А ветер тянет нас к северо-западу

Маленькая точка все увеличивалась и увеличивалась, раздувалась, и вот уже точку лопали мачты, уцелевший парус и клубящийся дым, и дно у точки становилось палубой, и крошечные мельтешащие блошки забегали по ней человеческими ногами. И чем больше метаморфоз принимало это пятно на морском горизонте, тем сильнее сжималось у Дилюка нутро: они собираются ограбить корабль. По-настоящему, а не во время игр с деревянными сабельками и тканевой конской гривой. Никто точно не будет спорить до бесконечности, кому придется стать пиратом, а кому – бравым мондштадтским офицером. Им и тогда не разрешалось играть в морских разбойников; что Крепус, что госпожа Фредерика такие игры порицали. Вот бы и сейчас кто-нибудь гаркнул сзади, схватил за руку и увел куда подальше, и даже лишение сладкого или часовое декларирование стихов Дилюк был готов принять с гордо поднятой головой. От этих мыслей он отмахнулся. В конце концов, сам прыгнул на этот чертов корабль, хватит сожалеть, вздыхать и трястись над собственной чистой совестью. Он развернулся лицом к палубе, на которой, повинуясь Розарии, матросы готовились к нападению: выкатили пушку, бочки с порохом, с грохотом к ней покатились ядра, рухнувшие из чьих-то неуклюжих рук – Кэйа тут же принялся орать на Вирата, потому что ядра следовало притащить ящиком, а не таскать по одному. Потом на одну из бочек свалили большой сверток, из которого, когда неумело завязанная льняная ткань раскрылась, выглянули острые лезвия мечей, и Дилюку вновь происходящее показалось не более, чем абсурдной игрой. Так вот, на что Кэйа потратил последние деньги. Дилюка это разозлило, ведь изначально поставленная цель ни в какую не сходилась с тем, что звенело сталью и привлекало любопытные взгляды двух мальчишек. Они же собирались в путешествие на острова! В морскую, если можно так выразиться, экспедицию, а он, наивный, поверил в какой-то момент, что ничего злонамеренного в их скучной поездке не произойдет! О, это несомненно вызовет фурор у бардов и сказочников. Грозный морской волк Кэйа Альберих захватил корабль с двумя лишь пушками и двенадцатью мальчишками. Дилюк поморщился, потёр переносицу и упрямо вперился в море. Глупый, чванливый, жадный пират хочет подвергнуть риску команду, в которой есть дети и старики, а главное – его, Дилюка, светлое имя. Не самая интересная интерпретация, да? – Неужели вы готовились к налёту ещё до того, как получили корабль? - тихо спросил он у Розарии. Та пожала плечами. – Ты же не думал, что в море будет спокойно и легко? Тот фрегат помнишь? – она кивнула в сторону кормы, за которой, где-то далеко, они оставили обломки разбитого корабля. – Хочешь, чтобы с нами случилось то же самое? Вот то-то же. К тому же, ты всегда, невзирая на цвет флага, рискуешь наткнуться на какую-нибудь дрянь, навроде нас, - заявила она и криво ухмыльнулась. – Там, миллелитов, например – знаешь, кто такие миллелиты, а? Их наверняка очень заинтересует наш кораблик без флага. Но миллелитам хотя бы можно дать на лапу, а вдруг вместо них прибудет нашпигованная пушками Госпожа Бэй Доу? Поверь мне, дуться на пару сабель ты перестанешь тотчас же, так что не ной и бери, пока дают. - Она вдруг замерла, сощурилась хищно, нагнулась к Дилюку и зашептала заговорщически. - Или ты боишься? Небось, и шпагу настоящую ни разу в жизни не держал? Дилюку потребовались титанические усилия, чтобы не отстраниться, прогнувшись, подальше от Розарии и от этой ее усмешки на сухих ломаных губах. Он дернул носом и резко вытащил первый попавшийся меч, граненую шпагу со сложной гардой, которая была надломлена там, где заканчивалась желтоватая декоративная полоска. Розария отстала. У нее были дела – собрать эту ораву и объяснить ей план действий. Дилюк легко подбросил шпагу, поймал, осмотрел, кинул взгляд на блестящее светлое лезвие. Раньше он фехтовал забавы ради, с друзьями и оговорками: такие выпады не делаем, шрамов не оставляем. А теперь надо, кажется, наоборот. – Готовишься? – он повернулся, когда мимо прошел Кэйа. Он все так же улыбался и то и дело поправлял треуголку с павлиньими перьями. Дилюк фыркнул. – Первый раз всегда сложно, Огонёк. Но ты сам... – Да, да, сам на это подписался. Я знаю. Я готов, – голос его звучал резко и нервно, и походил на отзвуки болтающегося в воздухе металлического листа. – Отлично! Помню, когда мы ваш кораблик захватили, ты чуть не заколол одного из моих ребят, – он широко улыбался и смотрел на него, пригвоздил взглядом к себе, и Дилюку в своей голове оставалось только раскрывать-закрывать рот и кукольно хлопать глазами: он смотрел так уверенно и наивно, что Дилюк почти забыл на минуту, что говорил с пиратом, готовившим налёт. – А теперь ты сам – один из моих ребят. Значит, я могу доверить тебе свою спину. – Конечно, - сорвалось с языка быстрее, чем дошло до головы. Кэйа хлопнул его по плечу и ушел. Дилюка осенило: он, наверное, говорит это всем, чтобы заставить считать себя важными, ведь прикрывать спину капитану было очень почётно. И он был прав - считать так было крайне соблазнительно. Дилюк решил, что все-таки даст ему и его лести поблажку. Если бы эта лесть еще сделала его менее тревожным. Вцепившись пальцами в борт, он смотрел, как та самая бочка с порохом уносится вниз, и как сбегает следом Беннет – мелким мальчишкам гораздо легче мотаться от пушки к пушке, чистить дула, набивать их порохом. Взрослые разбирали оружие, и по взгляду Розарии он понял, что уже не сможет отмахнуться и просидеть где-то в трюме. А корабль все приближался. Предавшая Кэйю команда потерпела поражение, но успела поломать мачту, оборвать пару парусов; судно и вовсе не стремилось удрать. И пиратский корабль оно тоже заметило – он понял это, когда доски под его ботинками дрогнули, а в воздухе громыхнуло пушечным выстрелом. Рваный фонтейнский красно-синий флаг вел себя как раненый зверь, щетинясь с мнимым предупреждением, что порох у него еще есть. Капитан пиратов проигнорировал это предупреждение и оказался прав: дальнейшего обстрела не последовало. Их корабль приткнулся к побитому судну, и приготовившие крюки матросы принялись кидать их на чужой борт и тянуть, сцепляя корабли. Пока они это делали, пока перекидывали мостки и крепили "кошки" Кэйа запрыгнул на борт и гаркнул: – Господа! – треуголка и ее перья развевались и путались под натиском ветра, ему пришлось придерживать ее одной рукой. - Какой чудесный день для новых знакомств, вам так не кажется?! И если вы не будете против, я бы хотел пообщаться с капитаном, если тот ещё жив! Чтобы знакомство не прервалось случайными жертвами! Матросы на корабле напротив не двигались, сжимая оружие, и представляли из себя отражение самих пиратов. Они присматривались, как мыши, к сидящему на паутине пауку. И Дилюк тоже смотрел и неосознанно рисовал у себя картинку для какой-нибудь книжки о разбойниках, которую благочестивые родители запрещали бы читать своим детям и которую те самые дети все равно бы читали. Он переместился на нарисованный корабль и слишком увлекся его изучением, а потому, когда над ними снова просвистел выстрел, Дилюк едва не подпрыгнул. Выстрел этот попал, сбил шляпу с капитанской головы, отчего, казалось, даже волны перестали лениво толкаться об огромные деревянные тела. Треуголка стукнулась о палубу почти беззвучно. Кэйа быстро очухался. Удивление лишь мельком промелькнуло на его лице, слишком мимолетно, чтобы кто-то из команды обратил на него внимание. – Это ваш окончательный ответ? - он криво ухмыльнулся, ища глазами человека, совершившего выстрел. В начавшейся путанице найти его оказалось легко — это был юный на вид мальчишка, которого почти сразу же попытались запихать подальше от пиратов, но он активно противился, желая выдержать капитанский взгляд. Кэйа фыркнул, а затем резко развернулся, качнувшись, и резанул рукой в воздухе. - А вас что, надо отдельно приглашать?! Рука Розарии метнулась вверх и так же резко упала. Вражеский корабль дал свой ответ. Дилюк все же несказанно обрадовался, когда заметил, что кинувшегося в драку Беннета схватили за шкирку и отправили обратно к пушкам. Все-таки, брать на душу такой грех совсем юному мальчишке было как-то неправильно. Не то, что ему самому. Когда поднялся гул, когда их башмаки начали поднимать отсыревшую пыль и деревянную щепку, перепрыгивая через борт уткнувшихся брюхо к брюху кораблей, Дилюк последовал за всеми, сжав болтавшуюся на поясе шпагу, ловко перепрыгнул на тросе, почти не обратив внимание на развернувшуюся на пару мгновений морскую бездну. На этом что-то внутри его головы закончилось, осталось на палубе, а то и вовсе убежало в трюм. Он понял, почему Аякс так жаждал драки. Почему Беннет кинулся вместе со всеми, почему Кэйа не проигнорировал выстрел в шляпу, произведенный, очевидно, только из страха и из юношеской безрассудности. Драка пьянила. Грязная, скользящая по крови, воде и кускам рубашки, она кусала их за локти, тыкала в плечо и смеялась, когда разозленные ребята оборачивались и не видели ее, но замечали своих нежданных врагов, а те замечали их. Мало кто из них действительно умел фехтовать. Пираты махали шпагами, звенели лезвиями о лезвия и старались сбить с ног или лишить оружия, чтобы поскорее перейти на кулаки. Спокойно чувствовала себя Розария, у которой была своя сабля с широким концом и подвязанным красной тряпкой эфесом. Ей она не стеснялась резать воздух и ловко парировала атаки. Аякс, сжавший в зубах нож, тоже отбивался резво, взяв на себя сразу двух фонтейнских наемников. Кэйа тоже дрался – он давил в какой-то размеренной, театральной манере человека с седым париком, не давая и шанса на ответный удар, шел медленно, переставляя большие сапоги, и бил тяжело, наотмашь. Непонятно, было ли что-то в его голове, или нет. Стучал ли он невидимыми счетами, просчитывая свои па, или же просто танцевал бездумно, однако, что было важнее – он оставался пьяным, веселым, смертоносным. Он вполне мог пропустить удар, отступить на пару шагов, ему было можно, никто не посмел бы засчитать это как позорный промах. Самому Дилюку в голову ударило сильно, он крутился, как оса, со своей острой шпагой, заносил ее над головой, парируя высокие удары, изворачивался и не чурался отпинывать от себя тех, кто упускал момент для ответного удара. Он обнаглел настолько, что, завидев, как на спину дерущегося у штурвала на полуюте капитана нацелился один из фонтейнских наемников, то не стал думать, а просто бросился вперёд. Он пихнул капитана в спину и едва успел выставить шпагу, чтобы вражеский меч не пронзил его грудь. Дилюк был будто бы пьян; он этого совсем не заметил. Этот его безрассудный, глупый маневр сбил бывалого матроса, смуглого морщинистого старика, с толку. Этим Дилюк тоже воспользовался, совсем не благородно ударил по запястью эфесом и толкнул, отчего матрос неуклюже покатился по лестнице вниз. Это позволило отдышаться – грудь Дилюка тяжело вздымалась от нехватки воздуха, он смотрел вниз и улыбался, когда внезапно его оттянули от края, схватив за шкирку, и тряхнули пару раз. – Больше так не делай! – зашипел Кэйа, смотря на него широко раскрытым глазом. Бой вокруг них продолжался, а они замерли, как будто завернувшись в тяжелые занавески, которые выкрали из капитанской каюты. Дилюк тяжело дышал, смотря на капитана, а потом дрогнул в улыбке и глупо, хрипло рассмеялся. – Я лишь прикрывал вам спину! - смеялся Дилюк. Слова легко слетели, он почти их не осознал, переминая в руках эфес. Он издевался над пиратом, и вот это, в отличие от слов, прекрасно понимал. Кэйю захотелось задирать, издеваться, щелкнуть по носу и убежать. – Дурной мальчишка, - Кэйа тяжело выдохнул и сжал его плечи. Он смотрел, внимательно и спокойно. Для Кэйи подобные схватки были делом привычным. Он не терял голову, хоть и наслаждался этим тяжелым запахом крови, забившим пиратам носы и головы. Резким движением он развернул Дилюка к себе спиной и пихнул к перилам, обратно в бой. Он улыбнулся и тихо рассмеялся, думая, что Дилюк уже не расслышал. Дилюк поймал его смех. Смех заменил ему ненадолго его складные счеты, мысли и просчитанные па, но времени восстанавливаться не было, он сам это быстро понял, когда едва успел отбиться от лихой шпаги. Он фехтовал, легко парируя неумелые удары, и незаметно для себя оттягивал момент, когда сможет оттолкнуть очередного мальчишку, выбить из рук его колкую палочку и опрокинуть на спину, да так увлекся, что сам не заметил пролетевшего мимо него меча. Тот резанул косо, принадлежал кому-то, кого выпустил из хватки Аякс, и вернул его на корабль; подумав, что пора бы заканчивать, он с силой врезал эфесом по запястью, выбивая оружие из рук, и сильно схватил мальчишку за шкирку. Повел туда, где Розария приказала расставить пленных. Картина, такая же акварельная, красочная, пахнущая кровью, ему была знакома до боли. Только теперь Дилюк сам держал кого-то за плечи, не позволяя встать, воспротивиться, взбунтоваться. Он смотрел на Кэйю, который так же выхаживал перед фонтейнцами, но говорил уже другие слова. Мол, оставит в живых тех, кто примет его приглашение. Дилюк мельком осмотрел его, осмотрел команду и понял - догадался, что они наверняка будут менее строптивы, чем торговый экипаж, с которым он ушел в море. Второе нападение пиратов за несколько дней измотает кого угодно, их побитый корабль тащился слишком медленно, а потому оставалось лишь подождать тех, кто сорвётся первым. И такие появились - слабо поднимали сухие дряблые руки, и Кэйа громко приказывал поставить их на ноги, но не развязывать - они теперь члены команды, но пока что так, без доверия. Стрелявший мальчишка руки не поднимал. Таких из девятнадцати человек осталось десять. Кэйа был более чем доволен. Покончив с людьми, пираты перешли к припасам. В трюмах они нашли воду, сахар, уксус и зерно. Кто-то из примкнувших к ним фонтейнцев проговорил робко на своем языке, что это для посевов, и Дилюк догадался, что зерно везли куда-то на пока еще совсем юные колонии, но, так как корабль принадлежал Фонтейну, а Фонтейн и Мондштадт не особо ладили на морской территории, сожалений он не испытал. Просто передал Кэйе: если они не собираются останавливаться в ближайшее время в населенных пунктах, способных купить у них зерно, его лучше не брать – высок риск, что зерно отсыреет, испортится, прорастет. Кэйа и сам не собирался, из-за какого-то странного, чудного предрассудка, очередной капитанской придури: мол, он сам был свидетелем в детстве, как из зерна, промучившегося на воде долгое время, испекли проклятый хлеб, от которого народ в деревне потом впал в какое-то дикое, насланное разве что дьявольской тёткой веселье, которое унесло половину деревни. Дилюк не особо понял, о чем тот говорил, но у пирата в принципе были особые отношения с суевериями и со своей головой, а потому какого-то значения он этому не придал. Его больше интересовала каюта капитана. В маленькой серой комнатке он нашел несколько шкатулок с драгоценностями и кошелей с золотом. Их явно пытались спрятать, но Дилюк быстро подметил так легко отходящую половицу под столом. А в столе, в аккуратном резном ящичке, он нашел журнал и дневники, которые забрал с собой - посмотреть, правильно ли он сам все делает. Когда Дилюк поднялся, остальные матросы уже покидали фонтейнский корабль. Он последовал за ними, ловко перешел по доске на родной бриг и одновременно с этим переступил какую-то неощутимую грань – поняв, что теперь его снова ждёт работа с перекатыванием бочек, расчетом и пересчетом их запасов, а ещё, скорее всего, возней с теми, кого капитан не оставил на тонущем корабле с поломанными парусами, Дилюк почувствовал, как вся эта работа сразу же навалилась на плечи и согнула спину. И даже выстрелы, которые добивали корабль и отправляли его ко одну, Дилюка совсем не тронули. Картинка из прошлого накладывалась на настоящее. Он будто бы перешел из одного угла в другой, чтобы нарисованный корабль был наиболее полно передан собственному воображению. Если раньше он был тем, кто стоял со связанными руками и ничего не понимал, пока вокруг бегали потные матросы, то теперь роли поменялись. Только фонтейнские новобранцы, в отличие от него, знали, что такое корабль и где на нем бродить так, чтобы не сыскать немилость пиратского капитана и его "офицеров". Наверное, для них это было бы лучшей участью, подумал Дилюк, спускаясь в трюм с очередным мешком и подгоняя с этими же мешками Вирата; всяко лучше продолжать заниматься тем, что знаешь, если в качестве иного выбора предоставили разбитую шлюпку или перспективу быть выброшенными за борт, так, чтобы обязательно пройтись спиной по покрытой морскими желудями корабельной шубе: совершивший первый выстрел мальчишка был казнен именно так. Он не стал об этом думать – думать надо было немного о другом. Вернувшись на корабль, Дилюк увидел, как пираты – кто стоял, кто сидел, положив локоть на колено – сбрасывали все, что нашли, в середину случайно образовавшегося круга. Новоиспеченные члены экипажа, к его удивлению, очень покорно тащили мешки с провизией и кидали их рядом с чем-то драгоценным – ящиками с бутылками, мотками ткани, деревянными шкатулками. Дилюк еле удержался, чтобы не одарить их презрительным взглядом. Он понял, что чудная куча ценного и не очень – это общая добыча. И сейчас пираты будут ее делить. Найденная в капитанской каюте шкатулка угрюмо звякнула об отнятые у фонтейнцев мечи, как и мешочек с деньгами. Дилюку было все равно, кому они достанутся. Эта традиция – делить добычу – одновременно была и справедливой, и казалось ему какой-то совершенно варварской. Он подошел к Розарии, которую дележка интересовала явно больше – она то и дело заинтересованно вытягивала шею, рассматривая все, что они, как малые дети, натащили на корабль. Дилюк усмехнулся. Все ждали капитана. Розария рассказала ему, что офицеры всегда получают больше обычного матроса, однако их доля капитанской все же уступает. Может, из-за того, что Дилюку все происходящее до сих пор казалось крайне нереалистичным, он не сразу осознал, что присутствует на крайне важном мероприятии, от которого, возможно, зависит его благосостояние при выходе на сушу. Эта мысль его взбодрила, он еще раз оглядел все, что они натащили: провизия, ткани, пара шкатулок, бочки с водой, оружие, нагло отнятое у наемных моряков, их золото и украшения. По итогу, больше всего повезло Сянь Лин, потому как запасы провизии раздавать никто не собирался, и негласно они переходили в пользование кока. Осталась нетронутой и вода с алкоголем. С тканями Дилюк распорядился следующим образом: по прибытии в порт каждый продаст свою долю и полученными деньгами будет распоряжаться сам. С оружием было также просто, да и немногие драгоценности почти сразу разделили между собой. На капитанские дневники, которые также нашел Дилюк, никто, очевидно, не позарился. Когда матросы вновь забегали по палубе, готовясь отплыть, ему пришлось заново пересчитать припасы и переругаться с Сянь Лин, которая, почувствовав свободу, вновь осыпала Дилюка предложениями и чуть не кинула в его сторону репой в ответ на очередную сухую фразу касаемо корабельного меню. Сухари, вяленое мясо, лимоны и квашеная капуста - ничего более, никаких экспериментов, никаких изысков!.. ладно, ладно, можно разогреть котелок и сварганить фасолевую похлебку, хорошо. Выходя из кубрика, Дилюк с сожалением думал о том, что в несчастный фасолевый суп она добавит так много специй, что у половины команды будет гореть глотка. Но это, наверное, и хорошо, хоть отвлечет от остальной пресной стряпни. Помимо припасов они взяли себе весь запас такелажа, который мог пригодиться. Его Дилюк тоже пересчитал, а потом настолько забылся, даже за ужином продолжил размышлять о том, что было бы неплохо изменить прием пищи, выдавая каждому строго нормированный паек. Это он вычитал из понабранных с корабля дневников, сидя в углу стола и пытаясь удержать слезы в уголках глаз от той самой похлебки, которую пришлось заедать сухарями. Он почти не слушал общий шум, в котором Кэйа всячески хвалил новоиспеченных разбойников за их правильный выбор, а лишь жевал хлеб и листал капитанский дневник в попытке выудить хоть крупицу чего-то, связанного с его родиной. Венти сидел на одном из расправленных гамаков и бренчал на домре. Достали грог. Тесный трюм, тёплый от жёлтого света и количества разгоряченных тел, постепенно пьянел, становился громче и веселее. Постепенно скованность и неприязнь новоприбывших сошла на нет: Кэйа знал, как переманивать на свою сторону неграмотных мужиков. Когда очередь с грогом дошла до Дилюка, он отказался, покачав головой, и тут же бросил такой холодный взгляд в сторону протянувшегося к кружке Беннета, что тот вздрогнул и резко прижал руку обратно к груди. Довольный, Дилюк принялся искать взглядом Рейзора – было бы глупо, обрати он внимание на одного мальчишку и проигнорируй второго, когда они были примерно одного возраста. Рейзор сидел где-то в глубине и с любопытством совал нос в одну из кружек, и Дилюк, посетовав в очередной раз на понабравшего мальчишек капитана, все пытался поймать его взгляд. Но мальчишка в громыхающем хохотом гуле не замечал ничего, как и Дилюк, немного увлекшийся, не заметил, как с двух сторон к нему подошли Аякс и Розария. Он нахмурился, увидев ухмылку севшей рядом Розы. – Вам что-то нужно? – Мне? – Розария выразительно пожала плечами. – Вообще ничего. А тебе, Аякс? Голос раздался откуда-то из-за спины. – Вообще ничего, офицер. – Тогда зачем вы сюда пришли? – Да вот, все пьют, веселятся, а ты сидишь в углу. С книжкой. Не дело, да, Аякс? – Не дело, офицер. – Берём его? – Берём, офицер! Дилюк не успел ничего сказать, когда его резко схватили под мышки и прижали к себе, а Роза стала тыкать под нос резко пахнущую кружку. Задыхаясь от возмущения, он попытался вырваться, завертел головой, но Аякс держал крепко, а Розария, как и всегда, упорствовала до самого конца. В конечном итоге он сдался и проглотил мерзкую разбавленную жижу, скорчив при этом лицо, от которого его мучители громко расхохотались. Роза упала на его плечо. Она все болтала о том, какой Дилюк зануда, а Аякс поддакивал, ослабив хватку – теперь он скорее приобнимал, ежели держал силой, но Дилюку и это не особо нравилось. Мол, сидит тут, в темноте, вроде со всеми, а вроде и нет. Лучше бы присоединился, может, спел одну из мондштадтских песен. Он, Дилюк, знает ведь какие-нибудь песни из тех, которые поет вечерами их Бродяжка? Да даже если не знает, бард поймает мелодию и подыграет – уж что-что, а это он умел. Он позволил себе сдаться, поменять недовольное каменное лицо на что-то мягкое - подперев рукой подбородок, Дилюк лениво сидел и слушал, и тихо смеялся вместе со всеми на сальные шутки и какие-то расхлябанные "так выпьем!", стук кружек и тишину, которая длилась не больше секунды, пока грог лился по чужим глоткам. После очередной, уже не особо разборчивой шутки Розарии Аякс, задохнувшись от хриплого смеха, упал ему на плечо головой и категорически отказывался подниматься. Дилюк закатил глаза и сосчитал до десяти, потому что ему вдруг захотелось ударить его по макушке кулаком. Он уже поднял руку, намереваясь так и сделать, но заметил, что пьяный глуповатый смех уже давно сменился на едва слышное, полусонное бормотание. – Господи, помоги мне… - прошипел он сквозь плотно сжатые зубы. – Раздавишь мне капельмейстера, и я сброшу тебя в море, - тяжесть с плеча сняли, и по поднявшемуся взгляду Розы Дилюк понял, что к ним подошли. Он обернулся. Кэйа, приобняв рыжего юношу за талию, пытался удержать его на ногах. – Эй, ты сколько выжрал, малой? Кто нам тут рассказывал про эту огненную водку, от которой так легко захмелеть, и только один Аякс после нее не плывет? Аякс пробормотал что-то и попытался уткнуться в шею, но Кэйа, беззлобно ругнувшись, отошел на пару метров и не особо аккуратно спихнул его на холщовые мешки. Аякс повозмущался несколько секунд, а потом, осмотрев их компанию мутным взглядом, расхлябанно махнул на них рукой и закрыл глаза. Кэйа цокнул языком. – И что же нам делать с пьяным матросом, - прохрипел на выдохе капитан. Посмеиваясь, он перевел взгляд на Розарию, которая тут же начала возмущаться, пытаясь при этом удержаться на ящике, на котором сидела. – Эй, Роза, пошли! - не спрашивая разрешения, Кэйа дёрнул ее на верх и легко увел к домре, заставляя что-то вытанцовывать. Он смеялся, оказавшись под шквалом оскорблений и ругательств: желудку Розарии явно не хотелось танцевать, и она, пихнув со смехом Кэйю в грудь, нетвердой походкой пошла на другой конец стола, искать себе компанию из тех, кто еще был способен связать воедино пару-тройку звуков и при этом не потащил бы ее двигаться. Дилюк остался с капитаном один на один. Он, к счастью, выпил одну лишь кружку, половину которой почти сразу же выплюнул обратно, стоило мерзкой жиже коснуться его языка. По Кэйе было непонятно, пьян он, или нет. – Я, пожалуй, тоже… того, пойду спать, - он прокашлялся, деловито и нервно поправил рубашку, поднялся и бодро пошел к лестнице, ведущей наверх. Только когда Дилюк поднялся и увидел море, то понял, что немного с «того» переборщил. Уйти спать на палубу мог только полный дурак. Решив подождать, пока остальные сами куда-нибудь не завалятся, он подошел к фальшборту и положил на него локти, всматриваясь в море. – Удивительное дело, - Дилюк повернул голову к капитану, который встал справа от него. – Неужели вам настолько претит моя компания, что ей вы предпочли ненавистное вам море? – Что? А, нет, нет, я про... я просто... - так и не найдя нужного слова, Дилюк вновь повернулся к морю, перед этим ткнув в него пальцем в качестве единственного ответа. Мол, все было и так крайне очевидно. Кэйа коротко рассмеялся. Дилюк вздохнул, чувствуя потребность что-то сказать, и вновь подал голос. - Не знал, что пираты делят добычу. – Делят, - Кэйа кивнул. - Каждый, кто участвовал в набеге, не показал себя трусом и честно сражался, получает долю, - он улыбнулся. - Кстати, делить добычу - тоже твоя работа. В этот раз я, так уж и быть, все сделал сам, но в следующий... Дилюк метнул к нему возмущенный взгляд. – Я не знал! А вы не могли предупредить об этом до атаки? – Опять ты начинаешь, - закатив глаза, Кэйа оттолкнулся от фальшборта и сделал несколько шагов по палубе. Дилюк действительно только начал и останавливаться не собирался; развернувшись, он продолжил возмущаться, вспоминая и предыдущую ссору, и в принципе капитанскую опрометчивость, но резкий хлопок в ладоши его прервал. - Хватит ворчать, лучше пошли за мной. – Куда? - Кэйа махнул рукой в сторону каюты, и Дилюк недоверчиво выгнул бровь. - И зачем? – Слишком много вопросов. – Всего два. – Дилюк, мать твою! А если я хочу тебе кое-что показать? - не двинувшись с места, Дилюк скрестил руки на груди. Кэйа хмыкнул и пожал плечами. - Ну, не хочешь, как хочешь. Он вычурно поклонился, сняв перед Дилюком шляпу, и закрыл за собой дверь. Кэйа не настаивал; собственно, настаивать было и не нужно, ведь Дилюка теперь съедало не только раздражение, но и любопытство. Он помялся на месте, ещё раз покрутил головой в сторону моря, будто бы прося его отвлечь как-то от мышеловки, поджидающей у резной двери, а потом, тихо ругнувшись себе под нос, быстрым шагом подошёл к ней, приоткрыл и сунул голову внутрь. В маленькой темной каютке с шарообразным светом от пары ламп капитан сидел на столе, держа в руках открытый ларчик, который ранее нашел Дилюк. Ларчик этот шелестел и жалобно звенел, когда пиратские пальцы перебирали его драгоценные внутренности. Иногда Кэйа вытягивал какую-то цепочку и рассматривал ее, подносил к свету, щурясь, и мастерски при этом игнорировал Дилюка. Тот ждал, пока его заметят, но Кэйа не спешил, нарочно всматриваясь в одну и ту же побрякушку по нескольку раз. Кэйа тоже ждал – это Дилюк должен сдаться первым, Дилюк должен дать любопытству волю. Закатив глаза, Дилюк распахнул злосчастную дверь. – Ну? – нетерпеливо спросил он. Кэйа лениво перевел на него взгляд, положил ящичек на колено и пригласил подойти. Со звоном он вытянул из ларца очередную безделушку – длинную тяжёлую серёжку с каплями жемчуга и золотыми завитками. Дилюк углядел в безделушке силуэт соловья. – Как тебе? – спросил пират, не отворачиваясь от серьги. Дилюк пожал плечами. – Ну… - он скривил губы. – Слишком вычурно. Что это за безумие – носить на ушах птиц. – Ты где тут птицу нашел? – Да, вот же, - Дилюк потянулся к сережке, когда пират, сощурившись, приблизил ее к глазу. – Вот клюв, и лапки над жемчужиной… Безвкусица какая-то. – Ты так думаешь? – Кэйа потянул сережку к своему уху и улыбнулся. – Ну как? Дилюк со скепсисом выгнул левую бровь. Ему хотелось сказать что-то вроде «вам больше пойдет серебро», но, глядя на пирата, на все его бирюльки – золотые, серебряные, бронзовые и непонятно-какие-в-принципе, понавешенные столь безвкусно на шею, уши и волосы, он почти сразу же потерял внятную мысль. Украшения сливались в какую-то крайне выразительную картинку, делая из пирата то, чему пойдет и золото, и серебро, и драгоценные камни. Хуже уже, по крайней мере, точно не будет. Закончив возиться со шкатулкой, капитан отложил ее на стол, прошелся по кабинету, пооткрывал шкафчики и сундучки, которые остались от предыдущих владельцев и выудил из одного из них мутную бутылку со светло-янтарной жижей. Дилюк нахмурился. – Даже не думайте, - гордо заявил он, складывая руки на груди. – Пить я с вами не буду. – А я предложил? – Кэйа усмехнулся. – Много чести для тебя, не находишь? Дилюка это немного задело, но виду он не подал. – Тогда зачем вы меня звали? – У меня есть для тебя подарок. Подойди ближе. Да подойди, не бойся. Дилюк цокнул языком. Его уверенность и наглость тут же сошли на нет, стоило увидеть, как из кармана своего темно-синего камзола Кэйа достает красивый резной тубус. Дерево на нем уже потемнело, цветные кусочки какого-то рисунка потеряли яркость, но не это привлекло его внимание; подцепив блестящую крышечку, капитан вытянул на свет совсем небольшой тонкий кинжал, длиной занимающий примерно его ладонь. – Я его позаимствовал у одного хорошего инадзумца. – Украли, то есть. – Позаимствовал. Назначение у этой штуки совершенно разное – слышал, среди тайных советников Сёгуна такие ножички вымачивали в яде и незаметно резали ими неугодных, соперников и вообще всех, кто тебе дорогу перешёл. Однако для других целей она тоже отлично подходит. Мне ею, например, тот самый хороший инадзумец проколол ухо, - с этими словами он поднял выбившиеся из пушистой косы волосы, и Дилюк снова увидел его серьги, тяжёлые и мелкие, висевшие с цепочками и те, в которых когда-то давно блестел драгоценный камень. Он вспомнил, что серьги были и у Розарии. Возможно, Кэйа и проколол ей, как ее капитан… Осознание пришло к нему довольно неожиданно. Дилюк вздрогнул и отодвинулся от пирата. – И вы хотите… - осторожно спросил он. Кэйа кивнул. – Есть такая традиция: когда моряк… ладно, пират – когда пират захватывает корабль, он получает серьгу. Так некоторые определяют, перед кем шляпу снимать, а о кого вытирать сапоги, - фыркнул он. – А вы? – А мне просто нравится, как они блестят, - заявил Кэйа и рассмеялся, увидев выражение лица Дилюка. – Да шучу, шучу. Серьга много что значит, особо первая. Понимаешь, о чем я? – Понимаю, наверное. Дилюк не отводил взгляда от ножа, который Кэйа держал почти кончиками пальцев, и держался, чтобы не поежиться от мурашек внизу спины. Проколоть ухо, это, наверное, больно. Не то, чтобы он боялся боли, однако все же была разница между тем, чтобы получить ранение, сражаясь, и тем, чтобы добровольно позволить ранить себя. И все же был в этой темной комнате и капитане с жутким ножом некий соблазн, азарт, провокация; все они участвовали в захвате корабля, но почему-то сидит рядом с Кэйей только он, Дилюк, который, казалось, меньше всего годился на роль морского разбойника. Капитан ждал ответа, и Дилюк тоже его ждал, от самого себя. А потом понял: ждать бесполезно. Надо выбирать самому. Дилюк судорожно кивнул. Кэйа улыбнулся. Он сел на стол, наблюдая за тем, как Кэйа суетился, искал тряпку и откупоривал бутылку - с вопросительным взглядом он кивнул ею в сторону Дилюка, тот закачал отрицательно головой. Кэйа пожал плечами и сам нагло приложился к горлу, а потом щедро смочил алкоголем тряпку. Он положил все на стол и принялся рыться в шкатулке. Кэйа достал из ларца очередную серёжку, от которой ловко и быстро отломал вычурный элемент с жемчужной каплей, оставив в руке один лишь серебрящийся полумесяц. После этого пират снова подошел к нему, положил серьгу на стол и взял нож. Дилюк вцепился в стол и тщательно постарался это скрыть, потому что нервничать из-за чего-то столь мелкого казалось ему крайне глупым, но сделать с собой он ничего не мог. Он почувствовал сухую ладонь, которая осторожно отводила волосы от левой щеки и уха – ощущения шершавая рука давала странные, теплые, переворачивавшие его нутро какой-то чудной стороной. Он прикрыл один глаз, когда Кэйа подошел вплотную и кончиками пальцев легко взялся за низ мочки. Дилюк замер, чтобы, не дай бог, не дернуться в самый не подходящий момент, чтобы ему не порезали ухо на двое, а сам он не истек кровью прямо на столе. Он затаил дыхание, почувствовал острие, зажмурился и сильно укусил губу от медленной вспышки боли, которая пару секунд вгрызалась в кожу. Короткая мука сменилась какой-то шумной, быстрой суетой, уверенно приложенной к уху тряпкой, которой сжали мочку и держали так совсем недолго, а затем он почувствовал щелчок и небольшую тяжесть, которая едва пробивалась сквозь жар. Дилюк открыл глаз и потянулся к уху, но тут же получил лёгким шлепком по ладони: – Не-а, не трожь, - пират вытирал украденный кинжал и осторожно вводил его обратно в чехол. – Ну, больно было? - мягкая улыбка снова кольнула без ножа, а рука, которой Кэйа нежно похлопал Дилюка по щеке, и вовсе что-то из него выбила. – Немного, - честно признался он. – Но не больнее, чем кулаком по голове. – Это когда ты успел по башке получить? Когда буйствовал на том торговом суденышке, или это Роза вспылила? – Первое. Розария вроде не дерётся. – Ты ей просто пока поводу не давал. О, погоди минуту, - после этих слов Кэйа вновь ушел за стол. Послышался шорох отодвигающихся ящиков, копошение в их содержимом. Вернулся пират с небольшим граненым зеркальцем в руке, явно ему не принадлежащим. - На, погляди. Дилюк осторожно взялся за холодную ручку. В зеркальце он был бледным, с желтыми бликами, большими глазами и спутанными, тяжёлыми кудрями на одну сторону. То, что он видел, отличалось от того, к чему привык, что висело (висит ли сейчас?) портретом в семейном поместье - нежное, с ровными чертами лица и щеками со здоровым румянцем. Сейчас же на него глядел скорее уставший зверь непонятно какой породы, который ночи на пролет читал скучные журналы и все пытался выполнять хорошо работу, которой никогда не учился. Серебряная серьга этому зверю, однако, хорошо шла, пусть даже и на красном от укола и крови ухе. Он понял, почему Кэйа пошутил про "хорошо блестит", и слабо улыбнулся. На свою улыбку Дилюк так и не посмотрел. – Что, не нравится? - спросил Кэйа, для которого никогда, наверное, и не существовало того Дилюка из семейного поместья. Дилюк был рад отвлечься от зеркала. - Чтоб ты знал, тебе повезло, что твой капитан бывал в Инадзуме и знает, что делать дырки в ушах можно не только с помощью мясницкого ножа. – Я даже думать не хочу о том, что было бы, если бы вы в Инадзуме не были, - Дилюк тяжело выдохнул. - Мне нравится, даже... Я даже не ожидал. Просто давно в зеркало не смотрелся, а тут как будто... не я уже. – Н-да? То есть, какой-то другой Дилюк не скандалил, когда что-то шло не так, как он планировал? - он хитро сощурился, когда на Дилюковом лице от возмущения вновь проявились морщины. – Не в этом дело. Я говорю о временах, когда даже не думал, что вообще выйду в открытое море, - он вздохнул и закачал мелко ногами. - Вы ведь тоже, до того, как стать пиратом, были кем-то другим. – Я? - Кэйа легкомысленно дёрнул плечом и с шумом уселся на стол рядом. Он взял бутылку и задумчиво болтыхал ею, смотря, как алкогольное море бьётся волнами о стеклянные скалы. - Не знаю. Сколько я себя помню, так все время в море. Может, даже родился в море, у моря, от моря, - он улыбнулся. - Кто знает? И, хоть на лице капитана играла улыбка, от Дилюка не скрылось то, что пальцы сжали бутылку чуть сильнее, да и тишина после его вопроса звучала крайне неуклюже, неловко; он двинулся плечом в его сторону, стараясь приблизиться и что-то сказать, так как частично почувствовал, что сам виноват в молчании, когда Кэйа внезапно отмер, шумно вздохнул и поднял бутылку в воздух. – Ты вот что. Меньше думай о том, чего не вернуть. Вообще меньше думай, видит бог, к хорошему это редко когда приводит, - Дилюк поздно осознал, что капитан находится как-то слишком близко. А теперь он в добавок еще и смотрит на него, печально и весело одновременно. Дилюк не понимал, как так может получаться - весело и печально. Но у этого человека получалось. - Да пусть ты хоть императором был там, на суше. Вот когда выйдешь на сушу, тогда об этом и будешь думать. А здесь свое. Здесь море, Огонёк. Корабли, рифы, шторма. И мы. Он говорил это почти что в губы, и Дилюк чувствовал улыбку и запах коньяка, от которого не было противно, потому что сейчас ему наконец-то удалось все свое внимание обратить на слова, на голос, на самого Кэйю, который говорил о море так, словно был ему благодарен. Дилюку страсть как захотелось узнать, за что; чего такого сделало это море, что взрослого мужчину оно превращало во влюбленного, умеющего мечтать и улыбаться печально и весело одновременно? Он тоже улыбнулся, но далеко не морю и сказкам о нем. И Кэйа эту улыбку поймал. – О, вот ещё что. Грудью никогда на нож больше не иди, понял меня? Ни на нож, ни на ружье, ни тем более на пушку, - он сделал недовольное лицо, которое быстро исчезло. Кэйа хмыкнул, поднял руку и невесомо мазнул Дилюку по носу указательным пальцем. Дилюк улыбнулся, а потом потянул руку к бутылке. Кэйа отдал ее ему и взорвался хохотом, увидев, как уверенное выражение лица моментально исказилось гримасой и кашлем, стоило новопосвященному пирату сделать глоток. Он вовремя вернул бутылку себе, чтобы та не упала, и стал хлопать Дилюка по спине и шутливо ругать его бахвальство. – Гадство! - просипел Дилюк, щурясь от жжения в глотке и пазухах, и даже не среагировал, когда Кэйа приобнял его плечо, притянул к себе и легко тряхнул. – Явно не мондштадтское вино, а? - Дилюк фыркнул, шумно вздохнул и снова потянулся к бутылке. - Хватит тебе, а то сейчас все нутро выкашляешь. - Кэйа вытянул руку с выпивкой подальше от него, а потом добавил. - У, неженка какой. – Да ничего я не... – Эй! Все, что ему хотелось, так это чтобы капитан перестал над ним издеваться, а потому Дилюк не особо следил, куда ставил руку, чтобы дотянуться до многострадальной бутылки. Он очень удивился, когда рука не нашла стола и ухнула вниз. Кэйа вроде как попытался его поймать, однако в падении его потянули за болтающуюся рубашку, утаскивая за собой. Рухнули на деревянный пол вместе, хватаясь за камзол, рубашки и штаны, смеясь и переругиваясь. И вроде бы Дилюк не успел проглотить достаточно этого "гадства", а ему все равно было весело. Он заставил капитана, так ловко карабкающегося по мачтам, неуклюже повалиться на пол; его же, жестокого, холодного, заставил сейчас ругаться и искать верх и низ, ведь все его кусочки янтаря и веревочки спутались с их волосами, а кинжал в красивом чехле, который он, видимо, не до конца сунул во внутренний карман, вывалился вместе с какими-то камушками и подзорной трубой. Он был здесь, этот капитан, не стоял где-то за спиной, не смотрел сверху вниз и не щелкал шпагой о чужой меч. Взъерошенный. Уютный. Дилюк не удержался, опьяненный собственной наглостью, и потянулся к его лицу и упавшим на него волосам. Он легко убрал их и невесомо коснулся повязки на правом глазу. От этого с Кэйи будто резко содрали что-то очень важное и чувствительное: нависший над Дилюком, он замер, хмыкнул и перехватил его руку. – И что же нам делать с пьяным матросом, - вновь промурлыкал он, а потом коснулся губами тыльной стороны бледной ладони. Дилюк, казалось, потерял дыхание и протрезвел, когда вовсе не был пьяным. Свет от двух небольших свечек очерчивал его спутанные волосы и бусины, его хитрый взгляд и ресницы, и скрытые его ладонью губы, которые наверняка улыбались. Ему внезапно захотелось действительно опьянеть, чтобы хоть на несколько минут набраться храбрости и решиться на что-то, что навсегда осталось бы в море. Кэйа разорвал это чувство довольно быстро, когда поднялся и потянул Дилюка на себя. Тот не обиделся, но чувствовал от незаконченности и собственной... трусости? - от собственной трусости, как от сердца к желудку опускается что-то тяжелое. Капитан сказал, что уже было поздно и что поутру Дилюк, как и остальная команда, обречет себя на мучительное пробуждение, если продолжит валять дурака. Дилюк успел съязвить, что только что «валял дурака» в буквальном смысле, выпрямился и, поблагодарив капитана «за столь теплый прием», вышел из каюты. Он пропустил мимо ушей предложение остаться, попросту не расслышал его, охваченный собственными мыслями, которые выжигали за собой все и заставляли щеки гореть.