А ветер тянет нас к северо-западу

То ли его решение отправиться в плаванье с пиратами было изначально верным, то ли в море свою партию сыграла неожиданно проснувшаяся удача, но Дилюку со своей работой относительно везло: он проверял количество припасов, постоянно стоя над душой у кока, следил за запасным такелажем, в котором довольно быстро начал разбираться. Если для плотницких работ что-то было нужно – посылали к Дилюку. Если порвался трос, который нужно было срочно залатать, или поменять крепления – шли к Дилюку. Он быстро запомнил, где что лежало на этом огромном корабле, который являлся всего лишь "посудиной" для капитана Кэйи Альбериха и огромным непоседливым насекомым для самого Дилюка, который не особо-то любил насекомых. Благодаря такой усердной работе (Дилюк в это верил) никто не поручит ему возиться с узлами, драить или мыть палубы и тем более подниматься к парусам. Стоило ему почувствовать спиной, что кто-то хочет позвать его в свой матросский угол, как Дилюк сразу же делал очень хмурое задумчивое лицо, косил брови, поджимал губы и ускорял шаг, широко раскрывая журнал и водя по строчкам пальцем. Потом Розария обо всем догадалась и намеком относительной мягкости дала понять, что корабль - организм большой и капризный, и ему никогда не помешает пара лишних рук, а потому он очень скоро вспомнил, каково это, когда мозоли на ладонях горят от веревок и тросов.   Так же, как и всех, его грубо будили засветло, пока он сам не научился просыпаться до пинка – пинали без разбора. Он ходил по потному кораблю, непривычно пустому, если сравнивать с предыдущим, пока над ухом орали, кидали с глухим стуком швабры или расплескивали воду. Кэйа Альберих кричал, положив тяжёлую ладонь на резной борт:   – Полный бакштаг! Идём на всех парусах!   И Розария тут же повторяла, крича громче, идя по палубе и отвешивая оплеуху тем в веренице человеческих голов, кто медлил или был невнимателен. Кэйа кричал, какие паруса надо поднять или опустить, куда крутить штурвал в дни с плохим ветром, ругался и грубо подбадривал, не чураясь оскорблять так, что вся команда кроме Дилюка считала его слова за похвалу. Ещё капитан сидел в своей каюте, возил кронциркулем по картам, добытым Беннетом, и иногда слюнявил карандаш, чтобы начертить какую-то очередную линию, меняющую маршрут. Дилюк сам не раз в них заглядывал, в эти пергаментные кусочки суши и те, что капитан сам ловко подрисовывал к ним; ему нужно было знать, каким маршрутом они пойдут, чтобы, в случае чего, изменить распределение припасов. В частности - пресной воды. – Можешь считать себя одним из офицеров, - проговорил однажды Кэйа, когда Дилюк зашёл в его каюту и спросил про острова, которые они будут проплывать. И опешил, когда капитан задал встречный вопрос: считает ли сам Дилюк нужным остановку для пополнения бочек с водой? - А офицеры имеют право оглашать свое мнение и на нём настаивать. За мной, правда, всё ещё остаётся право к ним не прислушиваться, - посмеивался он. Оказалось, что даже на пиратском корабле оставалась какая-никакая формальность. Шаткая, неощутимая, но она все же была, и чувствовали ее, не требуя объяснений. Если на матросов начинала орать Розария, все слушались. Розарию считали старпомом, квартирмейстером, чем-то таким. Начни орать кто-то другой, и ему по башке почти сразу же прилетит что-то тяжёлое. Дилюк, к слову, не без гордости отмечал, что и сам мог прикрикнуть или рявкнуть что-то при неисполнении дисциплины, за которой на корабле следили строже, чем за припасами. Он считался то ли шхипером, то ли мичманом - названия на пиратском корабле веса почти не имели, потому что в действительности до мичмана и шхипера нужно было бы по-хорошему дослужиться, или отучиться, или проплавать на кораблях явно больше, чем он.   А капитан стоял у штурвала, смотрел куда-то вдаль, прикладывая трубу к единственному глазу и жуя губу, а потом исчезал в каюте, а потом снова появлялся. Каким-то образом он превращал дуновение ветра в массу матросских слов, от которых знающие гнали незнающих туда, куда было нужно. Вторым приходилось учиться на ходу, и никто не собирался давать им поблажек. Ветер усиливался, но все равно не сгонял воодушевленных ребят с сеток, державших бизань-мачту. А иногда, к ночи, они собирались и слушали песни и истории – в основном, о Туманных Островах.   Стоя в такие вечера у закатного моря, Дилюк все никак не мог поверить, что плывет куда-то в пропасть, туманную во всех отношениях пучину того, о чем Крепус рассказывал ему, сидя у камина. Он вспоминал, как вместе с Джинн хотел построить корабль и самостоятельно отправиться на поиски Туманных Островов, как мечтал привезти на большую землю огромные богатства и показать путь к этим далёким землям, скрытым за туманными гущами. Они забывали о сказках тотчас же, стоило им убежать от кривых рисунков на песке, а потом забыли и о рисунках, о встречах у моря, о том, что оба когда-то любили это самое море. Пускай эти рисунки останутся для кого-то другого, кто пронесёт их сквозь года, всё-таки наскребёт денег на корабль и сгинет, потеряв ориентир, когда-то криво отрисованный найденной на берегу веточкой. Кто же знал, что все так обернется.   Он продолжал усмехаться на все истории и баллады, которые исполнял бродяжка Венти по вечерам, хоть и отмечал их неожиданную складность и мелодичность. Вот только половина этих небылиц в корень отличались от того, что знал он сам.   – Так вот легенды гласят, что когда господь-бог создавал эту грешную землю и населял ее людьми, несколько островов он решил наделить такими богатствами и благами, каких остальной мир и представить не мог. Но, как обычно это случается, люди оказались чрезмерно жадными, и начали вырезать племя за племенем, брать в рабство детей и стариков, и в сердцах у них запузырилась, вскипела ярость, жадность и коварство. И тогда, осознав свою ошибку, богами было принято решение заковать острова в кольцо тумана и нагнать на них ветра, дабы предостеречь людей от жадности, сохранить на них несметные сокровища, найти которые достоин лишь один… - бард переходил на шепот, опускал голову, к нему тянулись шеи, дожидаясь продолжения, а стоявший в отдалении Кэйа ухмылялся. Дилюк снова фыркнул, отвернулся в море с косой улыбкой – какой же подхалим этот бард в бархатной зеленой шапочке! Его фырканья не остались незамеченными – бархатная зеленая шапочка мотнулась к нему с недовольной физиономией:   – И что же на этот раз тебе не нравится?!   Дилюк опешил, когда все глаза внезапно переметнулись к нему, но вернул уверенность почти сразу. Он развернулся к слушателям торсом и повел рукой.   – Неправда. Никаких сказок про «того-единственного» я не слышал. Да и сбрасывать на богов человеческую жадность - сущее богохульство.   – То, что не слышал ты, слышал я! Скажи тогда, умник, почему острова называются «Островами золотого яблока», если не из-за того, что являют собой, по сути, запретный плод?   Дилюк скрестил руки на груди и гордо улыбнулся, чуть сощурившись.   – «Островами Золотого Яблока» они называются, потому что похожи на укушенное яблоко, если посмотреть на карты, - сказал он и с уверенностью в собственных словах повернулся к капитану. Кэйа, облокотившийся о мачту, улыбнулся и качнул шляпой вместо утвердительного ответа. Над головами пронесся шум. Бард фыркнул.   – Тогда рассказывай сам, мондштадтский ребенок!   И Дилюк рассказывал. О тумане, о загадках, о моряках и кораблях, которые разбивались и сами творили те самые сказки, которые передавали. У него это получалось явно хуже, чем у барда, но все в любом случае слушали его ради того, чтобы этот самый бард перебил и с громким «не было такого!» вступал в перепалку. Команда кипела, смеялась, смеялся и капитан, и Дилюк иногда оборачивался, чтобы едва коснуться его взглядом и увидеть лукавый прищур, морщинки у глаз, которые то и дело закрывались шляпой, и улыбку. И, сам того не ведая, он улыбался ему в ответ. Ещё Дилюк как-то сблизился с Розарией, которая, как оказалось, почти всегда была не прочь поболтать. Когда-то в одном из множества разговоров Розария сказала одну фразу, которую он хорошо запомнил: "Двадцать мужиков заперто на плавающей посудине где-то глубоко в море, причем это далеко не приличные джентльмены из высшего общества, которые в пять часов собираются в трюме и культурно пьют чай. Рано или поздно найдется засранец, которому захочется помахать кулаками". Постепенно он начинал ее понимать: корабль все плыл, плыл и плыл, море не кончалось, не обрастало хоть какими-то островками, а на вопросы о месте назначения капитан отвечал, пренебрежительно бросая в воздухе рукой: скоро. "Скоро" растягивалось, люди его глотали с каждым разом все менее охотно, да и самодовольство, которое Дилюк видел на лице капитана, тому было все сложнее подделывать. А главным подтверждением его догадок о том, что что-то идет не так, была Розария: она тоже хмурила брови, смотря в спину Кэйи, и пожимала плечами, когда Дилюк задавал ей вопросы.

***

  Гадалка соврала Кэйе Альбериху. Шторм настиг их судно спустя неделю, когда они уже долгое время шли на восток, когда уже вот-вот должны были показаться первые маленькие островки.   Первый в своей жизни шторм Дилюк застал в трюме, в тот момент, когда только подумал о том, что корабль как-то сильно начало мотать по морю. Потом на него с верхней полки свалился ящик, который плохо укрепили сетью. Корабль качало, волны поднимались и били его борт. В ушах у матросов выло, их легкая одежда, которая почти у всех состояла из простой рубашки да штанов, быстро прилипла к телу, а волосы, если их носили длинным, казались напастью похлеще летящей в глаза соленой воды.   Он пробыл на корабле достаточно долго, чтобы почти без задней мысли кинуться наверх. Он добровольно предпочел носиться, скользя по дереву, и тянуть этот поганый риф, а потом о корпус резко ударила волна, и маленький торговый корабль вновь закачало.   Дилюк рванул к фальшборту, чтобы схватиться и переждать очередную качку, результатом которой могла стать сломанная шея. Отплевываясь от волос, он заметил в сером мокром вареве бегущего за ним Беннета. Дилюк вытянул тому руку, чтобы схватить, притянуть, чтобы он не скатился, как несколько других, менее прытких матросов, но Бенни, выбросив в ответ ладошку, потерял равновесие и стукнулся носом о палубу.   Кажется, это был первый раз за всю его жизнь, когда Дилюк грязно выругался вслух. А корабль вновь кривило вбок.   Удивительно, но голова у Дилюка работала как нельзя складно: по фальшборту он прошелся к такелажному станку, с которого стянул веревку, не державшую ничего важного. Он быстро подвязал ее к балясине, второй конец туго затянул вокруг талии и собрался бежать к тем, кто не успел прибиться к высокому борту, когда его резко схватили за плечо – Дилюк зло оглянулся. Это был Аякс.   Ничего не говоря, он потянул его за веревку и принялся перевязывать узел, ухмыльнувшись куда-то в доски палубы.   – Сам догадался? - Дилюк не посчитал нужным отвечать. Аякс хмыкнул, а затем хлопнул его по плечу и прокричал сквозь вой ветра. – Собирай всех! Надо спустить паруса!   Он схватил Беннета, схватил Вирата и того резвого мальчишку с длинными волосами, который тут же закарабкался к парусам, поймал Синь Янь и махнул Розарии, которая резво спрыгнула со ступеней к полуюту и, пошатнувшись от очередного удара о борт, побежала к ним, вниз. Дилюк уже не чувствовал, как горят руки, или ноют ступни и икры, или как от ветра и воды ему заложило ухо; вместе со всеми он, отвязавшись и схватившись обеими руками за трос. Ему даже начало казаться, что он понимает, что им орет Розария на своем матросском языке; в какой-то мере он уже не был тем, что тщательно пытался сохранить и пронести сквозь эту «грязную пиратскую матросню», он просто тянул на себя веревки, до боли в спине, лишь бы все скорее закончилось.   Он понял, что потерял Кэйю с самого начала шторма, и не сдержался – неожиданно поднявшаяся тревога вынудила его завертеть головой, ища мокрый темный камзол. Он нашел его сам, позвав откуда-то сверху, прогромыхав вместе с громом, противоборстувуя грому от моря:    – Держимся, ребята! Держимся! Скоро выйдем!   Он стоял у штурвала, незаметный в дожде и вихрях, и качался, казалось, в ритм с кораблем, предугадывал тряску и тянулся всем телом в обратную сторону, словно пытался в одиночестве выровнять их огромную деревянную посудину. Насколько верилось в его «скоро выйдем»? Нисколько. По крайней мере, Дилюк узнал, что из шторма, оказывается, можно выйти, а не ждать, пока он сам закончится. Это его неожиданно обрадовало.   Они действительно вышли из шторма. Команда стекла по борту вместе с водой, тяжело дыша и потирая все, что успела ушибить или сломать. Дилюк стоял с Беннетом и его разбитым носом, изредка поругивая второго мальчишку, того самого, который побежал к парусам, не слушая его требования переместиться в безопасное место. Сам он назвался «Рейзором» и не спешил отвечать на его ругань чем-то вразумительным. Подошедшая к ним Розария устало и хрипло рассмеялась.   – Собираешь вокруг себя цыплят, а, курица-наседка? Возьми к себе старую женщину, которая явно нуждается в тепле и ласке гораздо сильнее, чем малец, который по собственной неуклюжести разбил себе нос, - с кривой улыбкой она щелкнула Беннета по лбу, плюхнулась рядом с ним и положила голову Дилюку на плечо. Она тоже устала, подумал он. Розария тем временем продолжила бормотать. – Видал, как Аякс носился? Ещё и приказы раздавал, ишь, раскомандовался… Повезло, что Кэйе не до того было, он бы его тут же в шторм вышвырнул.   Дилюк повернул голову к корме, за которой они оставили шторм, и изможденно выдохнул так же, как Розария, которая уже начала бормотать: это еще ничего, мелочь, потому что для такой шлюпки пережить шторм - дело редкое; и мачты не сломались, только парус порвался, но это поправимо. Век бы не видеть этого чертового моря, подумал Дилюк, осматривая голые мачты и хаос на верхней палубе, и все ведь это надо будет латать, зашивать, поднимать обратно. И припасы, боже…   Дилюк вскочил под недовольное ворчание успевшей задремать на его плече Розарии. – Припасы промокли.   – Не должны, - она махнула рукой. – Крысы не побежали же, значит, нижние палубы не затопило. Дай посидеть, на солнышке погреться, а потом пойдем таскать твои мешки да бочки. Что там, много чего упало? – Угу. Я просил хорошо укрепить, но, видимо... – Кто укреплял? – Вират. – Ясно. Эй, Вират! - засунув пальцы в рот, Розария оглушительно свистнула. Юноша с короткими каштановыми волосами оглянулся. - Сегодня несёшь ночную вахту, понял меня?!   После этого Розария снова замолчала, устало оглядывая их корабль и кучки людей, которые собирались наверху, а затем выдохнула в воздух:    – Ох, и тяжело нам придется… Я говорила этому олуху, что двенадцать человек – слишком мало, так нет, мы лучше музыкантов наберем…   – Надо распределить силы, - так же лениво и равнодушно ответил Дилюк и неопределенно махнул расслабленной кистью руки на ее вопросительное выражение лица. – Кто будет приводить в порядок палубу, кто парус зашивать. Кто катать бочки, кто пойдет разбираться со штуртросом.   – Да тут никто не смыслит в том, что такое «корабль», кроме меня, Альбериха, Бенни и этого рыжего. Ты из чего распределять собрался?   – Из того. – сострил он. – А у нас есть выбор? Да, этот, хм, «Рейзор» ни черта не смыслит в том, что такое «корабль», но карабкается он лучше, чем кто бы то ни было. Если отправить его вместе с кем-то знающим, он сможет быстро перебрасывать нужные инструменты. А еще, моя дорогая, - Розария пихнула его в плечо, на что Дилюк улыбнулся. – Людей можно научить. Я ведь тоже не умел вязать узлы.   – Да ты и сейчас их вязать не умеешь.   Дилюк сощурился.   – А нельзя на солнышке молча греться?   – О, как сразу заговорил.   Они снова замолчали, но буквально на несколько секунд, после которых оба тихо рассмеялись. А потом на палубу вышел капитан, резко таща за собой мужчину. Кажется, его звали Драфф. Дилюк не видел его наверху во время шторма.   – Господа! – гаркнул он, дернув мужчину так, что тот упал на колени. На спине у Дилюка от нехорошего предчувствия забегали мурашки. Капитан остро осмотрел моментально затихшую палубу, и неожиданно прокатил по ней низко. – Господа, как же. Собаки драные, а не господа. И он, - он тряхнул мужчину за плечо. – Самая что ни на есть трусливая псина.     Дилюк хмуро смотрел на зрелище, нагнулся к Розарии и шепотом спросил, что происходит. Та пожала плечами.   – Видать, отсиживался во время шторма, - она нахмурилась, цокнула языком. – Зря, ой зря.   Драфф посмел мало того, что засесть в трюме, но еще и молился во время шторма. Дилюк подумал, что для кого-то, столь же суеверного, как Кэйа, это не должно было быть особо сильным проступком. Оказалось, он ошибся. Оказалось, молиться во время шторма на корабле у пиратского капитана было самой большой трусостью, которую только можно повстречать в море. Когда моряк встает на колени и собирает руки в замок, он уже не думает, что корабль выкарабкается. Это Дилюку удалось выцепить из потока унижений и ругани, который сейчас исторгал пиратский капитан. И от этого в груди у Дилюка начало что-то вскипать. Розария назвала бы это шилом в заднице. Он предпочел считать это «жаждой справедливости». Дилюк резко поднялся и пошел к капитану, не собираясь скандалить или кричать – казалось, они все для этого слишком устали. Все, кроме Кэйи, потому что он переживал боль вместе с кораблем сильнее всех остальных, и ответственность за корабль – тоже. А у корабля были порваны паруса, корабль било волнами и окатывало водой. – Капитан, - он осторожно постучал ладонью по плечу и отошел на пару шагов, когда Кэйа развернулся к нему, когда посмотрел на него сверкающим от гнева глазом. – Этот человек впервые вышел в открытое море. Он не знал, что…   – Да ты что? – со свистящим звуком произнес капитан, а затем схватил мужчину за волосы и поднял голову, чтобы тот посмотрел на Дилюка. Дилюк дрогнул где-то в спине. – А «он» один, кто до этого ни разу не плавал? А почему все остальные тогда не попрятались, как крысы, а полезли тягать риф? Или ты тоже трясся среди бочек и, черт его дери, молился?   Дилюк замер, ощущая, как то, что вскипало в грудной клетке, добралось до головы, и мысленно ущипнул самого себя, предупреждая, что ругаться с капитаном сейчас было бы крайне глупой затеей. Он гневливо смотрел на него; грозный пират Кэйа Альберих перестал его пугать еще давным-давно.   Он, все же, не удержался.   – Вы могли бы объяснить матросам, в какие предубеждения верите и каких надо опасаться, чтобы не навлечь на себя гнев, - процедил он сквозь зубы, стараясь звучать спокойно, твердо и тихо. Кэйа полностью развернулся к нему, полностью поменял того, на кого готовился излиться гневом, а потом на плече у Дилюка вспыхнула крепкая ладонь.   – Капитан, он прав, - он не ожидал услышать Аякса. Дилюк удивленно повернул голову. – У каждого моряка свои присказки, в которые он верит. И не всем о них известно становится сразу же, как только они на корабль поднимаются. Вы бы хоть книжки выдавали вместо контрактов, в которых объясняли тем, кто впервые плавает, что да как. Раз сами решили таких понабрать.   Он говорил и улыбался. Это Дилюку не нравилось, как и не нравилась тишина, которую принес Аякс после своих слов. Наглых, брошенных специально, чтобы разозлить; чтобы ответили.   Кэйа Альберих тяжело вдохнул и шумно выдохнул, после чего медленно нагнулся к ним. Зазвенели стекляшки, висевшие на груди, упала из-за уха прядь с четырьмя красными бусинами, их окатило горячим выдохом и тут же заморозило ледяным шепотом:   – Так что ж ты к такому капитану в команду напросился, а? – после этого он метнулся глазом к Дилюку, словно намекая, что говорил это не одному только Аяксу. Капитан выпрямился и гаркнул в окружившую их толпу. – Так, избалованные крысы! Хотите книжку? Правила?! Я их вам дам! – он зашаркал сапогами, раскинув руки. – Правило номер раз: ошибку одного исправляют все. Ошибку двух исправляют все в двойном размере. Я изъясняюсь ясно, или вам к каждому, чушки, подойти и повторить? Так что марш латать корабль, а потом на приборку! Пока я не скажу, вы не упадете, ясно?!   Развернувшись на каблуках, капитан с оглушающим стуком каблуков ушел в каюту. Он скрылся с палубы, но палуба продолжила молчать, пока пришедшая на его место Розария не рявкнула:   – Ну, что встали?! Не слышали приказа? Быстро разошлись по дырам, ноги в руки и вперед! Ну, распределяй, чего стоишь, - она легко пихнула Дилюка в плечо, возвращая от холодного глаза обратно к кораблю.   Дилюк вернулся и быстро сообщил, кто куда идет; распределив по кучкам людей, он сам поспешил спуститься в трюм и заняться припасами вместе с бардом-бродяжкой и еще парой людей: нужно было перетащить мешки сушиться и проверить, насколько сильно повредилось все остальное. Увидев Розарию, он хмуро осмотрел ее и выдал:    – Ты должна заниматься парусиной.   – Я должна была ее снять, а с этим мы закончили. Штопают пусть другие. Бенни, например. А когда будем ставить обратно, тогда я присоединюсь. И ты - когда закончишь с припасами, будем натягивать рангоут обратно. Понял меня? – Дилюк фыркнул, пренебрежительно дернул плечом и кивнул. Чтобы поставить парус, надо починить всю эту паутину из веревок, тросов, рей и стеньг.   – Сложно будет чинить?   – Бывало хуже, - Розария пожала плечами и взяла из рук Дилюка один из ящиков. – Там стеньга цела, это главное. Корабль паршивый на редкость, починить было бы сложно. А плотник у нас один, Драфф, что как-то несильно дело улучшает. Жалко только снасти, латать там много придется. Но трос у нас вроде как еще есть, да? - Дилюк кивнул и сразу указал, где его можно будет взять. Розария замолчала, поставив ящик куда-то совсем не туда, на что он нахмурился, выразительно на нее зыркнул и не менее выразительно поднял ящик обратно. Розария не обратила на это внимание.   – Может, тебе такое ещё видеть не приходилось, а может, ты сейчас поймёшь, о чем я толкую. В общем... В общем, на корабле есть команда. А есть капитан. В особо редких случаях они действуют, как единое целое, пьют из одной кружки, целуются в щеки и делают свою работу, обмениваясь указаниями силой мысли. В других случаях, капитан стоит поодаль и руководит этой оравой бестолочей, чтобы добиться хоть какой-то слаженности. И капитана лучше перед их глазами не позорить, и не встревать в чужой разговор или головомойку, - она осмотрела его, внимательно и холодно, но спокойно. Дилюк тоже смотрел, так и не убрав ящик в нужное место. - Даже если капитан, казалось бы, не прав. Даже если ты - вспыльчивый засранец, который в пираты подался только для того, чтобы грабить и драться. И даже если ты - упрямый баран, который не может не сунуть свой нос куда не надо.   Он, конечно, понял, о чем говорит Розария. Пятнать репутацию капитана перед командой, у которой совсем нет ощущения единого целого, было не самой лучшей идеей. В конце концов, капитану надобно доверять; если он хвалит, значит, есть за что. Если наказывает, значит, лишних вопросов задавать не надо. В противном случае случится то, что оставило Кэйю в порту Песни Ветра. Когда солнце, время от времени скрываясь за облаками, стало опускаться, он вздохнул, нерешительно постучал в капитанскую дверь, быстро зашел и аккуратно за собой закрыл. Кэйа стоял к нему спиной, спиной к стулу и оконцам, напряженно облокотившись о стол. Он склонил голову к картам, разбросанным по всему столу в гораздо большем количестве, чем те, что утащил с собой Беннет. Дилюк вспомнил: он же постоянно что-то дорисовывал, высчитывал и прикладывал к оригинальным картам, по всей видимости, восстанавливая картинку того, что выкрасть не удалось. – Ты единственный, кто стучится прежде, чем зайти, - начал он, не повернувшись, и усмехнулся. - Еще замечательней было бы, если бы ты был таким предусмотрительным тогда, когда хочешь что-то сказать в толпу мужиков. Дилюк поджал губы и нахмурился. – Мне стоит извиниться, я... Капитан выпрямился, снова зазвенели на его груди янтарные бусы. Он загораживал собой свечку, а потому, из-за камзола и шляпы казался еще больше. Кэйа развернулся. Он смотрел с улыбкой, не такой, какой всегда встречал его. И взгляд был совсем не такой; лицо напряженное, тревожное. Если бы в маленькой деревянной каюте было светлее, Дилюк бы заметил круги под глазами и усталость, которая легла на него и совсем ему не шла. – Ещё чего. Какой прок от извинений, ты мне скажи? - Он обошел стол и плюхнулся в кресло, отчего кусочки бумаги нервно подпрыгнули на тяжелом столе. Капитан подпер рукой щеку и снова воззрился на карты, постукивая пальцами второй. - В следующий раз таким мягким не буду, ясно? Посчитаю за подстрекательство и повешу жариться на рее на денек. Обоих. – За простые-то слова?! - возмутился Дилюк. Кэйа поднял на него тяжелый взгляд, не изменив позы. – Извини, забыл купить в порту хлыст, - съязвил он, да так, что в желудке у Дилюка тут же что-то скисло. - А ты как думал? Это тебе не отлынивать от работы. – Да я же просто... – Что? Если человек забился в угол то время, когда он очень нужен кораблю, нужен экипажу - это плохо. А если бы сорвалась рея? Сломалась мачта? А если бы ей кого-нибудь насмерть прибило, потому что вам просто не хватило рук, чтобы удержать парус? Как думаешь, если бы я просто по голове похлопал и сказал: ничего, всякое случается, все бы поняли? А потом встреваешь ты и говоришь, что вообще-то капитан не прав. А зачем матросам капитан, который не прав? - Дилюк слушал молча. Кэйа сделал паузу, ожидая, что тот начнет отвечать, но понял, что не дождется, и продолжил, махнув рукой. - Начнут думать. А думающий матрос может подумать о бунте. А бунтовщиков я не люблю. Никто не любит, Дилюк. – Пускай боятся и ждут, пока капитан сойдёт на берег и уйдет достаточно далеко? Невольно Дилюк погрузил каюту в мертвую тишину, а сам оказался пригвожденным взглядом одного глаза - ошарашенным, давящим в глубине злость и недоумение. Кэйа, не двигаясь, завозил ртом, как если бы был деревянным и выщелкивал слова резко и тяжело: – Не тебе об этом говорить, понял? - он постарался сменить тон и устало добавил. - Ей-богу, привяжу, будешь на гальюне висеть, как деревянная статуя. Ты зачем вообще пришел?  Если думаешь, что я не вижу и не знаю, что за душок ходит на корабле, то ты так и не понял, что такое "капитан" для корабля. И корабль - для капитана. - Взгляд его внезапно посерьезнел; Кэйа тяжело выдохнул и медленно откинулся на спинку кресла, рассеявшись взглядом где-то в кабинете, где в воздухе перед Дилюком он начал собирать тот самый "душок", который ходил по кораблю сколько уже дней. И Дилюк внезапно понял. Капитан слишком сильно поверил в сказку. Капитан сбился с курса и не хочет этого признавать. Капитан не знает, в какую сторону вести корабль, потому и ходит так странно, то и дело меняя направление. Капитан боится бунта, а потому задабривает команду, позволяя вечерами выпивать и расслабляться. Капитан не понял, что приближается шторм. Дилюк тяжело выдохнул и подошел к столу. Ему показалось, что чем тише в каюте, тем сильнее теряется капитан в том, что было совсем как-то непривычно, о чем он действительно не подозревал. Неужто кто-то вроде капитана Альбериха может тревожиться? Он смотрел и находил что-то бесконечно уязвимое в напряженно сжатых на карте пальцах, хотя сам Кэйа смотрел на них с ловко подделанным раздражением. Мол, уйди и не мешай. –Насколько точны карты? – Сам посуди! - в негодовании он ткнул ладонью в стол. Дилюк нагнулся. - Твой малец выкрал не все. Вот кусок, - порывшись в бумажках, он достал одну из них. - На нём - маршрут, чтобы не разбиться к чертям в скалах. Уже у Туманных островов. Вот это, - зашуршал кусок побольше. - Карта, которая показывает направление относительно материка. Рисовали ее явно монштадтцы лет пятьдесят назад, оттого и качество отвратительное. Расположение островов, с которых мы отплыли, я помню наизусть. А что между ними и этим треклятым архипелагом, черт возьми... Доводилось ли тебе когда-нибудь восстанавливать по памяти огромную такую картину, всех героев, все вот эти... занавески, персики, куда кто смотрит и у кого там юбка задернута выше положенного, потому что художнику показалось это чем-то важным? А я маюсь с этим с самого отплытия. Дилюк поднял брови. – Все-таки, не зря истории об Архипелаге Золотого Яблока считаются сказками для детей, даже не матросскими историями. И я об этом говорил. – Опять ты за свое, - резко ответил Кэйа и поднял на него глаза. - Знаешь, сказки просто так не появляются из ниоткуда. Будь это какой-нибудь историей, которую тебе твой папашка придумал, потому что ты ни в какую не хотел ложиться спать, когда маленький был, тогда да. Но целое королевство из раза в раз передает одну и ту же байку, но все эти корабли, которые исчезают в тумане - аргумент посильней твоих нравоучений. – А в Ли Юэ есть сказка о трех журавлях, которые, пролетая над определенным местом в горах, обязательно укажут путь к сокровищам. И нет там таких дураков, которые бы глазели в небо и искали три пролетающих птицы! - он хотел сказать что-то еще, и даже успешно начал, но Кэйа громко отодвинул стул и подошел к нему вплотную, резко ткнув пальцем в плечо, выбивая остаток предложения с языка. – А ты-то зачем тогда с нами напросился? - продавил он, смотря в глаза. - Ты-то тоже тут, с этим дураком, который за птичками смотрит, и с дураками, которые тоже за ним поплыли! А, и еще, не забудь сказать Розе, что она - самая большая дура на этой посудине, потому как остается верной этому дураку с птичками уже как с десяток, наверное, лет! - Дилюк сжал кулаки. Носогубная складка смялась, он громко выдохнул и осмотрел его зло и гордо. Кэйа, увидев это, оскалился. Раньше это было похоже на улыбку. - Бери шлюпку и плыви, куда хотел. И забирай всех, кто думает так же, понял? Главное - выдержать его взгляд. Продержаться, не моргнуть, не отвернуться. А взгляд у Кэйи был острый, тяжелый, и плясали в нем под резкую скрипку глубокие огоньки, которых он придерживал разве что одной рукой и вполне был не прочь спустить на Дилюка. Дилюк тоже старался смотреть тяжело, но ничего не говорил. Потому что если ответит что-то вроде "а вот возьму и поплыву", то точно поплывет. А этого ему не хотелось. К сожалению, сдавать позиции не хотелось сильнее. – Интересно вы разговариваете. Чуть что - так сразу на лодку и иди восвояси. – О, это тебе еще повезло, - хохотнул пират. - Обычно я не спрашиваю и не предлагаю, а кидаю в шлюпку, жду, пускай отплывет на расстояние пушечного выстрела, а потом приказываю стрелять. А если мордашка хорошая, то даю пистолет, чтобы сам свою судьбу решил. Не нравится? У меня еще много вариантов есть, тебе, так и быть, дам в следующий раз выбрать. А всем остальным пропишу в книжке, - он зашагал обратно к столу, но остановился, будто вспомнил, что сказал вовсе не все. - Помнишь контракты, которые ты давал подписывать этим крысам? Там разве были пункты про быстрое достижение цели, про вечный попутный ветер, про капитана-лапочку? Нет. Но, в отличие от океана, я стараюсь быть добрым и справедливым. Даю поблажки, закрываю глаза на многое, в том числе, на то, что ты... - он задохнулся, захлопнул рот и резко развернулся к столу, но немного с этим опоздал. Дилюка уже накрыло этой самой гневливой, обиженной волной человека, которого он заимел глупость попытаться встряхнуть и прижать к стенке. – "Я" что? Не знаю чего-то? Не ору так, как вы? Вот вы уже несколько раз сказали, мол, плыви, куда хочешь, если не нравится. А у меня к вам тоже вопрос: а зачем вы взяли к себе в команду меня, или кого, мать вашу, угодно на этом корабле? Что, пожадничали?! – Кыш. Ты хотел узнать, сколько мы будем плыть? Еще дня два будем, потом должны появиться туман и рифы. И мать мою оставь в покое, она и похуже тебя бунтовщиков видала. А теперь брысь. Дилюк еще раз зло зыркнул на него, развернулся и со всего размаху раскрыл дверь каюты, которая не отлетела, а с глухим стуком врезалась, не раскрывшись полностью. Дилюк не обратил на это внимание. Он подозревал, что кто-то их  подслушивает. Выйдя, он неожиданно для самого себя начал искать взглядом что-то, что очень сильно хотелось пнуть, но ничего подобного на палубе не было: мачту пинать - остаться со сломанными пальцами. Он зло посмотрел на мотки веревки, дыша тяжело и горячо, но воздуха, казалось, то и дело не хватало. Весь его воздух сжигался, так и не доходя до груди. Дилюк с силой вцепился в борт, сжал его до боли в руках, а потом к нему подошла Розария. – Ты чуть нос мне не разбил! – А ты впредь не будешь подслушивать. Розария медленно облокотилась о борт вместе с ним, смотря на занимающееся закатом отражение солнца, а потом мельком взглянула на него и вздохнула. – Как я и сказала, упрямый баран. Или, может, надутый индюк. О, смотри, как получается - Дилюк-индюк, - рассмеялась она, подумала и неожиданно запела хриплым голосом. - Жил-был на свете надутый индюк, а звали его Рагнвиндр Дилюк... Дилюк рассердился. – Что дальше? Вспомнишь, может, как я полетел по лестнице два дня назад, потому что кто-то не убрал ведро с водой? - он говорил, а Розария смеялась. Выдохнув, она хлопнула Дилюка по плечу, потянула к себе и сильно щёлкнула по кончику носа. – Ну, ну. Ты зачем к нему пошел, скажи на милость? Явно не извиняться, так зачем? – Я... - Дилюк выдохнул. Он честно помнил, за чем шел к Кэйе, но потом с одного слова к другому, от другого к третьему, от его гнева и догадок Кэйи, который выкидывал их в воздух легко и бездумно, и все потерялось. - Я пошел выяснить, ну... Пошел поговорить по поводу того, что произошло днём. – То есть, извиниться. Хорошо, хорошо - узнать, нужно ли тебе извиняться, - сгладила Роза, чтобы Дилюк перестал смотреть на нее с возмущением. - Извиняться перед ним не надо. Надо понять, что делать или не делать в следующий раз и сказать, что больше так не будешь. Вот и все, и ты снова хороший мальчик. А вот по поводу этих сказок... Думаю, стоит ещё подождать пару дней. – И что за "пару дней" поменяется? Внезапно появятся острова? Я не хочу сомневаться в том, на что мы все потратили очень много сил, но... А если там ничего нет? Ну... То есть, совсем ничего? Розария улыбнулась и поправила волосы, от лёгкого ветерка налипшие ей на щеку. А потом пихнула Дилюка в плечо. – Тогда это будет твое боевое крещение. У каждого уважающего себя пирата есть байка о том, как он сгинул в морской пучине, а через три месяца его заметили блюющим на заднем дворе какого-нибудь портового кабака. У меня таких навалом, пора и тебе обзавестись одной, - она хмыкнула, а потом заговорила тише, и будто бы мягче. - Ты на него не злись. Точнее, злись, но не долго. Он отходчивый. Сам не заметишь, как он снова нежничать с тобой будет... - Розария рассмеялась, получив пинок в плечо. – Не нужно мне такого, - Дилюк фыркнул и повернулся к пиратке. - Я разве не прав? Вот ты бы набрала себе на корабль тех, кто ни разу паруса вживую не видел? Женщина закачала головой. – Всегда так происходит. Знаешь, я слышала, - она нагнулась к борту корабля. - Что Кэйа, когда только пошел юнгой, он не то, что в матросском ремесле не разбирался, но и читать не умел. И, как видишь... – А мы можем поговорить о чем-то кроме Кэйи? О тебе, может? – А что обо мне говорить? Я всего лишь монашка, которая немного умеет стрелять. Ну, и знает, как отличить фок-мачту от грот-мачты. – Да ты что. – Да-да. Хочешь, грехи отпущу? Или, может, исповедаться хочешь? – А из монастыря тебя за что выслали? За то, что грехи плохо отпускала? Розария хмыкнула, посмотрела на него хитро и низко прохрипела: – Слишком хорошо отпускала, малыш. И не абы кому. Они ещё вяло обменялись парой фраз; Розария начала говорить о Мондштадте, и Дилюк слушал, и продолжал отвечать и при этом пялиться в море. Он следил за барашками, такими же вялыми, как и их разговор, пока не понял, что эти самые барашки несут меж своих боков большую деревянную балку, так похожую на корабельный борт. – Эй, смотри, - Дилюк кивнул на море Розе. Та не стала договаривать, послушно повернулась к горизонту. - Это же... Это что? – Это доски, - она нахмурилась и перевалила половиной туловища через борт,чтобы всмотреться вдаль. Деревянные обломки вели их к другим доскам, балкам и ошметкам паруса, парящим на воде. Что-то в груди у обоих нервно дернулось. – Черт, это корабль! – Надо замедлить ход! Розария кинулась к капитанской каюте, а Дилюк побежал к гамакам. Дрейфовавший доселе, корабль быстро замедлился ещё больше, и вся немногочисленная команда перегибалась через борт и светила в море фонарями, открывала для себя грубые, рваные ошметки деревянного тела и его белых платьев. Капитан тоже подошёл, и по тому, как он нахмурил брови, Дилюк понял: что-то не так. Конечно, разбитый корабль посередине моря в любом случае был не тем, что ожидаешь встретить после спокойных и ленивых дней плавания под попутным ветром. Но тут было что-то ещё, что-то, что и Дилюку не дало пребывать в таком же недоумении, в каком пребывали все остальные. Когда мимо них проплыл кусок кораблиного бока с облупившейся краской, Дилюк наконец-то нашел, за что зацепиться. – Это же... – Фрегат, - спокойно произнес подошедший к ним с Розой Кэйа. Женщина повернулась к нему. – Тот, который тебя бросил, что ли? – Он самый, - все выжидающе уставились на капитана. Тот задумчиво смотрел вдаль, где все ещё плавали остатки корабля, а потом повернулся к команде. - поднять тисель, подплываем ближе! Искать выживших, кинуть им трос! Быстро, быстро! Просыпайтесь и марш! Вокруг забегали, Розария ещё раз прикрикнула на команду, но сама осталась стоять. – Что, шторм кораблик расхерачил? - нахмурилась она. Дилюк неожиданно поднял голову. – Вы говорили, что дня через два мы встретим рифы. Может, мы прибыли раньше? Как и... Они? Кэйа тоже нахмурился, посмотрел ещё раз на море. Подошёл к Дилюку, взял его за плечи и развернул взглядом на один, отдельный кусок, нагнувшись к лицу. – Посмотри на эту деревяху, - Дилюк повернул голову. - Что это, по-твоему? – Порт. – Порт. Разломанный на куски да колья. Даже табуретки из этой деревяхи не соберёшь, продырявили, как бумажку. А в округе ни рифа. Как думаешь, что это значит? Ответ был слишком нереален, слишком внезапно наполнял их пустое мирное море. – Рядом был кто-то ещё. – Говоря менее туманно, корабль подвергся обстрелу. Дилюк смотрел куда-то в даль, в дымку, в море, в останки корабля, в редких выживших, которых подтягивали на корабль. Он не знал, как здесь надо себя вести, а потому решил сдать всю ответственность на Розарию и Кэйю. А те явно медленно переходили на разные стороны баррикад. – Тебе бошку продуло, что ли? С чего ты решил, что мы сможем?! – Ты посмотри на кораблик, Роза! - Кэйа улыбался. Он развязно повел над фальшбортом рукой. - Посмотри, что от него осталось, рожки да ножки. Ты представь, сколько пороху надо на него было угробить, сколько припасов! Там вообще ничего остаться не должно! – Это, мать твою, не повод просто все бросать и идти на абордаж! – Ой, да ладно, не нуди. Ты чего, Роза? Я тебя не узнаю. Розария тяжело посмотрела на него, обернулась, ища на корабле поддержки, но корабль был занят поиском выживших. Она поджала губы. – У нас всего два орудия. Мало ядер. Мало пороха. Неучи в команде. Единственной нашей надеждой в случае чего окажешься, прости-господи, ты, и это худшее, что может случиться на корабле. – Боже правый, ты настолько в меня не веришь? А как же десять лет верной дружбы? Я хоть раз тебя подводил? – Ты сейчас спросил не серьёзно, - процедила Роза, смотря куда-то на горбинку сломанного когда-то давно носа. Она сдалась довольно быстро – обречённо выдохнула, опустила плечи и потерла лоб. - Удача у тебя когда-нибудь закончится, капитан. Ох, и отхватишь ты тогда, мама не горюй, я тебе это гарантирую. Кэйа просиял. После их неудобного разговора в каюте эта улыбка была крайне неожиданной. В ночной темноте он широко махнул рукой и спросил, нашли ли матросы выживших. Оказалось, что нашли. В живых осталось двое. Пробыли в воде они не меньше суток, а потому сильно ослабли и передвигались еле-еле. По приказу их быстро подвели к капитану, и он, продолжая широко улыбаться, тяжело положил на плечо каждого по ладони, почти так же, как на плечо Дилюка несколько минут назад. Хотя нет, не так же. Дилюк их помнил. Мужики его тоже вспомнили, и долго пялились, будто пытались понять, он ли это. А потом капитан заговорил - бодро и весело, сжимая их плечи. – Ну что, ребята, снова встретились? Что, не повезло? Побили вас, а? Понима-аю. Но вы же знали, на что шли, так что... - он цокнул языком и снова поднял на них глаза. - А теперь расскажите-ка мне, куда кораблик уплыл, что это был за кораблик, какие флаги у него были? Кто первый начал обстрел, смогли ли вы в него попасть? Отвечали тихо, стыдливо, но складно: несколько дней назад пиратский фрегат наткнулся на мирный корабль, и решил взять на абордаж. А тот начал отбиваться, ревностно и долго, и одним из ударов пробил склад с порохом. От разбитых фонарей вспыхнул пожар, а потом и взрыв прогремел, прямо в трюме. Горело долго, почти до самого их прибытия. А корабль ушел дальше сразу, когда, видимо, понял, что защищаться больше нет смысла. Кэйа был очень доволен ответом. Он потряс моряков за плечи: – Молодцы. Эй, ребята! - Обернулся он к своим матросам. - Возьмите верёвку и привяжите их к мачте, пусть повисят несколько деньков. А потом, - Кэйа нагнулся и продолжил уже тише, но все так же резко и бодро. - Потом я сделаю так, что вы пожалеете, что не утонули. Он отдал их под крыло Вирату и Аяксу, и те потащили мужиков на марсовую площадку на мачте. Капитан же быстро вскочил на квартердек, у штурвала, перепрыгивая через ступеньку. – Мы немного сменим курс. Пора проверить, насколько хорошо вы понимали, что такое "ходить под пиратским парусом", когда подписывали эти бумажки! - гаркнул он в небо. Дилюк тревожно нахмурился.