Самое сильное проклятие

Ничто, кроме тех воспоминаний, не напоминало Сурин о случившемся в ту Рождественскую ночь. Каждую встречу и разговор после Годжо вёл себя как обычно и ничем не выдавал произошедшего, а она так и не смогла найти в себе смелость поговорить с ним о той ситуации. Не смогла найти нужного момента и нужных слов. Да и что Сурин могла ему сказать? Чем могла помочь? Об увиденном ею наверняка знали лишь единицы или только сам Годжо, поэтому лезть не в своё дело она не имела никакого права, как бы близки они не были. Девушка догадывалась (а теперь только убедилась), что за всей его показушной улыбчивостью, завораживающим смехом и шутками, таилась какая-то трагичная история, но приняла решение просто молчать. Если мужчина посчитает нужным, он сам ей обо всем расскажет, как и рассказал когда-то о той ситуации с её документами и таинственном человеке, добросовестно пополняющем её сберегательный счёт каждые пол года. У Сурин было много мыслей по этому поводу, много наводящих вопросов, но чем дальше она в эти мысли заходила, тем сильнее, казалось, отдалялась от правды. Когда-то давно она пообещала себе, что не будет оглядываться в прошлое, что не будет ожидать чудес от будущего и просто жить, наслаждаясь каждой минутой. Но она так же знала, что у всего есть объяснение и что некоторые вещи, особенно такие, делаются неспроста. И этот таинственный человек, обеспечивающий ей вполне комфортную жизнь, но почему-то предпочитающий оставаться в тени, был единственной её зацепкой. Единственной ниточкой, способной потянуть за собой всю правду. Может ей действительно не стоило в это лезть, но что, если удастся его найти? Встретиться с ним, поговорить и обо всём разузнать? Попытаться ведь стоило? Тем более, что это не составит особого труда, если попросить нужного человека помочь. И единственный, кто приходил девушке на ум в этой ситуации и кто мог согласиться с ней сотрудничать — был Идзити. Не думая ни секунды больше, Сурин набрала номер мужчины и попросила его об услуге. Тот, на удивление, категорично не хотел помогать, постоянно спрашивал, точно ли она уверена в своём решении, хотя больше казалось, что не уверен был именно он, но девушка оставалась непоколебимой и он согласился на свой страх и риск. Уже сегодня днём они должны были встретиться, чтобы вместе всё обсудить, но вместо помощника директора, на место встречи пришёл тот, кого Сурин сейчас хотела видеть меньше всего. Годжо показался из-за угла здания и чуть ли не вприпрыжку направился в её сторону, нарочито весело помахав рукой в знак приветствия.       — Чёрт, Идзити-сан, просила же ничего пока не говорить Годжо-сенсею, — раздосадованно выдохнула девушка и отвернулась, сделав вид, что не заметила его. Ужас какой. Сейчас точно что-то начнётся. Годжо не даст ей так просто улизнуть — всем её планам пиши пропало.       — Я всё слышу! — широко улыбнулся Сатору, хотя стоял в несколько добрых метров от неё. — И не надо делать вид, будто ты меня не заметила.       — У вас что, слух как у летучей мыши? — она остановилась, поняв, что бежать бесполезно.       — Хуже, как у большой восковой моли. Сурин едва сдержала улыбку, почему-то подумав, что ему очень даже подходило это описание. Но где, собственно, был сам Идзити? Неужели Годжо его запугал настолько, что тот теперь где-то прятался, боясь попасть под горячую руку? И, конечно же, ей не обязательно нужно было знать, что Идзити действительно крепко досталось от Годжо. Когда он совсем недавно ему позвонил и трясущимся голосом сообщил, что именно Сурин собралась сделать, мужчина сорвался прямо с миссии. Благо, успел он вовремя — девушка ещё ничего не умудрилась натворить. И теперь думал, достанется ли ей тоже или они обойдутся малой кровью?       — Так, так, так, — Сатору деловито остановился напротив и если бы он был без повязки, Сурин бы точно попала под его внимательный, пронизывающий насквозь взгляд. Но он, слава Богу, был в ней и пытливых чудных глаз можно было избежать, хоть и легче от этого совсем не становилось. — И что этот маленький детектив здесь забыл? Пришла разгадать все тайны?       — Вас не должно быть здесь, — беззлобно буркнула девушка, сев на лавку.       — Тем не менее, я уже тут, — ни капли не оскорбившись на попытку его прогнать, Годжо уселся рядом и запрокинул ногу на ногу. — Итак, юный Шерлок, ты правда захотела обо всём разузнать?       — Правда, — ответила она не совсем уверенно.       — Думаешь, станет легче? — продолжал он допытываться.       — Не думаю, но попытаться стоит. Годжо тяжело вздохнул. Он отчасти понимал её состояние — маленькая девочка уже выросла и захотела узнать правду, найти источник беспокоящих её проблем и решить их, и в этом рвении определенно чувствовалось твёрдость характера, отчаянная готовность ко всему. Винить Сурин ему было не в чем и при всём желании Сатору не мог на неё даже рассердиться. Но узнать причину этого поступка хотелось и что творилось в её голове — тоже.       — Помнишь, что я сказал тебе когда-то давно?       — Вы сказали мне всё забыть и идти дальше.       — И в чём тогда проблема?       — В том, что иногда мне это не даёт покоя, — честно призналась Сурин. — Вдруг мне действительно полегчает, если я узнаю правду? Если я найду отправителя, это хотя бы прольёт свет на некоторые вещи.       — А если нет? Что будешь делать тогда? — он внимательно на неё взглянул.       — Не знаю, — с отчаянием выдохнула девушка, зарывшись пальцами в волосы и опустив голову. Ей очень не нравилось, что Годжо так давил, но он задавал правильные, заставляющие задуматься, вопросы. И она думала, думала, думала, пытаясь найти хоть каплю здравого смысла, хоть одну светлую мысль в том хаосе, что творился в её голове.       — Раз не знаешь, раз не до конца уверена, значит тебе ещё рано обо всём знать, — здраво рассудил мужчина, добив последний гвоздь в крышку её гроба.       — Я уже не маленькая.       — Не маленькая, — не стал спорить Сатору. — Но дело же не в возрасте, а в том, что ты чувствуешь и готова ли ты принять всё, как есть. Сурин промолчала. Действительно ли она была готова к этому? Действительно ли это облегчит её душу? Или она собственными же руками сделает только хуже? Она могла соврать Идзити, могла соврать Мегуми, могла соврать даже Годжо, но себе врать не должна была.       — Решение за тобой, — он смилостивился и мягко положил широкую ладонь ей на макушку, успокаивая и поддерживая. Сурин промолчала и на этот раз. Крепко задумалась, вновь погружаясь в свои мысли и отчаянно пытаясь их разобрать по полочкам, и спросила:       — Помните, я как-то предположила, что это со мной сделали специально?       — Помню, — Годжо весь насторожился, ожидая, что она скажет.       — Что, если это действительно так? Что, если это потом обернётся мне боком? Я не знаю о чём думать, не знаю чего ожидать. Где правда, а где ложь? Произойти ведь может что угодно. Я просто хочу быть хотя бы в чём-то уверена, — выплеснула она всё на одном дыхании, едва не задохнувшись от сидевшего в глотке комка тревоги и давящей неопределённости.       — Ты во мне уверена? Сурин удивленно и растерянно подняла глаза, не совсем понимая вопроса.       — Доверяешь мне? — корректнее спросил он, заметив её замешательство.       — Конечно, — без раздумий кивнула девушка. — К чему вы спрашивайте?       — Иногда мне кажется, что ты забываешь, кто я такой, — Годжо сказал это не с привычным самодовольством и самолюбием, которым обычно грешил, а как факт, как данность, которую невозможно оспорить. И её сердце беспокойно ёкнуло от этих слов, хоть она до сих пор и не понимала к чему он ведёт.       — Правда думаешь, что я позволю кому-то тебе навредить? В груди ещё раз ёкнуло. Но на этот раз тревожнее и сильнее, заставив все мелкие волоски на теле подняться от окатившего озноба. Так Годжо её значение в своей жизни не обозначал ещё никогда. Ещё никогда не говорил ничего подобного настолько открыто и искренне. В его словах буквально просачивалось: раз ты ни в чем не уверена, то будь уверена во мне, а я уж точно позабочусь о том, чтобы тебя поддержать и защитить — и, к собственному удивлению, поняла, что это было именно то, что ей сейчас так требовалось услышать. Сурин неожиданно почувствовала, как к лицу поднимается жар, как тяжело и невыносимо дышать, хотя Годжо не сказал и не сделал ничего сверхъестественного, и как захотелось спрятаться от его голоса и серьёзного выражения лица, скрытого повязкой.       — Чего ты так боишься, что хочешь обо всём узнать? Это был хороший вопрос. Пожалуй, самый точный за сегодня. Но она не знала ответа на него — или знала слишком хорошо. Голова наконец-то прояснилась. Давящее чувство тревоги и неопределённости тоже почему-то отпустило, и даже удалось без труда сглотнуть. У слов Годжо, а точнее от вложенного в них смысла, определённо было какое-то магическое действие.       — Разве плохо бояться?       — Кто сказал, что это плохо? — он добродушно усмехнулся. — Бояться — это нормально. Не знать чего-то — тоже. Ты ещё совсем юная, в твоём возрасте абсолютно нормальны переживания и тревоги. И поверь, проблемы имеют такое неприятное свойство, как появляться в самый неподходящий момент. Не ищи их самостоятельно. Ещё успеешь настрадаться.       — Как обнадёживающе. Вы явно умеете поддержать, — не удержалась от сарказма Сурин. С секунду они оба молчали, а потом почти одновременно рассмеялись.       — Всему своё время, Сурин, — он снова вернул ладонь на её макушку и мягко провёл ею по всей длине волос. Девушка постаралась не показать, как сильно ей понравился этот жест и как сильно к этой ладони хотелось снова прильнуть. — Ни о чём не переживай, пока я рядом. И когда в следующий раз соберёшься что-то сделать, сообщи сначала мне, хорошо, мой не маленький детектив? — передразнил он её, широко улыбнувшись. Сил глумиться у него было хоть отбавляй даже в такой момент.       — У меня и не было намерения что-то скрывать, — от его игривого тона она смутилась и отвела взгляд. — Просто не хотелось отвлекать вас от работы.       — Ты можешь отвлекать меня в любой момент. Да что же это такое? Он специально это делал, что ли? Сердце снова предательски ёкнуло, но Сурин строжайше запретила себе сейчас об этом задумываться. Потом обмозгует этот вопрос, когда останется наедине с собой.       — Не хочешь чего-нибудь сладкого поесть? Я столько правильных слов за сегодня сказал, просто жуть, — его аж передернуло. — Мой лимит исчерпан. Нужно срочно восстановить уровень сахара в крови. Сурин снисходительно над ним посмеялась — вернулся привычный и неисправимый Годжо.       — А вам разве не надо на работу?       — Работа может подождать час другой, — он задорно ей улыбнулся, совсем как мальчишка. — Идём?       — Идёмте.

***

В тот день Годжо заставил её позабыть обо всех тревогах, до отвала накормил любимыми сладостями и отправил домой отдыхать, и с того самого дня Сурин ходила сама не своя. Внутри что-то радостно порхало бабочкой. Ощущение было странным, но лёгким: словно каждая клетка тела, каждая крохотная мысль наполнилась светом. И чтобы она ни делала и чем бы ни занималась, её мысли постоянно возвращались к Годжо и их разговору, после которого она приняла решение оставить всё как есть и идти дальше. Сурин давно определилась со своим путем и теперь пойдёт по нему без сомнений и сожалений, как и подобает шаману, однако на её пути снова возникла проблема. И не было никого, к кому бы она могла на этот раз обратиться за помощью или кто мог бы объяснить ей, как назвать те эмоции, что вызывал в её душе Годжо Сатору. Поговорить об этом непосредственно с самим мужчиной казалось глупой идеей. Сурин уже предвидела, как в девяти из десяти случаев окажется той ещё чудачкой и понимала, что этим только создаст неловкую ситуацию, поэтому приняла решение снова просто промолчать. Эти чувства касались только её самой, и пока она искала им объяснение, никому не следовало о них знать. Поговорить с Мегуми тоже не казалось хорошей идеей, вряд ли он разбирался в этом вопросе больше неё, да и не хотела — у него сейчас была более насущная проблема. В последнее время Фушигуро не знал куда деть свою бешено растущую силу и нашёл весьма интересный способ решения этой проблемой — стал учить уму-разуму всех хулиганов в округе, укладывая их пачками на заднем дворе школы. И если сначала Сурин и Годжо это казалось даже неким благим и правосудным делом, то потом девушка начала сомневаться в его правильности, когда парень всё чаще и чаще стал приходить домой весь побитый и измочаленный. Сидя на диване в гостиной за чтением книги, Сурин не ожидала, что он и сегодня заявится весь побитый. Тут же встрепенулась, только завидев его опущенную тёмную макушку и резко встала, позабыв обо всем на свете от забившейся в сердце тревоги. Сегодня он был побит сильнее, чем обычно.       — Господи, что с тобой произошло? Мегуми молча отвернул голову, собираясь пойти дальше.       — Ты опять подрался?       — Да, — буркнул парень, на ходу снимая с себя куртку.  Он хотел было пойти в свою комнату, чтобы не видеть в глазах подруги беспокойство и чувствовать потом из-за этого вину, но Сурин его остановила, мягко обхватив за кисть.       — Позволь хотя бы помочь обработать твои раны, — тихо попросила она, поняв, что иначе не добьется его содействия и внимания. Парень развернулся, замер, рассматривая её обеспокоенное лицо и тяжело выдохнул. Она ещё ничего ему не сказала, не стала как-то упрекать или допытываться, потому что знала, как сильно он это не любил, но в груди всё равно запекло от стыда за свой поступок. Сегодня он действительно перегнул палку, когда ввязался в очередную драку.       — Подхватишь какую-нибудь инфекцию и помрёшь, — кивнула она на его многочисленные открытые раны и, отпустив его руку, направилась за аптечкой. — Вот глупо ведь будет, учитывая, что ты так ещё и не стал шаманом. Мегуми с улыбкой хмыкнул себе под нос, сев на диван.       — Я не помру от какой-то жалкой инфекции.       — Конечно, если я всё вовремя обработаю, — Сурин вернулась с маленькой коробочной лекарств и мягко ему улыбнулась. — Давай руку. Мегуми послушно протянул ладонь с синюшным задранным ногтем и побитыми костяшками.       — Ты же не ввязался в какую-нибудь бандитскую группировку? В «Чёрный дракон» или в «Поднебесье»? — как бы между делом поинтересовалась девушка, заботливо и осторожно всё обрабатывая.       — Чего? — не понял парень. Сурин махнула рукой, не поясняя. — Никуда я не ввязывался. Я бью морды только тем, кто этого заслуживает. Не больше, не меньше, — недовольно буркнул он. — Тем более, что Годжо-сенсей мне ничего не сказал.       — Как-будто тебя когда-то волновало его мнение, — резонно заметила Хаякава, на что он только согласно хмыкнул. — Уверенна, он твоё бунтарство только поддержит. Да, это было очень похоже на Годжо. Уж он то вряд ли станет его за что-то такое ругать или упрекать, наверняка лишь спросит какие боевые искусства применял, пока всех колотил. А ещё Мегуми никогда в жизни не признается, что одна из причин его драк — защита подруги от нежеланных ухажеров. В последнее время вокруг неё крутились какие-то сомнительные парни, приставали к ней, приглашали на свидания, а ему это очень не нравилось. И видел, что ей это тоже не нравилось, поэтому, пока девушка не видела и даже не догадывалась об этом, наглядно всем объяснял, что к ней подходить не стоило. А на тот случай, если кто-то из них посмеет на него пожаловаться, Мегуми с невозмутимым видом в свое оправдание скажет, что они сами упали на его кулак. Уверен, остальные ему поверят. Учителя так точно. Сурин тем временем перешла на его лицо, где кровоточили небольшие ссадины на губе и скуле и тоже заботливо их начала обрабатывать. В такие моменты Мегуми чувствовал себя странно, но не сказал бы, что ощущения были не приятными — прикосновения Сурин были похожи на нежные прикосновения матери, полагал, что такими они и должны были быть, потому что собственную мать он не помнил, и не мог иначе объяснить себе откуда в его душе появлялось столько тепла и спокойствия. Откуда бралось это ясное понимание счастья из-за того, что хоть кто-то в этом мире о нём заботился и переживал. Наверное, именно это и чувствовали люди, связанные кровными узами, и которые общество называло семьей. И Сурин для него тоже была… семьей. Да, пожалуй, именно такое значение она имела в его жизни.       — Ну всё, — улыбнулась девушка, приклеив последний пластырь. — Теперь никакая инфекция до тебя не доберётся. У Мегуми предательски защемило в груди и только он хотел её поблагодарить, как…       — Ой-ой, что я вижу, — Годжо неожиданно вырос за их спинами, до чёртиков перепугав своим появлением. Быстро оценив ситуацию и пока подростки не успели ничего сказать, он хитро спросил: — Я надеюсь, ты победил, Мегуми?  Хаякава и Фушигуро недоуменно переглянулись, подумав об одном и том же, и улыбнулись друг другу.       — Вот видишь, что и следовало доказать, — кивнула Сурин в сторону их непутёвого учителя.       — Да, ты была права.       — А? О чем это вы? — не понял Сатору и, плюхнувшись на диван, со стоном вытянул свои бесконечные ноги.       — Я выиграл, если вам от этой информации будет легче.       — Молодцом! Как я тебя учил, да? — искренне обрадовался мужчина, явно ожидая подробностей.       — Да, — тяжело выдохнул Мегуми, так же явно не желая что-либо рассказывать, и обратился к подруге: — Спасибо, что помогла, я пойду к себе.       — Хорошо, — мягко улыбнулась ему Сурин, проводив его взглядом и вдруг вспомнив, спросила: — Постой, а поужинать?       — Позже, — махнул он рукой, скрываясь за поворотом.       — Эх, и вот что с ним делать? — спросила она сама у себя, покачав головой и сев обратно на диван.       — Оставь парня в покое, он уже не маленький, — лениво раздался голос Годжо, который, кажется, успел обидеться на игнор и задремать, подложив руки под голову.       — Ещё скажите, что это нормально.       — Ну-у, — протянул он, явно подбирая в голове какую-то очередную гениальную мысль. — Каждый шаман безумен по-своему.       — Железный аргумент, — саркастично проговорила девушка. Могла ли она услышать от него иной ответ? Годжо прыснул от смеха.       — В такие моменты ты одно с ним лицо.       — Не перескакивайте с темы на тему. Вы правда ничего ему не скажете?       — Зачем, если он меня всё равно не послушает? — он махнул рукой, мол, это же бесполезно и лёг полностью на диван. — Лучше подлечи и меня тоже, — он капризно заворочался, сменил положение тела и, придвинувшись ближе, удобно уложил голову на её колени. Иногда Годжо Сатору не знал что такое личное пространство от слова совсем, но Сурин не могла его за это винить. Всё же, проблема была именно в ней, а не в нём. Это она краснела, робела и заостряла на этом ненужное, абсолютно неуместное внимание, портившее любой уютный с ним момент, но не могла ничего с собой поделать — невозможно было не обращать внимание на Годжо, он буквально занимал собой всё пространство и все её мысли.       — У вас что-то болит?       — Нет, помоги снять бинты, — он мягко улыбнулся. — Мои руки что-то совсем меня не слушаются, — он лениво поднял их с груди и тут же отпустил, будто они весили целую тонну.       — Что-то мне подсказывает, что это совсем не так, — ей до последнего не хотелось поддаваться на эту странную, но соблазнительную просьбу. Пусть не думает, что она готова ради него на всё, хоть это, чёрт возьми, и так.       — Ты вредничаешь?       — Очевидно же, что вы можете справиться с этим сами. Сатору драматично закряхтел, подцепил пальцами замотанный в тугие ряды кончик ткани и потянул, освобождая.       — Неа, всё-таки не могу, — и опустил бессильно руку, свесив её с дивана на пол. Сурин с неподдельным интересом наблюдала за его гримасами, щуря глаза в улыбке. Видит Бог, она правда старалась не поддаваться. Отложив книгу, которую собралась продолжить читать, она принялась ему помогать. Годжо послушно поднял голову, довольно заулыбался, получив своё, и близоруко заморгал, привыкая к обычному зрению, когда девушка закончила развязывать бинты. Он был довольно близко, настолько, что можно было рассмотреть все лазурные вкрапления в голубой радужке и его белоснежные волосы, которые обычно спадали на лоб, но сейчас были зачесаны назад, открывали вид на такие же светлые тонкие брови. Просто невероятное зрелище. Как кто-то мог быть таким… таким… Сурин не посмела закончить эту смущающую мысль.       — Всё хотела спросить, вы придёте на мой выпускной? — она сглотнула сидящий в горле комок волнения, запретив себе так откровенно на него пялиться.       — А ваш класс что-то устраивает? — Годжо, напротив, смотрел прямо на неё, моргал своими глазами-прожекторами и всё ещё привыкал к обычному зрению.       — Да, помимо меня выпускаются ещё несколько учеников. Вечеринка будет открытой, можно будет прийти всем, даже ученикам из других классов. Мегуми уже согласился.       — Чем ты его умаслила?       — Секрет.       — Тц, женщины, — он показательно закатил глаза, явно имея в виду что-то обширное. — Не обещаю, но постараюсь прийти.       — Учтите, я буду очень вас ждать, — она подняла указательный палец вверх, покачав им в воздухе.       — Ладно, уговорила, — Годжо со смехом выдохнул. — Я изгоню все проклятия, чтобы успеть на твой выпускной, — он поднял руку и ласково щёлкнул её по носу. Иногда эта девушка казалась ему слишком милой.       — Ловлю на слове, — улыбнулась Сурин. Она постаралась не покраснеть, но понимала, что у неё это выходило откровенно плохо. — Надеюсь, хоть вы от ужина не откажитесь.       — Не откажусь. Мегуми потом всё же к ним присоединился и они поужинали все вместе. Годжо вызвался помыть посуду и все убрать, но в итоге, что было очень ожидаемо, умудрился разбить одну тарелку и потом ещё полчаса убирать осколки с пола. Сурин принципиально не стала ему помогать, лишь вручила метлу и совок, и они с Мегуми принялись за ним наблюдать, не забыв, конечно, снять на камеру его потуги. Не ему же одному над ними издеваться, верно? В уборке Годжо Сатору оказался откровенно плох и это было очень забавно, учитывая, что он мог сделать идеально буквально что угодно. И, конечно же, он заметил, что на него снимают компромат, поэтому начал кривляться на камеру. Мужчина показательно бухтел и возмущался, что в собственном же доме его эксплуатируют, что это какой-то произвол и где его свобода воли вообще, но звучал все равно совершенно беззлобно и крайне артистично. В тот вечер Сурин и Мегуми смеялись до боли в животе и тот вечер однозначно был самым тёплым из всех.