Фюрер, помогите с курсовой?

      Утро началось сразу через жопу. Аня не выдержала. Ну просто не хватило у нее хладнокровия и безразличия, чтобы оставить людей замерзать. Впустила ночью, когда все спали. Никто утром не возмущался, кроме фюрера. Он едва скандал не учинил, когда увидел в зале родителей. Кажется, у него даже глаза кровью налились при виде отца. К счастью, тому вчера хорошо досталось, раз он решил не лезть на рожон и молчать в тряпочку, пряча искалеченное лицо. Вроде, потом успокоился маленько, но с Анькой почти не разговаривал, да и она старалась не обращаться к нему, затаив обиду.       — Ты не обращай внимания, — постаралась подбодрить Ира поникшую девушку, пока они вместе мыли посуду после завтрака. — Он не со зла. То есть, со зла, но не на тебя. Не принимай близко к сердцу. Он скажет, не подумав, а потом извиняться идет.       — Я знаю, — скрипнула она полотенцем по тарелке. — Все равно неприятно. Не могла ж я оставить их…       Свою вину тоже принимать не хотелось, хоть она и была очевидной. Зачем лезть в чужие разборки? Где-то в глубине сознания она понимала, что это не ее дело, и вряд ли Разин настолько жестокий, чтобы оставить родителей на улице, не зная точно, найдут ли они себе ночлег или нет. Сам тоже хорош. Наехал на нее с самого утра с предъявами, выставил виноватой и ушел в закат. Козел.       — Ну чего ты? — Ира отложила полотенце, заметив, как Аня поджала губы. — Не расстраивайся, солнце. Иди сюда, — притянула к себе и крепко обняла, принявшись гладить по спине и голове. — Он же вспыльчивый. Сначала говорит, потом думает.       Лабзина постаралась отпустить, ощущая тепло на своей спине, пока Ира спокойно гладила ее, успокаивая. А как отпустить, если обидно? Обидно и все. Виновата, да. Ну и что? Теперь орать из-за этого? Нельзя нормально сказать, обязательно кричать?       После обеда Разин сказал собираться домой. Бабушка с Ирой пытались его отговорить, но тот был непреклонен в своем решении. Лишь дождался, пока родители свалят, чтобы отец что-нибудь еще не учинил. Аня долго обнималась и прощалась с родственниками Саши, искренне сожалея, что им не удалось нормально пообщаться, и пообещала приехать еще раз.       В машине старалась даже не смотреть на фюрера, демонстративно отвернувшись к окну. Если он что-то спрашивал, отвечала коротко. Да, нет, не знаю… После нескольких таких попыток разговорить студентку, он и сам замолчал. Атмосфера в салоне моментально накалилась и пропиталась обидой обоих.       Он зачем-то поднялся с ней в квартиру. Сослался, что поможет донести вещи. Рюкзак? Ну-ну.       — Ань, — начал он, перешагнув порог. — Хватит. Ты же знаешь, я не специально, — постарался взять ее за руку, но Аня тут же одернула ее и обернулась, зло глядя снизу вверх.       — Знаю, — сжала она кулаки, ощутив противную дрожь по телу. — И что теперь? Не надо на меня орать.       — Я не орал, — постарался исправить Саша ситуацию и шагнул к Лабзине, она — от него.       — Может быть, — нахмурилась Аня, сдерживаясь, чтобы не наговорить сейчас чего лишнего. — Но я проснуться не успела, как ты мне предъявы катить начал.       — Какие предъявы? Я сказал их не пускать, а ты, блять, пошла и впустила, — девушка предусмотрительно отшагнула, заметив, как сжал кулаки Разин.       — А что мне надо было делать? Лежать и думать, замёрзнут они или нет?       — Да! — рявкнул он, отчего Аня дрогнула, хоть и постаралась не подать вида, хотя бы потому, что для начала пыталась подавить свою злость. — Так сложно было лежать и не лезть?       — Сложно! — всхлестнула она руками и сделала глубокий вдох. — Мне стало жалко их.       — Правда? Жалко? А когда он пытался тебе въебать, что ж тебе тогда его жалко не было?!       — Сбавь тон! — взорвалась Лабзина, перекрикивая и затыкая Сашу. — Не смей поднимать на меня голос! — грудь ходуном заходила. Видит бог, она не хотела ругаться, но лучше так, чем молчать все время и терпеть. — Если тебе так трудно держать свои эмоции под контролем, мы зря все это затеяли. Мне хватило одного придурка, который обвинял меня во всех неудачах и крыл матом. Хватит!       — Ань…       — Что? Я знаю, что тебе трудно с ними рядом находится, но это не причина срываться на мне. Если ты не можешь держать себя в руках и трезво оценивать ситуацию, тогда лучше прекратить все сейчас. Я не хочу в один прекрасный день понять, что все это было ошибкой, когда у тебя окончательно сорвет башню.       Разин опешил, охуел, отшатнувшись, удивленно глядя:       — Ты совсем ебнутая? — нахмурился он и покрутил пальцем у виска. — Если ты думаешь, что я могу ударить тебя — нам не о чем говорить. Срываться? Я… Блять, Ань, это пиздец, серьезно. Себя ты совсем виноватой не считаешь?       — Считаю, но…       — А если бы ему в голову ебнуло удавить тебя? Или кого-нибудь прирезать? — не дал договорить он, перебив Аню, врезаясь в нее гневным, перемешанным с непониманием взглядом. — Или ты думаешь, что я просто из-за обиды их выгнал? Я, блять, знаю, что он может делать, когда зальет глаза. Ты не задалась вопросом: почему никто кроме тебя им не открыл? В доме была бабушка, которая и так еле дышит; Ира, которая отцу ничего сделать не сможет, маленький ребенок и ты. Он мог кого-то убить! — то ли повышенный тон Разина заставлял сбавлять обороты, то ли Аня сама задумалась и с ужасом осознала, что кто-то из них действительно мог не проснуться.       — Он едва стоял на ногах. Ты его чуть не убил, — вспомнила в противовес она, что его отец даже на ноги встать потом не мог, не говоря уже о том, чтобы снова накинуться на кого-то.       — Ты хотя бы не начинай, а. Что в нем такого, что все пытаются его защитить?!       — Я не защищаю его. Я боюсь, потому что ты не можешь держать себя в руках.       — Чего ты боишься? — едва ли не рычал он, стараясь не повышать голос, чтобы еще больше не оттолкнуть девушку. — Что я ударю тебя? — Саша шагнул к Ане и схватил чуть выше локтя, чтобы она не смела от него уйти, и взял за подбородок, заставив смотреть прямо себе в глаза. — Я знаю, что у меня реальные проблемы с агрессией. Я буду орать и ломать все вокруг, но не трону тебя, — проговорил он прямо ей в губы, склонившись.       — Я боюсь, что ты убьешь кого-нибудь, — сглотнула Лабзина, с вызовом глядя в серые глаза и старалась не стушеваться под их давлением. — Или сделаешь калекой, как того парня, — вспомнился ей разговор в участке.       — Откуда ты знаешь? — выпрямился он и отпустил блондинку. — Неважно. Это абсолютно разные ситуации. Не сравнивай себя с кем попало.       — Нет, не разные. На его месте может быть кто угодно.       — Кто? Яковлев?       — Нет, то есть, — она запнулась при виде того, как Разин стиснул челюсти, и на скулах заиграли желваки от напряжения. — Любой. Кто угодно. Даже он.       — Почему ты так переживаешь за него?       — Я не переживаю.       — Ты переживаешь. Первым делом о нем подумала, — мужчина дернул губой, как будто в отвращении. Как треснула бы. — У тебя еще остались к нему чувства?       — Ты меня и в этом упрекать начнешь? Иди домой, пока все не закончилось слишком плохо.       — Не переворачивай мои слова.       — Послушай, — Аня обошла его, чтобы открыть дверь и указать на выход. — Мне правда хватило прошлых отношений, где я была во всем и всегда виновата. Иди домой. Я хочу отдохнуть.       — Да ебаный рот, я тебя не обвиняю ни в чем.       — Иди, пожалуйста, домой, — выделяя каждое слово, она выжидающе глянула на Сашу, потом на дверь. — Иди.       И он ушел. Молча, не сказав больше ни слова. Развернулся и ушел.       Аня сама не знала, почему так сразу накинулась на него. Не дала оправдаться, даже слушать не стала. Испугалась? Возможно. Задавлена обидой? Вероятно. Прекрасно понимала, что ему самому сейчас не легче, но ничего с собой не могла поделать. Наверное, это просто было слишком. Слишком быстро. Слишком долго находились вместе. Слишком сильная эмоциональная встряска. Она не любила скучных людей, не терпела душные и нединамичные отношения, но даже для нее сейчас все было как-то… Как-то рано. Даже первая крупная ссора произошла сейчас, намного раньше, чем обычно. Сначала она хотела сгладить углы, потом укололась, решила идти такой же злостью, а теперь даже и не знала, чего хочет на самом деле.       Разин ей нравился, безусловно. И как мужчина, и как человек, но что-то в нем было отталкивающее, заставляющее всегда быть в напряжении. Перепады настроения, хуже, чем у пузатых баб, агрессия, с которой он никак не мог совладать, уходящая в крайности собственническая ревность. Аня четко понимала, что нужно притормозить. Сбавить обороты и трезво оценить ситуацию, в которую она влипла, чтобы потом уже совсем поздно не было. Он старался ее убедить, что ни в коем случае не тронет ее, и она хотела в это верить. Таила надежду, стараясь не обращать внимания на слова его бабушки. Он ведь так похож на своего отца. И вот это уже пугало не на шутку. Со всем перечисленным выше она могла бы как-то справиться, смириться, но, если он будет таким же отбитым и неуправляемым… Ей лучше держаться подальше и все сразу прекратить.       Она не могла. Только Саша ушел — захотелось догнать его и вернуть. Обнять, поцеловать. Почему он просто так взял и ушел? Почему не остался? Не схватил ее, не заставил поверить ему? Почему просто не заткнул ее поцелуем? Он же мог, ему такое нравится… Такое чувство, будто она сходит с ума. От него. Рядом с ним и теперь еще и без него. Пизда. Ее разрывало. Она рада, что не сказала свое желание сейчас. Слишком рано, но… Она хотела, чтобы он остался и был таким, какой есть на самом деле, не пряча свое извращенное нутро. Чтобы схватил за шею и придушил… Она бы ему глаза выцарапала за такие выходки. Она хотела и боялась этого одновременно. Тянулась и обжигалась. Ее, как и любого здравомыслящего человека пугала, заставляла напрячься любая ситуация, выходящая из-под контроля. Особенно, когда контроль в руках другого человека. Даже сейчас. Стоило ему немного повысить голос, и она готова была ему пощечину влепить за это. И сам Разин такой. Притягивает, как ебаный огонек мотыльков, а она, как дура тянется и поджигает крылья. Тупой пример, но как еще объяснить это пиздецки, как ей казалось, нездоровое влечение и желание?       И хочется, и колется…       Она старалась понять. Нет, она прекрасно понимала. Точнее, понимала, но никак не могла принять всю эту хуйню, рухнувшую ей на голову. Может, у нее менталка полетела, раз она чувствует себя едва ли не на ровне с животным, находясь рядом с фюрером? Как еще оправдать все эти ненормальные мысли? То есть, нормальные, но не уместные сейчас…       Аня глубоко вдохнула, задержала дыхание и медленно выдохнула. Необходимо принять душ, выпить чаю с мелиссой и успокоиться. Тогда уже начинать копаться в себе, своих загонах и желаниях. Да, так.       Думается всегда лучше к вечеру. Подумать мало. Надо посмотреть. Где? Pornhub всегда выручит, верный друг, который спас ее на карантине. Первая страница. Вторая… Десятая. Что за хуйня? Либо какая-то дешевая поебота, либо до блеска вылизанное студийное порево. Нет, нам такое не надо. Домашнее. Но не уебищное. С хорошей картинкой, звуком. Можно было, конечно, и еще постараться поискать, но за несколько часов беспрерывного пролистывания порнушника, открытыми остались всего несколько вкладок. И то парочку из них пришлось закрыть, потому что слишком наигранно.       Он требовательно потянул за ошейник, и нижняя спустилась к его ногам, встала на колени, жадно глядя на мужчину оттуда. Обхватила зубами застежку брюк и потянула вниз. Смотрела преданно, ластилась к ладони, которую он опустил на покрасневшую щеку. Выжидала, молила взглядом, касалась губами ширинки, целуя напряженный член через трусы. И он позволил. Разрешил ей взять в рот. Так жадно, с таким желанием заглатывала, что аж живот свело. Давил на затылок, вжимая ее носом в лобок, и девушка безвольно сжала кулаки за спиной. Руки связанны красивой комбинацией. От самых запястий до плеч. Ярко-красная веревка подобно змее вилась по тонким рукам, сдавливая кожу. Девушка едва ли не влюбленно вылизывала венки, уздечку и головку, вновь брала в рот и заглатывала по самые яйца.       Аня сжала ноги, удерживая на них ноутбук и печально вздохнула, ощутив комок, сжавшийся внизу живота. Видео автоматически переключилось на следующее, и Лабзина решила, что это высшая степень мазохизма — просто так смотреть порно. Быстренько прошлепала к шкафу, выудила с нижней полки черный мешочек с лубрикантом и вернулась обратно. Фиолетового «кролика» тщательно протерла антибактериальными салфетками, особо сосредотачиваясь на вакууме, лучше бы помыть, но не сейчас… Капля смазки, и игрушка легко вошла внутрь. Твердая ребристая основа из силикона приятно обласкала чувствительные стенки, выемка идеально легла прямо на клитор. Щелкнула первой кнопочкой и на мгновение сжалась, ощутив приятную волну вибрации внутри. Побыстрее, еще немного. Вот так. Вторая — дернулась, стоило вакууму совсем легонько приласкать комок нервных окончанием потоком воздуха. Для клитора она никогда не выбирала мощность выше четвертой, дальше становилось попросту больно. Сейчас ограничилась лишь второй, потому что белье еще плотнее прижмет вибратор… Ахнула почти бесшумно и подалась бедрами вперед, ощутив одновременно вибрации изнутри и снаружи. Вакуум приятно втягивал и дразнил клитор, заставляя сильнее прижимать ноги к друг другу и тихонечко стонать, вернувшись к видео.       Веревка тянет вверх, и она стоит на самых носочках. Стонет в кляп и жмурится. Вибратор плотно прижат к промежности и привязан к ноге. Ей не увернуться, не отодвинуться. Остается только дрожать, когда сильная вибрация вырывает из глубин оргазм один за другим. Он смотрит. Молча наблюдает со стороны. Подходит тихо, ведет рукой по напряженному бедру, позволяет нижней облокотиться на себя, но лишь для того, чтобы она вытянулась струной, когда его пальцы приоткроют мокрые губы, чтобы вибратор напрямую коснулся клитора. Она визжит, дергается и едва ли не плачет. Просит пощады. Долго молит перед тем, как игрушка с грохотом падает на пол, а верхний, подхватив девушку за бедра, входит одним резким движением. Быстро, глубоко, грубо и сильно. Заставляя выгибаться и кричать, когда кляп все же исчезает изо рта и тянет за собой нить слюны.       Звонок в дверь. Аня цепляется за подушку, начав часто сжиматься вокруг вибратора. Громко дышит, стонет, жмурится, ощущая сокращения даже на клиторе. В ушах звенит, и вокруг воздух настолько сперт, что дышать нечем. Под второй звонок она быстро вынимает игрушку, стоит только вакууму вновь втянуть клитор и заставить все тело дернуться в короткой конвульсии. Третий, четвертый, пятый звонок. Она материт всех. Когда и кто угодно, только не сейчас. Сейчас слишком хорошо…       Звонок дребезжит и дребезжит, вынуждая все же подняться на дрожащих ногах и пойти к двери. Смотрит в зеркало в прихожей — красная. Вся, даже шее. Глаза блестят, почти затуманены. Надеется, но звонят вновь. Открывает…       Секунда, может, две… Цветы летят на пол. К ним пальто. Никто не понимает, только чувствует острую необходимость. Необходимость заткнуть друг другу рот. Поговорят, потом. Сейчас Аня старалась только удержаться на ногах, цепляясь за свитер, пока ее глубоко и жадно целуют. Не дают даже вдохнуть. Терзают губы, язык и рот. Клеймят и вбивают. Вжимают в стену, хватают за бедра, и она дуреет, уже даже ничего не слышит. Даже грохота и звона разбитой посуды, которая летит к чертям на пол с кухонной тумбы. То ли сама сняла, то ли стянули с нее трусы — не помнит. В памяти врезается только довольный крик, когда в нее вторгаются неожиданно и грубо. Как она цепляется ногами и руками, ерзает голой задницей по столешнице от каждого глубокого и резкого толчка, пока руки не впиваются в бедра, фиксируют на одном месте. Обветренные губы жалят прямо в шею, плечи, там, где растянутая футболка сползла, открывая больше места. Она тщетно пытается поймать их. Отклоняется назад, упирается руками позади себя, когда футболку задирают. Целуют грудь, кусают соски, отчего она дергается, сжимает член внутри и с упоением слушает хриплый стон. Отвечает тем же, ощущая грубые движения, жмурится и шипит от секундной боли, сжимает мужские бедра ногами в тиски. Сдавливает поясницу так сильно, что получается трахать лишь мелкими и быстрыми толчками. Единым ритмом. Подхватив за узкую спину и притянув к себе, чтобы прижалась, как раньше. Врезаться требовательным поцелуем и ловить, глушить ртом каждый стон и вдох. Впиваться пальцами в мягкий бок, упругое бедро. Она кусает губы в кровь, сжавшись на члене и громко выдыхает. Трясется, дрожит, пронизанная пульсацией от головы до пяток. От резкого взрыва быстро скрутившего низ живота комка. Поджимает пальцы на ногах, царапает ногтями через крупную вязку свитера, часто сокращаясь на твердом члене. Слишком горячо. Слишком отчетливо ощущается удар каждой пульсирующей венки. Мутно, все плывет, мешается. Звуки, запахи, ощущения. Не помнит, в какой момент ее живот обожгло горячей спермой, когда перестали вколачиваться в нее.       Она дрожит откуда-то изнутри. Охвачена дрожью вся, даже напряженные пальцы на ногах. Долго держится и жмется к крепкому телу, вдыхая приятный аромат как легкое успокоительное, хотя обычно — афродизиак. В мутном тумане наслаждения улавливает довольный взгляд серых глаз и тянется за поцелуем. Глубоким, теперь медленным, абсолютно неторопливым. Позволяя языкам ласкать друг друга. Пробовать вкус ее чая. Слизывать вкус его крови и кофе с сигаретами. Она любит это сочетание. Обожает. Дуреет от него.       — Я тоже была неправа, — тихо шепчет прямо в губы, едва уняв дрожь, но так и не отпускает, продолжая обнимать.       — Что ж, я согласен позволять тебе трепать мои нервы, если примирение всегда будет таким, — отвечает с привычной самодовольной усмешкой, оставляя поцелуй на виске. — Как все удобно, — отмечает, потянувшись за бумажными полотенцами, чтобы стереть свои следы с живота девушки, потом застегнуться.       — Кто кому еще нервы трепет, — устало улыбнулась Аня и нехотя расцепила объятия.       — Подожди, посиди пока, — Разин подвинул ее обратно, когда она собиралась слезть со столешницы. — Где у тебя веник?       — В ванной, — сощурилась она, с наигранной обидой осуждая за разбитую посуду. Ладно, дело поправимое, купим. Саша оперативно избавился от осколков, перепроверил несколько раз и только потом спустил Лабзину обратно.       Стало как-то тихо, и внимание обоих привлекло жужжание на кровати.       — Развлекаешься? — губы фюрера искривились в ухмылке, когда он нашел источник звуков.       — Можно и так сказать, — Анька залилась краской. Ничего в этом нет такого, но все равно неловко… — Там цветы… — напомнила она, чтобы отвлечь от игрушки и выключить ее.       — Точно, — Саша метнулся в коридор, заодно разулся наконец и забрал букет. — Блять, помялись немного, — поправил он лепестки роз.       — Ты решил набег на флориста сделать? — глянула она на букеты в ведре. — А вазу ты купил? — мужчина цокнул, и Аня со счастливой улыбкой забрала цветы, предварительно щёлкнув пару раз и засунула в ведро.       — А ты решила каждым цветком кичиться? — вспомнил Саша, как она хвалилась в сториз каждым подаренным букетом и цепочкой.       — А почему нет? Красивые же, спасибо, — чмокнула она в щеку, и Разин плюхнулся на кровать, тут же присвистнул, увидев видео на паузе.       — Что ты там про мои замашки говорила? — фюрер подвинул к себе ноутбук, чтобы включить ролик, но Анька подоспела тут как тут, и захлопнула ноут. — Ну…       — Это другое, — на всякий случай убрала подальше и постаралась придумать оправдание. — Что? Мы не настолько близки, чтобы вместе порно смотреть.       — А, — вздернул брови. — Ну да. Так, всего лишь писю в писю суем. Считай, кроссворды разгадываем.       — Саша! — ткнула она в плечо под открытую усмешку.       — Что? — Разин потянул ее за руку на себя, заставил лечь рядом, уже привычно упереться подбородком в грудь. — Я просто вспомнил, как ты упрекнула меня.       — Я не упрекала. Просто это было неожиданно. Меня, знаешь, ни разу не душили.       — Но тебе же понравилось, — принялся он перебирать светлые волосы, отодвигая их от шеи, чтобы глянуть на следы на шее. Сойдут быстро, но надо поосторожнее с этим, когда начнется учеба. — Как и БДСМ, я так понимаю.       — Не то, чтобы… Немного, то есть некоторые моменты. Вообще, меня это пугает. Не все… — замолчала она, перебитая тихим смехом. — Что? Почему ты смеешься? — Аня приподнялась на локтях. — Знаешь, как трудно жить, когда не знаешь, что хочешь?       — О, поверь, — кивнул Саша, не скрывая издевки в улыбке. — Я заметил это еще на парах. Ты замечала, как прыгаешь с мысли на мысль?       — Ой, — сморщила нос Лабзина, передразнивая. — А ты замечал, что тоже проявляешь свои замашки на учебе?       — Возможно.       — Возможно… Ходит гордый, нос задрал. Говорит громко, смотрит прямо в душу. Страшно аж. Фюрер, самый настоящий!       — Я уже говорил, про тот фильм?       — Я посмотрела. Он тоже в этой тематике. Даже не удивилась, — Аня пожала плечами и улеглась обратно.       — Вряд ли найдется человек, которому не нравится БДСМ. Все в какой-то степени предрасположены подчинять и подчиняться, — спокойно отозвался Разин, глянув на девушку, что волнительно теребила его свитер. — Что такое?       Аня поджала губы, собираясь с мыслями. И вот что ей сейчас ответить? Ей нравилось такое, правда, но лишь в рамках игры, в стенах спальни, в отношениях, но не в жизни в целом. Ее пугали собственные желания, потому что она их не понимала. В тайне мечтала, чтобы с ней было так же, как и в порно. Чтобы связали, брали как хотели. Она хотела подчиняться, возбуждалась от мысли об этом. Тут же понимала, что в жизни такого не приемлет. Да, ощущать сильного мужчину ахуенно, но она же не позволит так собой крутить. Будет орать в ответ, если на нее поднимут голос. Будет бить посуду, кричать, визжать, стараться дать отпор любой попытке подавить ее. Она может казаться глупой и ветреной, что ей нравится плыть по течению. Относительно это, конечно, правда, если течение не сильное, и в любой момент можно поплыть против него. Знала, читала много статей, даже пару раз общалась с людьми, практикующими БДСМ, потому была осведомлена, что все может не выходить, да чаще всего и не выходит за стены спальни, проблема не в этом… В Разине. В его привычном поведении, когда даже в спокойствии она ощущает себя намного ниже него. Она боялась, что, если предложит ему все это, то окончательно потеряется. Испугается, ведь одно дело фантазии, другое — их реализация. Вдруг все перейдет в жизнь? Он перешагнет черту и начнет давить, указывать? А если она не сможет все остановить? Побоится сказать свое «нет»? А если он будет принуждать? Все перейдет в абьюз?       Она боялась, но с такой же силой хотела. Пару раз она пыталась уговорить на такое Рому, но дальше связанных рук и пары шлепков не зашло. И то все прошло как-то скомкано: он все равно спрашивал, не больно ли ей, слабее, сильнее? А тут… Саше даже говорить ничего не надо было. Он просто видел и чувствовал, когда пора остановиться.       — Это… — нерешительно начала она, кусая губы. — Это то, что я загадала.       — Ого, — удивился Саша, но ему явно понравилось такое заявление.       — Вообще, я сначала подумала про куни, потом про БДСМ…       — Одно другому не мешает, — ну, так-то да, тоже верно. — Хочешь попробовать?       — У тебя есть опыт в этом деле? — вопрос хороший, даже самый важный. А то будут, как две тычки сидеть…       — У меня во многом опыт имеется, — куда же без привычной гордости? Выпендрежник великовозрастный. — В роли дома есть, а вот сабом как-то не получилось…       — Поставлю чайник, — вдруг подскочила Аня, прервав разговор.       За короткое время она постаралась расставить все в голове по полочкам. Взвесить все и принять решение. Начать можно когда угодно, закончить тоже. Аня на это надеялась.       Саша молча пил чай, наблюдая за нервной девушкой. Она то тупилась в чашку, то в сторону, куда угодно, лишь бы не встретиться с его взглядом.       — Ты смотрел «Пятьдесят оттенков серого»? — боже, что за вопросы пошли? Саня — вот тоже приухел.       Он долго глядел на Аню, медленно попивая чай, прежде чем ответить:       — С бывшей. Параша какая-то. Если ты хочешь узнать мое мнение именно про БДСМ в этой «картине» — хуйня из-под коня.       — Почему? — на самом деле она с облегчением выдохнула, потому что фильм, книга не вызвали никаких эмоций кроме отвращения и ужаса.       — Потому что это какой-то пиздец. Ты же знаешь главное правило — БДР? А там явно этого нет. Главный герой ебнутый какой-то. Под видом сессий пытался скрыть свою агрессию, не слушает нижнюю. Переносит все это в жизнь…       — Я хотела это услышать, — слабо улыбнулась Лабзина, почувствовав облегчение. — Я боялась, что ты захочешь «доминировать» надо мной еще и просто так.       — Поверь, у меня полно других людей для таких целей, — студенты, да? Конечно! Или управление пивнухами, как вариант… — Да и я не настолько любитель такого, чтобы переносить все за рамки секса.       — Ты бы знал, как мне приятно это слышать, — Аня оперлась локтями на стол, положила на руки голову, забавно подняв щеки. — Мне кажется, что такое должно быть только в отношениях, ну не считая каких-нибудь кинк-вечеринок и клубов.       — Если так прикинуть, то мы с самого начала находимся в подобного рода отношениях… Я — злой препод, ты — студентка, которая вынуждена выполнять мои требования.       — Реально злой. Тебя весь поток боится.       — Зато, благодаря мне вы понимаете, действительно ли вы выбрали нужное направление? Отбор, так сказать.       Наверное, это уже традиция, потому что Разин не думал уходить. Ему удобно лежалось на кровати, елось зефир. Опять! Как пылесос все всосал. Впрочем, кроме съеденных сладостей Аня больше ни на что пожаловаться не могла. Периодически она задавала вопросы по теме, вдруг всплывающие в ее возбужденном мозгу, и удовлетворяла себя ответами. — А… Дисциплина, наказания, все такое?.. — спросила она и провела ногтем по вене на мужской руке, когда Саша щелкал каналы телека. Он задумался, потер подбородок, а Лабзина замерла, надеясь на верный ответ. Хотелось, конечно, почувствовать себя беспомощной, но не маленькой девочкой, которую ругают за каждый косяк, или дрессированной собачкой. — Ты настолько забавна в своем легкомыслии, что я не прощу себя, если подавлю это в тебе. Мы ведь уже определились, что все только в рамках секса, не больше. Как я могу тебя наказать в таком случае? Либо заставить несколько раз кончить, либо игнорировать, что уже само по себе звучит как бред и порыв к самоистязанию. Проще глаза себе выколоть, чем не хотеть тебя. — А знаки принадлежности? — Не знаю, — пожал он плечами и вздохнул. — Мне кажется, подвеска на твоей шее вполне может сойти за ошейник. — Вдруг порвешь? — Давай обсудим цацки попозже? — Саша ласково поцеловал ее, лишь бы заткнулась на пару минут. — Хочешь ошейник — будет, — а глаза довольные-довольные. Лиса.

***

— … Воззрения Лаврова нашли продолжение в Михайловском. Вот, — завершила студентка. — Достаточно, — окинул аудиторию взглядом фюрер. — Хочу услышать вот эту, главную хохотушку группы. Лабзина, пожалуйста. Слушаю вас. Анька резко прекратила болтать с соседкой по парте и испуганно глянула на преподавателя. Тот лишь выжидающе смотрел. — Я?.. — что за подстава? Пипец, блин. — Сейчас, — она аж вздрогнула, когда соседка подсунула ей вопрос. — Михайловский, да? Так… — на долгие секунды Лабзина замерла, ощутив внизу волну вибраций, которая то увеличивалась, то уменьшалась. Вновь подняв глаза на Разина, она столкнулась с самодовольной ухмылкой, а он то и дело водил пальцем по дисплею телефона, заставляя ее напрячься и не заерзать на стуле. — Придя в «Отечественные записки», Михайловский быстро стал одним из лидеров журнала, а в семьдесят восьмом занял пост одного из редакторов вместе с Салтыковым-Щедриным и Елисеевым… — Аня шумно сглотнула, считывая с листа, и молилась, чтобы никто не заметил, как часто она дышит, сжимает ноги и краснеет, ощущая мокрое белье. — Социально-историческая концепция Михайловского, представленная в работах «Что такое прогресс?», «Борьба за индивидуальность», «Герои и толпа»… — Нет, так не пойдет, — прервал ее Александр Дмитриевич и отложил телефон в сторону, а сильная вибрация дразнила и дразнила… — Читать может каждый. Своими словами. Вы не готовы? — Н-нет, — запнулась она, ощущая злость, от которой отвыкла за время каникул. Конечно, можно подумать, он стал бы делать ей поблажки… — Извините… — Не удивлен. Женщинам вообще сложнее в жизни. Впрочем, вам ведь важнее обсуждать ноготочки? — усмехнулся он, припомнив, как Анька только что хвасталась новым маникюром. — Но это тоже правильно. Лучше уделить время маникюру, чем ходить с облупленным лаком. Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей… — Я не… — Анна, я все понимаю. Красота дело важное. Кстати, прекрасная доля группы, — обратился он к девушкам, все аж напряглись. А Анька молилась, чтобы он сбавил ебаную вибрацию! Она же сейчас кончит! — Педикюр тоже важен. Это процедура круглогодичная, а не только на лето, под босоножки. Это так, чтоб вам проще с мужчинами было, — оскалился Разин, глянув на дрожащую блондинку. Палец по экрану вниз и все. Секунда. Еще бы совсем немного… Аня выдохнула, сжала карандаш и постаралась не обращать внимания на ноющий живот. Чуть-чуть же оставалось… — Пара закончилась, — объявил фюрер. — Все свободны. Готовим следующий план. Анна останьтесь, у меня есть пара вопросов к вам, — пара, ага, как же… Все потоком покинули аудиторию, которую Александр Дмитриевич поспешил запереть. Аня на дрожащих ногах поднялась из-за парты и медленно подошла к преподавателю. Каждый шаг давался с трудом. Трусы с колготками намокли так сильно, аж неприятно. — Вы что-то хотели, Александр Дмитриевич? — Обсудить вашу подготовку к курсовой, — подошел он вплотную, скользнул широкой ладонью по талии на бедро. — У меня окно, у вас тоже, — наклонился, чтобы прижаться губами к уху и оказаться захваченным в плен хрупких рук. — Я тебя ненавижу, — с обидой протянула Аня, когда Разин подхватил ее за бедра и усадил на стол. — Ты не сказал, что у тебя тоже есть управление… — Разве я позволял такое панибратство? — схватил он за подбородок девушку, заставив посмотреть в глаза. — Извините, Александр Дмитриевич…