***
Да, вымотал он ее знатно. Анька спала до обеда, а Разин верно охранял ее сон, предотвращая нападения кота на ноги девушки под одеялом. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Саша, когда Аня обняла его со спины и прижалась щекой к лопаткам, пока он поджаривал бекон для яичницы. — Все хорошо, если ты про давление, — сонно отозвалась Аня и отпустила его, чтобы позволить ему развернуться. — А наказание? Ты ведь понимаешь, что я сделал это не просто так? — фюрер нахмурился, глянув на девушку снизу вверх. Та в ответ кивнула и виновато поджала губы. — Я хочу, чтобы ты всегда помнила, что… — Что всегда могу тебя остановить, — перебила Анька, кивнув. — Я помню. Я просто… Ты так злился на меня, и я хотела сделать хоть что-то, чтобы ты простил меня. — Аня, — строго обратился он, обхватил подбородок студентки пальцами и поднял лицо, заставив взглянуть себе в глаза. — Главное правило? — Безопасность. Добровольность. Разумность. Я помню. — Если тебе не нравится, ты должна остановить меня. Сказать стоп-слово, а не просто плакать. Мы для этого бедного Лосева и выбрали, помнишь? — конечно, а еще помнит миф по Лосеву. Это же девиз филфака! Весь первый курс кошмарили этим Лосевым. — Если тебе слишком больно, ты должна меня остановить. Если тебе плохо, ты должна мне сказать об этом. — Саш, все хорошо, правда, — она потянулась, чтобы погладить ему щеку, только Разин перехватил руку. — Я хочу, чтобы в твоей черепушке навсегда отложилась одна простая истина, — я не сделаю тебе больно намерено. Игра создана для того, чтобы удовольствие получали оба, а я очень сомневаюсь, что тебе хоть что-то понравилось. Я надеялся, что ты остановишь меня, потому что не хотел доводить до такого. Это не обвинение, я просто пытаюсь до тебя донести, что извиниться ты можешь словами. — Саша! — она заставила Разина дернуться, ущипнув за сосок. — Дай мне хоть слово вставить! — он приподнял брови и развел руками, мол, слушаю. — Тебе стало легче? Ты не злишься на меня больше? — Нет, не злюсь. — Вот. Мне тоже легче. Да, это было очень больно, но мне не понравилась не боль, хотя я бы оставила подобное на крайний случай. Мне очень страшно, когда ты молчишь. Мне казалось, что тебе противно даже говорить со мной, не то чтобы касаться. — В этом заключается суть наказания — в наказании. — Для меня это очень трудно. Я не люблю ссориться с кем-то, потому что боюсь, что меня просто будут игнорировать, — призналась Лабзина, пожав плечами. — Я правда боюсь молчания. В следующий раз говори хоть что-нибудь, хорошо? — она легонько чмокнула Разина в губы, и, кажется, тот подался на секунду, пока не понял. — В следующий раз? — Разве я сказала, что мне не понравилось? — в покрасневших от вчерашних слез глазах девушки рысью мелькнула такая игривая искра, что у фюрера чуть крышу не снесло. Это ж за какие такие заслуги?.. — Знаешь… — она закусила губу, краснея в лице и смущено глянула на мужчину. — если бить не так сильно и добавить вибратор, или разыграть какую-нибудь ролевую игру… — Ебаный по голове, — прохрипел Разин, ощутив, что у него от этих слов встал колом. Бекон погорел к чертям. — С кем я связался? — Тц, — цокнула Аня, когда Саша притянул ее к себе и выключил плиту. — С кем поведешься, от того и наберешься. Я вообще-то была очень приличной, пока с тобой в бар не пошла. — Ага, еще скажи, что я тебе что-то в пельмени подсыпал. — Приворожил?! Колдун ебучий! — Разин вздернул брови, задрожал в приступе смеха и прижался губами к губам Лабзиной, затыкая ее глубоким поцелуем. — Я тебя люблю, — прошептала Аня в губы фюрера, оторвавшись на секунду. — Очень-очень сильно. — Поверишь, если я скажу, что люблю также? — улыбнулся он в ответ, целуя уголок губ. — За тебя твой член говорит. — А за тебя вагина? — Не знаю. Проверь.***
Этим утром проблем была уйма. Аня не могла найти свой зарядник, Симба ни в какую не хотел залезать в переноску, Саша вообще лишнего движения не делал. Не знаю, может, хотел слиться с обстановкой и надеялся, что про него забудут. Симбу кое-как запихнули в переноску, обошлись малыми жертвами — разодранными руками Разина и искусанными Анькиными пальцами. Потом позвонила мама, переспросила десять раз, во сколько они с Сашей приедут, точно ли приедут? Начала уже бесить Аню, потому что из-за звонков Саша нервничал еще больше и бледнел прямо на глазах. Перед самым выходом все вроде как устаканилось. Зарядка нашлась, кот угомонился, Саша все еще был в тильте. — Не переживай ты так, — Аня мило улыбнулась и обняла мужчину, сидящего на кровати. — Все будет хорошо, они тебя не сожрут. — Ты точно уверена, что это хорошая идея? — он поднял на нее взгляд такой, как у кота из Шрека. Бедный мужик, закошмарила этим знакомством. — Может, останемся дома? — его губы скривились в игривой ухмылке, а руки медленно скользнули по ногам наверх, к бедрам и ягодицам, скрытыми юбкой-шортами. Аня одернула его, когда пальцы уже скользнули под ткань. — Саш, мы едем всего на два дня, — она подцепила пальцы и убрала их от еще не до конца заживших ягодиц. — Не трогай. — Ну… — Без ну. Давай, поднимайся, и пойдем. Родители заждались. Разин вздохнул как перед эшафотом, быстро обулся и вышел на улицу с вещами. Аня изо всех сил старалась найти удобную позу, ерзая на переднем сидении. Синяки остались только лишь местами, но так болели… Кот на заднем сидении что-то время от времени бурчал, иногда перебивая радио, а потом быстро успокаивался. — Саша, — девушка сжала ноги, когда Разин положил одну руку ей на бедро и скользнул к промежности. — следи за дорогой. — Да ладно тебе, расслабься, — он развернул ладонь и прижал пальцы к одной из любимых частей тела. Пальцы медленно согнулись и разогнулись, поглаживая чувствительную плоть под тканью, отчего Аня плотнее сжала ноги и схватилась за запястье фюрера. — Хорошо, — вздохнул он, возвращая руку на руль. — Давай остановимся. — Нет! — Анька аж подскочила, ошарашенно глянув на Разина. — Что на тебя нашло? — Ничего. Просто хочу тебя, ты ж меня все утро к себе не подпускала, носилась с этой зарядкой. — Придержи свои хотелки до моего дома. — Ага, — с обидой отозвался мужчина, сворачивая после указателя на город. — Я уже знаю, что ты скажешь. «Я не могу, когда кто-то еще есть…». — Два дня — не так много времени. Саша только хмыкнул и приковал внимание к дороге. Посмотри на него, ебырь-террорист, лишь бы присунуть! Анька, конечно, была рада, что она его возбуждает, но иногда это выходило за рамки. Уже въезжая в город, Саша предложил что-нибудь купить родителям Ани, а то некрасиво с пустыми руками заявляться. Думать долго не пришлось. Маман собирала собственный зимний сад, поэтому купили ей орхидею в горшке, а папане, так как он недавно в бассейн пошел из-за проблем со спиной, решили купить банный набор. Зуб даю, и Анька тоже подтвердит, что Разин останавливался на каждой ступеньке в пятиэтажке. И затащить его на четвертый этаж оказалось той еще пыткой. Даже забавно, никогда еще она не видела настолько перепуганного фюрера. Прям не противный мужик, а мальчик-зайчик. — Все хорошо, успокойся, — Аня взяла его за руку перед самой дверью, мягко улыбнулась и поцеловала в щеку. — Ты им правда нравишься. — Надеюсь, — тихо выдохнул Разин, поглаживая большим пальцем ладонь девушки, когда за дверью послышались шаги, и замок повернулся. Дверь открылась, и пару, минуя все опасения, озарила лучезарная широкая улыбка. Мама Ани предстала перед ними в домашнем костюме, поспешно вытирая руки кухонным полотенцем. Немного растрепанная и взволнованная, надо думать, не меньше Разина. Он видел ее на фотографиях, признавал сходство с Анькой, но сейчас, встретившись вживую, даже не знай он этих людей, не стал бы требовать теста ДНК. Одинаковый нос, разрез глаз, один тип фигуры… Анька — молодая копия своей мамы. — Проходите-проходите, — затараторила женщина, пропуская пару в квартиру. — Я вас заждалась! — Мы Симбу не могли поймать, — улыбнулась Аня и обняла маму после того, как разулась и сняла пальто. — Ничего страшного, я зато успела грудинку запечь, — пролепетала она и глубоко вдохнула, с восхищением глядя за спину дочери. — Вы… Я могу вас Сашей называть? — Конечно, — кивнул Разин, взяв себя в руки. — Александр Дмитриевич я только для Ани, — женщина в ответ широко улыбнулась и внаглую протиснулась в узкий коридор, чтобы сжать фюрера в крепких объятиях. — Ой, — он приобнял маму Ани в ответ, даже погладил по спине, глядя на девушку. Та стояла довольная. — Я так хотела тебя увидеть вживую и познакомиться! А то Анька только рассказывает да рассказывает! — Мама, — одернула Лабзина ее. — Мы вещи положим и придем к тебе, хорошо? — Конечно-конечно! — Пойдем, — Аня выцепила Разина из объятий матери и за руку увела в свою комнату. Даже не привычно. Она такая маленькая. Диван, письменный стол, шкаф-купе и пара книжных полок. — Видишь? Ничего страшного, — она плотно закрыла дверь и поставила переноску на пол. — А где твой отец? — вдруг поинтересовался Саша, вынудив девушку вздохнуть. — С Сантой гуляет. Иди ко мне, — Лабзина обняла фюрера и ласково чмокнула подбородок. — Не волнуйся ты так. Почему ты так уверен, что не нравишься им? — Не знаю, — он пожал плечами и прижал Аньку к себе. — Хотя… Думаю, если бы у меня была дочь, я бы ненавидел каждого парня возле нее. — Это еще почему? — Потенциальный извращенец, который хочет ее трахнуть. Я знаю, что думают мужики, глядя на девушек. Думаю, твой отец относится ко мне так же. Я не хотел тебя обидеть, — оправдался, заметив хмурый взгляд девушки. — Может быть, у него и есть такие мысли, но это не значит, что он тебя теперь ненавидит. О, кажется, вернулся, — раздался громкий, но писклявый лай, и Анька точно убедилась в своих догадках. В коридоре загремел грозный мужской голос, зовущий к себе пса, но тот уже во всю скребся в комнату хозяйки. — Сейчас открою! — она только ручку повернуть ручку, и в комнату ворвалась даже не собака, а маленький, толстенький кабанчик. Санта запрыгал вокруг Аньки, вокруг Разина, обнюхал переноску, перевернулся на спину и захрипел, стоило девушке почесать жирное пузо. — Он не задохнется? — насторожился Саша из-за такого тяжелого хрипа. — Нет, — она опустилась на колени рядом с бульдогом, и тот снова начал скакать, лизать ей руки, лицо. Прыгнул на ноги фюрера, требуя чужого внимания. — Ну, почеши его. Посмотри, как просит, — и правда. Трясет даже не скрученным хвостом, а всей жопой. — Как его? Санта, — он только наклонился, чтобы почесать за ухом, как бульдог перевернулся на спину. Саша довольно хмыкнул и почесал пузо. Мягкое такое, теплое. Потом вскочил, унесся из комнаты, где-то чем-то загремел, запищал и притащил погрызенный мячик-пищалку. — Санта! — гневно позвал его Лабзин старший. — Я ж спрятал эту херню! Как ты ее все время находишь?! — топот, шаг за шагом, и в дверном проеме предстал глава семейства Лабзиных. Пониже Разина будет, темный, с едва заметной сединой на висках. Не худой, не толстый. Обычный мужик. — О, приехали уже, — его губы дрогнули в напряженной улыбке при виде дочери. Ох, уж эти папаши, вечно у них траблы с проявлением эмоций. Обнял ее почти официально. Потом перевел взгляд на Разина, посерьезнел, но шагнул навстречу, протянув руку. — Виктор. — Александр, — короткое, но крепкое рукопожатие, и Виктор кивнул назад. — Пойдемте, там мать уже на стол накрыла. — Да, мы сейчас подойдем, — отец кивнул, оставил их наедине с животиной. — Симба, вылазь, — проворковала Аня, открыв переноску. Кот внутри зашипел, когда к нему тут же влезла собачья морда, кажется, даже тяпнуть ее успел, раз Санта пулей вылетел оттуда. А потом уже царь соизволил выйти. Потянулся, зевнул, хвост распушил и пошел все обнюхивать, затирать собой. — Лоток надо поставить, — поставили в туалете, и кот быстро нашел его. Возможно, обойдется без мокрых вещей. — Пойдем, — наконец позвала она Сашу к родителям. — А как маму зовут? — тихо спросил он в коридоре, когда вдруг понял, что не помнит имени. — Надя. Кухня небольшая, как в обычной хрущевке квадратура, но вполне уютная. В светлых тонах. Жалко. Мама Ани наверняка ее каждый день ебошит, чтобы в чистоте содержать. Светлая мебель — зло. На столе, источая зазывающий аромат стояла запеченная свиная грудинка с овощами. Несколько салатов, сок, вино, шампанское, водка и коньяк. Не, ну так-то точно рады видеть. — Присаживайтесь, — улыбнулась Надежда, приглашая пару за стол. — Я так рада вас видеть. — Я предлагаю накинуть за знакомство, да? — сразу и прямо предложил отец, откупорив водку. Саша кивнул. А че нет-то? — Витя, — шикнула рядом его жена. — Что? Парень с дороги, дай отдохнуть. Ты будешь? — глянул он на дочь. — Не-не. Я лучше вино. — Обслужи дам, — обратился он к Разину, и через минуту бокалы и рюмки были полны у всех. Звон стекла, все закинулись, Саня с отцом Ани в унисон выдохнули, но не закусили. Два выпендрежника. У одного на утро печень заболит, у второго голова. Медленно родители тянули информацию, будто ничего не знают: кем работает, сколько лет, кто родители?.. Потом Разин вдруг вспомнил, что они не с пустыми руками. — Ань, возьми в комнате, я к машине спущусь. — Зачем тебе машина? — Надо. Аня пожала плечами, метнулась за набором и орхидеей. Родители отнекивались, говорили, что не стоит тратить на них денег. Ну так, для вида, конечно же. Маман сияла, глядя на пополнение зимнего сада. А потом в коридоре загремел Разин. Вошел в квартиру с двумя упаковками пива. У отца заблестели глаза. Дверь в его сердце распахнулась. — У меня своя пивоварня, поэтому вот, небольшой презент, — довольный собой фюрер поставил упаковки на кухонную тумбу, разделся и вернулся за стол. — Хороший парень, хороший, — благосклонно резюмировал Виктор, а его жена лишь снисходительно вздохнула и покачала головой. — Нравишься ты мне, — а потом пригляделся к надписи на упаковке. — О, так у нас возле дома пивнуха эта есть. Дороговато, но пиво отменное. — И медовуха вкусная, — подхватила Анька. — Стараемся, — кивнул расхваленный Разин. — Завтра в бассейн пойдем, да? — глава семейства рассматривал набор, а Анька испуганно глянула на Разина. — А, ну… — Не стесняйся! — махнул отец, пополняя бокалы и рюмки. Купальник ладно, не проблема. Купить можно. Главное, чтоб он синяки закрыл! Стакан за стаканом, перешли к шампанскому, хотя обычно все начинается наоборот. Пусть. Разину с отцом Ани было не до этого, те перешли на коньячок. Мама старалась аккуратно задавать вопросы, подбирала формулировку, спрашивала об учебе дочери. Учеба заинтересовала и отца. — Когда я вспоминаю, что ты ее преподаватель, у меня появляются странные чувства. Как так получилось, что вы сошлись? — отец тяжело вздохнул, глянул сначала на дочь, потом на Разина. — Пап, я же рассказывала. — Я хочу Саню послушать. — Интересно же, правда, — подключилась маман. Саша немного стушевался, но быстро собрался, глянув на насупленную девушку под боком: — Ну, как-как? Понравилась, — фюрер пожал плечами и приобнял Аню. — Она ж у вас красавица, — раздобрела, раскраснелась. Родители только кивали, будто могли по-другому думать. Надо сказать, что это только с виду маман такая милая, если бы Саша что-то не так вякнул бы про любимую дочь, то выбор у него был между вилкой и вилкой. Но пока она была довольна. — Мы старались, сами делали, — гордо хмыкнул Виктор, за что получил легкий толчок в бок. — Что? Всю ночь потели. Посмотри, какая красота! — Никто не спорит, — Саша погладил узкое плечо, прижав Лабзину ближе. — Да я не знаю, даже. Пришла такая важная ко мне на пару, не подготовленная. — Я была готова. Это ты все забраковал. Не так дышишь, стулом гремишь, руки прячешь. — Да, конечно. Слышала бы себя со стороны. — А видел бы ты себя со стороны. Сидит, чахнет над своим листочком. Кощей! Наставил двоек группе и ушел довольный. — Все, успокойся, — он легко поцеловал разбушевавшуюся девушку в висок. Она возмущенно вдохнула, но ничего не ответила. — Видите? Она всегда такая шумная на парах. Хохотушка та еще, ее не заметить нереально. Но мы всегда были в коллективе и в толпе, знаете, сложно приглядеться нормально. А потом она пришла на экзамен. — С которого ты меня выгнал. — Ты списывала. Причем внаглую. Вот, потом она пришла сдаваться мне еще раз, забыла все конспекты, разревелась. Вот тогда я понял, насколько она шумная и неугомонная. — Это правда, — Надежда улыбнулась, облокотившись на плечо мужа. — Она с рождения такая. В тебя вся, — ущипнула она Виктора за локоть. — В детстве это был кошмар. Ее нельзя было ни на минуту оставить одну. Маленький ураган. У нас были разрисованы стены, мебель, разбита посуда. А гулять с ней… — Не знаю, — усмехнулся Виктор, глянув на смутившуюся дочь. — Я с тобой любил гулять. — Да-да, — Надежда закивала, хохотнула, приобняла мужа за руку. — Вот этот человек, — погладила она его ладонь. — Я просто поражаюсь его терпению. Он пойдет с Анькой, все дворы обойдет, во все мусорки заглянет. Вот это вот, на велосипеде ее катать, на качелях. О, качели! Она с них не слезала. Я терпеть не могла их, а Витя мог часами ее качать. — Я так расстроилась, когда их снесли, — Аня тяжело вздохнула и прижалась к боку фюрера теснее. — Я тебя перебила, извини, — улыбнулась мама девушки. — Ничего, — Саша отмахнулся, оглаживая плечи Лабзиной. И вместе с ней, млели и таяли ее родители. — Приглянулась как-то и все. А потом, после экзамена я ее подвез и встретил этого дебила. — Дебил, не то слово! — Еще и заяву на меня накатал. — Как заявление? — испугалась женщина, едва не подскочив. — В полицию? Анька не сказала, что ли? А зачем лишний раз родителей нервировать? — Я ему нос разбил, а он из ревности написал заявление, будто я его до полусмерти отмутузил. — Хоть кто-то его на место поставил, — Виктор, подпирающий жену, нахмурился. — А то за душой нет нихуя, а гордый как еб твою мать. Жена одернула его, чтобы не матерился за столом, и подложила мяса, чтобы вообще рот закрыл. Не получилось. Встретились, значит, две болтушки. И это не Аня с мамой, а вот эти два товарища, которые сначала разнесли бедного Яковлева, словесно выебав во все щели, да с таким отборным матом, что побледнели и маман, и Аня, и даже кот с собакой, которые, кстати неплохо сладились, притихли. После, значится, еще двух рюмочек коньячка, на горе маман, ее благоверный вдруг решил спросить про службу в армии. Точнее сказать, за это хорошее дело разговор зашел после того, как глава семейства попытался добиться у Разина ответа, почему он пошел на филфак. Ответ: литературу любит и разбирается в ней, — его никак не устраивал. А потом резко: «Служил?». И все, маман хотела его заножить режиком, заверевить удушкой, потому что, что? Потому что, как все мы знаем, если два мужика говорят о службе в армии, особенно важно, если эти два мужика служили, особенно-особенно важно, если эти два мужика служили в одной дивизии, то это — тотальный пиздец! Они будут пиздеть от рассвета до заката, от зари до зари, от темна до темна и так дальше по строчкам Булановой и песням ЛЮБЭ. — Семьдесят шестая?! Серьезно?! О! — Виктор… Да куда там! Витек! Пожал руку Саньку. — А полк? — Двести тридцать четвертый. — Уважаемо! Я в сто четвертом был. Знаете, жизненный анекдот прям. Встретились как-то два десантника… А, все-таки надо рассказать, да? Ладно. Значится, встретились как-то два десантника в небе. Один второму: — Вася! Вот сейчас долетим до земли и точно — всмятку! Второй: — Не боись! Может, промахнемся! Это к чему? К тому, что десантники — люди очень отважные. Они не боятся ничего, кроме знакомства с родителями. Как видим, уже и это им нестрашно. Сцепились, как бабки на базаре. Про службу, про прапорщика, про товарищей, как к медсестрам приставали. Это было лишним, потому что огребли оба. Осмелели, храбрецы. Маман предлагала Аньке пойти в комнату, но ей было интересно послушать армейские байки. Папины она уже сто раз слышала, а вот фюрерские ни разу. Даже не знала, что он служил. А истории, между прочим, либо пиздец, либо ахуеть. Например, как он с прапорщиком паленого самогона напился? Потом похмелялся с ним, пока остальные километраж накручивали и берцы стирали. Оно, наверное, даже к лучшему. Нашли общие темы для разговора, приняли друг друга. Анька была спокойна, Саня тоже расслабился, почувствовав себя в безопасности. Маман… Маман просто терпеливо ждала, пока у мужа закончится энергия. Анька-то с Сашей спать уйдут, а ей еще по сотому разу истории выслушивать. Один и те же, но каждый раз почему-то разные. Чудеса, да и только! К счастью дам, Саша первый заметил, что обе уже на овощи похожи, потому предложил закругляться. Аня лениво переодевалась в пижаму, когда в комнату вошла мама с комплектом спального белья. Так и застыла в дверях. — Аня! Что это такое?! — она быстро закрыла дверь, а девушка развернулась к матери лицом, пряча от ее глаз жопу в трусах. — Это… Я все объясню, — рядом побелел полуголый Разин, в панике придумывающий правильно выстроенный монолог, чтобы все это выглядело как добровольный акт обмена властью, а не насилие. — Повернись! — женщина подскочила и, дернув Аньку за плечо, развернула к себе спиной. — Что это?! Александр! — гневно глянула она на Разина, после того, как рассмотрела сине-желтые следы. — Мама, — Аня встала между мужчиной и мамой, перебивая первого. — Опережая вопрос: меня никто не бьет. — А это что такое тогда? — Послушайте, это не то, о чем вы подумали, — вклинился Саша, но его вновь перебила Аня. Ладно, ей лучше знать, как успокоить маман. — Мама… — начала она нерешительно, в спешке натягивая шорты. — Помнишь, я как-то не закрыла вкладки в браузере, и ты увидела там одно видео… Надежда сначала озадачилась, а потом ее глаза округлились, и она на дрожащих ногах села на стул, подставленный Разиным. Прижала руку ко рту и с ужасом глянула на дочь, потом на Сашу, опять на дочь: — Это то, где бабу связали, выпороли и… Оно?.. — по побледневшему лицу покатились капли пота, кажется, маман готова была рухнуть в обморок. Разин страховал. Аня кивнула. Мама охнула. — Анечка… — Мама, это все добровольно. — Как это может быть добровольно, если человек связан? — Есть люди, которым нравится, когда их связывают или причиняют боль… — Аня, — вздохнула женщина, едва ли не плача. — Тебе это нравится? Мы же тебя не били никогда. Ругали даже редко, откуда все это? Ты серьезно, правда нравится? Хорошо, что она сидела, потому что дочь кивнула. — Я знаю, что это для постороннего человека выглядит странно и даже страшно, но эти следы, — она сначала хотела показать их еще раз, но вовремя одернула себя. Нет. Маман не выдержит. — это… Это как игра, в которой есть четкие правила. Я в любой момент могу все остановить. Если на мне есть какие-то синяки, значит, я позволила им появиться. Просто потому, что мне это нравится, а не потому, что я жертва абьюза, — мама глубоко вдохнула, коротко кивнула, но все еще готова была расплакаться. Аня для усиления слов обняла Разина. — Саша очень хороший человек. Он заботливый, чуткий и никогда меня не ударит. Все, что мы делаем, нравится нам обоим. — Это безопасно? — сипло спросила женщина, ощутив сухость в сжавшемся горле. — Конечно. — И это законно? И никак не угрожает твоему здоровью? И тебе это правда нравится? — Мама, все легально и по обоюдному согласию. Саша очень хорошо разбирается в этой теме, он тебе все объяснит, хорошо? Я хочу, чтобы ты поняла, что в этом нет ничего страшного. Разина пробило током, потом холодом, потом жаром. Он опустился на диван напротив женщины и с глубокого вдоха начал монолог. Также напряженно, как и объяснять детям, что такое секс. Даже хуже. Тем можно наплести про великую любовь, а тут нужны только факты и доказательства того, что Ане ничего не угрожает, и он не маньяк какой-нибудь. Начал с самых дальних углов — объяснения, что такое БДСМ. Что это на самом-то деле очень распространенная тема и практика. Что людям нравится быть беспомощными уже на подсознательном уровне, потому что в таком случае все решают за них, а это значит, что можно расслабиться. Всем людям свойственно либо подчиняться, либо подчинять, — и это норма. Когда Надежда привела примитивный пример иерархии работника и работодателя, Саша понял, что она мыслит в верном направлении, потому что это, по сути, тоже БДСМ, только социальный, без капли эротики. Объяснение ролей: верхних и нижних, она приняла уже спокойнее, приводя в пример опять же начальника и подчиненного. — Верхний или доминант — это не просто человек, который приказывает и хочет, чтобы исполняли только его хотелки. Верхний и нижний неразрывно связаны. Я обязан следить за состоянием Ани во время игры, практики, сессии, каждый по-своему называет. Я не имею никакого права зайти дальше, чем мы договаривались, и я должен сразу же остановиться, если она попросит. БДСМ — это не только про боль и унижения. Это про удовольствие, причем обоих партнеров. — Это как «Пятьдесят оттенков серого»… — всхлипнула маман. — Господи! — Саша возмущенно отмахнулся. — Нет, ни в коем случае. Это… Почему люди считают это дерьмо эталоном БДСМ, если там все правила нарушены? Я не срываю на Ане злость, мы всегда все обговариваем. Игра должна приносить удовольствие обоим, а не кошмарить кого-то одного. По сути, это простая ролевая игра. В конце концов, я не могу ей сделать больно, потому что люблю. Как обычный мужчина любит обычную женщину, — Аня в подтверждение его слова стояла рядом и гладила ему плечи. Маман долго молчала, но все-таки успокоилась немного и пришла в себя. Глубоко вздохнула и с надеждой глянула на пару. Дочь уже взрослая, у нее есть своя голова на плечах, она может делать все, что ей нравится. Все в порядке… — То, есть это действительно приносит удовольствие вам обоим? — одновременный кивок. — Хорошо. Хорошо если так… Только не говорите об этом отцу, он не выдержит… — она встала, пошла к двери. Вспомнила, что не оставила постельное. Положила его на стул, пожелала спокойной ночи и быстро упорхнула. В комнате повисло напряженное молчание, потом облегченный вздох, и Саша прижался лбом к животу Ани, когда она встала перед ним. — Знакомство с твоей мамой вышло даже слишком близким, — усмехнулся он и потерся о мягкий живот, покрылся мурашками от того, что Лабзина запустила ему в волосы пальцы и начала массировать голову. — Это было страшно. — Поверь, — улыбнулась Аня, целуя макушку фюрера. — она очень хорошо отреагировала. Знаешь, если бы ты ей не нравился, тебя бы тут уже не было. — Думаешь? — Я это знаю. Она бы выгнала тебя, несмотря даже на мои оправдания. — Она все равно узнала слишком много. Это не то, чем должны интересоваться родители в жизни своих детей. Как бы прав, но что уж сделаешь? — Ой, — Аня отмахнулась и взяла постельное белье. — Дай постелю. Ты ее не знаешь. Она в этом плане очень понимающая. Сейчас успокоится и начнет шерстить интернет, поймет, что все безопасно и утром расскажет тебе даже больше, чем ты сам знаешь. — Лабзина свалилась на подушки и призывно раскинула объятия, позволяя Разину уложить голову себе на грудь. Если бы маман увидела их так, в тесной обнимке, точно убедилась бы, что никто никого не насилует. — Не волнуйся, она не станет думать о тебе плохо только из-за такого казуса. — Я думал, она мне яйца оторвет, — пробубнил фюрер, устраиваясь удобнее на мягком бугорке. — Но она реально как-то слишком спокойно приняла все. Она точно в порядке? — Точно. У нас нет табу на тему секса. Родители всегда шутили, меня никогда не ругали за просмотр порно, если вдруг палили, хотя мне было очень стыдно, но мама всегда как-то находила способы объяснить мне, что в этом нет ничего страшного. Я, конечно, стараюсь ей не все рассказывать, но она всегда это каким-то образом узнает, и в итоге получается так, что секретов между нами почти нет. — Почти? — Она не знает про мой первый раз. — Ты не рассказывала? — Соврала, что он прошел нормально. Саша нахмурился, приподнявшись на локтях: — А на самом деле? — А на самом деле — отвратительно. Хочешь, чтобы рассказала? — ну, сам захотел. Даже немного забавно. Он так напряжен, будто готов услышать историю про изнасилование. — Мне было шестнадцать, мне очень нравился парень. Я вот сейчас даже не могу сказать, чем думала? Он постарше был и, знаешь, вот эти приколы, типа холодно-горячо. Он все время намекал на секс, а я была не готова, но боялась, что он меня бросит, если я ему не дам. И я дала, — Аня поморщилась от воспоминаний. — Это было так больно… Мне потом так обидно было: он мне так нравился, а ему просто секс нужен был. Не было никаких прелюдий, просто поцелуй, гондон, и он рвет меня. По сути, насухую все было, потому что мне было страшно, потом еще и больно. А когда я кровь увидела, чуть не расплакалась. И он потом такой: «Ну норм, но я думал, будет лучше», — тихо всхлипнув, девушка постаралась задушить старую обиду. — Еблан, — раздраженно выдохнул Разин, целуя Аню в висок. — Ты его после этого бросила? — Нет, — Лабзина поджала губы и качнула головой. — Мы еще год провстречались. Знаешь, — она так смущено улыбнулась, что Саша чуть не поплыл. — когда у меня уже есть с чем сравнивать, я бы хотела, чтобы первый раз был с тобой. С тобой намного проще, я тебе доверяю на каком-то подсознательном уровне. — Спасибо, — это приятно услышать. Особенно для него. Знать, что тебе доверяют настолько, что отдали бы свою девственность — настоящая гордость для мужика. В любом случае, Аня была права, он бы не посмел сделать ей больно. Можно ведь было хотя бы смазку использовать. Пидор, блять. — Знаешь, я удивился, когда ты начала прямо говорить о своих желаниях и в плане игры, и просто. Обычно девушки очень стеснялись говорить мне о своих фантазиях и мне приходилось все время догадываться, а ты прям сходу: «Хочу БДСМ, подавай мне плеть», — Аня под ним засмеялась, погладила его по щеке и запечатала губы поцелуем. — Да ты меня так придушил тогда, я аж испугалась, но мне так понравилось… Мне кажется, с кем-то другим я не решилась на такое. — Приятно слышать. — Это все благодаря маман, научила меня не боятся своих желаний. Господи, — она вдруг стремительно побагровела до самых ушей. — С чем она меня только не палила. И с сигаретой, и с порно. За мастурбацией, и даже вибратор мой нашла… Разин заметно оживился, свалился на бок, подпер голову рукой, пощекотал Аньке живот и стал весь внимание. — А вот последние две истории поподробнее. Казалось бы, — краснеть уже некуда, но девушка краснела: — Да что рассказывать… Мне было четырнадцать. Ушла в ванную и душем пыталась удовлетворить себя. — И как? — Никак. Обычно сразу получалось, а тогда я полчаса сидела и кончить не могла никак. А потом маме надо было куда-то уйти, ей нужна была ванная. У нас она не закрывается, поэтому она сначала попросила меня ускориться, а потом, сказав, что я сижу слишком долго, вошла и… И тут она, и я с душем между ног, еще и кончить не могу, — Саша рядом поджал губы, затрясся и свалился на спину, засмеявшись. Картина, должно быть, та еще. — Что ты ржешь?! У меня так живот тогда свело, я так сильно кончить никогда в жизни не хотела. — Кончила хоть потом? — сквозь смех спросил фюрер. — Нет! Я потом вообще боялась в глаза маме смотреть. — А с игрушкой что? — Я поняла, что закрываться в ванной не получится, потому что она может быть нужна всем и сразу, а подрочить хочется всегда. Вставлять в себя что-то больно, поэтому я ограничилась только клитором. Заказала себе вибратор, жила себе счастливо, пока мама не нашла его, когда меняла мне постельное белье. — Ты его под подушкой хранила, что ли? — Да… Но зато он всегда был под рукой! А потом его сгрыз Санта… — Аня жалобно поджала губы, мысленно помянув верного друга. — Святой человек, который придумал вибраторы и прочие игрушки, с ними все так проще. Парень не хочет лизать — вот тебе вибратор с эффектом куни. Девушка не хочет сосать — вот тебе мастурбатор. Не дает? Вот тебе яйцо Тенга или фаллос… — она вдруг замолчала, когда до ушей донесся тихий скрип. Потом вздох, второй… — Папа помогает маме снять стресс… — Знаешь, — фюрер так хитро улыбнулся, подобравшись поближе к Ане. — Я ведь тоже жертва обстоятельств. — Саша, ты сам слышишь, насколько тут плохая звукоизоляция, — девушка запротестовала, но Саша уже целовал ей шею и гладил бок, забираясь пальцами под майку. — Мы тихо, — он широко лизнул шею и прижался губами к подбородку, пока рукой неторопливо наглаживал живот, задирая майку все выше. — Давай, — промурчал он, спустив руку на бедро, когда почувствовал отпор. — Ну нет, нас услышит папа, — Аня старалась сказать четкое «нет», но Саша так ласково гладил и целовал, что она млела и отказ таял на языке. Манипулятор ебучий! — Будь умницей, раздвинь ножки, — его пальцы соскользнули на внутреннюю сторону бедра, поглаживая мягкую кожу. — Шире, — властный шепот заставил Лабзину покрыться мурашками, когда она согнула ноги в коленях и немного развела их в стороны. — Очень хорошо, — похвалил он, сместив ладонь прямо между широко раздвинутых ног. — Такая умница, — ее брала дрожь от такой похвалы, и Саша это прекрасно видел, закрепляя результат нежными поглаживаниями пальцев по лобку и промежности. Ему потребовалось всего пара минут, чтобы почувствовать влагу, проступившую через ткань трусов и шортов. Аня шумно сглотнула, ощущая горячие поцелуи то на шее, то на плече. Томный недовольный вздох вызвал у Разина самодовольную улыбку, стоило ему оставить сладкое место и поднять руку к груди. — Что такое? — господи, как же легко ее завести. Смотрит теперь как щенок, пока он цепляет тонкую бретельку и стягивает ее с плеча, чтобы потом спустить майку и оголить грудь. — Я не понимаю, — ее кожа покрыта мурашками, и розовые соски так красиво торчат теперь. Так и просятся в рот. Он мочит пальцы в собственной слюне и касается ими твердой бусины. Очень тихий вздох вырывается из Ани, когда пальцы почти невесомо кружат на соске. — Нельзя, — командует, касаясь губами второй чувствительной пики, заметив, как Лабзина тянет руку вниз. — Положи руки над головой. Будешь дергаться, мне придется связать их ремнем. Поняла? — кивает и послушно складывает руки вверху, хватаясь пальцами за запястье. — Хорошая девочка, — и его язык широко лизнул розовый сосок, Саша втянул его в рот, принявшись перекатывать на языке и посасывать, иногда совсем немного сжимая зубами. — Нет. Нельзя, — отстранился он на секунду, услышав тихий стон, когда Лабзина сжала ноги. — Раздвинь. Ты кончишь, когда я разрешу. Поняла? — короткий кивок, за который он награждает поцелуем. Долгим, глубоким и таким мягким, но властным, что Аня не хочет, чтобы он переставал ласкать ее губы и язык. Тянется, когда он отстраняется, возвращаясь к груди, обреченно выдыхает, сжимая собственное запястье. Она ерзает под ним, пока он ласкает ее соски, осторожно сжимает грудь, целует шею, ключицы, ложбинку и солнечное сплетение. Лижет и цепляет немного зубами, безболезненно, но будоражаще. Касается так нежно и ласково, что ее трясет от желания большего. Хотя бы коснуться его. Но нет. Фюрер улыбается, щекочет ее губами, гладит бедра. Только бедра, внутреннюю сторону, но не касается промежности. У нее дрожит живот от частого дыхания, соски покраснели от долгой ласки, а он все продолжал сосать то один, то другой, доводя ее до такого апогея беспомощности и удовольствия, от которого она вся сжимается и громко дышит, кусая собственные губы. — Можешь коснуться меня, — фюрер жалится немного, наблюдая за тем, как Аня изо всех сил старается удержать руки над головой. — Можно, — целует в горячую щеку и тянет шорты вниз, оставляя трусы. Она обнимает его за шею, с упоением гладит спину и прижимается к груди, утыкаясь носом в плечо. Целует, целует, целует… Хочет задохнуться в нем, пока его пальцы легко гладят ее между ног, размазывая влагу по ткани. — Хорошо? — он ласково трет клитор, и девушка кивает, сжимая бедра. Касается носом его подбородка и закрывает глаза, ощущая, как живот слишком сильно наливается тяжестью. — Раскрой себя для меня. Сейчас, — зубы цепляют мочку, он отводит тонкую ткань трусиков в сторону, пачкая пальцы в смазке. Аня неохотно отпускает его и тянет руку вниз. Двумя пальцами раздвигает половые губы, с дрожью ощущая, как они налились кровью. У нее перехватывает дыхание, когда Саша кладет свою руку сверху и начинает медленно двигать ей вверх-вниз, поглаживая большие и малые лепестки, зажимая между двух пальцев клитор. Она ерзает, ерзает и ерзает. Поддается бедрами и тянется за поцелуем, на который Разин не скупиться. Стонет ему в рот, когда в нее погружаются два пальца. Медленно, так медленно, что хочется лопнуть от желания. Неспешно растягивает ее, толкаясь пальцами, большим накрывает клитор. Гладит. Сначала так, потом приказывает стянуть тонкий капюшон. Касается голой крошечной, но такой твердой головки, сгибает пальцы внутри и трет чувствительные стенки. — Нет, — отрезает так строго, что Аня хнычет от запрета двигать бедрами, когда он останавливается, обрывая оргазм на самом подходе. — Я не разрешал. Дает пару секунду и гладит снова. У нее трясутся ноги, она жмурится, но никак не может кончить. Из уголка глаз к виску катится одинокая слеза, которую фюрер спешит прижечь губами. — Так сильно хочется? — усмехается в открытую, удерживая пальцы неподвижно. — Да, пожалуйста… — хнычет, выпрашивает оргазм. Саша соглашается. Ее берет судорога. Она дергается, стоит пальцами лишний раз двинуться. Внизу все бьет бешеным пульсом. Зажимает ему руку ногами и глубоко дрожит. — Ноги, — требует, уже не прекращая гладить клитор. Аня мотает головой, поджимает колени к животу и сжимает руку сильнее. — Я не разрешал закрываться. — Это слишком… — сбивчиво отвечает, извиваясь как змея. — Ты хотела кончить, — цокает на такое наглое непослушание и меняет позу. Усаживает ее перед собой, облокачивает на себя и перехватывает ее ноги своими. — Ты очень плохо себя ведешь, — она хочет что-то возразить, наверное, но он уже зажимает рот рукой, второй возвращаясь к киске. — Прости, я ничего не понимаю. Что ты говоришь? — издевается, смеется на ее мычание, на попытки убрать руки ото рта и промежности, от попытки свести ноги вместе, когда вновь погружает в нее пальцы и гладит клитор. — Что? — она дергается, бьет затылком в грудь и мычит, сжимаясь на пальцах. Ноги трясутся, она щиплет его за руки, стараясь извернуться хоть как-нибудь. Трахает так быстро и безжалостно терзает маленькую, слишком чувствительную точку, что Аня теряется. Трясется вся. Кончает. Бурно. Почти болезненно. Мочит под собой простынь и слышит смех. Злорадный, довольный. А она уже плачет. Слишком хорошо. Слишком плохо. Бьет его по ногам, рыдает в ладонь. — Кто-то будет спать на мокром, — губы жалят взмокший висок. Они жалят, а он не жалится. Заставляет пытаться укусить собственную ладонь, трястись и мочить постель каждый раз от простого движения. — Хочешь передохнуть? — мычит истерично, кивает часто. — Попроси, — сука. — Хм, не слышу, — она вздыхает обреченно и показывает два дрожащих пальца. Закатывает глаза, когда Саша наконец перестает ее мучить, обессиленно валится ему на грудь, подрагивая всем телом. — Ты — скотина, — всхлипывает Аня, плотно сжимая трясущиеся и мокрые ноги. — Сам на мокром спать будешь. — Посмотрим, — печатает макушку поцелуем, поглаживая дрожащее тело. — Мы еще не закончили, — а в ответ испуганный, распахнутый взгляд. — Я дал тебе только передышку. Отдохни пару минут. — Садюга, — шмыгает она носом, растворяясь в теплых объятиях. Пара минут затягивается, но этого все равно не хватает. Аня что-то там пищит, протестует, когда Саша стаскивает ее к краю дивана и задирает ноги. Хочется развести их в стороны, но теперь он удерживает их вместе, схватив под коленями и прижимает к животу. — Ну нет… — скулит Лабзина, когда Разин опирается одним коленом на диван и спускает трусы, касаясь горячей головкой бедра, потом промежности. — Я не хочу спать на мокром! — Руки. — Ну, пожалуйста… — Ру-ки. — Я тебя ненавижу… — она хнычет обессиленно и складывает руки над головой. Не успевает даже застонать, когда Саша медленно толкается в нее, переведя на руку, удерживающие ноги половину своего веса, второй зажимает рот. Его пробивает пот от адского пекла внутри. Настолько тесного от недавних оргазмов, что он боится сделать больно, если двинется слишком быстро. Растягивает, дышит через нос, сцепив зубы. Чувствует дрожь, как сжимается Аня еще сильнее, когда головка давит изнутри, а ноги снаружи. У нее пальцы на ногах поджимаются от позывов. Она так стесняется этого, хоть и признается в том, что это очень приятно. А он просто хуеет, даже мокрый диван его не ебет. По крайней мере, потому что Разин ебет Аньку. Он хочет ее сфотографировать, запечатлеть, как она закатывает глаза, жмурится, цепляется за простыни и мычит в ладонь. Ускоряется, двигаясь уже смелее. С привычной грубостью. Не слишком резко, но этого достаточно, чтобы Аня вздрагивала, сжимаясь всем телом. Чтобы мочила диван едва ли не каждый раз, когда Саша выходит до конца. Со злостью цепляется в его руки, сдирает кожу ногтями при каждом толчке. Сжимается, трясется, мычит и течет, брызжет, извивается и выгибается, визжит, когда Разин надавливает на ноги сильнее. Бьет по плечам несмотря на похвалу, хнычет, когда он выходит полностью, спускает ей на ноги и заставляет едва ли не взорваться с тонкой короткой струйкой не только слез. — Умница, — хвалит сбито, опускается рядом и целует мокрую щеку. — Ты в порядке? — осторожно интересуется, убирая с лица прилипшие волосы. Кивает, смотрит из-под дрожащих ресниц устало так. Вымотано. Как и надо, собственно. — Все было достаточно тихо. Хорошая девочка, — на его губах играет удовлетворенная улыбка, на что Аня лишь вздыхает. Даже не протестует, когда он стягивает с нее трусы и вытирает ими сперму с ног. Деловой какой. — Как теперь тут спать? — капризничает Лабзина, ощущая влагу под спиной и бедрами. — Диван теперь весь мокрый. — Что-нибудь придумаю, не ссы, — ох уж этот убийственный взгляд… — Да ладно тебе. Даже если бы ты описалась — в этом не было бы ничего страшного. Что естественно, то небезобразно. — Сам не ссы, — смущенно буркнула она, отвернувшись. Решение Саня все же нашел. Положил несколько полотенец и покрывало сверху. И мокрого дивана как не бывало. Уморенная окончательно душем Аня возмущаться не стала. Свалилась около стенки и прижалась спиной к торсу Разина. — У меня внизу все до сих пор пульсирует, — жалобно вздохнула она, удобнее устраивая голову на руке фюрера. — Я могу как-то помочь? — Спи! Террорист. — Из организации «Сквирт»? — Ты сейчас допиздишься и будешь спать на полу.