Самое сильное проклятие

      — Давай чуточку правее.       — Вот так?       — Да-да, ещё чуточку правее.       — Так?       — Не, теперь давай обратно и опусти руку чуть ниже.       — Клянусь, я сейчас спущусь и врежу вам, — разозлился наконец-то Мегуми, угрожающе сложив руки в теневую фигуру, чтобы вызвать гончих. Годжо рассмеялся во весь голос, довольный своей маленькой проказой. Сурин, в это время находясь на кухне, любопытно выглянула в гостиную на звук его смеха и удивленно приподняла брови. Происходило кое-что по-настоящему милое и забавное. Двое мужчин: один постарше, другой помладше, по её вежливой просьбе украшали гостиную к Рождеству (ведь как это так, всё-таки — это самый чудесный и волшебный праздник в году, а значит, без ёлки и гирлянд по всему дому никак не обойтись!), пока сама занялась готовкой праздничного ужина, но по тому, что она сейчас перед собой видела, они с её вежливой просьбой явно кое-как справлялись.       — Почему я вешаю эти чёртовы гирлянды, когда вы буквально можете летать? Сатору приложил ладони к груди и с драматичным вздохом воскликнул:       — Боже мой, совсем забыл! Почему ты раньше мне не напомнил, Мегуми-чан? У Фушигуро кончалось терпение — Сурин это видела отчётливо, но его недовольство было совсем беззлобным, скорее даже показательным и Годжо, разумеется, прекрасно это видел и понимал, поэтому не мог перестать его дразнить. Она проследила за тем, как он осторожно взял у него из рук гирлянду, как ослепительно улыбнулся, буквально подняв на градус выше этой улыбкой раздражение Мегуми и как показательно оторвал ноги от пола и начал вешать гирлянду сам, что-то паралельно при этом напевая себе под нос. У Годжо определённо было очень хорошее настроение. И не удивительно — действовать кому-то на нервы было его чуть ли не самым любимым занятием. Порой он делал такие выкрутасы, что всем вокруг становилось плохо и не сосчитать сколько таких неловких моментов им пришлось пережить. Правда, если Мегуми действительно было неловко и он хотел провалиться сквозь землю от позора, то Сурин, напротив, относилась к этому спокойно и лишь снисходительно улыбалась, порой даже принимая непосредственное участие в планах Годжо. И сейчас она, наблюдая за разразившимся действом, тихо и счастливо рассмеялась, невольно этим привлекая к себе внимание обоих мужчин.       — Опять ругаетесь? — добродушно спросила она, щуря глаза в улыбке.       — Нет, просто этот придурок в повязке решил надо мной опять поиздеваться, — нахмурил брови Мегуми, взглядом указав на виновного.       — Ничего подобного, — деланно возмутился Годжо. — Просто мой глазомер лучше твоего.       — Какой нахрен глазомер? Вы буквально в повязку обмотаны, — парень очень смешно негодовал.       — Мои легендарные шесть глаз не обманешь, Мегуми-чан, — поцокал он языком, подняв указательный палец в поучительном жесте. — Смотри как криво ты всё повесил в начале.       — Ничего не криво!       — Ну-ну, будет вам, — попыталась вмешаться Сурин между двух этих огней, не в силах сдержать очередной смех. — Хотите я вам помогу?       — Будь добра, — закатил глаза Фушигуро, протягивая ей игрушку для ёлки.       — Если вы двое теперь будете против меня — предупреждаю, я очень сильно обижусь, — надул губы Сатору, все ещё забавно паря над гостиной.       — Будто вы на это действительно способны, — улыбнулась ему Сурин, на что мужчина довольно и многозначительно хмыкнул, и продолжил своё дело. По телевизору играла какая-то типичная рождественская песня и Годжо, откуда-то зная все слова наизусть, громко подпевал и активно при этом дрыгал ногами и руками, пытаясь не то танцевать, не то вызвать кого-то из преисподней своими до смешного странными телодвижениями. Сурин боялась, что он ненароком вызовет дьявола и Рождество они проведут в каком-нибудь кипящем котле, но вскоре он прекратил и она с облегчением выдохнула. По канону, одет был Годжо в кричащего цвета свитер с оленями, точно такой же был на ней и Мегуми. Даже не спрашивайте, как последнего удалось на это уговорить — эта была чистая ложь и провокация, на которую он очень глупо повёлся и не мог уже ничего с этим поделать. Всё-таки, совестью он не был обделён и прекрасно понимал, что даже для него будет грубо взять и снять с себя этот дурацкий подарок Годжо, поэтому парень продолжал ходить в этой уродской кофте, всем своим видом показывая, как сильно она ему не нравится. Сатору исподтишка сделал с его недовольной мордашкой пару фотографий, отправил их Сурин и они оба показали друг другу большие пальцы, пока он этого не видел. Операция «Сфотографируй Мегуми в праздничной одежде»: была успешно выполнена.       «Я выиграл. С тебя упаковка моти».       «Но вы провели с ним больше времени. У вас определенно было больше шансов», — ответила она, недовольно зыркнув на его самодовольную рожицу исподлобья. Мужчина показал ей язык и быстро настрочил ещё одно сообщение.       «Ничего не знаю. Мне с клубничной начинкой, пожалуйста».       «Ладно», — быстро сдалась Сурин. За такие милые фотографии Мегуми она была готова на что угодно. Даже на сотрудничество с вымогателем сладостей.       «Ты тоже неплохо вышла, как бы я не пытался поймать плохой кадр», — пожаловался в новом сообщении Годжо с кучей дурацких смайликов. К нему было прикреплено пару симпатичных фотографий, где Сурин готовила и наряжала ёлку. На них, как бы он действительно не пытался поймать каверзный момент, чтобы тоже её потом подразнить, она всё равно везде получилась естественной и весёлой. Девушка зачла себе это, как за маленькую победу — у Сатору не получилось в этот раз над ней поиздеваться.       «И правда вышло неплохо», — подумала она с улыбкой, но на сообщение ответить не успела. Голос друга резко выдернул её из мыслей.       — Вы чем это оба занимаетесь?       — Ничем, — ответили они одновременно и спрятали телефоны, боясь попасть под немилость Мегуми. В итоге, они потратили на обустройство гостиной и кухни больше двух часов, потому что большую часть времени Годжо всех отвлекал, чем помогал, но получилось очень даже красиво. По-настоящему празднично.       — Это алкоголь? Сурин удивленно приподняла брови, когда учитель пришёл на кухню с вполне конкретной бутылкой шампанского и уже без повязки на глазах, сменив её на забавные очки со звёздочками.       — Он самый, — лукаво подмигнул Годжо, чуть наклонив голову.       — Но мне едва исполнилось четырнадцать, — она попыталась его вразумить. — Мегуми вообще тринадцать. Вы серьёзно?       — Я помню сколько вам лет, — спокойно произнёс мужчина. — И да, серьёзно. Будет лучше, если вы сами попробуете какое-нибудь дешевое пойло, чем вот это, — деланно указал он на дорогую бутылку, — хорошее и качественное? Сурин посмотрела на Мегуми. Тот молчал и не было похоже, чтобы он был особо против этой затеи.       — Да бросьте! Сегодня же праздник, — настаивал Годжо, будто он здесь был ребёнком, а не взрослым.       — Но вы же не пьёте, — всё ещё пыталась образумить его девушка.       — Так это же не значит, что я отказался от алкоголя насовсем, — ушёл он от ответа. — Я купил его специально для вас. Чего добру теперь пропадать, м?       — Вы всё ещё самый безответственный взрослый, которого я знаю, — наконец-то подал голос Мегуми, улыбнувшись уголками губ. Годжо мягко рассмеялся, с характерным звуком открыл бутылку и налил всем по чуть-чуть в бокалы.       — Поправочка, я самый крутой взрослый, которого вы когда-либо встречали и знали, — сказало он самодовольно, подняв бокал. — С Рождеством, детишки! Подростки не стали возражать и повторили его последнюю фразу, звонко чокнувшись бокалами.       — Ну как? — пытливо рассматривая их лица, поинтересовался Годжо.       — Гадость неимоверная, — скривилась Сурин, откладывая шампанское куда подальше и принимая решение больше к нему не прикасаться. Мужчина добродушно рассмеялся над её реакцией.       — Неплохо, — Мегуми, напротив, оказался гурманом и сделал ещё один глоток на пробу. — Да, неплохо, — сказал он чуть тише, явно довольный вкусом. Сатору и Сурин переглянулись и почти одновременно рассмеялась — Мегуми редко был чем-то так искренне доволен, что невольно вызывал в душе радость своим умиротворенным лицом. Иногда этот парень был слишком… невероятным. В хорошем смысле этого слова. Сурин до сих пор не понимала, как кто-то такой мог в их мире существовать. Закончив с ужином, они вышли на улицу зажечь фейерверков, но Годжо перед этим захотел прикупить каких-нибудь эксклюзивных праздничных сладостей и они сменили курс в сторону города. Тот, как всегда, бурно встретил их толпой идущих и торопящихся туда-сюда людей. В Рождество они все казались чуточку чуднее обычного и Сурин опасалась, что где-то поблизости появятся проклятия, но те, на удивление, не вылезали из своих нор и сидели тихо. И причиной тому наверняка было присутствие Годжо, которого они сторонились, как огня. В районе, где они жили, девушка вообще редко когда могла встретить хотя бы одного пакостного духа и не смогла в очередной раз не поразиться безграничной силе человека, с котором имела удачу жить в одном доме. Годжо по праву считался сильнейшим шаманом. Она держалась рядом с Мегуми, лениво рассматривая яркие витрины и вывески магазинов, и время от времени смотрела на спину Сатору, уверенно идущего к какому-то определённому киоску. Он был по-прежнему весел и невозмутим, почти каждый прохожий на него оборачивался, смотрел на него не то удивленно, не то восхищенно и она тоже не сдержала улыбки, чувствуя как приятно разливается уже знакомое тепло в груди. И невольно задалась вопросом. Могла ли она когда-то предположить, что в её жизни появится кто-то, кто станет для неё таким же родным, как Мегуми? Что этим кем-то станет Годжо Сатору — самая значимая фигура во всем шаманском сообществе? Кто-то настолько невероятный в своей самобытности? Конечно, не могла. Но когда она была рядом с ним и Мегуми, когда вот так беззаботно могла проводить с ними время и когда Годжо с удовольствием отдавал им своё драгоценное внимание и время (его редко когда можно было увидеть из-за работы), призраки из прошлого стремительно отступали, а душу наполняло светом и теплом от их улыбок.       — Вы чего-нибудь хотите? — спросил мужчина, когда закончил со своим заказом.       — Вон те рогалики выглядят довольно аппетитно, — улыбнулась Сурин, пальцем указав на красивое хлебобулочное изделие.       — Упакуйте, пожалуйста, и их тоже. И побольше, — сказал он продавщице и мило ей улыбнулся. — А тебе, Мегуми?       — Хочу мороженного, — ответил он совсем тихо.       — И мороженного, пожалуйста. Самого вкусного, которое у вас только есть. Годжо и Сурин молча переглянулись, но предпочли сделать вид, будто не заметили, как на слегка захмелевшем лице Мегуми появился небольшой румянец и незаметно друг другу улыбнулись, подумав об одном и том же. В последнее время Фушигуро стал более общительным и открытым, свои чувства теперь выражал не только перед Сурин, но и перед Годжо. Конечно, его любимым способом коммуникаций всё ещё оставалось хмурое молчание, но где-то там, глубоко внутри, как бы он не отфыркивался и не ворчал, тоже чувствовал тепло и спокойствие, когда они вот так собирались вместе. Он чувствовал себя на своём месте, чувствовал себя нужным. И всё то тёмное, из которого Годжо хотел его когда-то спасти и не дать пропасть без следа, медленно, но верно исчезало. Мегуми доверял и уважал его, как своего наставника и Сурин всё чаще стала замечать, как они проводили время вместе за тренировками. Иногда она даже специально задерживалась после школы, чтобы дать им побыть вдвоём как можно дольше, правда, они все равно потом оба ей названивали, уточняя, скоро ли она освободиться, чтобы присоединиться к ним и счастливо про себя улыбалась, в ту же секунду телепортируясь домой. Обратно они добрались на автобусе, удобно расположившись в конце салона, где было больше всего мест. Подростки сели по бокам от Сатору, доедая на ходу купленные сладости, и принялись обсуждать где будет удобнее и безопаснее всего зажечь фейерверки. А потом, когда беседа перетекла во что-то более нейтральное, Мегуми не заметил, как отрубился прямо на плече у Годжо, так и не доев своё мороженое.       — Пс-с, Сурин, — тихо позвал её мужчина, молча указав пальцем на своё плечо.       — Он действительно вам доверяет, можете больше не переживать об этом, — улыбнулась девушка, аккуратно перегнувшись через него и вынув из чужих расслабленных пальцев мороженное.       — Да он от шампанского отрубился.       — Думаете, Мегуми не покажет свой характер, даже будучи под шампанским? — скептически приподняла бровь Сурин. — Если бы он не хотел, он бы даже не сел рядом с вами.       — И то верно, — улыбнулся он вдруг тепло. — Доверяет, значит… Из него хрен вытянешь что-то подобное.       — Согласна, — Хаякава настольгически улыбнулась, вспомнив каким отстраненным и грубым он когда-то был. — Я когда-то давно тоже очень долго добивалась его доверия.       — Расскажешь?       — Как вы уже знаете, я оказалась в клане Зенин, когда мне было пять лет. С Мегуми мы встретились годом позже. Слова полились легко, наверное, на девушку тоже действовало выпитое шампанское. Она рассказала о их первой встрече, о том, как Мегуми проигнорировал её приветствие и желание познакомиться и как, будто проглотив палку, с излишне выпрямленной спиной пошёл по своим важным делам, сказав ей больше к нему не подходить. Но он тогда показался Сурин таким до смешного милым и очаровательным, что она сразу же просекла, какой он на самом деле замечательный парень, просто почему-то не показывает этого и лишь сильнее захотела с ним подружиться.       — Я была почему-то такой настырной. Пыталась всеми правдами и неправдами добиться его внимания. Казалось, если мы не подружимся, я обязательно упущу что-то очень важное. И ведь не ошиблась. Годжо молча её слушал, пытаясь разгадать, были ли щеки Сурин такими трогательно раскрасневшимися от воспоминаний или тоже из-за шампанского. Даже почувствовал, как неприятно укольнула совесть, ведь он на полном серьёзе напоил двух подростков, едва достигших возраста согласия, но быстро себя успокоил. Пока он рядом, им всё будет дозволено. А дальше они уж сами решат — нужно им это или нет. В этом плане он полностью им доверял и никогда не сомневался.       — Мы начали чаще встречаться и даже сбегать друг к другу с тренировок, чтобы просто поиграться, как положено детям. Мегуми всегда присылал своих гончих, когда не мог прийти сам, чтобы я не скучала, но я все равно телепортировалась вечерами в его комнату, подолгу шепчась с ним о чём-то глупом и несбыточном, чтобы нас никто не смог случайно поймать вместе, и была так невероятно счастлива. Он почти полностью смог заглушить мои одиночество и тревогу. Сурин всегда была честной и искренней, и Сатору очень в ней это ценил, чувствуя очередной укол вины за то, что у него когда-то давно действительно была мысль разлучить их и разрушить эту необыкновенно крепкую связь. Но сейчас лишь в очередной раз убедился, что сделанный выбор был правильным. Одним из самых верных в его жизни.       — Ты увидела в нём свою родную душу?       — Точно. Наверное, так оно и было, — согласилась Сурин. — Мегуми не просто мой друг, он мне как брат, почти семья. Я очень сильно его люблю. Годжо как-то странно улыбнулся и девушка тут же насторожилась, некстати вспомнив, как он обожал подлавливать несчастных людей на их слабостях, начиная безжалостно их подкалывать. Её откровенное признание было для него идеальным оружием, но вместо ожидаемых подколов, Годжо поднял руку и ласково потрепал её по макушке, мягко произнеся:       — Ему с тобой очень повезло.       — Мне с ним не меньше. На сердце резко отпустило и потеплело, и, поддавшись чувствам, Сурин тоже легла головой ему на плечо, счастливо улыбнувшись. На самом деле, им всем было свезло друг с другом, но она не решилась произнести это вслух, надеясь, что Годжо и так всё прекрасно понял. И доев мороженное Мегуми, она тоже не заметила как провались в сон. Фейерверки они так и не посмотрели.

***

Проснувшись посреди ночи от ужасной жажды, Сурин лениво поднялась с кровати, первые пару минут не понимая, как она в ней оказалась. Озадаченно оглядела свою комнату, себя и, судя потому, как заботливо девушка была укутана в одеяло, не было сложно догадаться, что это было дело рук Годжо, который наверняка телепортировал их с Мегуми домой и уложил по кроватям. Улыбнувшись, она вышла из комнаты, зевнула и босыми ногами прошла на кухню, на полпути застыв от неожиданности и испуга. В гостиной сидел Годжо. И сидел он не на диване, а прямо на полу, задумчиво смотря куда-то в одну точку и непонятно о чём думая. Сурин так и осталась стоять на месте, не зная, что ей делать. Может, ей стоило притвориться, сделать вид, будто она ничего не видела и пойти обратно в комнату, пока он её не заметил? Но остаться незамеченной у неё всё равно бы не получилось, даже если бы она замаскировала свою проклятую энергию — Годжо, не оборачиваясь, не выдавая в голосе никаких намёков на что-то странное, хотя что-то странное определённо происходило, вполне буднично спросил:       — Ты чего встала, Сурин?       — Эм, мне просто захотелось выпить воды. И чтобы не стоять на месте, получив хоть какой-то шанс сдвинуться с места, она быстро прошла на кухню и налила себе воды из фильтра. И пока пила, пытаясь промочить сухость в горле, то и дело поглядывала на мужчину, белоснежные волосы которого смешно и одновременно очаровательно окрашивались в цвет мигающих лампочек от гирлянд.       — Сенсей, с вами всё в хорошо? — неуверенно спросила она, замерев на пути в свою комнату.       — Конечно, — он улыбнулся ей, но сделал это настолько натянуто, настолько фальшиво, что она впервые не поверила в его натянутую на лицо маску. — Иди спать. Со мной всё в порядке. Что-то подсказывало, что ни черта он не в порядке и Сурин по-прежнему не знала, что ей делать и как на это реагировать. Годжо встал и подошёл к окну, давая понять, что разговор на этом закончен, но она не могла сдвинуться с места. Смотрела на его спину, чуть опущенные плечи и не могла сдвинуться с места, как бы не старалась. Возможно, у неё не было никакого права в это лезть, ведь было очевидно, что ему требовалось побыть наедине с собой, но она не хотела уходить. Не хотела оставлять его одного. Что-то тяжёлое заворочалось внутри Сурин, а глухая тревога отозвалась болью в быстро стучащем сердце. Годжо, чувства, действия, взгляды, улыбки и слова которого всегда были под идеальным контролем — сейчас казался совершенно не таким, каким она его привыкла видеть. Совершенно не таким, каким он всегда себя всем показывал. И она не смогла это проигнорировать, не смогла найти в себе силы взять и бесчувственно развернуться и уйти. Сегодня же было Рождество, чудесный и весёлый и праздник, так почему же он казался таким потерянным и одиноким? Почему от него просачивалась эта молчаливая, губительная во всех смыслах боль? Что могло заставить его быть таким? У кого хватило столько сил, чтобы сделать с ним что-то подобное? Сурин вдруг с ужасом поняла, что совершенно не знает такую сторону Годжо. Она уже давно догадывалась, что вся его дурость была лишь показушной, идеальной маской для того, чтобы скрыть вот это, но не думала, что всё может быть настолько серьёзно, настолько запущенно. Его явно что-то тревожило и у него явно за всей этой показушной маской таилась какая-то своя история и своя трагедия, и Сурин так нестерпимо хотелось сделать хоть что-то, что смогло бы облегчить его страдания, поделиться с ним теплом и заботой — тем, чего ей самой порой так не хватало. Ведь для неё Годжо был словно якорь, опора в бурлящем океане взрослой жизни, где так просто было сгинуть без следа. Она просто обняла его. Набрав в грудь воздуха, рванулась вперед и обхватила его руками, прижимая к себе с отчаянной, жадной нежностью. Такого большого, высокого и почему-то бесконечно холодного. Крепко сцепила руки на его животе, игнорируя заискрившийся барьер Бесконечности, игнорируя тупую боль, которую он причинял и прижалась щекой к его к спине. Годжо сначала замер, а после тихо выдохнул невыносимый груз с сердца, который до сих пор его стягивал. Он никак не отреагировал на прикосновение, не отшатнулся, но и не сделал ничего в ответ. Просто позволил себя обнять, чувствуя, как чужая проклятая энергия проскальзывает не только через барьер, но и прямо ему под кожу. А может это не была проклятая энергия вовсе, а что-то другое, что-то острое, что-то болезненно резанувшее его по изнанке в районе диафрагмы. Он был благодарен за то, что Сурин не стала допытывать его вопросами, что не полезла в душу, что поняла без слов и дала ему то, в чём он, возможно, больше всего нуждался — молчаливое понимание и тепло. Того, от чего он постоянно сторонился после одного своего неудачного опыта, боясь вновь обжечься. Но это неожиданное объятие почему-то вовсе не обжигало, оно заботливо грело и успокаивало. Прошло уже шесть лет — их сближение, их привязанность друг к другу была неизбежна. Они жили в одном доме, ели за одним столом — они не могли не стать чем-то большим друг для друга. Но Годжо понадобилось для осмысления этого факта целые годы, Мегуми и Сурин чуть меньше, и всё же — он не жалел о сделанном выборе. Даже воспоминания и ошибки из прошлого не казались больше такими страшными и тот, о ком он сейчас вспоминал, тоже не причинял больше той самоуничижительной боли и раскаяния за то, что могло бы быть, но не стало. Теперь в его жизни появились люди, которые стали ему невероятно дороги. Теперь, приняв решение стать учителем в магическом техникуме, он больше не допустит прежних ошибок, предотвратит всё, что сможет вылиться в тот страшный недочет, который он допустил когда-то в юности. Теперь ему есть о ком позаботится и кто позаботится о нём. Он больше не одинок. Они все больше не одиноки.