Открываю "окна роста"
Я сегодня новый Маяковский
Запутанные улицы, дворы
Где до самого утра с тобой терялись мы
Утро тяжелое. Болезненное. Душное. Хотелось блевать. Прям подкатывало, особенно лежа на спине. На бок бы перевернуться… Вот так, да. Вот так хорошо. Еще лучше на животе. Не получается. Еще раз. Да еп… Аня помнила. Она была пьяна вчера, но не настолько, чтобы променять двуспальную кровать на односпалку. Не дома, что ли? Выпила, да. Много. Очень. Кто-то ее подцепил. Или она кого-то. Да… Нет. Нет, все не так. Она — фюрер — бар — мартини — виски — амаретто — … Дальше что-то мутное, неясное. Они к ней поехали. Вроде так, ну да, к ней ближе. А почему к ней? У него, что своего дома нет? Ой, мам, отстань! Реально, что он с ней поперся? А может… Ой… Ой. Ой-ой… Девушка осторожно двинула ногой. Очень осторожно пнула тело рядом. Реакции нет. Но тело-то есть! А если рукой? Осторожно, чтобы не разбудить. Так, волосы, ага. Лицо. Шея, плечи — крепкие. Дальше одеяло. Мало что ли мужиков с крепкими плечами, почему сразу Разин, правильно? Может, он не дошел. А если не дошел?.. Ой… Сейчас валяется где-нибудь в сугробе доцент. Синенький, замерзший. Лучше, чтобы он был здесь. Нет. Да. Нет. Блять. Она приоткрыла глаза щурясь как китаец. Все заплыло, все резало от малейшего света. Сколько же она вчера выпила?.. Приподняла голову, заглядывая на соседнюю подушку. Хоть бы не… Разин. Разин с ней в кровати. Полуголый, по крайней мере, плечи и часть груди были обнажены. Вот тебе, пожалуйста! Это ж как это? А почему? А как? А зачем?.. Аня поджала губы, ощутив, как все еще сильнее сжалось внутри, и не спеша приподняла одеяло, заглянув вниз. Ну, она в белье. Трусы на месте — это главное. А что трусы? Их можно сдвинуть. Или она могла их потом надеть. А может, ничего и не было, правильно? Чего это она сразу. Лабзина глянула на фюрера — тоже в трусах. Доцент рядом поморщился, что-то буркнул под нос и начал ворочаться, потягиваясь. Аня затихла, вжалась в кровать, скрывшись за подушкой, как партизан в кустах. Он так ее не увидит? Может, и не увидит. Услышит! Кто-то слишком громко дышит, да? Он это с конца аудитории слышал, а тут лежит совсем рядом. И дыхание услышит, и сердцебиение, потому что орган с аортой решил, что он двигатель авто «Формулы-1», заколотившись так, что готов вырваться из груди. Не как в романтическом фильме или книге, а как в ужасах в тот самый момент, когда начинается сумрак. Ей же сейчас голову откусят… — Блять, — захрипел Разин. Судя по голосу, ему было не лучше, чем Лабзиной. Она аккуратно приподнялась на локте, чтобы взглянуть на него. Хмурый, недовольный. Просто замученный похмельем. Морщился, часто сглатывал, пытаясь промочить горло, и медленно отходил ото сна. Открыл глаза, такие же узкие, как и студентки сейчас. Так же морщась от света, поворачивая голову, чтобы понять, где находится. Сначала влево, потом вправо — к ней. — Лабзина, — так сонно и хрипло, что даже не разберешь, удивлен он или все еще спит. Или просто помнит. — Лабзина, — повторил, глядя в потолок. — Лабзина, — уже третий раз, вновь переведя на нее заплывшие глаза. — Какого черта? — Я не знаю, — прижав край одеяла к груди, пропищала, потому что связки в горле зажало так, что по-другому говорить не получилось. Напряжение нарастало с каждой секундой, еще чуть-чуть и там не только связки зажмет. Взгляд Разина в полудреме, смешанной с не понимаем скользил по Лабзиной. Растрепанные волосы, размазанный макияж. Губы такие красные, точно не от помады. Допустим. Голые плечи, лишь лямки лифака и одеяло. — Мы переспали? — это скорее даже не вопрос, а утверждение. Гипотеза. — Не знаю, — повторила она, немного снизив голос. — Но мы в трусах… — Для тебя трусы — гарант безопасности? — бесцеремонно заглянул фюрер под одеяло, усмехнувшись. — По ощущениям тоже ничего странного, — Аня нахмурилась, стараясь вспомнить хоть что-нибудь. Она бы, наверное, поняла, если бы все же что-то произошло. Сейчас из ощущений было только сильнейшее похмелье: ломка в теле, слабость, головная боль и тошнота. Ничего больше. На бедрах и животе ничего не стягивало, хотя они могли пользоваться презервативами или пойти потом в душ… У нее почти три месяца секса не было, что-то же должно быть? Хотя бы один засос или слабость в теле. Слабость была, но она была такой, будто Лабзина спала по меньшей мере трое суток. Все ныло, противно вибрировало. — У тебя резинки есть? — неожиданно обратился к ней Разин и потянулся к своим штанам на полу. — Что? — двинул он бровью, ощутив на себе недоуменный взгляд. — Все на месте? Аня потянулась к столу у кровати, схватила коробочку и заглянула внутрь, пересчитывая. Семь. — Все. — У меня тоже, — отозвался доцент, заглянув в бумажник. — Либо мы два идиота, положившие хуй на защиту, либо между нами ничего не было. Она вспоминала изо всех сил, но ничего. Фюрер, кажется, тоже пытался. — Лабзина, прекрати, — проворчал Разин, скидывая пальто на пол. — Да блять, харэ. — Извините, я же не вижу ничего! — Я тоже, но я ведь не пытаюсь тебя убить? Хватит махать руками. — Да не могу. У меня пальто за что-то зацепилось, снять не могу… — Потяни. — Тяну. — Попробуй сильнее. — Не получается… Помогите… — захныкала она, облокотившись на стену. Руки не слушались, ноги не держали, глаза не видели. Каждый раз она обещает себе вкрутить лампочку в коридор. Каждый раз как первый. Аня вздрогнула, когда тяжелые руки вдруг опустились на ее плечи и поползли вниз, ощупывая каждый сантиметр пальто, выискивая причину и место зацепки. Разин встал слишком близко, настолько, что Лабзина чувствовала его дыхание у себя на макушке, тепло его тела и холод замерзших пальцев. Он скользил руками по верхней одежде, а она мечтала, чтобы они оказались под бельем. Задрала голову, наверняка столкнулась с ним взглядом, если бы видела хоть что-то, когда Разин дошел до ремня. — За бляшку походу… — тихо резюмировал он, также ощутив вмиг сбившееся дыхание девушки. — Сейчас, — громко сглотнул, подцепив ремень, чтобы расстегнуть. — Подожди… — Не могу… Сама не поняла, как? Что ей в голову стрельнуло? Моча ударила? Что еще, но она как в тотальном подчинении или трансе потянула к себе фюрера за свитер. Поцеловала. Нет, не она. Он первый. Первый коснулся ее губ, тут же оставив ремень, чтобы прижать к себе Лабзину, зарыться пальцами ей в волосы и надавить. Без проблем проник в рот, слизывая с губ остатки алкоголя, на задворках разума вспоминая, что они пили. Не грубо, но с напором. Аня — так же. Обхватила его за шею, притягивая ближе. Позволяла ему целовать так, как хочется ему, принимая и отвечая тем же. Сначала не спеша, подминая губы друг друга, обхватив нижнюю, прикусив ее. Настойчивее, касаясь друг друга языками. Она жалась к нему, кусала губы, иногда язык, а он осторожничал. Он вел, но старался не кусаться, лишь иногда морщась от зубов Лабзиной, ей-то такое точно не понравится. Он проверит позже. Может быть. Ловко ловил ее язык, гладил небо кончиком и снова переключался на губы, чтобы немного оттянуть нижнюю, а потом вернуться в рот. Снова и снова, пока все не мешается. Пока в голове у обоих не звучит громкий стук, как молотом по наковальне. Субординация. Мораль. Отношения. — Это неправильно… — прошептала Аня, первая оттолкнув. — Мы не можем… — Да, — согласился Разин, глубоко вдохнув. — Не сейчас. Она осторожно глянула на фюрера, что сидел рядом и чесал затылок. Кажется, он тоже что-то вспомнил. — Значит, я был не настолько пьяным, — у него как гора с плеч, а Анька вся аж сжалась от обиды. То есть, это, конечно, хорошо, но она настолько противная, что ли? — Чтобы пользоваться твоим состоянием, — быстро дополнил он, заметив, как девушка поджала губы. — А, — натянуто улыбнулась Лабзина, натянув одеяло повыше, почти сливаясь с красным постельным бельем. — Понятно… Что она наделала? Это ж как напиться надо, чтобы препода засосать?! Спасибо, что она додумалась все это безумие остановить. И как херово, что она все это заварила! А что это сразу она? Разин первый начал! Распустил свои флюиды и феромоны, у него вместо крови по венам тестостерон бежит. Секс ходячий. Провоцирует ее, а она виновата еще. Ага, сейчас! Он ее вынудил, да. Стоял, дышал, прижимался. А у нее инстинкты, она себя сдерживать должна, что ли? У человека три месяца ничего не было! Еще и пьяная. Нет, ну он умный? Знал же, куда шел. Сам виноват! Все! — Ань, — неожиданно позвал ее Александр Дмитриевич. — Можно у тебя в душ сходить? А то, меня как будто слоны мяли. Ну спасибо! — Да. Да, конечно, — пискнула Аня, выглядывая из-под одеяла. Разин кивнул, встал и быстро скрылся за дверью ванной. В трусах, прямо светил своей задницей. Твоя жопа как орех, так и просится на грех. А похмелье требует чего-то крепче, чем воду, и точно не чай. Наверное, это был один из плюсов квартиры-студии — все под рукой. Спальня, сральня, кухня, гостиная, все в одной комнате. Анька подцепила пальцем со спинки компьютерного кресла футболку, надела ее. Возможно, в фильмах это выглядит сексуально — футболка на женском теле, едва прикрывает бедра, открывает вид на стройные ноги… Только не батина. Только не та, что застирана и растянута настолько, что больше похожа на тунику и доходит до середин ляжек. Зато удобно. Отцепитесь. Ну да, мужик в квартире, и что теперь, наряжаться? Он в гостях так-то, пусть молчит в тряпочку. Тошнота отступила, стоило только подняться с кровати, зато проснулся жор. Сильный такой. Можно было бы сделать бутеры на быструю руку, но кто-то вчера сожрал последние запасы еды и так не сходил в магазин. Надежда угасала с каждым шагом к холодильнику. Все же верный товарищ на кухне не мог не порадовать. В морозилке нашлись пельмени, в холодильнике две бутылки пива. Отлично, прекрасно! Пивка для рывка, так сказать. Аня вспомнила про фюрера. Ему тоже надо бы. Он такое вряд ли будет, но, что есть, не стол заказов, извините. — Ань! — крикнул Разин из душа. — Какое полотенце можно? — Синее! На батарее висит! — Понял! Как раз закипела вода, когда Александр Дмитриевич вышел из душа. Анька случайно глянула, просто по рефлексам. И встала, как вкопанная — в одной руке пельмени, во второй соль. А он спокойно обтирал шею полотенцем, стоя в одних трусах. Во всей своей аполлоновской красе. Спросонья было не до этого, а сейчас уже можно поразглядывать. Когда она мысленно отмечала прекрасную физическую форму Разина, не ошиблась ни разу и нигде. У него торс такой красивый… Как у мраморной статуи. Каждая мышца идеально выведена. Крепкая грудь, пресс, который видно даже в расслабленном состоянии. Похоже, кто-то действительно любит спорт. Широкие плечи и, как Лабзина и предполагала, сильные руки, украшенные венами и жилами. Ой, ну все, подставляйте ведра, сейчас будет потоп. Узкие бедра, длинные крепкие ноги. И-де-аль-ный. Господи, какая она дура, решив все вчера остановить! Идиотка! А сколько у него?.. Блять! Пельмени! Вода начала выкипать из кастрюли, заливать плиту, привлекая наконец к себе внимание. — Вы будете пельмени? — убавляя огонь, обратилась она к нему, получив ответный кивок. — Помешайте, пожалуйста. Я тоже в душ схожу. Хоть умоюсь. Лабзина торжественно вручила фюреру ложку и быстро ускользнула в ванную, крикнув напоследок, что он может взять пиво. Душ помог смыть не только пот и грязь, скопившуюся за ночь, но еще и странное ощущение неловкости, стыда. Ну поцеловались, и что? Да даже если бы переспали. Что такого-то? С каждым может случиться. Он — преподаватель, она — студентка? Условности. Что ж теперь, стыдиться? Взрослые же люди. Как получилось, так получилось, что уж сделаешь? Не закон же нарушили, правильно? И вообще, она была бы не против. Он, может, тоже. Без может. Разин вон какой спокойный, это Аня что-то себя накручивает. Лабзина смыла пену от душа с тела, гидрофилку с лица, оделась и, взяв себя в руки, вернулась к доценту. Он уже во всю уплетал пельмени, сидя за барной стойкой — стола, кроме компьютерного нет. Выкручивайся. — Приятного аппетита, — улыбнулась девушка, усаживаясь напротив. Разин тут же ей подвинул открытую бутылку пива. — Спасибо, — она стукнулась об его бутылку, как бокалом об бокал, и отхлебнула прекрасного напитка. — Официально заявляю, что тот, кто придумал пить брагу из солода — бог! — Полностью поддерживаю, — кивнул доцент, запивая пельмени пивом. — Не думала, что вы такое пьете. Рома обычно говорил, что это бабское ссанье. — Это и есть бабское ссанье. Но раз выбора нет, то и это хорошо. Похмелье, оно, знаешь, не тетка. Аня цокнула, демонстративно закатив глаза. Больше Александр Дмитриевич не привередничал, даже любезно согласился помыть посуду и вкрутить наконец лампочку в коридор. То ли он хотел поговорить, то ли просто уходить не спешил. Сидел себе на барном стуле, терпеливо ждал, пока Анька заправит постель и соберет разбросанные вещи. Вещи… Одеваться он тоже не торопился. Сидит себе, ножками болтает. Периферией Аня заметила, как склонил голову набок Разин, когда она наклонилась, чтобы поднять носки. Причем его носки! Он двинул бровью и, Лабзина не была уверена на все сто, но ей показалось, что его губы дернулись в улыбке. Он же разглядывал ее! Точнее сказать, ее задницу. Ну пусть смотрит, что ли. Зря трусы красивые надевала? — Нравится? — не выдержала она пристального взгляда, потянувшись за своими носками. — У меня сейчас задница загорится от того, как вы пристально на нее смотрите. Послышалось, как мужчина хмыкнул, подавив кашель от того, что подавился. — Так, если есть на что посмотреть, почему бы и нет? Я же ничего не говорил, когда ты меня рассматривала, — он улыбался, когда Лабзина повернулась к нему подозрительно прищурившись. — Это другое, вы не понимаете. У меня просто любовь к красивому, — приподняв подборок, гордо заявила. — И у меня тоже. — А что, — Анька постаралась сдержать улыбку, но не смогла. — Красивая? — Ты или твоя задница? — Моя задница все еще часть меня, если вы не заметили. — Красивая, можешь даже не сомневаться. — Зачем вы это сказали? — посерьезнела Лабзина, ощутив, как начала заливаться краской. Ой, да ладно, будто не хотела этого услышать. Не прикидывайся. — Мне приятно, конечно… Но все же, как это все неправильно. Ее разрывали противоречия. Разин ей нравился, очень нравился. Она поняла это только вчера, зато сразу осознала, насколько сильно ее на самом деле тянет к нему, что ее шутки — нихера не шутки. Все было так просто, когда она подбивала Соньку признаться в любви философу, а у самой кишка тонка. Правильно, потому что это чужая жизнь, и она только наблюдатель. С ней такого никогда не случится, это какой-то сюжет из фильма, романтической комедии. — А почему я не могу так говорить? Учитывая те обстоятельства, как мы проснулись в твоей постели — мы почти любовники. — Мы не любовники, Александр Дмитриевич. Я вас поцеловала, потому что… Не знаю, я была пьяной. Вот и все, — попыталась она оправдать себя, нервно заправив прядь волос за ухо. — Ладно, — Разин же был невозмутим, лишь пожал плечами. — Почему я не могу говорить так девушке, которая для меня привлекательна? — И давно вы решили, что я для вас привлекательна? — С тех самых пор, как ты начала ходить ко мне на пары и пытаться доказать, что ты лучше, чем я могу думать. Это, знаешь ли, очень занимательное зрелище. — Все равно вы не можете так легко разбрасываться такими словами. Потому что, вы — преподаватель, который не спит со студентками, а я — студентка, которая не спит с преподавателями. — А если отбросить условности? — не отступал фюрер, поднявшись со стула. — Взрослые люди, которые нравятся друг другу. — Я не говорила, что вы мне нравитесь. — Вчера твое поведение в кафе сказало само за себя. — У меня пошла кровь из носа. Просто давление. — У тебя не был стерт тон на носу, — победно улыбнулся Разин, когда Ане не нашлось, что ответить. Переиграл, получается. — Я просто очень наблюдательный. И, например сейчас вижу, как ты пытаешься закрыться, скрестив руки на груди, — а ведь правда. Девушка удивленно глянула на руки, она даже не поняла, когда успела встать в такую позу. — Почему? Аня пожала плечами, прижав руки к груди еще плотнее. Все как-то слишком быстро, сумбурно. Раз и все. Да, с Соней все по-другому было, там она направляла, а сейчас ей некому помочь. — Я не знаю… Мне сложно представить вас и меня… Все произошло слишком неожиданно, меня это очень пугает, — как же хотелось сейчас куда-нибудь спрятаться. Фантазировала, мечтала, а чуть что — сразу на попятную. Пусть он идет домой. Нет. Пусть останется. Сложно… — Вы для меня преподаватель, и этот образ настолько сильно засел у меня в голове, что я не могу с ним справиться. Вы для меня Александр Дмитриевич, понимаете? — да, лучше промолчать о том, что в мыслях она его, как только не называет. — А ты попробуй назвать меня по-другому. Не фюрер, — сразу пресек он ее, улыбнувшись. Девушка долго не могла собраться и решиться. В мыслях это было легко, а как только собиралась рот открыть — блок. Ну как его по-другому называть, если полгода она к нему только по имени отчеству обращалась. Он ее отчитывал за громкое дыхание и руки за спиной, а теперь требует вон что… — Саша, — совсем тихо произнесла она, сжавшись с непривычки. Как букв мало-то… И для ушей слишком странно, коротко. — Давай еще раз, только погромче. — Саша, — повторила Аня, улыбнувшись. Прикольно… Саша. Саня. Санек, Сашок. — Легче? — поинтересовался Разин, гордо вскинув подбородок. Ты посмотри на него. Поддаться? Вот уж нет. — Знаете, Александр Дмитриевич, — сделала она акцент именно на обращение. — Было бы намного проще, если бы вы меня просто поцеловали. Да она ж в шутку! Пошутила! Прикололась! А он… Аня даже среагировать не успела, как быстро добрался до нее Александр Дмитриевич и поцеловал. Куда там! Впился в губы. — Я же пошу… — отскочила Лабзина, но Разин ее моментально заткнул вновь. Надавил на затылок, прижимаясь губами к ее губам. Она тут же уперлась ему в грудь, стараясь оттолкнуть. Как по щелчку. Раз и все. Он резко сбавил обороты, ощутив явное сопротивление. Напугал. Сменил тактику. Без нажима начал подминать губы. Руку с затылка не убрал, но давление заметно уменьшилось. Она хотела. Так было бы правильно. Она не смогла. Отозвалась, ощутив, как Саша осторожно целует уголок и скользит кончиком языка по губам. Сама потянулась, потому что хотела именно этого. Потому что для нее правильным было бы не играть со своими чувствами. Не спеша. Губы в губы. Обласкивая языки друг друга. Он — уверенней, активней. Она — осторожнее и даже нежнее, что ли. С трепетом касалась его, позволяя теперь себе кусать губы. Слабо, лишь для легкой остроты ощущений. Принимала его, его правила. Как он вел, как подчинял ее язык, надавливая своим. Как скользили его руки вниз по спине, к бедрам, поднимая их. Ахнула ему прямо в рот, как только ноги оторвались от пола, и она поспешила обхватить ими Разина, скрестив на пояснице, схватиться руками за его плечи. Бабочки в животе. Внутри все будто перевернулось в одночасье. Вот так сразу. Какое-то неясное ощущение полета, воодушевления и волнения. Туман в голове, рой мыслей… Когда такое было в последний раз? Лет в пятнадцать, когда она влюбилась в одиннадцатиклассника? Вся трепетала, ощущая сердцебиение даже в кончиках пальцев. Она даже забыла, насколько это приятно… — Я же пошутила, — выдохнула Аня, когда Саша отстранился, но лишь для того, чтобы поцеловать шею. Прямо под ухом оставить мокрый след, вызвать табун мурашек. — А я нет, — он тоже выдохнул, только прямо в ухо, прижавшись к нему губами, отчего девушка дернулась, прижав голову к плечам и коротко хихикнула. — Что, боишься щекотки? — как-то слишком злобно протянул он, и в следующую секунду Аня завизжала, ощутив, как язык заскользил по хрящикам ушной раковины. — Ну не надо! — начала она извиваться, а Разин только смеялся ей в ухо. — Саша! Перестань! — он еще немного помучил, прежде чем все же подарить пощаду и поставить на ноги Лабзину. — Вот, а то все Александр Дмитриевич, да Александр Дмитриевич. — Так щекотно мне еще никто не предлагал встречаться, — Аня на всякий пожарный отшагнула назад, потирая ухо, прогоняя будоражащие ощущения. — Это ведь было предложение? — с осторожностью глянула она на довольного фюрера. — Что-то типа того. Предложение узнать друг друга ближе, чем преподаватель и студент, — Разин двинул бровью, оставив за собой ощущение неизвестности. Так да, или нет? Спросить прямо? Да прям, ага. И так много чего сама сделала. Хватит с него. Нет, так нет. Больно надо… Отвлек звонок в дверь. Вроде, сегодня никого не ожидалось. Хозяйке деньги перевела, никто из подруг прийти не должен. Соседи, что ли? Опять затопила? Аня махнула Саше, чтобы он ее подождал и пошла к двери. В два оборота ключа она выглянула в тамбур. — Аня, я виноват. Наговорил тебе вчера. Прости меня, пожалуйста. Она аж отшатнулась как от огня, увидев на пороге Яковлева. Яковлева с цветами! — Скажи мне, ты глухой? Я же тебе сказала, что, между нами, все кончено. Зачем ты опять пришел? — это уже начинало злить. Как назойливая муха, честное слово, как таракан, которого не вытравишь ничем. — Я хочу все вернуть. — Ром, поздно, иди домой. Я уже занята. По лицу Яковлева пробежалось злость, он сжал несчастные розы, готовый переломать колючие стебли. А что он хотел? Чтобы она страдала и закрылась в себе? Не, мужиков хороших много. — Твой препод, да? Разин? — Рома аж скрипнул зубами, произнеся фамилию. — Он? — Да. Иди домой, пожалуйста, — Аня потянулась, чтобы закрыть дверь. — Удачи тогда, — со всей злобой выплюнул Яковлев, всучив цветы девушке. Да так резко, что шипы больно впились в ладонь. — Тебе тоже, — она быстро захлопнула дверь и закатила глаза. — Когда ж ты отцепишься… Лабзина глянула на розы. И что с ними делать? Не выкидывать же… Нашлась хозяйская ваза, небольшая, как раз. — Яковлев приходил? — подошел к ней фюрер. Хмурый, недовольный, брезгливо осматривал подарок, пока Аня набирала воду в вазу на кухне. — Да, пытался помириться. — И? — Разин напрягся еще сильнее, а вместе с ним и девушка. Это он из-за роз так разозлился? Она буквально чувствовала, как ему все это не нравится. — Что? Я его домой отправила. Цветы он оставил, — пожала она плечами, стараясь сохранять спокойствие. Кто-то же должен быть вменяемым. — Выкинь их, — потребовал Саша, прожигая взглядом то цветы, то Лабзину. Аня ошарашенно подняла на него голову. Сам-то понял, что сказал? — С чего бы? Красивые же. Подарил и подарил, что такого? — Выкинь. Они мне не нравятся, — не унимался он, продолжая гнуть свою линию. — Не буду, — уперлась Анька в ответ, опустив розы в воду. — Мне нравятся. Отстань. — Если ты от них не избавишься — я уйду, — в глазах ведь даже и намека на шутку нет. Она поджала губы, демонстративно поставив цветы на барную стойку и повернулась к Разину. Что на него нашло? Отравился? Взъелся из-за ничего. Какая разница кто подарил? Красивые же, зачем выкидывать. Завянут — выкинет. Еще ультиматумы вздумал ставить. Посмотри на него, король нашелся. — Хочешь, уходи, но я ничего выкидывать не буду. Мне нравятся, пусть стоят. Ясно? — Вот так, да? — Вот так, да. — Вот так? — Вот так. — Ладно. — Ладно. Разин сдержал слово, быстро оделся и исчез. Вот так. Нет, ну, а что он хотел? Еще потребовал прям. Даже не попросил. И обиделся как мальчишка. Двадцать семь лет лбу, он из-за цветов от другого мужика решил скандал устроить. Еще и психанул, развернулся, ушел. Ей побежать за ним надо было? Спасибо, набегалась уже. За одним, за вторым. Не хватало еще взрослого мужика уговаривать не дуться. Они даже не пара, пусть не предъявляет. «Узнать друг друга лучше» — ей ни о чем не говорит. Так что, пусть права не качает и истерики свои держит при себе. Накорми, напои, в душ пусти, а он ультиматумы ставить будет. Много хочет. Пусть на кафедре командует. Еще и Аньку разозлил. Она на эмоциях записала голосовое в конфу, вкратце объясняя ситуацию. Завтра все подробно расскажет. Пипец какой-то. Один другого мужика круче. Один безработный лодырь, второй ревнует к цветам. Это ведь можно назвать ревностью? Фюрера не было ни слышно, ни видно больше часа точно — Аня успела посмотреть часть Поттера по СТС. А потом он взял и позвонил, требуя, чтобы она сказала ему номер своей квартиры. Через пару секунд позвонили в домофон, и ничего не оставалось, кроме как впустить его. Не оставлять же мерзнуть на улице. Лабзина прижалась к стене плечом, сложив руки на груди, ожидая оправданий за концерт. Еще через пару минут Разин поднялся на лифте и вошел в квартиру с огромным букетом роз. Штук тридцать, не меньше. Девушка ахнула отшатнувшись. Это он так извиниться решил? Мощно. Хотя незаметно. Его глаза и лицо все еще выражали раздражение, но даже так он протянул букет Ане, помогая ей аккуратно обхватить его. Она даже ни разу не укололась, а ведь из украшений была только бордовая лента в тон розам. Он, что, просил, чтобы обрезали все шипы?.. Вроде такая мелочь, а так приятно. — Спасибо, — прошептала она, прижимая к груди цветы. — Не за что, мне не жалко, — выдохнул раскрасневшийся от мороза доцент, разуваясь и вешая пальто на тремпель. — А ты выкинь ту жалкую полузавядшую пародию. — Я же сказала… — Пять роз помятых, серьезно? Ты себя совсем не любишь, раз радуешься такому? Он даже не удосужился иголки обрезать, чтобы не поранить тебя, баран. Выкинь их на хуй. Я тебе хоть каждый день готов цветы дарить, только не такую поеботу. Поняла? — спросил он сразу повышенным тоном, бросив гневный взгляд. Девушка даже поежилась, как-то не по себе, когда так смотрят. — Это же просто цветы. Что ты так разозлился? — Я не разозлился. — Нет, ты разозлился, психанул и ушел. — Хорошо, — поднял руки Разин. — Меня бесит, что ты радуешься такому хуевому подарку. — Ну знаешь, не у всех есть деньги на шикарные букеты. — Я об этом и говорю. Ты пытаешься его оправдать. — Что ты на меня кричишь? Я виновата, что он пришел? — Аня нахмурилась, прижав букет крепче. Еще один крик, и она отлупит им фюрера. — Я? — искренне удивился Саша, сразу же снизив тон. — Я не на тебя кричу. И я вообще не кричал. Просто пытаюсь объяснить, что подарки должны быть хорошими. А ты, хотя бы своей красотой достойна уж точно большее пяти роз. Лабзина неловко улыбнулась, пряча улыбку за букетом. Ей была приятна ревность, но не такая, ударившаяся в край, собственническая. Надо как-то сгладить углы, пока он не взорвался. — Можешь их сам выкинуть? Я поцарапалась, — в подтверждение она протянула руку, демонстрируя поцарапанную ладонь, вместе с тем показывая, какой он молодец, раз позаботился о ее ручках. Саша в момент успокоился и подобрел, даже лицо посветлело. Он тут же согласился и скоро несколько роз в вазе заменила охапка в ведре, поставленная у барной стойки. В вазу не влезли. А как Разин довольно улыбнулся, когда Аня его благодарно чмокнула в щеку. — Останешься? — заглянула она в серые глаза, все еще не нарадовавшись неожиданной щедростью мужчины. Он же тысячи четыре отвалил. И за что? Чтобы она просто букетик тот выкинула? Боже… — А ты хочешь? — он гордо смотрел на нее сверху вниз, явно довольный собой. До чего же самовлюблен. Ухмыльнулся, когда Аня обняла его за талию, задрав голову и прижав подбородок к его груди. — Только если просто провести ночь, посмотреть Гарри Поттера. Но ничего больше, — сразу предупредила Лабзина, ощутив, как Саша гладит ее спину. — Мы же только узнаем друг друга ближе, правильно? — Конечно, — так легко согласился. — Какая там часть Гарри Поттера идет? — он тут же отпустил ее и пошел к кровати, когда реклама как раз кончилась. Ну да, какое тут что-нибудь «еще»? Поттер и только он. Засыпать с кем-то оказалось совсем непривычно. И места меньше. И теплее гораздо, тяжелее, потому что фюрер уже видел сон, по-хозяйски положив свою лапищу на Аньку. Она постаралась найти более удобную позу, ерзая по кровати. В какой-то момент возня достала Разина, и он просто прижал к себе девушку. Ей не осталось выбора, только прислониться спиной к его торсу и пытаться уснуть.***
Противный будильник, который Аня забыла отключить на выходные, перебудил всю квартиру. Лабзина потянулась к телефону, выбираясь из теплого плена объятий. Отключить получилось не сразу, мелодия разбудила еще и Сашу. Он что-то пробормотал, перевернулся на живот, вновь положив руку на девушку, подгребая ее к себе. — Кто тебе звонил? — прохрипел он, разлепив один глаз. Аня глянула на него через плечо, как на полоумного. — Никто. Это будильник, — ну да, мы и забыли. Она показала ему дисплей телефона, увидев недоверие на его лице. Сложно с ним будет… — Выходной же, — вновь закрыл глаза Разин, приложившись подбородком к макушке Лабзиной. — Я забыла отключить.