него под носом.       — Двое торговцев были убиты за последние две недели, — невозмутимо доложил Цзя Куй, поставив перед своим господином чашку горячего ароматного чая. — Первого убили в деревне в четырёх ли от Юйлиня двенадцать дней назад. Вы тогда ещё были в походе с генералом Чэнем. Нашли этого беднягу родственники, которые в вечер убийства были в гостях в соседнем доме, и сразу сообщили в местный ямень, но здешние балбесы не умеют расследовать такие дела, и многое упустили при осмотре места преступления. Сейчас это уже не исправить…       — Досадно, — вставил Ван Чжи.       Ему действительно хотелось заняться этим делом, увлечься расследованием, чтобы времени на тоскливые мысли и воспоминания просто не осталось.       — Известно, что торговца по имени Чжоу Чжан, родом из той самой деревни, убили каким-то острым клинком, — продолжил Цзя Куй, согласно кивнув в ответ на замечание начальника. — Это вряд ли был обычный меч, и на монгольский кинжал тоже на первый взгляд не похоже… Магистрат Лин затруднился определить орудие убийства.       — А ты? Ты ведь должен разбираться в оружии.       — Мне кажется, это всё-таки монгольский кинжал, только более узкий и длинный, чем обычно, — немного подумав, сказал телохранитель. — Мне доводилось видеть разные варианты, когда я служил на границе. Но точно не меч, здесь я с магистратом согласен.       — Что ещё?       — В доме был полный кавардак, как будто там что-то искали. Но сундук с дорогими тканями не разграблен и немного денег в ящике стола остались на месте.       — Ясно. Искали что-то конкретное и, судя по тому, что вскоре снова убили торговца при таких же обстоятельствах, у первой жертвы ничего не нашли, — предположил Ван Чжи.       Дело действительно могло стать интересным.       — Никто из соседей не видел гостя, приходившего к Чжоу в тот день. Никто не слышал шума. По первому убийству больше ничего не известно, — доложил Цзя Куй и перешёл к следующему. — Второго торговца, который также промышлял тканями и мехом и имел дела с монголами, убили таким же оружием и тоже перевернули весь дом вверх дном. Но это произошло уже в Юйлине, на самой окраине города, недалеко от крепостной стены.       — Значит, убийца живёт в городе. А если это не так, и он откуда-то прибыл, то стража пропустила его в ворота и должна была запомнить приезжего, — проговорил Ван Чжи, намечая предварительный план расследования.       — Никаких свидетелей разыскать не удалось. — Цзя Куй чуть слышно хмыкнул. — Но местные стражники не особенно и старались. Они, как мне кажется, сами боятся этого убийцу.       — А магистрат Лин? — уточнил Ван Чжи. — На него можно рассчитывать в этом деле?       — Он кажется толковым парнем, — немного задумавшись, сказал Цзя Куй. — Но вот насчёт смелости я сомневаюсь. До господина Тан ему очень далеко…       Он не успел прикусить себе язык, и виновато потупился, заметив, как сверкнули глаза его господина, резко поднявшего взгляд на телохранителя. Обсуждать господина Тан и господина Суй в этом кабинете в последнее время было не лучшей идеей.       — Если ваше превосходительство заинтересованы в этом деле, я постараюсь сам навести справки и опросить стражников, — предложил Цзя Куй.       — Всё равно больше некому расследовать, — устало вздохнул Ван Чжи. — Мы возьмёмся за это дело.       Пошевелив поленья в очаге, Цзя Куй почтительно поклонился губернатору и отправился в ямень, чтобы взять на себя миссию, которую раньше в Западной Ограде выполнял заместитель командующего. Он раздал поручения стражникам и велел магистрату Лин Чжуну повторно опросить всех возможных свидетелей, а также предупредить живущих в городе торговцев тканями, чтобы были крайне осторожны и не впускали в дом никого, кроме хорошо знакомых им людей.              Ван Чжи допил остывший чай и задумался над новым делом. Было похоже, что таинственный убийца знаком со своими жертвами, раз они впустили его в дом, не оказывая сопротивления, и позволили всадить в спину кинжал. Оба убийства были совершены одинаково, и в доме обоих убитых преступник что-то искал, но видимо, не находил. Значит, была вероятность, что преступления на этом не закончатся, и необходимо вычислить злодея как можно раньше, пока не произошло новых преступлений, и вверенный ему императором город не погрузился в пучину хаоса и страха.       Рассуждения Цзя Куя о необычном оружии, использованном убийцей, могли бы помочь в расследовании и указать на личность подозреваемого. Но в этих краях, где нечистые на руку чиновники соседствовали с дикими монгольскими кочевниками, порой было не понять, кто из них больше склонен преступить закон.       Если бы здесь был Тан Фань или Дин Жун, они наверняка могли бы узнать намного больше по следам на месте преступления, а возможно, и по использованному убийцей оружию. Но Тан Фань был слишком поглощён своим безмятежным счастьем с Суй Чжоу в столице, а о Дин Жуне губернатору Хэтао даже вспоминать не хотелось…       Тем не менее, именно о Дин Жуне он подумал, пробежав глазами короткие доклады служащих яменя, которые оставил ему Цзя Куй. Ему не хватало разносторонних знаний бывшего заместителя и его умения находить верные выводы в, казалось бы, ничего не значащих мелочах. И он почти пожалел…       Нет, он не должен ни о чём жалеть. Он всё сделал правильно.       И не важно, что ему отчаянно захотелось, обернувшись, увидеть за спиной знакомый силуэт Дин Жуна. Если бы он мог ему довериться, как делал уже много раз до этого, посоветоваться о деле и, встретившись с ним взглядом, обрести спокойствие и уверенность…       Ван Чжи зажмурился и покачал головой, прогоняя наваждение.       Свеча на столе почти догорела, и ему пришлось встать и зажечь новую свечу, вспыхнувшую неярким пламенем, едва освещавшим поверхность стола и угол комнаты за спиной Ван Чжи. Огонь заметался на сквозняке, и Ван Чжи снова почувствовал, что замерзает. Он набросил на плечи меховую монгольскую накидку, оставленную Цзя Куем специально для того, чтобы можно было хоть немного согреться, и поворошил в очаге дрова. Здесь некому было подавать ему тёплую одежду и следить, чтобы чай был всегда горячим… Когда-то это делал для него Дин Жун. Предатель Дин Жун.       Ван Чжи поймал себя на том, что ему больно думать о нём, как о предателе. Он всё ещё искал ему оправдания, и обычно их находил… Должно быть, Ван Чжи сам виноват в этой ситуации, ведь он никогда не говорил заместителю, что тот значит в его жизни. Ван Чжи воспринимал его верность как должное и не задумывался, что испытывает Дин Жун, получая за свою неизменную преданность пощёчины и резкие слова. Он был эгоистом и хотел получать обожание Дин Жуна, не отдавая ничего взамен. А когда осознал, что не прав, стало уже поздно пытаться что-то исправить… Он так и не успел извиниться за последнюю вспышку гнева. Не успел признаться, как сильно ему нужен этот безупречный помощник. Был слишком занят своими планами, расследованиями и интригами. А потом почувствовал меч на своей шее и понял, что опоздал.       Ему казалось, что Дин Жун всегда будет любить его, но он ошибся. Несколько ночей, когда они согрели друг друга и вышли за рамки служебной субординации, ничего уже не значили. Он так привык видеть в глазах Дин Жуна собачью преданность и безусловное обожание, что упустил самое главное. Любое терпение имеет конец. Любые отношения держатся на двух участниках. Он так и не удосужился за всё время, проведённое вместе, сказать Дин Жуну, что тоже его… любит?..       А потом это уже не имело значения, потому что стало слишком поздно. Слишком многое не было сказано в нужное время. Слишком многое накопилось в душе у обоих, и это вряд ли можно было исправить всего лишь словами.       Ван Чжи пожалел, что он губернатор Хэтао, а не какой-нибудь горький пьяница, и не может сейчас напиться, чтобы забыться безмятежным хмельным сном и не вспоминать… хотя бы какое-то время не вспоминать…       Глаза Дин Жуна, приставившего меч к его шее, были полны горечи, но всё же он сделал свой выбор. Он не выбрал Ван Чжи — но мог ли Ван Чжи винить его за это?..       Если бы тогда, на пекинской дороге Дин Жун извинился и сказал, что хочет остаться, Ван Чжи не раздумывая принял бы его обратно. Но Дин Жун гордо ушёл в закат, и теперь Ван Чжи мог только мучиться воспоминаниями и молиться небесам, чтобы они сохранили его бывшего заместителя, которого он всё ещё любил несмотря ни на что… и которого уже отчаялся вернуть после всего, что их тогда разделило…              Во дворе, уже окутанном ранними осенними сумерками, послышался шум и гвалт. С трудом отогнав тягостные мысли, Ван Чжи подошёл к окну и увидел стражников и Цзя Куя, которые о чем-то бурно ругались, не пропуская в резиденцию губернатора двух одетых в богатые платья горожан. Ему послышалось, что в речи явившихся в нему посетителей мелькнуло слово «преступление».       Ван Чжи поспешил выйти во двор.       — Что здесь происходит?       — Господин губернатор, эти люди хотят, чтобы вы приняли их и взялись расследовать их дело. Но по регламенту этим должен заниматься ямень.       Стражник был явно раздосадован настойчивостью горожан и не скрывал этого.       — Ваше превосходительство, чиновники в ямене сами всего боятся и не хотят нам помочь, — взмолился один из явившихся к губернатору молодых мужчин. — Не отказывайте нам, мы хотим всего лишь честного расследования и защиты…       — И всё-таки, кто-нибудь объяснит мне, что случилось? — нахмурился Ван Чжи и повернулся к Цзя Кую.       — Третье убийство, ваше превосходительство.