Самое сильное проклятие

Сколько Годжо себя помнил, он всегда спал очень тревожно. Подсознание всегда оставалась на зыбкой границе с реальностью, он слышал каждый звук и шорох, и никогда не мог выспаться, даже если у него на следующий день был запланирован выходной. Но он хорошо спал в те дни, когда бывал дома. Когда Сурин суетилась на кухне, пытаясь приготовить сразу несколько вкусных блюд в честь его возращения и когда всегда спокойный Мегуми, который ей во всем помогал, ждали его дома. А он, совершенно по-дурацки и счастливо улыбаясь, заталкивал кучу пакетов с подарками и гостинцами в дом. Покупая всё это добро из разных городов и стран, Годжо был уверен, что дети останутся в восторге от такого количества подарков, хоть те и имели привычку его ругать за ненужную трату денег. Но вообще это было немногим из того, что Сатору хотел для них сделать. Он бы подарил им все богатства мира за то незнакомое, но бесценное чувство нужности и тепла. За заботу и нежность. Его ждали, о нём помнили. И никакие километры больше не были преградой с тех пор, как они появились в его доме. То время он никогда не забудет и сохранит в своём сердце до конца своих дней. А сегодня ночью Годжо проснулся от короткого вскрика. Он поднялся резко, тело моментально словно кипятком обдало, и также резко повернулся на источник звука. Сурин на соседней кровати металась по постели, лицо её кривилось от боли, на лбу и шее выступила испарина, а чёлка прилипла к вискам. Ей снились кошмары. И судя по всему, уже довольно давно.       — Сурин, — он наклонился и осторожно затормошил её за плечо. Она мучилась и сражалась с тревожащими её демонами, но он так крепко уснул, что совсем не услышал этого. — Хэй, всё хорошо, это просто кошмар, — явно не зная, что нужно делать в таких ситуациях, мужчина сел на корточки рядом и свёл брови в печали. Осторожно погладил широкой ладонью по лицу и волосам, отодвинул чёлку. Снова затормошил. — Это просто кошмар. Проснись, Сурин, давай, просыпайся… Девушка беспокойно вертелась, хмурилась и что-то судорожно шипела — Годжо так и не смог разобрать что именно она говорила, но в какой-то момент она сильно вцепилась в его руку ногтями и, загнанно и громко задышав, словно выплыла из воды, резко разлепила мокрые ресницы.       — Годжо-сенсей? — голос её был хриплым, саднящим.       — Ш-ш-ш, спокойно. Ты в безопасности, — он попытался улыбнуться, хоть она и не могла его толком разглядеть. Опустился на колени и, наклонившись ещё ближе, осторожно вытер неконтролируемые горячие слёзы, текущие по нежным щекам.       — Простите, я разбудила вас. Сурин потянулась к его руке навстречу, ластясь, а он, вдруг одурев от этого невинного жеста, чуть было не поддался вперёд, чтобы накрыть нервно подрагивающие и искусанные губы своими. Желания защитить, позаботиться и утешить эту чудесную девушку, рядом с которой ему самому было так спокойно и хорошо, были столь большими и сильными, что он, словно маленький ребёнок, совершенно не знал что с ними делать.       — Ничего страшного, — шепнул он успокаивающе. — Хочешь я полежу с тобой немного? — предложил беззаботно, не надеясь получить положительный ответ.       — Да, — она кивнула так быстро, словно боялась передумать и испугаться от своей решимости. — Только, боюсь, эта кровать будет слишком мала для двух людей.       — Ну, я не виноват, что ты такая длинноногая.       — Сказал человек с такими же длинными ногами, — съехидничала она в ответ, чувствуя, как приходит в себя. — Чем вам мои ноги не угодили?       — Почему не угодили-то сразу? Нормальные ноги. Сурин непроизвольно и тихо рассмеялась. Ну что за человек?       — У вас всё ещё плохо получается делать комплименты.       — Господи, какая ты придирчивая. Прям не угодить. Девушка хотела бы поспорить, но лишь молча отодвинулась на край кровати, приглашая лечь рядом. Годжо с ужасом и восторгом понял, что для двух высоких людей этот жалкий матрас действительно был слишком мал, но от своих слов отказываться не собирался. Аккуратно лёг рядом и, кое-как уместив на краю кровати свои габариты, положил под голову согнутый локоть, оставив подушку для Сурин.       — Мне снился Итадори, — тихо призналась она. Годжо промолчал. Но в знак поддержки потянул свою руку вперёд и мягко накрыл ею узкую ладонь девушки.       — Он был таким, каким я его запомнила: улыбчивым и энергичным, а потом всё заполонило кровью. Не было ни криков, ни слёз, ни боли — просто кровь. Я, Мегуми и он — всё в крови.       — Это просто сон. Не зацикливайся, — он осторожно и нежно погладил её большим пальцем по руке.       — Легко сказать. Сказать на самом деле было нечего. Он однажды тоже столкнулся со смертью напарника и это было отнюдь не самым приятным воспоминанием в его жизни. Тогда он, Сёко, Сугуру и Нанами были ещё совсем зелёными, и хоть Годжо уже на тот момент считался сильнейшим, это не спасло их всех от такой страшной участи. Пожалуй, именно в тот момент он начал приходить к пониманию того, что он именно сильнейший, а не всемогущий и что всех спасти при большом желании просто невозможно. И что быть сильным одному, как он был твёрдо убеждён до этого, оказалось совсем недостаточно. И сейчас, видя переживания Сурин, он чувствовал себя виноватым. У неё было достаточно сил и желания, чтобы спасти своего друга, но она не смогла. И самое ироничное в этой страшной ситуации было то, что Юджи был вполне себе жив и здоров, наверняка сейчас дрых без задних ног над недосмотренным фильмом, но она об этом не знала. Об этом вообще мало кто знал.       — Что мне сделать, чтобы ты успокоилась?       — Можете остаться рядом, пока я не усну… если хотите. Её неуверенный голос вызвал тёплую улыбку — уходить Годжо и не собирался. Даже если бы она действительно попросила его уйти.       — Тебе так будет спокойней?       — Да. Сурин прикрыла глаза, но перед этим, долго сомневаясь и мучаясь, перевернула ладонь и мягко сжала чужие мозолистые пальцы. Они были тёплыми, почти горячими, намного длиннее и крупнее, чем её собственные и от этого понимания всё внутри неё скрутило узлом от волнения. Ночь и темнота вокруг вызывала на откровения, смело раскрывала самые сокровенные желания и тайны, чтобы бросить человека в утро, как в пучину стыда и раскаяния, и она, решив потом отругать себя за любопытство, с учащенным сердцебиение решилась узнать о мучавшем её в последнее время вопросе.       — Можно нескромный вопрос?       — Конечно.       — Почему вы без Бесконечности? Раньше Годжо всегда, даже когда приходил домой или просто находился в их с Мегуми компании, всегда держал Бесконечность ничтожно тонкой, но никогда её не обнулял (или только в редких случаях), а теперь, когда или как бы она его не касалась, случайно или намеренно, он был без своего излюбленного барьера, в который заворачивался, как в скорлупу, словно не хотел, чтобы кто-то потревожил сохранность его тела и души своими прикосновениями. Годжо на этот неожиданный вопрос только хмыкнул. Было глупо рассчитывать, что она этого не заметит. Но приятно удивился этой искренней прямолинейности.       — Зачем она нужна, если ты всё равно можешь через неё пройти? Это было чистой правдой, хоть и не настоящей причиной. Иногда он задумывался над тем, откуда у неё была такая сила и как она смогла прийти к понимаю того, как нужно правильно себя с этой силой вести. На его памяти не было ни одного на свете шамана, который смог бы пройти через Бесконечность и вряд ли когда-то будет. А она могла. И сделала это в прошлый раз без каких-либо усилий.       — Но я никогда не применяла на вас свою технику намерено, — удивилась Сурин.       — Ищешь в этом какой-то подвох? — усмехнулся Годжо, уходя от ответа.       — Пытаюсь вас понять. Он помолчал какое-то время, рассматривая одновременно мягкие и острые черты чужого лица, расскосый взгляд, мягкий, смотрящий из-под ресниц.       — Просто не хочу, что бы ты снова случайно поранилась, — признался Годжо, хоть это до сих пор не было настоящей причиной. Всё было до банального просто — Сурин хотелось касаться, а Бесконечность это желание притупляло и не позволяло почувствовать в полной мере. Ощущать текстуру кожи, её нежность, тепло было куда приятнее через собственные ощущения, а не через холодный наэлектризованный барьер. Хотя он в последнее время стал замечать, что стоит девушке оказаться рядом, как техника обнулялась сама по себе ещё до того, как он успевал об этом подумать.       — И вот сложно было так с самого начала ответить?       — Я люблю повредничать.       — И поиздеваться, — она не больно пихнула его ногой в голень.       — Не без этого, — улыбнулся Годжо. — Зато ты успокоилась.       — И то верно. Сурин снова прикрыла глаза. Вместе со спокойствием пришла сонливость и небольшая усталость — этот разговор полностью отвлек её от страшного и жуткого сна.       — Можно тебя тоже кое о чём попросить?       — Да.       — Покажешь мне этот фокус ещё раз?       — Без проблем, — она подняла свою ладонь. — Вытяните руку. Он послушно поднял свою ладонь, осторожно приближая её к ней. Никакого «вау» эффекта не произошло, Годжо просто почувствовал сильное давление, хоть его рука ни на миллиметр не сдвинулась с места, а потом через барьер мягко прошли, за холодом последовало тепло от кожи Сурин и их пальцы аккуратно соприкоснулись. Легко и просто.       — Чудеса какие-то, — сказал он со смешком, неверяще наблюдая за их ладонями.       — Правда? Разумеется, сама девушка ничего чудесного в этом не видела. Такую сложную технологию она с трудом могла объяснить даже самой себе, не то, что кому-то другому, но прекрасно чувствовала как правильно нужно делать и куда стоит двигаться. Манипуляция временем открывала перед Сурин безграничные возможности и она не достигла пока что и половины из них, но всё было исправимо.       — Даже не сомневайся в этом, — подбадривающие улыбнулся Годжо. — С такой сложной техникой приходится возиться, но я рад, что оказался прав.       — Думаете, у меня правда есть потенциал? — она догадывалась к чему он вёл.       — И очень большой, — подтвердил он. — Новое поколение, если честно, поражает. Когда учился я, таких талантливых учеников было очень мало. Как и шаманов в целом, но радует, что всё так стремительно движется вперёд.       — В то время вы тоже считались сильнейшим? — Сурин слушала с замершим от радости и волнения сердцем. Годжо сам начал что-то о себе рассказывать.       — Да, — он ностальгически улыбнулся. — Я был тем ещё засранцем в твоём возрасте. Безалаберным и самовлюбленным, ставил себя выше других, потому что всегда считал, что был талантливее, сильнее, умнее.       — А сейчас это не так, что ли? — хихикнула девушка.       — Ах, ты опять ранишь меня, Сурин, — он приложил руку к груди, будто его действительно ранили её слова. — Сейчас обижусь.       — Да я же шучу, — она начинала входить во вкус. Дразнить Годжо было так весело и приятно. Теперь она понимала, почему он почти постоянно так себя вёл. — Кто бы что не говорил, но вы действительно на голову выше остальных. И вряд ли из всех живых найдётся кто-то похожий на вас. Вы — абсолютно уникальный и важный актив. И то, что вы делаете — бесценно. Этот мир по уши в долгах за вашу проделанную работу. Сатору молча её слушал, чувствуя, как теплеет лицо от её слов, но ничего не сказал. Не нашёл подходящих слов, тронутый до глубины души.       — Но я бы не сказала, что я хочу быть похожей на вас, даже если вы и видите во мне потенциал, — сказала она задумчиво, доверчиво делясь своими мыслями.       — Ты больше за спокойное и мирное существование, да?       — Занудное желание, знаю. Она неуверенно взглянула на него. Для такого амбициозного, неусидчивого и сильного человека, как Годжо её простое желание жить в покое и мире могло показаться смешным. Но Сурин хотела такого будущего скорее не для себя, а для своих близких. И его ответ приятно удивил.       — Почему же? Сохранить то, что есть и не дать этому разрушиться так же сложно, как и что-то изменить. А ещё усмирить гордыню и покориться действительности намного сложнее, чем не дать себя согнуть. И для смирения порой нужно не меньше силы, чем для противостояния. А чтобы продолжать идти — не меньше, чем отступить.       — Как бы то ни было, у меня нет таких масштабных целей, как у вас. Хоть я и поддерживаю идею о «революции», — то, что творилось в совете было верхом абсурда и за реализацию этой идеи Сурин без раздумий последует за Годжо против целой системы, если того потребует ситуация. — Никогда не прощу старейшинам смерть Итадори.       — В таком случае, когда мы вернёмся обратно, я тебе кое-что покажу, — он задумчиво почесал подбородок, но всё же решил, что эту небольшую тайну ей можно доверить. Сурин он мог доверить что угодно. Знал, что она не подведёт. — Но заранее хочу взять с тебя обещание, что ты никому об этом не расскажешь.       — Звучит подозрительно, — попыталась она отшутиться. — Это «кое-что» такое страшное?       — Ничего не скажу, пока не пообещаешь молчать, — хитро хмыкнул Годжо.       — Обещаю держать рот на замке.       — Эта хорошая новость. Ты обрадуешься, — по крайней мере, ему очень на это хотелось надеяться. Не хотелось бы получить совершенно противоположную реакцию, но он уже знал, что это будет не так. Знал её слишком хорошо. Она определённо начнёт злиться и ругаться, когда узнает для чего он скрывал Итадори.       — Гадать смысла нет?       — Нет.       — Ладно. Чтобы там не было, я вам верю.       — О-о, — протянул он звук. — Приятно слышать.       — Будто вы в этом когда-то сомневались, — она улыбнулась и сама не заметила как придвинулась ближе. Годжо призрачно почувствовал её горячее трепетное дыхание на коже и, втянув носом побольше воздуха, как перед погружением в воду, тоже придвинулся ближе. Кончиком носа он медленно отодвинул тёмную челку в сторону и горячо мазнул губами по переносице, нежно целуя.       — Я уже успокоилась, не переживайте. Сатору весело хихикнул и отодвинулся обратно. Тепло улыбнулся.       — Меня поражает твоя способность подмечать детали и не уметь их правильно истолковать.       — А надо было иначе? — поразилась Сурин. Он же целовал её и раньше. И всегда это делал в моменты, когда она была потеряна или чем-то огорчена. Ничего другого в этом, как способ утешить она не видела. Даже мысли не допускала, что он мог в это прикосновение вкладывать что-то другое. Это же Годжо. Она уже привыкла к тому, что он может сделать любое неожиданное для неё действие.       — Может быть, — хмыкнул он многозначительно, щелкнув её по носу. — Сама как-нибудь поймёшь. А я обещаю, что буду давать намёки. Намёки на что, прости господи? Что он опять задумал? Ей переживать, бояться или подозревать? Сурин окончательно запуталась. Годжо заметил её задумчивость и злорадно, но мысленно над этим посмеялся, настолько очевидно закрутились шестерёнки в её красивой тёмноволосой головушке.       — Это, кстати, был один из них.       — Ничего не понимаю, — тяжело выдохнула Сурин, озадачено почесав поцелованное место. — Не люблю, когда вы говорите загадками.       — Знаю, — сказал он понимающе. — Но разве не интересно разгадать эту головоломку?       — Вы моя головоломка, Годжо-сенсей. Ну или просто головная боль. Тут как хотите, — сказала она серьёзно. — Зачем подливаете масла в огонь?       — Я же сказал — потому что так интереснее.