Самое сильное проклятие

На следующее утро Годжо проснулся с ужасной головной болью и похмельем. Голова нещадно гудела, тело словно прошло через мясорубку — всё болело и ныло из-за неудобной позы и поверхности, на которой он спал. Но зато он вдруг так же ясно осознал для себя одну очень важную мысль. Сугуру — это Сугуру. Сурин — это Сурин. Да, он неравнодушен и небезразличен к ним обоим, но это единственное, что их объединяет. Сугуру был его лучшим другом когда-то давно, Сурин его близкий друг сейчас. На этом всё. По-хорошему, ему следовало отпустить Гето ещё тогда, в юности, покончить с ним раз и навсегда, не дать ему усугубить ситуацию или попытаться переубедить, спасти в конце концов, но он не смог, потому что слишком сильно его любил и вот во что эта любовь ему вылилась, к чему привела. Пострадали все первогодки, включая Юту, и пострадали бы Мегуми и Сурин, если бы он своевременно не перенёс их домой. Всё зашло слишком далеко. Но, Сугуру… чёрт. Он распрощался с ним с улыбкой на губах и не побоялся погибнуть от его руки. Сугуру, который заявился спустя столько лет в качестве врага, но который вёл себя и говорил с ним так же, как и раньше, беспощадно забередил все его старые раны и заставил вспомнить то, что он, как думал, давно забыл и отпустил. И в этот раз он тоже не смог уйти бесследно, оставив после себя рану на сердце глубже, чем все остальные. Всё действительно зашло слишком далеко. И его личная теория лишь в очередной раз подтвердилась. Любовь — то ещё проклятие. Самое сильное из всех. Поднявшись с пола, размяв мышцы и осознав, что в доме он остался совершенно один, как в старые (не) добрые времена, мужчина вышел из комнаты, заглушив щемящее чувство тоски, неожиданно вспыхнувшее в груди. Привыкнув к постоянному присутствию детей в доме, он не ожидал, что их отсутствие так сильно ударит по и без того больной голове. Годжо даже вслух усмехнулся над собой. Кажется, он совсем размяк из-за чувств к ним, перестал напоминать себя прежнего. Не акцентировав на этом особое внимание и отвлекшись на мерзкую сухость в горле, он таки пошёл на кухню с намерением выпить сразу несколько литров воды, но на столе его уже поджидал завтрак и маленькая записка: «Обязательно поешьте перед выходом и выпейте таблеток. Встретимся в техникуме. Сурин». Он взял записку в руку и задумчиво провёл большим пальцем по бумаге, отчего-то улыбнувшись. Неожиданное чувство тоски отступило так же быстро, как и настигло, всё внутри потеплело от проявленной заботы, от того, как хорошо его кто-то знал, чтобы догадаться оставить обезболивающих таблеток и вместе с этим ощутимо резануло по диафрагме. Сурин. И как эта чудесная девушка только догадалась, что его голова сегодня будет раскалываться пополам? Услышала или поняла всё? В любом случае, это очень сейчас пригодилось. Годжо разогрел себе завтрак, сварил кофе, хотя этот противный напиток пил и любил только Мегуми, и сел за стол. Предстояло во многом разобраться. В первую очередь — в своих мыслях и чувствах. Вчера произошло много всего неожиданного и того, что в глубине души хотелось бы трусливо избежать, но всё закончилось так, как должно было закончиться с самого начала. И сожалеть о чём-то уже не было смысла. Годжо знал, что рано или поздно Гето заявится к ним в техникум, что захочет воплотить свои идеалы в реальность и знал, что именно ему предстоит с ним разобраться. Понимал, что это бы произошло в любом случае, как бы тяжело ему не было с этим впоследствии справиться. А теперь… Теперь Сугуру больше нет. И ему придётся свыкнуться с этой мыслью, наконец-то отпустить его и пойти дальше. Как сделал он когда-то, отвернувшись и исчезнув в толпе людей. О Сурин Годжо принципиально думать не стал — она в этой суматохе мыслей вызывала у него слишком много вопросов и сомнений, ответы на которые он явно найдёт ещё совсем не скоро. То, что произошло между ними вчера — было странно и необъяснимо, и абсолютно точно отличалось от того, что было раньше. И в этом ему тоже предстояло разобраться. Доев завтрак в тишине, он собрался и поехал в техникум. По дороге разобрался с пропущенными звонками и сообщениями, согласился на командировку, подумав, что это сейчас было очень даже к месту и встретился с директором Яга. Тот ещё раз отругал его за то, что он не позволил Сурин участвовать в сражении, но Годжо лишь отстраненно зевнул на это обвинение, не собираясь оправдываться. Чтобы кто не говорил, подумав трижды и даже четырежды, он бы всё равно поступил так же — другого варианта он для себя не видел. И жалеть, а уж тем более раскаиваться не собирался. На то были причины. Сёко, которая тоже была там, на это лишь молча покачала головой, а после того, как они вместе вышли из кабинета, поймала его пальцами за рукав.       — Как ты? Годжо улыбнулся, обернувшись к ней. От беспокойства на её уставшем лице и в голосе ему стало приятно и совестно одновременно. Не хотелось, чтобы кто-то за него переживал.       — Уже лучше, — не стал он врать.       — Только не вздумай опять винить себя. Сатору промолчал. Доля вины на нём всё же была, но что прошло, того уже не вернуть. Гето сделал свой выбор — он сделал свой. Очевидно, ему просто не было суждено что-то изменить.       — Не переживай. Всё правда в порядке, — он положил руку на её плечо. Сёко тяжело выдохнула, но допытываться больше не стала. — Лучше скажи мне, как дети себя чувствуют. С первокурсниками уже всё было в порядке, но им дали небольшой отгул. Все задания на себя взяли взрослые. Оно и к лучшему, подумалось Годжо, им и правда нужно было отдохнуть после произошедшего. И у него даже появилась идея, как этот небольшой отдых сделать ещё лучше. С Сёко они распрощались на одном из поворотов и, выйдя из главного здания на улицу, Годжо направился прямиком к тренировочному полю. Не смотря на предоставленную возможность немного развеяться, подростки всё равно предпочли отдать свободное время тренировкам. Мужчина понимающе улыбнулся, громко поприветствовал всех и присоединился к всеобщему шуму. Но перед этим отдельно махнул рукой Юте и Сурин, которые сидели отдельно от всех, о чём-то болтая.       — Годжо-сенсей, кстати, сказал, что ты меня боишься, — сказал неожиданно парень, будто что-то вспомнив. «Вот подлец», — рассердилась девушка, укоризненно взглянув на широко улыбающегося учителя, который явно пренебрегал своими обязанностями, донимая своих учеников.       — Не слушай его. Это не так. Юта хмыкнул, а после понятливо улыбнулся.       — Это из-за моего проклятия, да? Я знаю, что вас всех оно пугает, — прозвучало как-то виновато.       — Не из-за проклятия. Из-за любви.       — Любви? — удивился он.       — Это ведь ты проклял Рику? — спросила осторожно Сурин, взглянув на него.       — Да, — согласился он совсем вымучено, поняв, к чему она вела. — Слишком сильно её любил и не смог отпустить. Когда увидел, что она умирает, единственной мыслью было — чтобы она ни за что не оставляла меня одного. Хаякава молча его слушала. Она наконец подтвердила свои догадки — нашла ответ на подсказку Годжо.       — В итоге, между мной и Рикой-чан образовалась связь хозяина и слуги. Она стала мстительным духом, карающего всех моих обидчиков. И он оказался очень даже прав, — кивнул он на Годжо, всё ещё донимающего подростков своей назойливостью и гиперактивностью. — Любовь действительно то ещё проклятие.       — Это он тебе сказал?       — Да. Это его личная теория. Сурин почувствовала, как кровь отхлынула от лица и как взгляд снова метнулся в сторону Годжо. Сомнений не осталось — подобное проклятие коснулось и его тоже. По крайней мере, это теперь объясняло все его те редкие моменты отчаяния, в которые он впадал и всю ту боль в глазах, которую он очень умело скрывал, но которую позволил себе ей вчера показать. Всё наконец-то встало на свои места. Он тоже любил. Иначе бы не сказал таких слов. Не вложил бы в них подобное значение. И это, скорее всего, было именно то, что он пытался всё это время от неё и от всех остальных скрыть.       — А сейчас? — спросила девушка, не в силах оторвать взгляд от лица мужчины. И как он только мог так превосходно всё скрывать? Так идеально играть? Сегодня и вчера перед ней определенно были разные люди. Юта взглянул на неё, не совсем понимая вопроса. — С Рикой и с тобой всё в порядке?       — Да, я освободил и разочаровал её от своего проклятия, но… любить не перестал. Сурин вернула взгляд на его лицо, на залёгшие под глазами мешки и грустную улыбку. Такой сильный и такой потерянный. Любовь действительно причинила ему немало проблем и боли. Это заставило её задуматься.       — Ты же знаешь, что можешь пойти дальше, даже не смотря на это? — почему-то захотелось этого парня поддержать и сказать, что все будет хорошо. Юта молча на неё взглянул. И только лишь спустя пару минут ответил.       — Конечно. Теперь у меня есть друзья, которых я хочу защитить. И моя сила вам ещё точно пригодится.       — Нам? — удивилась Сурин. — Ты всё ещё побаиваешься шаманов?       — Нет, вы хорошие. Я боюсь верхушки. Ах, так вот о чём он. Старейшины и правда не собирались отказываться от своих слов, они всё ещё хотели казнить его — боялись той ненормальной силы, что сидела в нём.       — На твоей стороне Годжо-сенсей — самый сильный из нас, так что не переживай, — уверенно улыбнулась девушка. — Этому чудаковатому учителю вообще закон не писан. Посмотри на него. Ну разве похоже, что он чего-то боится? Они вместе взглянули на разразившуюся сцену: Панда, ухватив Маки за ногу, закрутил её вокруг своей оси, пока она, не стесняясь, покрывала его всеми возможными ругательствами. Инумаки был на подстраховке, готов был поймать девушку в любой момент, а Годжо, чуть не валяясь на земле от смеха, снимал всё на свой телефон.       — Даю слово — ему можно верить. Он хороший человек, чтобы о нём не говорили и не думали другие. Юта благодарно улыбнулся. В глубине души он был уверен, что так оно и есть. И от этих слов стало как-то проще, легче и увереннее. Он взглянул на улыбающуюся девушку, открыл было рот, но Годжо неожиданно подозвал их к себе и он так и не успел ничего сказать — она быстро рванулась вперёд.       — Идём, он точно что-то задумал. Так оно и оказалось. Сатору в красках описал их предстоящую поездку в честь победы над злодеями. После Нового года они отправятся в Хоккайдо на зимний курорт Саппоро. Гвоздём программы будут горячие источники, уютный отель с опцией «всё включено» и множество интересных экскурсий. И всё это удовольствие на четыре дня и четыре ночи, не включая дорогу. Подростки тут же оживились — это действительно была замечательная новость. Сурин под всеобщим ажиотажем незаметно подошла к Годжо и коротким движением руки обратила на себя внимание. Мужчина тут же чуть склонился к ней, собираясь слушать.       — Мы ведь возьмём с собой Мегуми?       — Зависит от того, как ты попросишь, — улыбнулся он вдруг хитро. Девушка удивленно на него уставилась. Он ведь шутил, да? Заметив замешательство на её лице, он, хмыкнув и милосердно решив не мучать, сказал:       — Конечно, возьмём. Если он сам не будет против.       — И вот сложно было ответить так с самого начала, — буркнула она себе под нос, но он всё равно всё услышал. Мегуми оказался не против. Но до этого знаменательного дня оставалось чуть больше недели и в эту самую неделю Годжо, как и было запланировано, отправился в командировку. А это означало, что Рождество и Новый год он проведёт не с ними. Сурин очень расстроилась, но постаралась не показать этого. В детстве Годжо всегда старался на праздниках оставаться дома и очень редко когда задерживался, даже если работал в эти дни, но в этом году им, очевидно, не суждено было провести их вместе, как в старые добрые времена. Ещё больше расстраивал тот факт, что этот год в принципе будет последним, когда им удастся отпраздновать что-то вместе, потому что в следующем году Мегуми изъявил желание переехать в общежитие и Сурин, которая всегда следовала за ним, согласилась с этим предложением. Посчитала правильным невысказанное, но понятное и обоснованное желание наконец-то выпрыгнуть из-под крыла Годжо и взлететь самим. Кажется, пора было наконец-то и им пойти своим путём. Сатору, поняв всё без лишних слов, был только за. Пообещал лишь, что вернётся как можно скорее. Сурин проводила его печальным взглядом и понадеялась, что по возвращению им удастся нормально поговорить. Она заметила, что мужчина снова ходил сам не свой, но приставать с расспросами, а уж тем более лезть в душу не стала — верно хранила его обещание. Раз Годжо пообещал, что однажды обо всем расскажет, значит так и сделает. В этом она была уверена на сто процентов. И принялась просто ждать. Другого выбора у неё всё равно не было.

***

Годжо вернулся домой аккурат первого января. На часах было три часа ночи, в доме было тихо и тепло, а он, слегка продрогший с улицы, тут же снял с себя чуть намокшую от снега форменную куртку, чтобы скорее согреться. Пройдя через длинный коридор, в конце которого горел слабый свет, он вышел к большой гостиной. Первой на глаза попалась красиво украшенная ёлка, а затем, чуть левее от неё, улёгшись прямо на диване, тёмная макушка спящей Сурин. Сатору хотел было пройти мимо, но ноги сами понесли его к ней. Нежная и беззащитная, она тихо сопела, закутавшись в тёплый плед. Ждала его, знала, что он придёт сегодня, надеялась встретить, но всё равно уснула. Тепло улыбнувшись от этой мысли и не до конца понимая что делает, он сел на корточки рядом и осторожно провёл пальцами по тёплой щеке, выплеснув в этом жесте всю пугающую нежность, которую к ней испытывал. «Бред какой-то», — мужчина тяжело выдохнул и быстро убрал руку, словно обжёгшись. Дилемма, мучавшая его с той самой ночи, снова ударила изо всех сил в и без того гудящую от дурных мыслей голову. Ну не могло же его в самом деле тянуть к ней. Как это вообще могло быть возможно? Годжо думал об этом всю последнюю неделю и никак не мог найти ответ. Когда это началось? Какое было обоснование? А самое главное — почему именно сейчас, в такой переломный для него момент? Может, он просто искал поддержки и утешения? Мог ведь быть и такой вариант тоже. Знал, что она ему это даст, поэтому так тянулся к ней? Сатору не знал ответы на эти вопросы. Теперь он не был уверен ни в чём, что касалось Сурин даже после стольких дней отчаянных раздумий. Ещё неделю назад он бы не обратил на это никакого внимания, но взгляд, скользнувший по лицу, отметил, что у девушки были красивые трогательные губы, не слишком большие, но и не маленькие — золотая середина, длинные угольно-чёрные ресницы, которые чуть подрагивали во сне и аккуратный нос. Она была красива, всегда была такой и было в ней что-то необычное, необъяснимое, но эта мысль всегда оставалась где-то на заднем фоне и этой мысли, как и всему остальному, никогда не придавалось какое-то особое значение. Он никогда не смотрел на Сурин таким взглядом и никогда не думал о ней в таком смысле, но почему-то всё никак не мог выкинуть из головы то объятие, забыть тепло её тела, тот момент близости и то, как сильно ему не хотелось её от себя отпускать. Годжо бесповоротно куда-то вело от одного лишь воспоминания об этом. Куда-то, куда не должно было вести никогда и ни при каких обстоятельствах. И он не знал что с этим делать. Снова задумавшись обо всем этом, он не заметил, как девушка тихо зашевелилась, чуть зажмурила глаза и открыла их, вздрогнув.       — Ш-ш, — он мягко перехватил её ладонь, которой она куда-то слепо потянулась. — Это я. Сурин молча сжала его руку, словно могла таким образом определить и убедиться, что это действительно был он и почему-то прошептала:       — Вернулись таки, — она улыбнулась и снова закрыла глаза, потому что чудовищно хотелось спать. — Я ждала вас.       — Зачем? — полюбопытствовал он тоже шепотом.       — Что значит зачем? Я давно вас не видела, — ответила она невозмутимо.       — Мы виделись неделю назад. И обязательно увиделись бы завтра, точнее, уже сегодня утром.       — И что? Я не могла за это время соскучиться и просто ждать вас? Он мягко и тихо рассмеялся, отметив, что пока она была в полудреме и, возможно, мало понимала, что говорит, больше всего напоминала ворчливого Мегуми. Хмурилась, недоумевала и казалась честнее, чем когда-либо. Именно в этот момент вдруг так безумно захотелось вернуть ладонь на её щёку, приласкать и… Годжо не рискнул заходить дальше этих мыслей.       — Ты ждала меня, чтобы что-то сказать? — допытывать её не хотелось, он видел, как она сдерживала себя, чтобы снова не заснуть, но было любопытно.       — Я просто ждала вас. Зачем нужны какие-то причины? Он промолчал. Действительно, в их отношениях причины не нужны были. Раньше, по крайней мере, точно. В детстве, когда он бывал в командировках и неделями не появлялся дома, она тоже так делала. А теперь, когда что-то поменялось, а что-то поменялось однозначно, хотелось узнать почему. Появился интерес.       — Будешь дальше спать или пойдёшь со мной? Годжо задумался, спрашивая себя, что из этого хотел бы сильнее, но вышло поровну.       — Пойду с вами, — девушка осторожно выпуталась из его ладони, за которую до сих пор держалась, и села. — Разогрею ужин. Будете?       — Да. Они вместе пошли на кухню. Сурин, зевнув в последний раз, тихо загремела посудой, а на попытку помочь, сказала мужчине сесть и ждать. Он послушно сел и не стал мешать.       — Как прошла командировка? — дежурный вопрос, ничего необычного. Она отыскала какую-то маленькую заколку и зажала ею часть волос на затылке. Сатору невольно проследил за этим движением, за тем, сколько в нем было неприкрытого изящества и женственности, и досадно вздохнул. Уже мерещилось… всякое.       — Как обычно, — просто ответил он и добавил: — Устал. Девушка почему-то удивлённо повернулась к нему и осмотрела сверху вниз.       — Обычно вас не заткнешь, значит точно устали, — сделала она вывод, вернувшись к своему делу. Годжо хмыкнул. Не заткнешь, значит? Может и так. Не то чтобы бесконечному потоку слов, вечно лившемуся из него, нужен был кто-то, чтобы его поддерживать, но что поделаешь — кое-кто с забавной, но милой заколкой на голове заставлял его слишком много думать.       — Сурин, — он решился сказать. Кое-что беспокоило его, как ладонь, полная заноз и всё никак не давало покоя. Хотелось всё прояснить.       — М?       — Прости, что толкнул тогда. Сказал и словно отпустило. Годжо понял, что этот малоприятный нюанс гложил его всё это время не меньше, чем всё остальное. Он знал, что оттолкнул её слишком сильно, неосторожно, больно. Понял, что это могло быть очень неприятно, особенно если в этот момент ты стремился помочь, а тебя просто беспардонно оттолкнули, чтоб не мешал.       — Ничего. Я все понимаю, — она ответила спокойно, но он всё равно заметил, как вздрогнули её острые плечи и каким виноватым на самом деле был голос. Меньше всего на свете Сатору хотелось, чтобы она чувствовала себя виноватой. — Да и разве мы уже не извинились друг перед другом? Я поняла, что только бы помешала вам. Всё в порядке. Но толкать все равно не нужно было. А ещё лучше — следовало бы просто сказать. Никому от пары слов хуже не стало бы. Он не должен был так вести себя, так говорить, так смотреть ― это всё оскорбительно, неприятно. Сурин почувствовала себя тогда чужой сильнее, чем когда-либо. И Годжо готов был поклясться, что именно такой контекст прослеживался в её словах.       — Нет, Сурин. Ты не помешала бы. На самом деле… Он замялся, не зная как правильнее сказать. Она тоже промолчала, позволив ему высказаться. Ждала, не напирала, казалось, хотела всё прояснить.       — Знаете, что я вам скажу, — начала девушка, набрав перед этим в грудь воздуха. Она наконец-то обернулась, но посмотрела куда-то перед собой. Не осмелилась взглянуть ему в глаза, но раз он решился об этом заговорить, значит смолчать она не имела права. Хотя бы сейчас. Должна попробовать пробить эту стену. — Поговорить словами через рот иногда очень полезно. Просто скажите, что думаете. И если я или вы не были в чем-то правы, мы постараемся обсудить и исправить это вместе. Мы же не чужие друг другу люди… Или я что-то неправильно понимаю? Мужчина удивлённо на неё посмотрел. Она озадачено почесала за затылком, коротко и неуверенно посмотрела на него и действительно пыталась разобраться. А самое главное — спрашивала его мнение. Пыталась его… понять? У Годжо от этой мысли, от всего происходящего что-то болезненно сжалось в груди.       — Ты всё верно понимаешь, — выдохнул он тяжело. — И хочу, чтобы знала, что я просто так никогда ничего не делаю. Так он всё-таки намеренно её толкнул? Отказался от помощи, не дав ей даже шанса? О боже, это ещё обиднее.       — Нет, — словно прочитав её мысли, тут же серьёзно отозвался он. — Они поняли что вы оба мне небезразличны и хотели этим воспользоваться. Все могло бы закончиться очень плачевно, Сурин. Ты наверняка слышала, как сильно пострадали первогодки, я бы себе не простил, если бы вы тоже пострадали.       — Но как они догадались?       — По моей вине. Я сразу же посмотрел в вашу сторону. Эта была чистая правда. Какой-то подонок, которого он первым же прихлопнул, проследил за его взглядом и всё понял, подло оскалившись. Тогда-то Годжо и перепугался. И его мозг полностью отключился, оставив только одну мысль — защитить.       — Хорошо, что рассказали, — Сурин с облегчением выдохнула. Она сдвинулась с места и пошла к нему. Годжо снова невольно проследил за её движениями. Она всегда была такой красивой? — А то бы меня от догадок рано или поздно разорвало бы на части. Она всё поняла. Подошла совсем близко и накрыла его руку своей, чуть сжимая. Сатору это прикосновение понравилось. Про себя отметил, что девушка всегда была довольно тактильна, часто выражала эмоции через касания и не раз замечал, как она сама себя отдергивала, боясь нарушить чужие границы дозволеного. Без разрешения Сурин, конечно, никогда не лезла, но он и Мегуми были исключением и, надо было признать, у этих касаний определённо было какое-то магическое воздействие. Поддавшись моменту, он осторожно перевернул ладонь. Сурин же, подумав, что он хочет отстраниться, неловко притянула руку к себе обратно, смутившись, но Годжо успел поймать её за пальцы и крепко сжать.       — Ты и Мегуми очень мне дороги. Он задумчиво рассмотрел её кисть, даже не веря, сколько в ней было силы. Погладил большим пальцем выпирающие костяшки, наблюдая, как она в ответ сжимает его ладонь.       — Уверяю вас, это взаимно, — было сказано со всей нежностью, на которую она только была способна и он, подняв на неё взгляд, почувствовал, как сердце отзывчиво пропустило пару ударов. — Хотя Мегуми никогда вам об этом не скажет. Он хмыкнул. Из этого парня действительно не вытянешь что-то подобное. Но в этом, пожалуй, и было его очарование. Быть для кого-то дорогим может и приходилось, но это никогда не было обозначено вслух. Подобным образом. С такой интонацией. И ему самому тоже никогда и никому не приходилось говорить таких слов, потому что всегда думал, что и так все понятно. Но в этом, кажется, и была его ошибка. Годжо задумался — может и правда проще иногда говорить словами через рот? Оказывается, не так уж это и плохо. Даже приятно.       — Я ему об этом, кстати, сказал ещё в тот же вечер. А он назвал меня дураком. Сказал, что сам виноват. Сурин тихо рассмеялась — это точно было в духе Мегуми.       — И что ты тоже назвала меня дураком. И идиотом, — и что была зла и обижена, и что переживала за его жизнь, но промолчал. Оставил эти слова для себя. Засунул поглубже в сердце. — Уж от тебя-то я не ожидал, — он ехидничал и выглядел совсем беззлобно. Но смех девушки все равно резко затих и она смущённо потупила взгляд.       — Оправдываться не буду. Я действительно так сказала. И я надеюсь, что вы поняли почему. Годжо довольно улыбнулся — ему понравился этот ответ. И то, что она не стала отрицать, что действительно была обижена — тоже. Сурин по-прежнему была с ним честна и это невероятно трогало за душу.       — Прости ещё раз.       — Сойдёмся на том, что мы оба были не правы.       — Договорились. На сердце отлегло у обоих. А затем она снова улыбнулась и, на пару секунд засомневавшись, села на стул рядом, придвинулась ближе и ласково ткнулась лбом в его плечо. Годжо отчего-то весь напрягся, не ожидав подобного, но быстро расслабился — принял этот порыв и тоже ответил на него со всей нежностью, на которую только был способен. Он опустил голову, прижался щекой к тёмной макушке и замер, наслаждаясь чужим теплом. Было приятно, хорошо и спокойно. И даже на мгновение позабылись дурацкие мысли, которые приходили в голову чуть раннее. Это всё было под влиянием момента — решил он для себя. Сурин замечательная девушка и она оказала поддержку, заботу и понимание, которые ему были нужны конкретно в тот момент, вот его и повело немного. Такое уже происходило однажды и ничего особенного в том мгновении близости не было. Ни капли. Годжо чётко знал, что к ней чувствует, его абсолютно точно не тянуло к ней и он… Словно боясь, что не успеет насытиться коротким, украденным без разрешения касанием, Сурин быстро отстранилась от греха подальше.       — С Новым годом, кстати. Она прищурила добрые глаза в улыбке и, вдруг, посмотрела на него таким взглядом, каким не смотрела ещё никогда. В нём было столько неприкрытой нежности, тепла и понимания, что Годжо просто недоуменно завис, почувствовав себя абсолютно беззащитным и безоружным под этим взглядом.       — И тебя с Новым годом. Но подарка я не приготовил, — голос прозвучал чуть хрипло и нервно. Сатору это не понравилось. Он не привык нервничать или беспокоиться, у него всегда всё было под контролем. Но с этой девушкой, кажется, это перестало быть так.       — Ничего. Вашего великолепного присутствия более чем достаточно, — сказала она ехидно. Поднялась и снова загремела посудой, но он уже ничего не слышал. Сидел поражённый и оглушённый собственными же чувствами, не зная как с ними справиться. Всё-таки тянуло. Его, чёрт подери, действительно тянуло к ней. И вдруг так сильно захотелось вернуть её обратно, к себе поближе, удостовериться, что это действительно было так. Что не померещилось. Что всё вполне реально.       — Вот. Приятного аппетита, — запахло вкусной едой — чем-то домашним и уютным, как пахло почти всегда, когда он возвращался домой. — Пить что-нибудь будете?       — Нет, спасибо. Годжо не стал проверять. Ел через силу, в горло упорно не лез ни один кусок, но он не хотел её обижать. Сурин села напротив и тихо начала рассказывать, как скучно они провели Рождество и Новый год, и как Мегуми первым отрубился, так и не дождавшись заветного времени и пока рассказывала, сама зевала почти через каждое слово.       — Иди спать, я сам за собой уберу, — Годжо стало её жалко.       — Но я хочу ещё чуть-чуть с вами посидеть. Уходить совсем не хотелось, но спать тянуло неимоверно — девушка сдерживала себя из последних сил.       — Если заснешь прямо за столом, в комнату не понесу, — сказал он с напускной серьёзностью. Сколько правды, искренности и теплоты было в её словах — столько же фальши было в его спокойствии.       — Ладно, уговорили. Она лениво поднялась, сполоснула чашку с остатками чая, который всё это время пила и, проходя мимо, накрыла его плечо рукой.       — Я рада, что мы поговорили. Спокойной ночи.       — Сладких снов. Годжо потянулся рукой к собственному плечу, но не успел, чужие пальцы быстро соскользнули, исчезая. Рука осталась висеть в воздухе. Он взглянул на неё и очень ясно понял, что с этим срочно нужно было что-то сделать. Пока всё не зашло слишком далеко. Пока он сам не зашёл слишком далеко в мыслях и желаниях, которые никогда не должны были зародиться внутри.