Фюрер, помогите с курсовой?

      Нравится мне, когда ты голая по квартире ходишь И несомненно заводишь, Нравится мне, когда ты громко хохочешь — Неважно, днём или ночью — это нравится мне!

      Да-да, мы помним, как Анька зарекалась, что не переедет к Разину в ближайшее время. Ни за что. Сядет и будет сидеть в своей квартире… Ага, конечно, мы так и поверили. Оно само как-то… Один раз осталась у него ночевать, второй. Сначала, даже незаметно для обоих появилась пара комплектов сменной одежды, если вдруг с утра надо будет срочно куда-то уйти в чистом. Белье, ясное дело. Потом какие-то крема, масочки, гигиенички, резинки и прочее барахло, которое Саша тактично сваливал в один ящик шкафа, чтобы не мешалось. В какой-то день она попала почти в блокаду — осталась без воды и света. Попросилась к нему. Притащила с собой еще мешок добра, распихала все в ванной. Начала забывать у него то ключи, то зарядки. В конце концов, ему надоело каждый раз катать ее шмотки по городу, и он прямо предложил переехать.       Лабзина, конечно же, куда ж без этого, застопорилась. Вспомнила про свое обещание, на которое теперь положила большой и толстый, потому что… Ну, просто. Ехать от Саши до универа дольше, не каждая доставка работает в его районе, да и вообще частные дома такое себе удовольствие. Посоветовалась с мамой, заодно рассказала уже наконец про новые отношения. Старалась, но не смогла утаить все в тайне. Выдала, что мужик ее — препод. Тот самый противный Разин, который отправил ее на пересдачу. Ну да, для мамы он спаситель ото всяких маньяков, поэтому сильно возмущаться не стала. Только удивилась, надолго замолчала, переваривая информацию и тоже сказала, что съезжаться пока рановато. Нужно притереться, привыкнуть, мало ли чего. Будто она когда-то прислушивалась к родителям, ага. В тот же вечер собрала все вещи и вызвала верного грузчика и любимого мужчину Алисы, можно было, конечно, и на машине Саши все перевезти, но это в несколько заходов. А тут раз и все. Только разобрать осталось.       С переездом Ани, точнее всего ее приданного, Разин понял — нужно больше полок, особенно в ванной, куда переехали почти все примочки красоты. Впрочем, с этим он быстро справился, купив и установив шкафчик в ванной. В остальном особо проблем не было. Она, как и ожидалось, вытеснила его из шкафа. Оставила пару полок и вешалок, а остальное заняла своими тряпками. Ладно, не так уж и много ему надо места, хватит и этого.       Шкафы, шмотки и цацки — это хер с ними. Кто чувствовал себя первое время непривычно и странно, так это фюрер. Капризная маркиза захотела подвинуть кровать, потому что она слишком близко к окну, холодно ей — передвинул, хоть понимал, что это просто ее тараканы. Пол с подогревом, стены утеплены, окна пластиковые. Какой холод, ебаный по голове? Еще одеяло сверху и телогрейка рядом. К счастью, свои реформы Лабзина прекратила на свете. Попросила поменять лампочки в ванной, а то красится неудобно в теплом свете. Ладно…       Было бы нечестно не сказать, что Анька тоже несколько была удивлена, когда впервые попала к Разину. Когда-то он обмолвился, что живет в доме, и она, естественно, сразу представила огромный коттедж. А что? Финансы-то позволяют. Но, какого же было удивление, когда она увидела вместо шикарного замка — совсем маленький дом. Сначала даже показалось, будто он одноэтажный, но чердак, который был сделан под гостевую, она все же сочла за второй ярус. Небольшой, но видно, что Разин хорошо так бабок вложил. Огорожен высоким забором, ворота автоматически открываются. Подъезд, тропинки, все выложено красивой каменной кладкой. По всему периметру участка уличные фонарики. Внутри все выведено под шале. Первый этаж — одна большая комната. Почти как студия, только больше. У себя Анька теснилась, а тут от зоны спальни до кухни метра три, не меньше. Готовить она не любила, но завидев кулинарный уголок представила, как будет здесь иногда что-то кашеварить для Саши. На стене, имитирующей камень, идеально смотрелись шкафчики из темного дерева и тумбы из того же материала, и в контраст серая, светлая столешница. Стола, как и у нее тоже не было. Барная стойка, похожая на цельный кусок дерева и три табурета на массивных чугунных ножках. Слева дверь, ведущая в ванную. Боже, большая кабина с тропическим душем… В ванне можно было бы поваляться в пене, но тропический душ… Ближе к стене, подальше от кухни — опускающаяся лестница на чердак. Правильно, нечего место занимать. Вверху привлекла внимание не только лестница, но еще и люстра из цельного бруса, с лампочками, имитирующими свечи. Атмосферно, не поспоришь. В противоположной стороне спальня. И, боги, она влюбилась в этот кусочек рая. Огромное панорамное окно во всю стену, прикрытое тонким тюлем, где так идеально смотрелась черная бэха на парковке… Большая кровать, с виду очень даже удобная. Собственно, это Саша подтвердил, показав анатомический матрац. Правильно, он уже человек не молодой, спина болит… От Аньки не ушло немонолитное изголовье. Можно пристегнуть наручники или затянуть веревку. Не только на ней, между прочим. Прямо напротив — плазма, приставка, куча проводов и геймпады. Ну да, куда же… Единственное, что ее напрягало — пол. Ни ламинат, ни паркет, а плитка. Но Саша быстро задушил ее страх замерзнуть, включив теплый пол. Минут двадцать, и дышать сложно от жары…       Она все осматривалась, осваивалась и никак не могла взять в толк, как можно из гаража сделать такое уютное гнездышко? Реально. До конца не верила, что это бывший гараж, пока Саша не показал документы. Потом Лабзина все же решила поинтересоваться, почему же все-таки такой маленький «дом», если он может позволить себе больше. Саша ответил вполне ясно — гараж намного дешевле, а огромная площадь ему не нужна, все равно один живет. То есть, жил. Да даже так, для двоих места хватит.       Аня теребила на шее тонкий ошейник, больше похожий на чокер. Саша предлагал оставить цепочку, но девушка боялась ее порвать в процессе игры, поэтому, приходя домой, заменяла ее полоской черной кожи. Вопреки всем страхам, Разин оказался настолько чутким и внимательным к ее желаниям, что она готова была его расцеловать, что, в общем-то всегда делала после игры. Никогда не перебарщивал с силой, не заигрывался, останавливался вовремя, даже ни разу просить не пришлось. Возможно, все потому, что ее больше привлекала не боль, а само ощущение подчинения и беспомощности. Пытались составить график. Пробовали через день — испугались, что может приесться. Решили занять этим делом выходные, ага, конечно. То извозчик обосрется, то уздечка оборвется. То ему надо уехать, то ее родители к себе позовут. То его заебут студенты, то ее завалят учебой, и выходные она тратила на то, чтобы закрыть все долги. Короче, решили как захочется, так и сыграется. Точнее, как решили… Анька, она ж хитрожопая. Вот это вот слишком активный пассив. Уже поняла, что Саша ее принуждать не будет, все начинается, когда хочет она. Медленно, но очень искусно играет на его нервах. Постепенно выводит из себя и получает наказание, почти как награду. Сначала Разина это прям раздражало, пока он не просек всю фишку. Если ей ничего не надо, ведет себя нормально. Ну да, ссоры бывают, бытовые стычки, но в такие моменты он предпочитает дать ей выговориться, уже понял, что вне игры лучше не рисковать. Останешься обхаянным еще и без секса. Ходи потом и думай, что ей надо: приласкать и извиниться, или хорошенько так выебать? Раз на раз не приходится. Вот так однажды схватил ее за волосы, а она как давай реветь, визжать, лупить его. Он как ахуел, так и не выхуел. Потом сверху еще месячные легли, и он чуть не ебнулся, вообще не понимая, что надо этой капризной даме. Но, если ей моча в голову ударила, все. Начинается. Игнорирует его, звонки, сообщения. Специально опаздывает к нему на пару, хотя они, блять, приехали вместе. И самое ужасное — жрет ебучие печенья на кровати! Прям на простыни. На его, сука, стороне! Вот это всегда становится краем. Он готов ее и связать, и выебать, и удавить. А она только смотрит на него довольно. Хитрожопая, удобно устроилась. Какая из нее нижняя? Впрочем, всех такой расклад устраивал, в конце концов, на это и договаривались. Зато никаких «давай сегодня» или «я готова». Просто возьми и выеби мозг. Взамен получишь то же самое, только в физической форме. Идеально.       Вот и сейчас Аня с нетерпением ждала возвращения Разина, едва ли не дрожа от желания. Она постаралась на славу. Прийти на пересдачу с телефоном снова — совсем уже. Ничему жизнь не учит. Нагло списывала прямо под его носом. Правда, потом он все же забрал телефон и заставил отвечать сразу устно.       Все скрутило от волнения, когда ворота открылись и на парковку прямо перед окном въехала бэха. Хлопнула входная дверь, и Лабзина вскочила с кровати. Выпрямилась, ожидая своего часа. С порога на нее кинули недовольный взгляд, и Аня склонила голову, принимая вину. Саша не спешил подойти к ней. Медленно разулся, снял пальто. Ушел на кухню, долго разбирал продукты, будто специально тянул время, лишь иногда поглядывая на напряженную студентку. Подождет. Не заслужила.       — Я сегодня искал свою футболку. Кажется, ты сказала, что не знаешь, где она, — вымыв руки, обратился он к Ане, разглядывая на ней футболку. Белую, с минималистичным принтом на рукаве. Которая ему нужна была. — Сними ее, — от приказа идут мурашки по позвоночнику, и девушка послушно выполняет. Стягивает футболку, аккуратно кладет на кровать и остается только в тапках и ошейнике. Все поджимается, стоит услышать сдавленный, но удовлетворенный смешок. — Подойди к окну и жди меня.       Он знает, как она боится, что ее может увидеть голой кто-то из соседей с верхних этажей. Мнется, поднимает глаза на мужчину и, столкнувшись с холодным, лишенным даже намека на компромисс взглядом, послушно разворачивается и встает у окна. Смотрит только на машину, потому что там, на той стороне дороги сосед курит на балконе и наблюдает за их окном. Пусть любуется зеркальным отражением зимнего солнца. Но даже двустороннее окно не утешает девушку. Так даже лучше. Пусть понервничает. Какой вид на ее идеальную ровную и напряженную спину. На округлые ягодицы, бедра… Разин отгоняет от себя мысли. Слишком рано. Идет в душ, скорее для проверки выдержки Ани, чем для себя.       Она стоит так же неподвижно, в напряжении, когда возвращается к ней. Кожа гусиная, но он не спешит включить подогрев. Лишь вздрагивает, стоит ему легонько коснуться ее, чтобы собрать волосы за спиной. Молчит, знает, что не должна произнести и звука, когда он ведет по хрупким плечам, спине, собирая мурашки и вызывая тут же новые. Держит голову прямо и старается не дрожать, ощущая горячие ладони сначала на животе, потом выше, почти на груди, но так и не касаются. Гладят только вокруг. Кусает губу, наблюдая все в отражении.       Отходит на минуту и возвращается с веревкой в руках. Вываренный джут приятно скользит по коже, делает петлю за петлей. Прячет улыбку, замечая, как едва заметно дергается девушка, стоит немного задеть ребра или бок, пока он вяжет караду. Выпрямляется, почти расслаблена. Знает, что веревка не растянется, вопьется в кожу, если напряжется. Но, кажется, ей такое нравится? Определенно. Ему тоже. Настолько, что не сдерживается и целует шею, лижет кожу рядом с полоской кожи, улавливая мелкую дрожь. Следит. Затягивает узлы, проверяя, чтобы ничего нигде не передавило слишком сильно. Она расставляет ноги в стороны, заметно облегчая весь процесс. Дышит уже ртом, когда веревка скользит между бедер, ласкает мокрую промежность. Он ее даже не коснулся толком, а она уже течет. Что за прелесть. Сглатывает громко и немного поднимается на носочках, когда один из последних узлов оказывается прямо на клиторе. Он простит ей это за такой желающий взгляд, что самому едва удается держаться. Что она с ним сделала? Порой он думал, что она ведьма. Приворожила.       Он простит ей секундное неповиновение. Но не стон, который она не сдержала, забылась, когда он подцепил веревку пальцем и натянул посильнее, узелок скользнул прямо между мокрых лепестков. Сильный шлепок по ягодице быстро красит ее отпечатком, а девушку заставляет заткнуться. Сжать зубы и молча смотреть в отражение.       — Подними руки и сложи их за шеей, — тихо приказывает, встает за спиной и тянет за волосы, чтобы она смотрела прямо, не смела отвести взгляда. — Умница, — завороженно хвалит, наблюдая за тем, как вместе с руками приподнимается и грудь. Розовые пики сосков так и просятся, чтобы их взяли в рот. Слишком рано. Позже. Может быть, зависит от ее поведения.       Быстро связывает, натягивает несильно, но достаточно для того, чтобы Аня держала осанку и не могла расслабиться. Скоро устанет так держать руки. Впрочем, он этого и добивается.       Его бесят эти пушистые тапки. Хочет видеть даже ее стопы, приказывает, и в тот же момент она прижимает ноги к холодному полу. Отходит, гордо подняв голову. Она прекрасна, идеальна. Веревка обвивает тело, впивается в кожу.       Поджимает губы, старается не думать. А как? Как не думать, если каждый раз, когда он связывает ее, вспоминает, как она впервые чуть не расплакалась. Решил, что они зря это затеяли, наверное, испугалась. Но она выдала такое, после чего он еще долго отойти не мог. Колбаса. Сказала, что похожа на перевязанную колбасу. Словила какой-то тильт, решив, что слишком толстая. Короче, не задался у них первый раз. Она ревела, он ржал. Потом долго успокаивал и доказывал, что у нее красивая фигура. А от вида того, как веревка впивается в ее бедра и бока чуть не кончил, как девственник от минета. Вот и сейчас старался прогнать это воспоминание и не обращать внимание на то, как оценивающе рассматривает себя Аня в отражении. Колбаса и колбаса. Он, например, очень даже любит докторскую.       Громко дышит, глядя на натянутую ширинку домашних штанов. Разве такое возможно? Бесить так сильно и принимать наказание так послушно? Точно знать, что хотят. Хватает одного требовательного взгляда, чтобы она опустилась на колени, Саша придержал ее, чтобы не рухнула и разбила себе моську. С ней надо осторожно даже сейчас. Он может сорвать злость лишь так, в игре, а она… Она его веником отпиздить может и даже вины не почувствует. Поэтому вот так, придерживая, чтобы потом не щемиться по углам.       Смотрит снизу из-под густых ресниц, приоткрыла рот… Ебаный рот. Не ее, пока. Трется щекой об ногу как кошка. Прижимается губами к паху, целует через ткань. Он даже не думает ей помочь, когда ее белые зубы цепляются за резинку штанов и трусов, немного захватывают кожу, заставляют напрячься на секунду и с усердием тянут вниз. Все же поддается, потому что ей уже некуда тянуть, и она хотела сесть прямо на пол, чтобы спустить одежду ниже. Удержал ее от этого, сейчас жопу еще отморозит, ага. А оно нахуй никому не упало.       Влюбленно хлопает глазами, видит в нем кого-то больше, чем фюрера. Целует влажную головку так, будто хочет поцеловать его самого. Осторожно, аккуратно, размазывая по губам смазку. Он давит в горле стон, когда горячий язык скользит по головке, всей длине, оставляя после мокрый след. Когда она в шутку пела со своими подружайками о том, что любит сосать хуи, он думал, что это действительно шутка. Нихуя. А, может, и хуя. Может, это его хуй такой ахуенный, что она с таким желанием и любовью вылизывает его весь, каждую венку, всю налитую кровью головку, натянутую уздечку, даже бритый лобок. Блять. Ебаная кошка. Спасибо, язык не шершавый, а мягкий и скользкий.       Гладит щеку, направляя. Мурашки заставляют кожу стать гусиной, дыбом встать волосы даже на ногах, когда она берет в рот. С упоением заглатывает в самое горло и быстро выпускает, смотрит, типа, гляди как могу. Он знает, хоть и удивляется, как быстро она научилась горловому. Не идеальному, но все в процессе.       Он медленно моргает, без слов хвалит и наматывает волосы на кулак. Ему бы вцепиться в самые корни… Только она и так жалуется, что много волос сыплется из-за авитаминоза, если еще и он вырвет… Хотя, так и не скажешь, что она несет большие потери — на кулаке оказывается толстенная петля. Тянет на себя и толкается бедрами вперед, упираясь прямо в щеку. Давай, извинись за игнор звонков. Снова берет глубоко, гладит, ласкает ствол языком. Касается носом лобка, держится недолго, начинает быстро двигать головой, вбирая лишь половину. Отстраняется и долго-долго вылизывает. Любительница чупа-чупсов, блять. Широко открывает рот, так зазывающе, что пиздец.       Делает еще один оборот на кулак и опять тянет. Она послушно глотает, когда вторая рука ложится ей на затылок и давит. Дышит сквозь стиснутые зубы, прикрывает глаза, смотрит надменно. Задает ритм, толкается в рот с идеальным темпом. Ей трудно. Видит, как напрягается ее шея, когда под давлением берет глубоко в горло. Как дрожат ресницы, когда жмурится и старается не вдохнуть, не потянуться назад. Отпускает, когда кольцо губ сжимается еще туже — держится, чтобы не выпустить зубы. Буквально надрачивает себе ее головой. Она только за. Смотрит так преданно и с таким желанием, что закрадывается мысль, что она просто хочет его сожрать, а сейчас так, внимание отвлекает. Впрочем, пусть. За хороший отсос он готов дать ей даже немного своего мяса.       Послушная. Идеальная, блять. Кто бы знал, что она может такой быть. Капризная, шумная, истеричная и своенравная, и такая покорная сейчас. Еще и сама все предложила… За какие заслуги получил ее, непонятно…       Следит, считает точно выверенное для нее время, пока глотка конвульсивно сокращается, обласкивая головку. Двадцать семь… Почти как клуб, но пока рано. Смотрит в мутные, слезящиеся возбуждением и наслаждением глаза. По спине бегут мурашки, и он весь напрягается, ощущая сильное давление внизу. Отпускает лишь на пару секунд, чтобы снова насадить на член и, сжав волосы и тонкую шею, кончить глубоко внутри. Отпускает быстро, чтобы не подавилась. Его сотрясает, лишая равновесия. Приходится немного отступить, чтобы почувствовать собственные ноги и устоять. Она глотает и громко дышит в унисон ему, вздымая налитую грудь. Облизывается и льнет к широкой ладони, когда он хвалит ее прикосновением, восстанавливая дыхание.       Приходит в себя, трепет влажные еще после душа волосы. Поправляет штаны и помогает подняться, оценивающе глядя на красные колени. Надо бы купить ковер уже. Какой-нибудь пушистый и мягкий. Чтобы ногам не холодно и стоять на коленях не слишком больно. А пока теплый пол, да. Беззлобно усмехается, когда подходит к ней с бутылкой теплой воды. Придерживает и прижимает горлышко к раскрасневшимся губам, терпеливо ждет, пока напьется. Умница.       Он долго наблюдал со стороны. Ходил вокруг, лишь иногда касаясь то бедра, то ягодицы. Ловил на себе внимательный, но уже почти затуманенный взгляд. Он знал, как она хотела. Любит динамику, а он дает только статику. Выжидает, дразнит. Знал, как она хочет ощутить его в полную меру. Руки, губы, член. Жаждала хоть какого-нибудь прикосновения. Старалась не двигаться, но хватало глубокого вдоха, чтобы джут надавил сильнее, раздразнивая целую кучу нервных окончаний под собой. Чтобы узелок между открытых губ мелко задрожал, заставляя ее вытягиваться еще больше. Добавить или нет? Вот в чем вопрос…       Он не планировал, но раз сейчас его очередь отыграться за всю нервотрепку…       Аня кусала губы и жадно смотрела на него сверху вниз, когда он сел перед ней и щелкнул крышкой лубриканта смазывая ее верный фиолетовый вибратор.       — Ноги, — не глядя потребовал он, раздвинув две веревки в разные стороны, вместе с ними и мокрые розовые складки. Она легко приняла в себя игрушку и поджала губы, когда основание зажало джутом, прижимая плотнее к телу. — Умничка, — ухмыльнулся он снизу и, не сдержавшись, прижался губами к пупку, укусил, тут же заглушил короткий визг шлепком и для контраста лизнул четкий след от зубов. — Ты ведь знаешь, что я хочу услышать? — поднялся, в одной руке ловко перекатывая между длинных пальцев плоский пульт, второй сжимая подбородок, чтобы глядела в глаза. Кивок. Щелкает кнопка, другая, и Аня вздрагивает, ощутив легкую вибрацию. — Нет, не знаешь. Ты ведь не думала, что я тебе спущу все с рук и поставлю хорошую оценку, просто потому что? Нет, — усмехается в отрытую, пожирает взглядом. — Ведомость еще не закрыта. Тебе нужно очень, слышишь меня, очень сильно постараться и порадовать меня. Какой у тебя билет был?       — Пушкин и Крылов… — отвечает, потому что вопрос требует ее ответа. Она не понимает. Глаза бегают из стороны в сторону. Пытается догадаться.       — Я не спрашивал у тебя стихи, — ох, да. Он хотел увидеть этот испуганный взгляд. Не учила ведь. А зря. — Но я хочу их услышать, — скалится садистской улыбкой и отходит, чтобы взять флогер с несколькими плоскими хвостами. Достаточно, чтобы взбодрить и держать на грани, но недостаточно, чтобы сделать слишком больно — Аня не простит. — Пушкин… Давай, «Талисман», — с упоением наблюдает, как дрожит напряженная спина, когда отходит назад. Уже устала держаться, да? — И не запинайся, школьная программа — стыдно не знать.       Начала хорошо. Четко проговаривая каждое слово, делая ударения и паузы. Запнулась на самом конце — удар четко по ягодицам. Вздрогнула, тихой ойкнув — еще один. Пока слабый, почти невесомый, чтобы разогреть и дать привыкнуть. Оттопырила задницу. Какая умница, но пока хватит. Погладил горячую кожу, шепнул на ухо следующий стих и щелкнул кнопками.       Она пошатнулась, сжалась, когда ребристый вибратор начал дразнить стенки намного сильнее, вакуум интенсивно всасывал клитор и моментально отпускал. Какие стихи? Тут бы на ногах устоять… Запнулась, и новый удар на секунду отвлек ее от такой сладкой пытки.       — Заново, — хмыкнул он под звонкий шлепок, но уже посильнее. — Будешь начинать с начала каждый раз, пока нормально не расскажешь, — Аня чувствовала его жгучий взгляд на ягодицах и снова выгнулась немного, предоставляя лучший вид на краснеющие полосы. — Уж постарайся, я жду хотя бы три стихотворения, — ноги задрожали, и вся она сжалась, зажмурившись, когда низ стянуло так сильно… — Так не пойдет, — щёлкнули кнопки и все разом прекратилось. — Стихи, Лабзина. Иначе пойдете на комиссию.       Блядство! И тон еще такой, будто они и правда до сих пор в универе, а она никак сдать литру ебучую не может!       Разин дал ей не больше минуты, чтобы немного прийти в себя и вновь включил вибратор, на самый минимум — достаточно, она и так на самой грани. Удар, за то, что молчит дольше позволенного.       — Еще секунда молчания, и я заставлю тебя читать «Мои пенаты». Хочешь? — мотает головой, топчется на месте на трясущихся ногах, бедра блестят от смазки… — Тогда не расстраивай меня.       — Шумит поток времен… Их… Их темный вал… — флогер оставляет за собой быстро краснеющие полосы. И снова сильно клеймит краской кожу, потому что долго молчит.       Мысли путаются. Даже автора стихотворения уже с трудом вспоминает, растворяясь в острых, ласкающих чувствах. Ягодицы больно жжет, приятно колет; веревки впиваются в кожу, узлы давят; вибратор мучительно медленно приближает к пику. Так медленно, что быстрее его сымитировать и самой же поверить. Все мешается настолько сильно, что она даже не понимает, где ей больно, чувствует только приятную дрожь под кожей… Еще стихи, блять, выбрал размером с поэму. Хоть бы этот дочитать уж как-нибудь.       Ягодицу снова обожгло, но уже не от удара. Горячая размашистая ладонь легла прямо на красную кожу, и Аня едва удержалась на подгибающихся ногах. Тихо зашипела, когда Разин впился пальцами в упругую задницу и прижал девушку к себе, упираясь стояком в бедро. Она совсем немного откинулась назад в поисках опоры и с блаженством прижалась спиной к горячему торсу, когда фюрер не оттолкнул ее.       — Давай, — прошептал мужчина на ухо, придерживая трясущееся тело за бедра, впиваясь в них пальцами.       — Не могу, — в ответ таким же шепотом, ощущая, как подгибаются ноги. — Не могу…       — Можешь, — с идеально выверенной силой цепляется зубами за плечо, моментом приводя Лабзину в чувства. — Давай, порадуй меня, если хочешь хорошую оценку, — перехватил ее попрек талии, слушая тихое, рифмованное бормотание. — Четко и громко, — вторая рука, клацнув кнопками, спустилась ниже, почти накрыв собой промежность. — И с выражением, — ладонь потянулась вверх, цепляя за собой нежную кожу. Аня едва не согнулась пополам, когда капюшон клитора поднялся, открыв голую, до безумия чувствительную головку.       До сумасшествия, до одурения. Ее затрясло, словно в истерике. Громко застонала, уже не в силах соблюдать хоть какие-то правила. Задергалась в попытке хоть немного увернуться от крепко зафиксированной игрушки. Вибрация изнутри распределялась по всему низу, задевая самые глубоко спрятанные точки удовольствий, вакуум все подхватывал, и Аня едва ли не металась в мучительной агонии наслаждения. Поджала ноги, повиснув на руке Разина, как на перекладине.       — Я больше не могу! — она смазано слышала его садистский смех, когда он заставил встать на ноги и продолжил удерживать на одном месте и ее саму, и натянутую кожу. — Саша! Пожалуйста!       — Можешь, — повторил он, отчетливо улавливая всхлипы и чувствуя горячие капли на своей руке. — Лабзина, я не оставлю тебя, пока ты не расскажешь мне этот ебаный стих! — рука с талии сместилась на шею и сдавила, позволяя делать лишь небольшие, но частые глотки воздуха.       Ее ломало в конвульсиях, било длинными и короткими судорогами от одного оргазма, который тут же сменялся следующим. Внизу, кажется все уже онемело, клитор пронзало болью, но поступательная вибрация снова и снова вытягивала откуда-то из глубин тела, разума и чувств новую волну удовольствия на такой тонкой грани с настоящей мукой, что просто невозможно. Она плакала, задыхалась, тряслась и пыталась вымолвить хотя бы слово, не то чтобы строчку.       Кажется, все настолько сильно поплыло, что стало одним цветом и звуком. По вискам бил собственный бешеный пульс, иногда пробивался громкий голос Разина. Он читал. Читал стихотворение вместо нее, она лишь договаривала последние слова, стараясь держаться за них, как за единственную нить сознания.       — Терпел я много, — проговорил он прямо в ухо, все еще удерживая клитор обнаженным, не обращая внимания на слезы и глубокие судороги.       — … Обливаясь кровью, — едва ворочая языком, опираясь подбородком на руку, которая уже даже не душила, лишь удерживала голову прямо.       — Что, если в осень дней столкнусь…       — … С любовью…       С щелчком и поцелуем в висок все резко прекратилось. В сумраке замученного сознания, Аня почувствовала, как Разин подхватил ее на руки и опустил на кровать. Начал быстро развязывать ее, попутно растирая затекшие руки, разминая ноющие плечи. Веревки освободили все тело, их заменили губы. Фюрер осторожно целовал каждый след, нежно гладил пальцами, успокаивая девушку. Медленно вынул вибратор, стараясь им вообще не двигать лишний раз.       Она сжала ноги, ощущая вибрацию теперь даже без игрушки. Пыталась не двигаться совсем, чтобы не чувствовать ничего.       — Ты прекрасно справилась, — искренне похвалил, вытирая мокрые следы с красных щек. — Такая молодец. Иди сюда, — пуховое одеяло мягко затянуло в свои теплые объятия, позволяя наконец полностью расслабиться.       Дрожь постепенно унималась под ласковыми поглаживаниями Саши. Так хорошо и спокойно, даже думать ни о чем не хочется, только спать, прижавшись к этой огромной телогрейке. Он привычно перебирал взмокшие волосы. Собрался в душ, напряжение все же было и у него. Аня задержала, попросила еще немного полежать с ней, а потом попросилась с ним в душ, самой на это потребуется слишком много сил и времени, а лежать липкой от пота даже в таком подвешенном состоянии совсем не хотелось.       — Ты слишком устала, — с долей грусти попытался донести до девушки, когда она потянулась к нему под мелкими теплыми струями воды. — Слышишь меня? — Саша перехватил ее руки, целуя каждое тонкое запястье.       — Я хочу, — едва ли не плача, утыкаясь в крепкую грудь. — Я весь вечер ждала… Пожалуйста, мне нужно…       Он толкался медленно, осторожно, придерживая за бедра и вдавливая в стену, пока Аня жалась к нему, цепляясь за плечи и шею. Зарывалась в мокрые волосы, беспорядочно целовала шею. Тянулась за глубоким поцелуем и получала его. Впивалась в спину ногтями, сдирала эпидермис, часто сжимаясь на горячем, толстом и таком желанном члене. Чувствуя удар вен, а не вибрацию — кайф. Выгибалась, подставляя под губы шею и плечи. Осипшим голосом тихо стонала на ухо, кусая мочку, чего раньше не делала. Сейчас хотелось. Просто вцепиться в него зубами и никогда, ни за что не отпускать. Под удар пришлись плечи, заставляя мужчину напрячься, но терпеть. Двигался глубоко, но плавно, в едином неспешном темпе, будто успокаивая. Принимать его в себе без презерватива слишком ахуенно. Она благодарила себя, что наконец решилась дойти до гинеколога с вопросом о противозачаточных и теперь забот не знала. Как и он. Чувствовать ее гладкие, горячие и такие тугие стенки на прямую, без ебучего панциря — за гранью. Она кончила первой, почти беззвучно, лишь прижавшись тесно, и сжалась ритмично, растворяясь в сильных руках, зажатая между холодной стеной и горячим телом. Он следом почти так же тихо, обжигая спермой нежные стенки, отчего Аня сдавила его еще сильнее, все еще не привыкшая к этому.       Аня дрыхла мертвым сном до обеда следующего дня. И, наверное, если бы нужда не прижала, спала бы еще дольше. Саши в кровати уже не было, как и в доме. Потягиваясь, зевая, она пошла на кухню за порцией холодного сока и встала у холодильника. Знаете, если вам мужик не жарит шашлык на завтрак — это херовый мужик. Разин навис над мангалом, переворачивая шампуры. Ну разве это не доброе утро?       Тихо приоткрыв окно, она собрала снег с отлива и запульнула снежок прямо в спину мужчины. Слабый удар заставил его вздрогнуть и быстро обернуться. На губы легла игривая улыбка при виде заспанной Аньки в его, уже приватизированной футболке. Ну… Ладно…       — Кто проснулся, потянулся, — подошел он к окну, откуда высунулась Лабзина, чтобы чмокнуть его в губы.       — Шашлыки с утра пораньше?       — Ну да, сама же попросила.       — Я? — подняла она брови, явно не припоминая такого.       — Да. Растолкала меня посреди ночи, заявила, что хочешь мяса и улеглась обратно, — и вот даже не поймешь, брешет или нет. Улыбается только во все тридцать два. — Я серьезно. Тоже знатно прихуел.       — Тогда спасибо, — Аня обхватила себя руками, ежась от холода с улицы, но все же выглянула наружу, когда Разин поманил ее. — Саша! Козел! — завизжала она, когда он набрал снега и сунул ледяные руки ей под футболку, накрыв грудь. — Я тебя убью! — окно захлопнула тут же и прижала руки к груди, ощущая, как соски колом встали. А этот только ржет, заливается.       Пока Саша заканчивал с мясом, Лабзина успела сходить в душ, с приятной слабостью в теле вспоминая весь вчерашний вечер. Она не торопилась. Намывала себя гелем, наносила масочки на волосы и лицо, давая себе время для долгих раздумий. В какой момент все стало так хорошо? С каких пор она просыпается с улыбкой почти каждое утро? Когда она влюбилась в него так сильно, что перестала забивать голову мыслями о его поведении? Он повода не давал. Возможно, это ее предложение сыграло такую огромную роль, позволив увидеть его с разных сторон и понять, что с ней он себя вполне контролирует. Да, иногда ссоры, крики, но он ни разу даже не замахнулся на нее. Кажется, она начала ему доверять. Как мужчине, как человеку и даже другу… Оставалась пара вопросов, которые не давали ей покоя, но это лишь капля в море.       Она прошлепала тапками на кухню, закутанная в теплый махровый халат, где ее уже ждал горячий шашлык из свинины и шампиньонов. Идеально же. Саша даже разрешил завалиться на кровать с едой. Не печенье же.       — Вкусно? — глянул он на Лабзину, с аппетитом жующую кусок мяса.       — Очень, — следом отправился гриб, и она блаженно закрыла глаза, что-то мыча. Неизвестно, что там за рецепт у него такой фирменный, но мясо у него всегда такое мягкое и сочное… Вот плюс дома — шашлыки можно забабахать всегда, собственно, Разин ими часто баловал девушку.       — Ань, — посерьезнел Саша, когда она пристроилась у него под боком, вытирая рот и руки салфетками. — Все нормально?       — Ты про вчерашнее? — подняла голову, заглядывая в глаза. — Плечи немного ноют еще, в остальном все прекрасно, — подмигнула она, перебираясь ему на грудь и щелкнула по носу. — Это было ахуенно.       — Ты ведь помнишь, что всегда можешь остановить меня? — Разин прижал ее ладонь к губам, одаривая поцелуем каждый палец. Как он может быть таким чутким и таким жестким одновременно?       — Я не хотела, — Лабзина закусила губу, глядя, как фюрер целует запястье с небольшим синяком от веревки. — Я не знаю, почему начала плакать… Я просто… Не знаю, это было слишком хорошо, что я потерялась.       — Хорошо, если так, — вздохнул он, поглаживая ладонь. — Но больше так не делай. Я про твои выходки на экзамене. Я такого больше не потерплю. Поняла?       — Я, — хотела она возразить, но стушевалась под серьезным взглядом. — Прости. Что ты мне поставил?       — Пятерку за старания заработала.       — За старания?       — Ты рассказала всего два стиха. Даже полтора, а я говорил о трех минимум.       — Да ты обалдел в край? Я еле соображала.       — Мне исправить на честно заработанную четверку?       — Нет…       К четырем она с девчонками договорилась встретиться у Ситика, обновить гардероб и закупиться всяким барахлом на новый семестр. Саша без уговоров подбросил ее к ТРЦ и согласился забрать, когда закончит.       — Это что? — показала она Разину перевод от него самого.       — На тряпки, цацки.       — Не много?       — Будет мало, напишешь, еще кину.       — Я ведь сказала, что это много…       — Иди уже, — элегантный ход, пижон, бля.       Долго лазили по магазинам. Застряли в Читай-городе, проторчали там даже дольше, чем в бутике нижнего белья. Впрочем, в нижнем это понятно, вечные проблемы размеров. Точнее, как. У Соньки-то все нормально, она идеально пропорциональная. Грудь, задница, все среднее. А вот Аньке с Алисой повезло меньше. Ну наградила их мать-природа большой жопой, ну и что теперь? С грудью, ладно, проблем мало, а вот с задницей — задница. Верх в самый раз, низ, блять, маленький. Низ нормальный, верх на плоскодонок с обхватом в минус восемьдесят. Донимать консультантов приходится конкретно, чтобы найти подходящее, еще и красивое. А что, а кому сейчас легко?       — Девочки, это элька, — показала Аня подругам милипиздрические трусы с Бетменом, когда они зашли за одеждой. — А эска тогда какая?.. Вот так и появляются комплексы.       — Да ладно тебе, классная у тебя фигура, — отмахнулась Соня, рассматривая джинсы.       — Может быть, — вклинилась Алиса. — Только вот у нас джинсы долго не живут. Ляжки протираются только так.       — Вот-вот! А в юбке? Знаешь, как больно, когда они трутся?       И все равно пошла искать юбку. Всегда старалась брать те, что на запах или такой имитацией, сразу живот исчезает. Разин, конечно, пытался переубедить ее и доказать, что нет у нее никакого пуза, а животик должен быть. Это вот ему он нужен, а ей на хрен не сдался. Хотя в последнее время, она начала как-то увереннее себя чувствовать в своем теле, даже если одежда была очень облегающей. И кожа так подтянулась, грудь приподнялась… Вот, что значит частые физические нагрузки.       Посидели на фудкорте, расспрашивая друг друга об отношениях и прочей ерунде. Алиса все еще не могла представить, что фюрер и Лабзина… То есть, прям…       — Ань, что это? — нахмурилась Соня, заметив синяк на запястье подруги. — Он, что, бьет тебя?       — Что? Нет! Это… — она немного замялась, не зная, как объяснить все так, чтобы Анцева, которая теперь Кондратьева, не упала в обморок.       — Играют они так, — догадалась Алиса, подмигнув Соне. — Она называет его мастером, он бьет ее по заднице…       — Я поняла-поняла! — выставила руки Кондратьева и подвинулась ближе. — И тебе нравится?       — Да, — довольно улыбнулась Аня, поглаживая след на руке.       — И вы прям с игрушками, плетками?..       — Ну да, а что?       — А вы… — наклонилась Корнеева, удивленно глядя на Соню. — Нет?       — И ты тоже? — вылупилась брюнетка на Алису.       — Мне казалось, у каждой девушки хотя бы один вибратор или пробка точно есть.       — Капец вы…       — Знаешь, самое забавное, что ты удивилась Аньке, — Алиса ухмыльнулась, играя бровями. — Слушай, из нас троих у тебя пипец, какой апгрейд. Петь в церковном хоре, а потом работать в секс-шопе. Как так вообще получилось?       — Да вы достали. Мне двенадцать было, когда я там пела, — Лабзина аж сжала стаканчик. — В музыкалку ходила, у меня преподавательница по вокалу в церковном хоре еще работала, ей понравился мой голос. Предложила моим родителям попробовать, они согласились. Вот я пела там, где-то год, может, больше. Потом надоело и я ушла. А секс-шоп ты за уши притянула. Я искала работу, в кафе меня не брали, а там и график удобный был и…       — Члены, да.       — Да иди ты!       — Я так понимаю, игрушками ты начала интересоваться тогда?       — Не-ет, раньше… — Аня задумалась, подсчитывая года. — Первый вибратор я купила, кажется, в пятнадцать… Вроде так, на Озоне заказала.       — А родители не палили? — Соня заинтересовалась явно, аж губу закусила.       — Мама только. Но вы же ее знаете, она у меня понимающая. Ей главное, чтобы здоровью не вредило.       Тут ей повезло крупно. Она до определенного времени даже не могла подумать, что в некоторых других семьях тема секса, полового воспитания под запретом. Дикость. Ей маман с детства говорила о том, как важно предохраняться, выбирать правильного партнера, если больно, не терпеть ради «любви». Кстати, последний пункт она однажды нарушила и потом долго жалела. Попался один гондон… А в остальном, она была рада, что росла в той среде, где не было чем-то зазорным говорить и шутить о таком.       — Слушай, вопрос, наверное, не очень тактичный… — поджала губы Алиса. — А тебя не били в детстве? Просто я слышала теорию, что подобное привлекает тех, у кого была какая-то травма в детском возрасте.       — Меня? Нет, — девушка нахмурилась, вспоминая. Ничего. — По крайней мере, я не помню, чтобы меня били. Мне просто нравится и все…       Ближе к девяти начали расходится. Леха забрал Соньку с Алисой, предлагал подкинуть и ее, но та уже набрала Разина.       Она даже сначала не обратила, что в ее ногу что-то ткнулось. Потом, когда ее начали откровенно бодать, глянула вниз и тихо ахнула, тут же сев на корточки перед пушистым крохой. Маленький такой, красивый котенок. Трясется весь от холода, бедненький. И кто-то ведь выбросил, пидарас. Наверное, из-за помеси. Уши как у шотландца, а весь полосатый, как дворовой кот…       — Откуда ты взялся? — едва ли не пропищала она, забирая мокрый комочек с холодной земли. — Замерз совсем, — людей брезгует, а животных нет. Даже не подумала про какой-то там лишай, сунула котенка под куртку, чтобы согреть. Так ласковый, замурчал, потираясь об нее.       Смотрела по сторонам. Даже деть некуда. Замерзнет же или собаки разорвут… Написала подругам. У Леши аллергия, Алисе хозяйка не разрешит. И что с ним делать? Когда Саша приехал, она надеялась…       — Что это? — нахмурился Разин, услышав тонкий писк, а когда заметил шевеления под курткой девушки, одарил ее недовольным взглядом. — Что за херня?       — Это не херня, а котенок, — вынула она животное и усадила на колени. — Красивый, правда?       — Нахуя ты его притащила? — м-да, он определенно не рад этому пушистому чуду.       — Он замерзал, совсем один.       — И что? Отнеси его на место и поехали домой.       — Давай заберем? — прямо спросила она, умоляюще заглядывая в темнеющие глаза.       — Нет, — сразу же отрезал фюрер, начиная раздражаться.       — Ну, пожалуйста, он же замерзнет…       — Знаешь, сколько животных умирает на улице? Что теперь, каждую тварь в дом тащить? Нет, неси обратно.       — Ну, Саш.       — Нет, никаких животных в моем доме. Тащи туда, где взяла.       — Я буду убирать за ним.       — Ань, не беси. Я сказал нет.       — Пожалуйста… — поджала она губы, чувствуя, как котенок трется об ее руки.       — Ты прикалываешься, или что? — Разин начал злиться. Что она прицепилась к кошаку? Хочет животных, пусть рыбок заведет. — Ладно, — скрипнул он зубами и взял котенка за шкирку, тот громко запищал.       — Саша! — закричала Лабзина, когда мужчина сам отнес животное ко входу ТРЦ.       Да, много четырехлапых погибает на улице, особенно зимой, но одного ведь можно было спасти. Так обидно стало. Аня даже не смотрела на Разина, пока они ехали домой. Все думала о котике. Как он там замерзает, боится всего… Еще и голодный, наверное…       — Успокойся, — не попросил, а потребовал Саша, когда Лабзина даже дома продолжила его игнорировать. — Хватит, — она шмыгнула носом, сидя на кровати, прижала к себе ноги. Уже начала нервировать, честное слово. Как маленький капризный ребенок. — Что ты ревешь? — опять. Вот нравится ей играть на его нервах. Пускать слезы по поводу и без. Чаще, конечно, же без.       — Ничего, — кинула она в ответ, глотая слезы. Обидно за котенка, пиздец как…       — Тогда прекращай. Харэ слезы лить.       — Почему нельзя было его забрать? Он, что, помешал бы сильно?! — не скрывая обиды крикнула Аня. — Он же маленький!       — И что?! Это, блять, кот, а не игрушка! Он гадит, портит мебель и линяет!       — Мы могли бы взять его на время и отдать кому-нибудь!       — Я на альтруиста или волонтера похож? Мне животных нахуй не надо! — до чего же бесит, аж треснуть хочется!       — Вот именно, что не похож! — вскочила Лабзина с кровати, едва ли не истерикой охваченная. — Почему ты такой жестокий?! Я бы быстро нашла ему дом!       — Кому он нужен?! Блохастый и не привитый? Не хватало, чтобы он еще у меня тут заразу разносил!       — Заразу? Да ты больше своим куревом разносишь! Просто признайся, что тебе похуй! — Аня прошла мимо него и хлопнула дверью, запираясь в ванной. — Козел бессердечный!       — Да иди ты на хуй! Истеричка, ебаный рот! — он хлопнул тоже, только входной дверью. Зажал в углу рта сигарету и закурил, стараясь успокоиться. Сука, умеет же в момент вывести из себя…       Оба угомонились, оба молчали, не желая признавать вины. И правда, чего прицепилась к коту? Не одна же она такая, кто захочет его забрать… А он? За несколько дней он ведь не разгромит дом? Мелкий еще совсем. Снова курил. Уже восьмой раз за этот час. Анька даже находится рядом не хотела, отодвинулась к самому краю кровати от него. Дернулась, когда он попытался накрыть ее одеялом. Закуталась в тонкий плед, боже… Опять ему первому начинать? Ебучие бабы, ебал он их в рот!       — Ань, — плевать, просто притянул к себе, удерживая, когда она захотела отодвинуться обратно. — Хватит, — молчит. Ну пиздец. — Ладно, — выдохнул он обреченно. — Одевайся, поехали за котом.       — Правда? — девушка тут же обернулась, недоверчиво глядя на него.       — Правда, — сука, крутит им как хочет, веревки вьет. М-да, трэш…       Лабзина мигом взбодрилась, быстро оделась, не переставая благодарить и едва ли не плакать. Нет, только не снова! Опять. Разревелась прямо посреди ночной улицы, потому что котенка уже не было.       — Не голоси ты так. Может, его забрал кто-то?       — Кто?! Его собаки сожрали, или машина сбила… — начала накручивать себя Аня, заливаясь слезами сильнее, испуганно оглядываясь по сторонам.       Разин ходил по парковке, заглядывал за каждую машину. Надеялся не найти кота, потому что нахуй он не нужен. И найти хотел, потому что Анька ревет.       — Вот он! — крикнул он, увидев за приорой перепуганного кошака. Лабзина быстро подбежала к нему, вытирая слезы. — Бери его. Я его больше в руки не возьму, — брезгливо сморщился Саша, глядя, как бережно прижимает к себе она животное и целует. — Ты его в жопу еще поцелуй! — боги! Не обиделась, улыбнулась, часто моргая красными, опухшими глазами.       — Его нужно в ветклинику отвезти… — заявила она, поглаживая хвостатого за ухом. — Чтобы заразу не разносил.       — Пиздец, — нет, ему не жалко денег, но ради чего? Вот этого клочка шерсти? — Есть круглосуточные где-то? Такие уже не работают.       — На Губкина должна быть.       Всю дорогу Аня была занята только котом, счастливо поглаживая его. А глисты? Еще какая зараза? Долго катать звереныша не хотелось, и Разин даже больше девушки обрадовался, что клиника была открыта, еще нагадит в салоне. Врачи оперативно осмотрели кота, не выявили ничего страшного, только дали витамины, шампунь и глистогонное. Откинув бабок ветеринару, Саша уж было надеялся, что все кончилось, но нет. А лоток? А наполнитель? А миски, корм, игрушки? Чуете? Нет? А вы принюхайтесь. А теперь? Ага, оно самое. Наебалово…       — Мне кажется, или ты кота прописать у меня собралась? — поинтересовался он, загружая пакеты в багажник. — Зачем столько барахла?       — Как найдем ему дом, отдадим все вместе с ним.       — Лоток, миски, понятно… Нахуй игрушек столько? Когтеточка, блять. Она его раз в пять больше.       — Чтобы не скучал и мебель не драл, — ладно, логика присутствует, тут не поспоришь.       Дома Разин даже не ждал внимания для себя. Аня все носилась с котом. Ставила миски, лоток, купала котенка. На удивление, у того не было блох, что подтвердило версию, что его вот только-только выбросили. Но даже несмотря на это, Саша заставил ее помыть после кота раковину с хлоркой и мысленно отметил, что серым полотенцем он больше не пользуется. Теперь это личное, кошавское       — Как мы назовем его? — девушка села на кровать, вытирая животное.       — Мы? — вздернул брови фюрер.       — Ну, ты ведь тоже принимал участие.       — Не знаю. Симбой назови.       Ночью Аньку окончательно отпустила обида. Жалась и ластилась к Разину, целуя его плечо, даже несмотря на то, что он не разрешил кота взять в кровать.       — Чего ты? — усмехнулся он с закрытыми глазами, поглаживая спину, когда девушка обняла его за шею, пряча лицо на плече.       — Ничего, люблю тебя, — сонно отозвалась она, щекоча кожу губами.