Фюрер, помогите с курсовой?

      Аня вскочила в холодном поту, в слезах. Сердце билось о ребра, как дикая птица в клетке. Тарабанило и рвалось наружу. Ее трясло уже, сколько, она не знала. Но трясло сильно и глубоко. В панике начала искать Разина.       — Саш! — крикнула она, всхлипнув. Вскочила с кровати. — Саша! — ни в ванной, ни на втором этаже, ни на улице его не было. Нигде. — Господи, нет-нет-нет! — руки дрожали, пальцы не гнулись. Она четыре раза по ошибке набрала маму. Потом уже попала правильно. Первый, второй, десятый звонок. Гудки идут, но никто не отвечает. — Возьми трубку! — взревела она, застыв посреди дома, прикусив большой палец.       Аня осела на кровати, прижала к груди мимо идущего кота и завыла. Громко протяжно, так, что даже запрыгавший вокруг Санта притих, усевшись в ногах хозяйки.       Он все не брал. Не перезванивал.       — Господи! — девушка вскочила, услышав сначала подъезжающую машину, а потом открытие ворот. Перепуганный кот вырвался из рук, деранув задней лапой от шеи до самой груди. Санта с восторженным лаем ринулся за котом, а Анька — навстречу молодому человеку. — Саша! — она выскочила в пижаме, в одних тапках, чем ошарашила только вылезшего из салона фюрера. — Разин! — бросилась на шею и повисла, тут же зажатая тугим кольцом рук.       — Ань, ты чего? Что случилось? — в его голове вообще ничего не укладывалось, только страшные картины рисовались. Кто посмел ее обидеть? — Нахуй ты в пижаме выперлась, придурошная? — Разин подхватил ее за бедра и быстро занес в дом. — Что ты ревешь? — похуй, что в обуви по помытому! Усадил на барный стул и кое-как отцепил от себя.       Она глазам своим не верила. Живой. Чистый. Без крови. Без синяков…       — Я… — начала уж было она, как вдруг разревелась пуще прежнего. В голос, громко так. — Я… Мне… Я тебя ненавижу, Разин!...       — Да что я сделать-то успел уже, не пойму? — тихо усмехнулся он, принявшись успокаивающе гладить Аню. — Так, давай: вдох — выдох, вдох — выдох, — начал инструктировать Разин, заглядывая в перепуганные глаза. Девушка осторожно последовала указаниям, делая даже слишком глубокие вдохи. — Вот, уже лучше, — Саша аккуратно убрал волосы ей за уши, стер с щек следы от слез. — Ну, что я сделал?       — Приснился… — стыдливо отозвалась Лабзина, наконец осознавая весь бред, который себе нафантазировала. Саня же скептично вздернул бровь. — Мне кошмар приснился, где ты того парня убил… Все так реально было, а ты еще куда-то делся… Я так испугалась… — с мужской стороны послышался облегченный смех, после чего Разин обнял девушку под тяжелый и обреченный вздох.       — Дурочка, — он прижался губами к светлой макушке, вдохнул запах ее шампуня и духов, и успокоился. — Никого я не убивал, — хотя очень хотел.       Он был у него. Сидел в машине около часа и думал. Аж голова заболела. Какой ему суд? Хотелось просто на куски его разорвать. И он уже почти решился, когда подумал об Аньке, об Ире… Им-то легче станет, если его под лапки и за решетку? Нихера… Но разъяснить ему некоторые вещи все же надо было.       — А где ты был? — отчаянно всхлипнув, поинтересовалась Аня, заглянув в насмешливые глаза, которые мигом посерьезнели.       — У Палыча. Решали вопрос с этим долбоебом, — под проницательный взгляд все же сознался. — Я к нему только поговорить заехал, — показал он руки со сбитыми костяшками пальцев. — Человек не захотел меня услышать.       — Саш…       — Он жив, — заверил ее Саня, чмокнув в холодный лоб. — Просто поломан в нескольких местах.       — А вдруг…       — Палыч уладит. Давай я заберу продукты из машины, и мы нормально поговорим. Хорошо? — кивок. — А ты пока умойся, сопля, — нервно прыснул он смехом, подтерев Аньке нос.       Быстро разделавшись с продуктами, Саша заварганил пельмешей, по которым успел соскучиться со времен Лабзиной квартиры, и теперь терпеливо ждал, пока все немного остынет, посвящая Аню во все утренние новости.       — Палыч золотой мужик. Я позвонил ему утром сегодня, рассказал, что к Ирке никто не приехал, он там пропиздонов прописал всему отделу. Когда приехал, все по струнке ходили. Попросил его найти что-нибудь еще на этого урода, там и так досье не маленькое, но все же… — первый пельмень ушел в рот, заставив оставить этот же рот открытым и начать часто дышать. — Горячо, сука… — пожаловался Разин, ощущая обожженный язык. Анька напротив сдержанно улыбнулась. Совсем зашугалась со своими кошмарами. — В общем, он там своих повыше уведомил, оперативно прошерстили все: разбой, грабеж — хуйня, короче. А потом! Нашли видос один, где он девку ебал какую-то, а ей тогда лет четырнадцать на вид было… — у Лабзиной глаза округлились, а Разин покачал головой в подтверждение. — Сейчас ищут эту мадаму, чтобы показания дала. Ирка решилась написать заявление.       — А не поздно? Столько лет прошло…       — Поздно, но знаешь, если свидетели найдутся, то ему хороший такой срок прилетит, плюс еще мелочь всякая. Короче, лет пятнадцать светит точно.       — А если не найдутся свидетели? — опасливо спросила Аня, не решаясь притрагиваться к пельменям. Ее, наверное, вырвет уже от куска хлеба из-за такой нервотрепки.       — Палыч наш главный свидетель. Ну и я, естественно. А он там со своими договорится, затрет вопрос. Придется, наверное, адвоката и судью либо на понт, либо на бабло брать. Если Палыч уладит все, в половину ляма влезу.       Он все так буднично это говорил, будто планы на выходные. Без нервов. Уверено так…       — Что? — обратил он внимание, как побледнела Аня.       — Мне кажется, это слишком рискованно.       — Рискованно оставлять на свободе эту ошибку природы, генетики и неправильной пизды, из которой он вылезать не должен был, — постарался Разин успокоить, но как-то не вышло. — Ань, — вздохнул он, коснувшись ее руки. — я столько дерьма в жизни видел, ты бы знала. Из всего выбирался. Если прижмут, — придумаю что-нибудь. Про Палыча не забывай. У него там все жужжат как пчелки.       — А если он на тебя заявление напишет? — не унималась Лабзина, ощущая тревогу под кожей. Противное, однако, чувство.       — Не напишет. Это он в нашем коротком диалоге понял. У нас на него слишком много компромата, чтобы он что-то там мяукал.       Аня, долго помолчав, погоняв пельмени по тарелке, добавила:       — Надеюсь, все будет хорошо. Не хочу больше вспоминать это кошмар, — нахмурилась она, старательно пытаясь забыть сон. Мурашки до сих пор ее били. Сучки.       — Спасибо, — Разин улыбнулся, проглотив последний пельмень. — И за вчерашнее тоже. Мне легче стало, когда рассказал тебе все. Спасибо.       — Ты бы знал, как съедало меня любопытство все это время… Рассказ, конечно, отвратительный, но было приятно, что ты мне доверился. Спасибо.       — Не обед, а обмен любезностями. Может быть, вы из Фхранции?       — Из Ландо́на.       Разин хохотнул, глянул на тарелку Ани и, убедившись, что она точно не будет, стащил себе. Пусть ест, ей не жалко. Лишь бы кобелю не скормил. А то она уже его за этим делом застала. Провела потом лекцию, как не надо делать с собакеном. Только корм! Ничего со стола не давать! И коту тоже!       — Я думал, что у тебя реакция будет другая. Хотя бы орать начнешь.       — А че орать-то? — пожала она плечами, глядя на то, как уплетаются малыши-пельмеши. — Все ошибки совершают, а ты, тем более их исправил. Было и было, что теперь?       — На чем ты сидишь? — Анька явно не поняла, глянув на стул. — Ты истеришь и орешь из-за хуйни, но как дело доходит до серьезного разговора, ты сама адекватность. На чем ты сидишь? — усмехнулся фюрер минутному замешательству.       — На любви и хорошем сексе.       — Аргумент.       — Еще бы.       — Хочешь массаж? Опробуем новое масло, — предложил Разин, двинув бровям. Может, хоть немного отвлечет ее.       — Не сейчас. Давай просто полежим?       Спорить не стал. Если ей так легче будет — пусть. Лишь бы успокоилась.       Собственно, день и вечер прошел тихо, мирно, если не считать вечных гонок Санты и Симбы. Анька была рада, что эти два товарища приняли друг друга. Даже слишком близко, наверное. Санта почему-то решил, что кот только его и ужасно бесился, когда девушка брала его на руки. Тот же терпеливо выносил даже самые долгие посягательства на его маленькую обитель-лежанку, на миску, на самого себя… Саша рядом тоже не бурчал, рыцарски снося весь шум и гам. Наверное, потому, что был занят другим. Другой.       Аня оказалась затисканной, зацелованной. Тихо смеялась, когда он щекотал ее, отрывая от просмотра фильма. Мягко отказывала, когда он лез уже увереннее. Потом прижималась сама к нему, поглядывая в сторону барной стойки. Букет уже немного счах, но Аньку это даже не цепляло. Может, потому что цветы регулярно заменялись раз в неделю? Иногда чаще… Он до сих пор дарит ей цветы, а они до сих пор стоят в ведре. Он все время расстраивается, что забывает про вазу, как и Аня, впрочем. Ваза — какой, однако, противный элемент интерьера.       — Не смотри так, — Саша слабо ткнул ее в бок, когда заметил, как она разглядывает цветы. — завтра куплю новые.       — Не обязательно… — в словах почувствовался укор, будто обязательство перед ней, отчего Лабзина немного отодвинулась.       — Чего ты?       — Ты можешь не дарить мне цветы.       — Ты, что, обиделась? — он приподнялся на локте и обреченно закатил глаза, увидев, как заблестели мокрые глаза девушки, как она поджала губы. — Еб твою мать, Лабзина, что с тобой такое? А ну иди сюда.       — Не хочу.       — Я не спрашивал, — Разин сел, оперевшись спиной на изголовье кровати и притянул к себе Аньку, усадив на свои колени. — И что это за фестиваль мокрых щек? — мазнул он по лицу, стирая слезу. — Аня, если бы я не хотел дарить тебе цветы и прочую херню, я бы этого не делал. Я тешу свое самолюбие, когда ты радуешься. Ты хоть представляешь, как я заебываю флористов, чтобы они собрали красивый букет? Нравится мне дарить, ясно? — Анька кивнула, уложив голову ему на груди и надрывно вздохнула. — Что ты такая сентиментальная стала? У тебя месячные скоро?       — Завтра должны начаться, — как же она ненавидела это состояние, когда из себя выводит каждая мелочь. Убить хочется и плакать хочется. Жрать и умереть. — Я хочу пионы, — шмыгнула она, прикрыв глаза под поглаживания.       — Будут тебе пионы. И розы, и тюльпаны, что там еще есть? Все у тебя будет.       Остаток вечера прошел уже спокойнее, не считая того, что месячные пришли раньше, заставив Аню свернуться клубочком возле Разина и терпеливо ждать, пока подействует обезбол. Саня на стороне что-то пытался сделать, как-то развлечь ее, предлагал шашлыки, но даже от них Лабзина отказалась.       — Нехочуха, — тихо хмыкнул фюрер, обняв девушку со спины. Ладонь поглаживала ноющий живот. — Да не зажимайся ты так. Не буду я приставать, — заверил он, когда Аня перехватила его руку.       — Раньше тебя не останавливали месячные.       — Тогда у тебя живот не болел, — Саша прижался губами к светлой макушке и прикрыл глаза, нахмурившись. Пальцы все же скользнули под майку, но теперь Анька не останавливала, просто держала свою руку сверху, пока пальцы осторожно гладили низ живота. — Ты не заболела? Обычно тебе две таблетки помогают, — какой наблюдательный все-таки, а. Заметил, что она закинулась уже шестой, а боль не унималась.       — Из-за стресса, наверное…       — Может тебе чай заварить? Хочешь я тебе закажу чего-нибудь вкусного? — девушка только помотала головой, тяжело вздохнув. Крутило живот, ноги. Вот почему так, а? Почему у кого-то сиськи болят, а у нее ноги! Это невыносимо, будто суставы выкручивает. — А что хочешь?       — Ничего, — реально, настоящая нехочуха. — Я на этих выходных, наверное, к родителям поеду.       — Надолго?       — Дня на четыре. Выходные, потом два дня лекции и пз онлайн, — Саша позади буркнул что-то вроде «ладно». Грустно так, тоскливо.       Отъезды Аньки для него были пыткой. Он, конечно, находил себе занятие на это время: в бар с друзьями, с Кондратьевым встретиться, с Гошаном план работы обговорить, цену прикинуть. Заказывал стройматериалы и искал нормальную бригаду. Даже не верилось. Ни ему. Ни ей. Никому. Он даже взял ее руку, чтобы убедиться, глянув на кольцо на безымянном пальце. Она его. И только. Анька, собственно, особо и не сопротивлялась. Сдалась без боя, так сказать, подтирая потом слезы белым флажочком.       Обычно поездки на выходные сопровождались приглашением и Разина, но соглашался он редко. Не из-за того, что не хотел, а просто времени не было. Все уходило на подготовку плана дома. Аня говорила, что он все слишком рано затеял, но глядя на то, как выросла цена в последний месяц, все согласились, что поступил он правильно. Хотя бы делать будут все по изначальной стоимости. Он приглашал родителей Ани к себе, но те все время морозились, отвечая, что им неудобно — мешать будут. Странно, потому что маман души в нем не чаяла и млела, светилась, когда он приезжал. Дарил цветы и какие-нибудь мелочи, которые для Надежды Васильевны мелочью не были. Делал он это с такой завидной регулярностью, что, кажется, ее муж приревновал и сам начал подарки дарить. «Как в молодости», — восторженно говорила женщина. С Виктором Сергеевичем, или просто Сергеичем, как его называл Разин, нашли общий язык. Лабзин старший к нему тоже нормально относится, но иногда все же напоминает о том, чтобы Саша не смел обижать Аньку. А то полетят: кольца, подвески, цветы и прочие цацки. А он и не собирался, каждый раз завороженно глядя на девушку. На кольцо на пальце. На подвеску на людях и на ошейник, когда они наедине.       — Ты точно не хочешь со мной? — спросила она, поглаживая пальцы.       — Если только на один выходной. У меня в понедельник пары, потом надо в офис, потом к Гошану…       — Важный дядька. Поехали, пусть она с тобой тоже поговорит.       — По поводу?       — По поводу свадьбы. Она мне мозги уже выела: когда, где, сколько гостей, какое платье?... И злится, когда я не могу ответить. Будто я в десятый раз замуж выхожу! — всплеснула она руками, перевернувшись на спину. — А я только Соньке помогала, но это совсем другое… Я вообще не верю, что это происходит… — Аня повернула голову, заглядывая в голубые глаза. — Вот ты веришь? — кивок, да такой довольный. — А я не могу… Как вообще все так получилось, что мы дошли от придирок на парах к тому, что ты предложение мне сделал?       — Не бурчи, — Саша поцеловал ее в висок, успокаивая начавшийся мандраж. Только скажи ей о свадьбе, она тут же готова в обморок падать. — Главное, что ты этому рада. И я тоже.       Анька кивнула, улыбнулась и чмокнула в губы. Раздобрела, разнежилась.       — Саш, а ты точно уверен, что не хочешь приглашать своих родителей? — осторожно поинтересовалась она, коснувшись крепкой груди. — Это все-таки родные люди.       — Я тоже так иногда думаю, а потом вспоминаю все дерьмо и понимаю, что никакой семьи не было. Не хочу. Я уже был на одной свадьбе с ебанутой мамашей.       Лабзину аж передернуло от воспоминай, как Соня, бедная, чуть нервный срыв не получила на своей же свадьбе. Праздник такой, а она в слезах все время. Кондратьев — золотой мужик, терпел все ее истерики и успокаивал. Все время рядом был.       — Да, — с сожалением вздохнула Аня. — Соне тогда так обидно было. И Леше тоже.       — Ну вот. А я хочу, чтобы все прошло спокойно, и никто не трепал нам нервы.       — А что насчет детей на свадьбе? У Иры Денис, у многих моих родственников тоже дети…       — Если найти нормального аниматора им, то нормально. Лишь бы они не мешались под ногами, — тут Аня была согласна полностью. Детей она любила, но иногда они такие бешеные. К ее счастью, в пределах знакомых кругов таких, вроде как, не наблюдалось.       — Саш, — позвала она, всхлипнув. Разин уже весь напрягся. — Я люблю тебя, — всхлипнув снова, пришлось замолчать, потому что Саша уже не выдержал и заткнул ее поцелуем. Долгим и мягким.       — Я тебя тоже, — поцеловал он лоб. — Но твои слезы… Иногда ты меня пугаешь в такие моменты. Все время думаю, что я тебя обидел как-то.       — Дурачок ты, Санька Разин.       — Ты тоже уже почти Разина. Анна Викторовна.       — Пока еще не Разина. Александр Дмитриевич.

***

      Дома Лабзиных все внимание было приковано далеко не к дочери. Впрочем, она сидела у себя и дописывала лекцию, которую пропустила когда-то, а Саня развлекал родителей. Точнее сказать, отца, рубясь с ним в дурака. Маман не вмешивалась, иногда проверяла дочь, в остальном сидела с двумя маленькими шкодами — Симбой и Сантой. В один момент, правда, отозвала мужа, на пару минут. Вернула быстро. Серьезного, такого, что Сане подумалось, что он уже что-то сделал или что-то случилось.       Сергеич сел напротив будущего зятя и, глянув в глаза, положил на стол толстенький конверт.       — Что это? — нахмурился Разин.       — Это наш вклад на свадьбу. Финансовая помощь, — и подвинул конверт ближе. — Сто пока собрали, потом еще. В общем, ты не думай, что все на тебе должно быть — мы тоже поможем.       — Нет, — отрезал фюрер, возвращая деньги. — Не нужно.       — Нужно. Наша дочь замуж выходит, должны же мы как-то вложиться!       — Я не могу взять деньги. Хотя бы из уважения и воспитания. Я в состоянии оплатить все сам.       — Очень хорошо, что у тебя есть такие финансовые возможности, — вклинилась подоспевшая Надежда Васильевна. — Но у нас тоже есть свои принципы. Мы просто не можем все свалить на тебя. Поэтому вот. Бери и не отнекивайся.       — Надежда Васильевна, я не возьму. Тоже из принципа. Если хотите, посоветуйтесь с Аней, она будет рада вашей помощи.       — Какая разница кому? Свадьба-то ваша!       — Такая, что Аня — ваша дочь, а я…       — А ты зять будущий! Почти как сын родной, — они обступили его со всех сторон, вжав в спинку стула. — Возьми, мы ж от чистого сердца, Сань, правда, — подвинул обратно конверт Сергеич.       — Да не могу я! Принципиально. Еще взрослый мужик не просил денег у родителей.       Спасла его Анька, вышедшая на шум:       — Что вы тут буяните?       — Твой муж деньги на свадьбу брать не хочет.       — Вот, Аньке отдайте.       — Что вы накинулись на него? — вступилась пока еще Лабзина. — Могли бы со мной сначала посоветоваться.       — О чем? О том, чтобы мы просто в стороне стояли?       — О том, что эти деньги можно потратить на оформление зала, или платье, или выездную регистрацию. Или еще что-нибудь. Саша не берет деньги, и вы это знаете.       — Это ваша свадьба или наша? Почему я больше вас думаю? — возмутилась маман.       — Да что вы заладили: свадьба, свадьба, свадьба! Мы даже дату еще не выбрали, а вы пристали! — все трое немного отодвинулись от крика и дрожащего голоса. — Я, может, вообще замуж не хочу! Достали! — она на пятках развернулась и ушла в комнату, вытирая по пути подступившие слезы.       Хлопнула дверь. Родители ошарашено переглянулись.       — Слушайте, оставьте деньги себе. Хотите, подарок Аньке купите, платье, или в декор вложитесь. Что хотите, только не лезьте к ней, — мрачно начал Разин, вздохнув. — Она вся на нервах в последние дни, то и дело плачет. Вы ж ее знаете, она сама все расскажет, когда мы найдем оптимальный вариант, а пока приберегите свои деньги. Я не стану плохо о вас думать, если оплачу все сам. Короче, не дергайте ее, ладно? И так нервотрепки хватает, правда.       Оба поджали губы, осознавая, что все-таки немного перегнули. Они ж как лучше хотели. Но как известно, благими намерениями…       — Потом доиграем, шесть — четыре, я запомнил, — обратился он к отцу Аньки и ушел в комнату. — Бобер, — позвал он ее, застав уткнувшейся в подушку. — Что ты так завелась-то? Они ж переживают тоже, — сел рядом, скользнул рукой по спине выглаживая. Девушка пожала плечами и перевернулась на живот, шмыгнув носом.       — Потому что у меня уже мозги кипят из-за этой подготовки. Определиться, где отмечать хотя бы…       Саша вздохнул, задумавшись:       — Я делал опрос на одной из пар, спрашивал у девчонок, где бы они провели регистрацию? По итогам, большинству нравится Маршалково или парк в Дубовом.       Аня кивнула, соглашаясь с мнением большинства. Места и правда красивые. Чего стоит один только дуб-долгожитель в Дубовом. Как из поэмы Пушкина.       — В Дубовом у Сони свадьба была. Мне Маршалково больше нравится. Там пруд красивый, арка будет хорошо смотреться… И цветы везде. Еще детская площадка есть, дети смогут отвлечься… А может, Ютарк? — глянула она с детской мольбой. Ну какая дама не хочет фотосет в замке? Ещё и красивый...       — Я там ни разу не был, но фотки вроде красивые. Давай тогда его. Так, — выдохнул Разин. — С местом регистрации определились.       — Там дорого очень… Мы вложимся?       — Вложимся, не ссы. Иди сюда, плакса-вакса, — Саша свалился рядом, прихватив с собой телефон. Раскинул руки, позволяя Аньке перелезть ему на грудь и начал шерстить просторы интернета.       Что найти хотел — непонятно. Аня уже по миллиону раз пересмотрела все рестораны, бары, кафе, гостиницы-рестораны, гостевые дома. Все. Даже базы отдыха. Но вдвоем думать проще, на это надеялся фюрер.       Родители не беспокоили, только впустили в комнату животину, и те улеглись в ногах. Кот засопел, кобель захрапел. Санька устало вздохнул. Он никогда не привыкнет к стольким живым существам рядом. Ладно, Анька, она-то одна. А теперь их трое его оккупировали. Но почему-то ему это нравилось. Вся эта суматоха с двумя шкодами, которые норовили то подрать что-то, то погрызть. Как-то ярче стало, что ли. Веселее и живее. Еще Анька подгоняла с ее вечными спешками и крикам: «А-а-а! В аэропорт!». Мог он подумать, что один экзамен приведет его к тому, что его жизнь из тихого и спокойного русла перейдет в буйную реку?       Нихуя. Потому и охуевал. Но по-доброму.       — Знаешь, вот этот мне нравится, — уже спокойно проговорила Аня, указав на один из вариантов.       — А мне этот, — указал Саша на парк-отель. — Я там был пару раз. Хорошая кухня, место красивое, плюс это ведь отель, многие смогут остаться там, если будут из другого города.       — А не слишком? Мне кажется дороговато…       — Там стандартно. Два с половой — три косаря на человека. Алкоголь свой, а это, собственно, на любом празднике главная затрата.       — А номера? Сколько?       — Смотря какой, — пожал он плечами и зашел на сайт. Цены не кусались, немного выше, чем в обычном отеле, но то не просто отель, на то и расчет. — Плюс есть баня, сауна. Кто знает, что будет на второй день?       — Какой ты продуман.       — Я просто знаю, какое состояние бывает после того, как всю ночь гулял. Так что думаешь?       — Мне нравится «Неаполь», — ткнула она на один из номеров. Люкс, однако.       — Хороший выбор.       — Там можно будет сделать фотосессию. В белье или даже ню, — Саша глянул на нее недовольно, однако в глазах было смятение. И хочется, и колется…       — Только если фотограф будет женщина, — Анька спорить не стала. Идея оголяться перед чужим мужчиной ее не прельщала и даже пугала. — Значит, с банкетом тоже определились. Осталось меню и алкашка. Все остальное по мелочам.       — Мелочам? Платье, костюм, ведущий, декор…       — Главное, что определились, где весь сейшен и все остальное будет.       — А дата?! — вдруг спохватилась Аня. — Я думаю, надо забронировать все заранее…       Саша хмыкнул и открыл календарь. Пролистал до июля, потом до августа. Потом обратно до июля.       — Август или июль? У тебя как раз сессия закончится, у многих отпуска будут. Лето, тепло.       — Июль. Конец июля. Может, двадцать шестое? Где-то там.       — Лучше двадцать седьмое. Суббота как раз. Нужно тогда расписаться заранее.       — Ну да… — Лабзина мечтательно вздохнула, уперевшись подбородком в грудь фюрера. — Когда лучше?       — Хоть завтра.       — Правда?       — Да, но тебе придется со мной домой вернуться.       Дату немного перенесли. Вернется, тогда и распишутся.       Успокоившись окончательно, Аня обрадовала родителей, посвятив их в планы. Никто против не был. Маман аж засветилась, рассмотрев место регистрации и самой свадьбы. Счастливая, даже больше дочки. Потом долгие звонки в загс, договоры о дате — это дело она взяла на себя, а на Сашу сбросила обзвон парка-отеля, перед этим примерно прикинув количество гостей. Меню решили составить уже по месту, когда приедут домой. Вместе с маман. Та похвасталась, что скоро начинается отпуск, и она посвятит себя подготовке к свадьбе.       Уже никто не жаловался и не возражал. Анька счастливая лежала рядом с Разиным. И спокойная. Наконец-то.       В середине мая состоялся суд, где насильнику, которому посчастливилось попасть на Разина уже тогда, когда у него был человек, ради которого не стоит губить жизнь, там ему навешали статей, переворошив все дела и на долгие годы отправили в места не столь отдаленные.       Хотелось бы, конечно, чтобы подальше.       Ира теперь могла спокойно выдохнуть, пусть и трудно было вернуться в прежнюю колею. Еще сложнее было объяснить Денису, что за мудак обидел его маму. Приврали, оно и к лучшему, незачем ему знать.