А ветер тянет нас к северо-западу

– Ну и во что ты опять вляпался? – умирающий голос Розарии отвлек Дилюка от морского горизонта. К сожалению, вновь беспокойного. Они продолжали искать острова, о которых Дилюк заставлял себя вспоминать каждый раз, когда смысл их путешествия терялся в огромном количестве бытовых корабельных проблем. Плыли через туман, через беснующийся ветер, через очередные смешки и ухмылки Аякса, ради которых он был готов бросить с себя джентльменские принципы и просто-напросто зачинить драку, если бы не понимание, что за драку последует наказание и что, выйдя против кого-то вроде Аякса в рукопашную, он точно проиграет. А вечерами он стремился случайно поймать на палубе капитана. Тот ждал, пока команда затихнет, перестанет роиться и рыться под палубой, как стайка крыс, поднимался на полуют и на самый край кормы вместе с бутылкой крепкого. Розария говорила часто, будто Кэйа был не пробиваем на эмоции, будто менял корабли почти как любовников и любовниц; некоторые бросали его, других бросал он сам. Такому человеку легче лёгкого будет приспособиться к новому кораблю, палубе, штурвалу, парусам, команде. Так Дилюк думал до тех пор, пока не стал находить капитана, сидящего на борту, на самом его краю, свесив ноги в море и смотря куда-то мутным, туманным взглядом. Он присаживался рядом с ним, осторожно, чтобы Кэйа не замечал, и оправдывал это тем, что не хочет, чтобы пьяный капитан свалился в море и утонул. А потом перестал оправдываться, потом Кэйа, поворачивая голову, узнавал его и не прогонял. Они сидели молча, хотя Дилюку хотелось то и дело разговорить своего капитана, отвлечь от чего-то, что заставляло обычно болтливого до смерти человека молча смотреть в горизонт. Наверное, Кэйа искал острова, которые вновь рисковали ускользнуть от них. Постепенно Дилюк наглел настолько, что ложился головой ему на плечо в особо тяжёлые дни, когда дойти до гамака не было ни сил, ни желания. И ворчал на всякие бытовые глупости. Кэйа не прогонял. Иногда ему казалось, что Кэйа вовсе не замечает его присутствия. Проснувшись в один из дней в капитанской каюте, укрытый его камзолом, он уже не мог так оправдывать то, что и не в трудные дни его тянет искать тяжёлую спину, сгорбленную от мыслей и тихих песен, которые Кэйа нескладно хрипел себе под нос. И что он ложится на плечо, осторожно обнимая теплую руку, тоже. Оба молчали об этом. Дилюк себя заставлял, и он не знал, насколько легко это даётся Кэйе. Может, ему в принципе было не привыкать. В конце концов, любовников и любовниц Кэйа, по словам Розарии, менял точно так же, как корабли. Очередной пасмурный день начался спокойно, даже задорно в какой-то мере; Кэйа объявил, что то, что они идут сквозь туман, хороший признак. А потом мальчишка, который до сих пор звал себя «Рейзором» и которого Дилюк на досуге учил читать, заметил, что сегодняшний горизонт не готов смириться со спокойствием, царящим на корабле. – Почему если «вляпался», то обязательно я? – проворчал Кэйа, а Розария выразительно двинула бровью вверх. – Ой, да ладно тебе! Вечно у тебя я виноват. Сама погляди. Где-то вдалеке, в грязно-синем море с красными крапинами и чешуей из серого дыма, два корабля громыхали выстрелами и скрипом дерева. Шло морское сражение. Настоящее сражение, которое ни за что не сравнить с тем, что они устроили несчастному фонтейнскому кораблю. Тревожно же было Дилюку из-за того, что один из кораблей носил светлый флаг с шестью крыльями, знакомыми до боли в груди. Кэйа не вовремя отвлёк его: заставил перечислить паруса, раскрытые и закрытые, и объяснил, что это – военный фрегат. Потому что как Дилюк учил Рейзора читать по буквам, так и капитан учил Дилюка читать морские корабли. – Потому что я тебя знаю, дурень, - Роза отпихнула Дилюка, отняла у Кэйи подзорную трубу, сощурилась. – Твою мать… – Я, вишь, устроил, - без смеха передразнил Кэйа. Розария не отреагировала, и он, еще раз хмыкнув, развернулся к команде. – Обстенить паруса, руль на сорок пять вправо! Обойдем ребят и выровняем курс! Не будем мешать господам, я прав? - произнес он уже тише, поднимаясь к штурвалу. В поднявшейся суете Дилюк ощутил, как по плечу настойчиво стучат. Он повернулся. Розария хмуро смотрела на горизонт. – Ты это видишь? – она кивнула в сторону мондштадтского герба. – Что думаешь на этот счёт? – Не знаю, - слова едва жевались на языке. – Но лично я бы не стал вывешивать флаг в такое время и плавать совсем рядом с Мондштадтом. Если только я не… – Если только я не новая власть, которая подстроила убийство королевской семьи, сама села на трон и теперь рыщет по морям в поисках оставшихся наследничков короля, - задумчиво выдохнула Розария. Что-то в глубине дилюковой души упало к пяткам. – Вопрос только, чем им напортачил какой-то неизвестный корабль… – А если это не какой-то корабль. Если это кто-то из… – Думаешь, там Джинн? Розария спрашивала, не юля и не ходя вокруг, и Дилюк к такому был мало готов. Прикусив нижнюю губу, он дёрнул плечами и сжал в руке подзорную трубу. – Не думаю, - заявил Дилюк то, что, как ему казалось, она хотела услышать. – Это было бы… глупо. Не думаю, что Джинн стала бы так рисковать. Все, что он знал, так это что и Джинн, и Барбара скрылись. Барбара, по словам Розарии, находилась в надёжном месте; что же касалось ее старшей сестры, на этот счёт у Дилюка было достаточно много предположений. Но в одном он был уверен: Джинн не стала бы сидеть, сложа руки. Она могла пойти на риск, могла найти корабль, могла, быть может, даже отнять его, могла караулить ближайшие к родной земле воды. Если Джинн где-то и затаилась, то только ради того, чтобы нанести удар под дых. Дилюк знал это, был в этом уверен. Но этого не знала Розария, а потому он решил не выставлять себя наивным и верящим в пустые сказки. Дилюк вздохнул. Ему крайне не нравилось, что кусочек его старой жизни в виде оборванного мондштадтского герба сковырнул в нем почти заросшие сожаления и страхи, скорбь по отцу и ярость из-за предательства. Как бы он ни всматривался в далёкие палубы, подзорная труба не давала разглядеть человеческих лиц. Дилюк с нетерпением ждал, пока корабль, сделав крюк, не отправится дальше, но одновременно с этим его тянуло, неимоверно тянуло встать меж двух кораблей, заставить их заткнуть пушки и рассказать наконец, что происходит. Возможно, это действительно просто еще один пиратский корабль: пираты не вывешивали никаких цветастых и жутких флагов, которые кричали бы об их разбойничьем промысле, предпочитая обманывать судна фальшивыми флагами различных стран. Хотя воды у Мондштадта пиратами никогда не славились, он упрямо продолжал на это надеяться. Их корабль словно ребенок крался на цыпочках через ссорящихся взрослых в надежде, что сквозь такую толщу дыма его не заметят, не обратят на него внимание. Так и произошло, а если их всё-таки заметили, то не стали пускаться в погоню. Дилюк был этому несказанно рад, хоть произошедшее и откинуло его в уже запылившиеся размышления касаемо того, как корабли в открытом море умудряются оставаться незамеченными. «Попутный», насколько он помнил, пиратский фрегат также заметил только после пушечного залпа. Быть может, дело в капитане, который умел вести корабли бесшумно и замечал вражеские судна достаточно далеко, чтобы быть способным подойти или обойти незаметно? Он с уважением и теплом посмотрел на ушедшего к штурвалу Кэйю; тот напряжённо сжимал черенки на штурвале и едва поворачивал голову, вслушиваясь в ветер. Дилюк слабо улыбнулся. Он не отвернулся, когда Кэйа, заметив его, улыбнулся в ответ и шутливо приподнял шляпу, а лишь легко рассмеялся и склонил голову, продолжая за ним наблюдать. Наблюдал до тех пор, пока слева не послышалось знакомое рявканье и пока по плечу снова не прошлись с ощутимым пинком: Розария пинала его работать, а Кэйе, развернувшись, помахала кулаком и так же крикнула, чтобы не отвлекался. Кэйа рассмеялся. Дилюку было тепло. В тишине и спокойствии они проплыли еще полдня, а потом к капитану подбежал Вират, тяжело дыша и указывая за корму корабля. Кэйа развернулся, чтобы посмотреть, замер на несколько секунд, а потом вдруг заорал: – ПОДНЯТЬ ВСЕ ПАРУСА! ПОЛНЫЙ ХОД! ВЫКАТИТЬ ОРУДИЯ, ПОРОХ, ЯДРА! Дилюка этот крик застал врасплох. Он вскочил с бочки, посмотрел на стоявшего рядом Беннета. Вновь все забегали, завозились, заскрипел такелаж, зашипели стянутые на реях паруса, падая вниз и тут же надуваясь от ветра. Закончив с парусами, матросы кинулись было к борту, чтобы понять, что заставило их перейти на полный ход, когда с ними поравнялся корабль. Дилюк понял: корабли не появляются незаметно, и не исчезают. Их предпочитают не замечать, надеясь, что удастся уйти. Дилюк сглотнул, увидев тот же обгоревший мондштадтский герб, рванулся к капитану и выхватил из рук подзорную трубу. По чужой палубе, искривлённой стеклом, бегали такие же люди, вот только форма у них была одна, знакомая Дилюку до слёз. И человека, стоявшего на палубе и приказывавшего заряжать пушки, он тоже прекрасно помнил. От забурлившей ярости фальшборт под его пальцами, казалось, вот-вот треснет. Беззвучное для их корабля «пли», слетевшее с губ Шуберта Лоуренса, прогремело для него громче внезапного грома. Дилюк не успел даже схватиться за шпагу, которая висела на тканевом поясе, когда его рванули за плечо вниз, чтобы уберечь от пушечных ядер. Скрежет ломающегося дерева оглушил на пару мгновений, но когда он попытался выпрямиться, то почувствовал, что руку с плеча не убрали. Его схватили, как котенка, и повели куда-то прочь от фальшборта, к лестнице, а на ней, не давая шанса заплетаться ногам, в трюм. Он громко ругался, но Кэйа не реагировал. Он остановился и отпустил его только когда оказался у опорных балок. – Сиди здесь и не высовывайся. В трюме было пусто; все вывалили наверх, работать с парусами и заряжать оставшийся порох и ядра. – Что?! - Дилюк нахмурился и, слегка выпятив грудь, подался вперёд. Кэйа двинулся в сторону, преграждая ему дорогу. - Но... – Это приказ, а не просьба. Я все еще твой капитан. Глупые слова, ненужные слова, ответ на которые они оба знали. От гнева у Дилюка неожиданно задрожали колени. Он попытался отпихнуть его от себя, но пират крепко схватил его запястья. – Я ещё раз повторяю: Это. Приказ. - Кэйа нагнулся к самому его лицу и высипел эти слова, обращая Дилюка в каменную глыбу. К сожалению, эффект продлился лишь пару секунд. – Я уже сидел в трюме, - зло выдавил он, вырывая руки из крепкой хватки. - И попал к вам. – Ты попал к пиратам именно потому, что в трюме не сидел! Дилюк, сейчас все серьезно! – Да неужели?! – Это фрегат, ранговый, военный корабль. Ты видел солдат? Видел мушкеты? А теперь вспомни, что есть у нас! – Кэйа шипел, забывая моргать, и надеялся, что хоть что-то не пролетит мимо. Он тяжело выдохнул. – Есть предел безрассудству, Огонёк. Человек может кинуться куда угодно и выжить с отрубленной рукой, простреленной башкой и выбитым глазом. Корабль так не сможет. Ранишь корабль - и он умрет. – Я знаю этих людей! Это они... Это они виноваты в том, что произошло! - Дилюк сам не заметил, как сорвался на крик, отчаянно показывая рукой куда-то наверх. – Это Лоуренсы, вы помните, мы говори... – Я знаю, кто они такие, - мрачно ответил Кэйа и сразу же, спохватившись, добавил. - Мало кто не знает. Как и Рагнавиндров. И я помню, о чем вы говорили тогда, в гостинице. А теперь представь, что будет, если они увидят тебя, если еще не увидели. Кто знает, что они захотят сделать? Он старался звучать спокойно, но было видно по лицу, что Кэйе тоже хочется сорваться, наорать, привязать к мачте, балке, чему угодно, чтобы действительно сидел тихо, чтобы выполнил приказ. Вместо этого он нагнулся, слабо улыбнувшись, и аккуратно потрепал его по щеке. – Пожалуйста, Дилюк. Я не хочу, чтобы с тобой что-то произошло. Ах, если бы Дилюка сейчас не жевала, мерзко чавкая в голове, всепоглощающая ярость. Он отпихнул руку со своей щеки и сильно, неожиданно сильно толкнул Кэйю в грудь, расчищая себе дорогу. Дилюк стал тяжело подниматься по лестнице, не заметив даже, как от напряжения сжевал кожу на нижней губе. Не заметил Дилюк и грохота за собой, и того, что капитан вышел следом мрачнее тучи. Он, Розария, сновавший Беннет, которого то и дело пихали вглубь палубы, чего-то ждали. Дилюк сразу понял: ждут удобной позиции. Когда же они ее нашли, Розария крикнула на весь корабль: – Пли! Секундную тишину разорвало резким оглушительным хлопком; пол под ногами Дилюка задрожал, он шумно выдохнул и стал ждать последующих выстрелов, когда неожиданно понял, что огромная туша – действительно огромная, и пиратский кораблик по сравнению с ней показался рыбацкой лодкой – стала поворачиваться к ним, словно хотела поглотить, продавить собой, разрезать на щепки и разбросать по всему океану. Отвечая их пушкам, мондштадтский фрегат устроил торжественный залп. Множество точек понеслись, полетели в их сторону, превращая каркас в щепки. Было грустно, ведь кораблю даже не успели подобрать разящее имя, а уже поставили как данное печальную судьбу. Капитан приказал матросам заново зарядить орудия, а Аяксу – отпустить штурвал, и встал вместо него. Он напряжённо смотрел на вражескую палубу, на пушки, ожидая чего-то, пока Розария приказывала спустить паруса. Сам Дилюк рисковал перевалиться через борт, так сильно он, не чувствуя страха и желания спрятаться, тянулся к тому, что обладало хоть какими-то крупицами ответов на животрепещущие вопросы. Он видел лицо Шуберта Лоуренса, дядюшки Лоуренса, который вечно ругал их с Джинн за отвратительные манеры и насмехался в отсутствие Крепуса и Фредерики. Они предпочитали думать, когда выросли, что все было от зависти; ни Гуннхильдры, ни Рагнвиндры историю Мондштадта не пятнали. Шуберт Лоуренс тоже смотрел, а когда заметил его, когда их взгляды пересеклись, он вздрогнул, выпустив из рук подзорную трубу. Дилюк пригвоздил его взглядом к палубе военного корабля. А когда Лоуренс взял себя в руки, то резко развернулся и приказал немедленно отменить атаку. Вместо нее высыпавшие на верхнюю палубу матросы схватили абордажные крюки. Дилюк оторвался, отпрыгнул от края и заорал остальным: – Прочь от борта! И в этот момент на корабль пауками с лязгающим звуком посыпались стальные трехлапые когти. Они вонзались в дерево, не давая кораблю сбежать, Кэйа орал, призывая сбрасывать их с борта, и они бежали обратно, и сдергивали, рвали кожу ладоней, цепляясь за крюки. Очередной пушечный залп даже Беннета заставил почувствовать, принять, пустить в голову червивое осознание, что третьего залпа они уже не выдержат. Кэйа тоже это понимал. Он не призывал более стрелять. Он ждал. Корабль замер. Наверное, это входило в таланты мореплавателя - уметь вовремя оценить свои шансы. К сожалению, Дилюк этого не оценил, и не он один. Случайно поймав взгляд Аякса, он понял, что тот продолжит сбрасывать крюки, пока его лично не сбросят с борта. А потом Розария схватила обоих и потянула к палубе. Дилюк неуклюже упал, но тут же поднялся, когда она бросила их к грот-мачте и пообещала, что в этот раз за неповиновение они точно получат. Дилюк не слушал ее, он смотрел на корабль, который никогда бы не назвал "вражеским" ранее. В любом случае, то, что солдаты собрались наверху, чтобы взять их на прицел, а некоторая часть от них семенила по мосткам вместе с Шубертом, говорило, что резкую атаку они совершать не собираются. А в рукопашном бою участвовать было менее страшно, чем стоять против тридцати пушек; так он подумал, ожидая, пока хоть кто-то двинется дальше. Пиратский экипаж замер, каждый на своем месте, и с мучением смотрел, как с борта на борт солдаты перекидывают мостки, и как к ним спускается господин в дорогом камзоле, с тростью и белоснежным жабо. Лоуренс, заведя руки за спину, шагал в сопровождении всего двух солдат; остальные держали их на прицеле. Словно не замечая этого, Кэйа вышагал вперед. Вены на руках Дилюка вздулись от силы, с которой он сжал кулаки, но он почему-то стоял на месте, пока в голове дотла сгорало все, что осталось в нем от человека. – Неужто вы так легко согласились на переговоры? - прокартавил Шуберт Лоуренс. Кэйа тихо цокнул. – Согласен вас выслушать и послать к черту. – Как благородно, - Лоуренс улыбнулся, его козлиная бородка дёрнулась наверх. Кэйа оставался каменным. Казалось, корабль потонет от его тяжести, если так продолжится. – Вы приняли правильное решение, столь любезно встретив нас на своем корабле. – Я вас не встречал, так в чем дело? Вы что, заинтересовались, чем наполнен мой трюм? – Кэйа косо хмыкнул. – Неужели все настолько плохо, что порядочные люди идут в разбой? – Лоуренс открыл рот, когда Кэйа резко перебил его, пренебрежительно махнув рукой. – Что тебе нужно? Ни в жизнь не поверю, что ты погнался за нами только из-за какого-нибудь "нарушения спокойствия мондштадтских вод", так что давай на чистоту. Дилюк понятия не имел, где начинаются водные границы Мондштадта, но догадывался, что, раз плыли они по направлению к его родине, то рано или поздно рисковали зайти немного ближе дозволенного. Но больше ему понравилось, как исказилось лицо Лоуренса, не терпевшего к себе подобных обращений. Даже Крепусу, да и Симусу с Фредерикой не разрешено было обращаться к нему иначе, чем на «вы», а тут какой-то пират без доли сомнения растоптал его гордость, обратившись, как к простому матросу. Лоуренс вернул самообладание и театрально развел руками. – Верьте, или нет, но мы бы даже отпустили вас сейчас, господин Альберих, не окажись между нами маленького недоразумения, - Лоуренс плавно перевел взгляд на Дилюка, цепляя его из толпы. Это его немного отрезвило. Дилюк вытянул шею и дернулся, чтобы подойти ближе и ответить. Послышался скрип наводящихся прицелов, на плече вспыхнула рука Розарии. Кэйа на него даже не посмотрел. – И в чем же состоит недоразумение? – Вы оказались гораздо менее добросовестным, чем я предполагал. – На что ты намекаешь? – Кэйа сощурился и резко нагнулся к нему, навис, как ворон над крысой. Он и был этим вороном, со своим темным камзолом и путаными волосами, да и Лоуренс вполне себе напоминал кого-то мелкого, живущего в канализации и посвятившего всего себя беспочвенным жалобам на плохую жизнь. – Давайте еще раз вспомним наш с Вами договор, господин Альберих. За карты, которые моя семья любезно предоставила вам из личной коллекции, вы были обязаны сделать то, что наверняка совершали уже не раз. Ликвидировать, скажем так, человека, на которого мы указали, - Шуберт повернулся и посмотрел прямо на Дилюка. – А он, я так посмотрю, стоит здесь. Кэйа развернулся следом, саркастично ища того, на кого указывал старик с козлиной бородкой. Встретившись взглядом с Дилюком, он почувствовал, как в груди что-то лопается и бьёт его изнутри. Кэйа не выдал, что немного сломался. Дилюк смотрел на него, ему в глаза и душу. Он догадывался, кто именно заказал убить его отца, еще тогда, когда Кэйа выдал ему весь план, и догадки лишь усилились после встречи с Розарией. Тогда Дилюк не придал этому значения; ему вовсе не показалось это чем-то болезненным, в конце концов, Кэйа оставил его в живых, даже больше. А сейчас его заставили не просто проговорить это про себя; его заставил столкнуться с этим и не дали контролировать, как долго он должен смотреть правде в глаза. Он не злился, не горевал, в принципе не знал, как назвать то, что чувствует. Но чувствовал это, как и чувствовал, как в горле жжет, а в носу совсем немного щекочет. Кэйа скрестил руки на груди и тяжело вздохнул. – Давай вспомним наш договор, - согласился он. – Ты просил «ликвидировать» рыжего старика. На моем корабле сейчас находятся два рыжих олуха, и ни одного я бы не осмелился обозвать «стариком», а если ты его тут видишь, то я бы крайне советовал заказать себе монокль, или очки. Такие, на нос цепляются, - он нагнулся с улыбкой, и ткнул себе указательным пальцем в переносицу, тем самым исчерпав терпение аристократа. Лоуренс от негодования стукнул ногой о палубу. – Довольно! – Рявкнул он, повернулся к Дилюку. – Выйди сюда немедленно! В противовес крику на грани фальцета, голос капитана прозвучал медленно и спокойно: – Дилюк, оставайся на месте. Дилюк тяжело вздохнул, ожидая, пока неловкое молчание, которое вгоняло Лоуренса в еще более неловкое положение, порвётся так же, как и его терпение. – Мерзкий выродок, чего еще было ожидать от твоей семейки, - прошипел он. – Так значит, в пираты подался? Знай, то, что ты сейчас делаешь, карается виселицей! – А убийство короля виселицей не карается? – громко произнес Дилюк, и от его голоса нервный воздух будто резко упал замертво – настолько стало тихо на пиратском корабле. Розария неслышно хмыкнула, осмотрев недоумевающую команду и вытянувшееся лицо Шуберта Лоуренса. – Ответь, дядюшка Шуберт, что стало с королем Симусом? С Фредерикой? Что стало с моим отцом? Его слова гремели почти так же, как голос капитана, и от Кэйи это не скрылось. Он стоял позади Шуберта, смотрел на Дилюка и улыбался. Так же, как улыбался утром, когда случайно поймал его взгляд. Дилюк заметил, но не имел права простить капитана так скоро, не имел права смотреть на кого-то кроме старика Лоуренса. А тот, наконец-то собрав себя обратно, шумно выпустил воздух через нос и продолжил в привычной манере. – Предлагаю новую сделку, господин Альберих. Вы держите на корабле преступника, так еще и, как я понимаю, пытаетесь его прикрывать. Мы, так уж и быть, закроем глаза на второе, а первое предлагаем… – «Ликвидировать»? – Предлагаем вам выдать мальчика добровольно. – А, то есть теперь это не «выродок», а «мальчик», - Кэйа громко усмехнулся и обошел его так, что Дилюк оказался закрытым его спиной. – Вот что, "дядюшка Шуберт". Ты, я вижу, очень храбрый, раз осмелился спуститься на пиратский корабль в сопровождении пары цуциков. Думаю, подняться обратно тебе тоже не составит труда. Понял, к чему я клоню? Лоуренс улыбнулся, отчего в желудке у Дилюка, выглядывавшего из-за плеча капитана, скис сегодняшний завтрак. Он поёжился от нехорошего предчувствия. – Вы же, кажется, видели наше небольшое столкновение ранее днём. Так вот, капитан того судна точно так же, как и вы, не желал отдавать нам то, что мы так вежливо попросили. Знаете, что с ним стало? – он сделал паузу, слегка нагнувшись вперёд и вытянув дряблую шею. Кэйа презрительно цокнул языком. – Вы, кажется, верите во все легенды о потопленных кораблях и матросах, которых утащила за собой разбитая палуба. Судно отныне покоится на дне, а то, что нам нужно, у нас, в трюме. А теперь – я все же верю, что вы человек рассудительный – рассчитайте ваши шансы. Даю минуту. Закончив говорить, старик медленно поднял руку, на которую на военном фрегате среагировали моментально; захрустели поднятые мушкеты, вновь взяв команду на мушку. Ждали, пока он опустит руку в немом приказе. Кэйа тоже терпеливо ждал, смотря на старика немигающим взглядом. Некоторые не выдержали. Дилюк слышал, как жжётся о ножны меч, схваченный Аяксом. Он успел до того, как тот достал его полностью. Дилюк ощущал, делая первый шаг, как падает с лестницы в пропасть. Ему было бы менее страшно, будь вместо пропасти море, и эта мысль звучала очень иронично, грустно, колюче. Море, которого он так боялся все это время, внезапно стало нежным и добрым по сравнению с тем, на что он готовился себя обречь. – Довольно, - хрипло произнес он, стараясь скрыть дрожь в голосе. Его шаги оживили экипаж, к ним рванулись Аякс, Беннет, Розария в несколько больших шагов подошла к Кэйе, и Кэйа тоже сильно хотел хлопнуть себя по лбу. Пускай, подумал Дилюк. Пускай хлопает, может, даже бьёт, пускай воет и ругается на него,лишь бы дальше продолжил сидеть по ночам, вперившись в морской горизонт, и болтать ногами, свешенными к воде. Сам же говорил, что корабль подобной схватки не выдержит. Лоуренс ухмыльнулся. Он дал знак – два «цуцика» подошли ближе. – Крайне разумное решение, - произнес он и прочистил горло, чтобы объявить громче. Дилюк услышал хлёсткое шипящее «сука», слетевшие с губ Розарии. – Именем нового Мондштадтского Короля, Дилюк Рагнвиндр, вы арестованы за пособничество пиратам и добровольный уход в разбой! Дилюк принял это спокойно. Он слышал приглушённо, как Кэйа тут же начал едко осыпать Лоуренса оскорблениями, и это немного согрело его, как и то, что капитан вновь попытался закрыть его собой. Он улыбнулся, горько и тяжело. Кэйа улыбкой не ответил, зато между ними снова встрял Лоуренс. – Пойдем, мальчик мой. Тебя ждёт участь более милосердная, чем у твоего отца. Дилюк не сразу понял. Не сразу почувствовал, как в деревянной комнате в его голове эти слова неудачно выстрелили, разбив масляную лампу, масло из которой полилось на пол, а за ним и пламя потекло, поползло по стенам и потолку. Он смотрел на старика с козлиной бородой, на то, как тот спокойно повернулся к нему спиной, завел руки за спину и гордо зашагал прочь. На мгновение Дилюка отмотало назад, тогда, когда ему не дали даже дернуться при захвате торгового брига. Тогда он был связан и напуган. Сейчас веревок на его руках не было, а рядом не стояло старого трусливого капитана, который пригвоздил бы взглядом к полу и призвал молчать. Зато рядом стояла Розария. У Розарии был пистолет. Он сделал пару шагов к ней, как будто солдаты Мондштадта – предатели – не держали их на мушке, хоть они и следили скорее за пиратским капитаном, растрепанной хищной вороной, готовой выклевать их главному глаза. Поэтому, наверное, Розария не придала внимания нескольким его шагам и не успела ничего сделать, когда он резко выхватил из-за ее пояса пистолет, направил вперёд и нажал на курок. Все произошло быстро; пистолет ему подчинился, он плюнул разок клубом дыма, завонял порохом, а в следующий миг Лоуренс заверещал, повалился в бок, хватаясь за голову. Пожар, бушевавший в его голове, наконец-то вырвался наружу, охватил волосы, палубу, паруса и людей, завозившихся, забегавших вокруг. Дилюк щёлкнул заглушкой и вновь приготовился стрелять. Он все еще плавал в облаке пороха и не слышал ни ругань, ни ор, ни то, как Розария ударила его по руке. Выстрел попал в палубу. Целился Дилюк в сердце. Его схватили, сильно и больно. Это была уже не Розария, Розария бы никогда не дёргала за волосы и не била в лицо. Краем глаза он заметил катавшегося по палубе Шуберта с кровавыми ручейками на руке, закрывающей ухо. Капитан не стал ему помогать, команда стояла на своих местах, а с корабля Лоуренса с ним никто больше не шел, кроме двух солдат, занятых сейчас тем, что сворачивали Дилюку руки и гвоздили его, судорожно дышащего от ненависти и слез за отца, к полу. Они быстро повели его, держа за волосы, на противоположный борт, где бросили в остальных, а потом вернулись за Шубертом. Никто не стрелял, хотя вполне себе мог. Дилюк вновь почувствовал раздражающе жгучую боль от очередного пинка в живот, от которого выплюнул желчь на чужой корабль, пахнувший порохом и кровью. Кто-то все же пустил несколько пуль в корабль на противоположной стороне, но, завидев Дилюка, все опустили ружья. Вновь этот чёртов равноценный обмен, усмехнулся он про себя; жизнь одного Дилюка в обмен на жизнь целого корабля. Удивительно, как сильно он вырос в цене. Его повели, не медля, внутрь, на несколько этажей ниже. Военный фрегат гордился, показывал ему, что пушки стояли на разных ярусах, что матросы спали не рядом с припасами, что у корабля имелся настоящий карцер с закрывающимися железными решетками. От одного из ударов у него заплыл глаз; Дилюк не видел, как его бросают в одну из камер, лишь стукнулся о дерево головой и слабо положил оперся о балки, придерживая самого себя. Когда решетка закрылась, он осторожно опустился и сел, смотря безвольно и пусто куда-то перед собой. Все произошло слишком внезапно, и только сейчас Дилюк начал это осознавать, переживать и сгорать с новой силой. Он тяжело задышал, сжал кулаки до боли и замер, когда слева зашевелились. – Дилюк?! Вздымаясь грудной клеткой и не получая ни капли воздуха, он повернул голову. Прильнув к смежной решетке, Джинн смотрела на него широко раскрытыми глазами.