А ветер тянет нас к северо-западу

Гуннхильдрский замок располагался выше города, смотря на него печально и строго. Дилюк противился тому, чтобы поехать вместе с Джинн в ее резиденцию, хотя понимал, что вполне имеет на это право. И все же, привычней ему было бы в какой-нибудь скромной гостинице. Ему выделили гостевую комнату, одну из множества, и окном она выходила на тот самый город, с иронией цепляя площадь, на которой Дилюка Рангвиндра чуть не повесили. Вечер и начало ночи он провел, отвечая на расспросы служанок и слушая с неловкой улыбкой возмущения о том, как эти поганые Лоуренсы посмели повесить на кого-то вроде Дилюка разбой и пиратство. Он еле ускользнул от сердобольных тётушек, сославшись на дикую усталость, закрыл за собой дверь и сидел возле нее несколько минут в полной тишине. Потом к нему всё же постучали, чтобы передать одежду, зажечь свет, разогреть ванну, принести хотя бы лёгкую закуску и вино, а за ней - Дилюк вовремя это углядел - кто-то стал тащить полноценный ужин, и бумаги, с которыми надо было бы ознакомиться и которые требовали подписи ещё Крепуса. Крайне вежливо он посоветовал им с такой же заботой отнестись к Её Высочеству, которой завтра предстоит крайне тяжёлый день, как и ему. Только тогда в комнате, и, что было важнее, в коридоре все постепенно начало стихать. Только тогда он наконец-таки успокоился. Впервые за долгое время Дилюк слышал тишину и самого себя. Никто не галдел пьяно, никто не кидал на него во сне свою руку и не брыкался, а вода, когда он нырнул в ванну с головой, не отдавала едким привкусом соли и влажной древесины. Искупавшись, зализав синяки и раны и разморив голову ещё сильнее, он, шаркая ногами, вышел в спальню и забрался под одеяло, тут же утонув в королевских перинах. В детстве он частенько оставался здесь на несколько дней, пока отец решал вопросы с Симусом и Фредерикой. Слуги души в нем не чаяли; конечно, Джинн они тоже любили, ведь она была ни много ни мало принцессой, но он, в отличие от этой самой принцессы, не гонялся за поросятами и гусями, не стремился подраться с первым встречным мальчишкой и не сбегал с занятий через окно, чем доводил гувернера до болей в сердце. Вспоминая это, Дилюк улыбался; в эти теплые дни хотелось завернуться так же, как в одеяло, чтобы не подпускать к себе мысли более резкие, соленые, скрипящие корабельными досками. Он задремал, подоткнув к груди колено и обняв кусок одеяла, когда через сон к его ушам пробилось тихое равномерное постукивание, схожее со стуком дятла по стволу дерева. Казавшееся поначалу частью сна, оно становилось сильнее и сильнее и в конечном счёте вынудило Дилюка вскочить и уставиться в высокое окно, выходящее на балкон. Дилюк присмотрелся. Приглушённый силуэт тянул к стеклу руку и легонько бил по нему костяшкий пальца, на котором сидело тяжёлое кольцо. В груди у него снова ёкнуло. Полностью забыв о наготе, он рванул к окну и открыл его настежь. И, хотя Кэйа ждал этого, нагое бледное тело, представшее перед ним, явно вышло немного за рамки его ожиданий. Он удивлённо просвистнул и этим вернул Дилюка на землю; что-то прошипев, тот так же молниеносно вернулся в комнату и завернулся в одеяло. – Как ты сюда попал?! - зашипел он в темноту. Кэйа лениво перекинул ногу через балкон с пузатой балюстрадой и прошел в комнату. – Перелез, - просто прошептал Кэйа и подошёл к кровати. Дилюк раздражённо выдохнул. – Я не об этом! Джинн велела выставить охрану, как ты прошел через неё? – Эту пару солдатиков ты называешь "охраной"? - фыркнул он. - Они и корабль не заметят, если он им нос в нос не уткнется. Дилюк тяжело выдохнул, а потом замер, охнул тихо, оказавшись притянутым за талию и уткнувшись в грудь. От Кэйи не тянуло тем крепким запахом пота и пороха, к которому привык Дилюк, и он подумал, что тому, наверное, понадобился целый вечер, чтобы отскрести от себя морскую соль и грязь. Он улыбнулся, а в груди что-то задрожало, когда Кэйа принялся целовать его лицо. Кэйа взял нежно его ладонь, совсем не сжимая, поднял и коснулся губами. Глаз его будто сверкнул в темноте, Кэйа ухмыльнулся и, выразительно кивнув по телу вниз, прошептал на ухо: – Ждал? Дилюк зашипел и вырвался из его объятий под кэйин смех, вернулся на кровать, плюхнувшись на нее, и резко скрестил на груди руки. – Зачем ты пришел? – Как это "зачем"? Чтобы попрощаться. В сердце у Дилюка вновь от этих слов что-то съёжилось. Он не дал этому чувству продраться сквозь все ещё обиженное выражение лица, а в следующий момент стало немного не до сожалений и горечи: пират, поставив на край кровати какую-то корзинку, забрался на матрас коленями и закрыл собой открытое окно, нависнув над Дилюком. Он оставил камзол, видимо, чтобы не выделяться и прошмыгнуть мимо солдат незамеченным, но все еще щекотал густой лохматой косой и звенел талисманами и амулетами. Дилюк на секунду вернул все те грубые ощущения жара и страсти, которые пират выплеснул в один-единственный поцелуй. Тогда он об этом не думал, а сейчас понимал: эшафот был чуть ли не худшим местом для выплеска страсти. Не то, что постель в королевской резиденции. Он кусал нервно губы и судорожно выдохнул, когда Кэйа коснулся тем же шершавым нежной кожи шеи, так же грубо, но уже не злобливо; тогда он боялся, что не успеет. Сейчас же – что-то подсказывало Дилюку – времени было достаточно. Он шумно выдыхал от прикосновений к своей шее, к поцелуям, и, мыча что-то несобранно, отводил взгляд и голову, позволяя целовать дальше и дальше. Он дернулся, подаваясь вперед, и покраснел, когда понял, что лежит чуть ли не куклой под капитаном. Нахмурившись на секунду, он толкнул капитана за плечи и заставил сесть на колени, а сам сел рядом и, опустив взгляд от неловкости, грубо притянул его за грудки и поцеловал. Кэйа поддался, так фальшиво и очевидно, но поддался, позволив Дилюку руководить - отвечал на поцелуи, а сам елозил руками по спине, ближе к ягодицам, сжимал их, приподнимая Дилюка немного над собой - это позволило ему уронить руки на плечи пирата и раствориться в очередном поцелуе, закрыв глаза. А потом Кэйа отстранился и, держа его так нежно и легко, стал целовать дальше. А еще Кэйа трогал - бледную грудь и живот, бока, ребра, ключицы. Так трогал, как никогда и никто ранее - нежно, медленно, не спеша. Давал к себе привыкнуть. И Дилюк привыкал - привыкал видеть темные волосы и чувствовать, как жёсткая коса на бок щекочет, когда Кэйа опускается к груди, привыкал ловить его ясный взгляд и потихоньку рассыпаться самому. Дилюк вздрогнул и снова собрался на миг, когда Кэйа внезапно начал кусаться, но тут он поднял на него глаза, и он снова рассыпался на ощущения. Потому что не помнил, чтобы на него смотрели так. Он не лукавил, бормоча, что все сейчас было в первый раз, а Кэйа отвечал, что знает. И все их общение сорвалось в его рваные, шумные выдохи и постанывания, его дрожащие изгибы в пояснице и бедрах, когда Кэйа опустился к животу и когда рука совсем легко сжала член. Он бормотал и бормотал какие-то глупости, переросшие в смех, а Кэйа отвечал. Отвечал, что будет нежным, и осыпал Дилюка такими глупыми прозвищами и словами, что тот не сдерживался и смеялся. Дилюк дрейфовал, пьяный, в этих его словах, а потом проснулся, вспыхнул, поняв, что только что растерял, кажется, все кусочки гордости, которые только у него еще остались. Он лежал совершенно голый, но это не смущало, ведь для смущения Кэйа просто не давал времени, и Дилюк ему верил, его горячим, глупым прикосновениям. И ему самому хотелось трогать и трогать. Он потянулся, стягивая с капитана рубашку и заползая на плечи, потом развязал пояс, слыша, как тот стягивает ботинки и как те шумно падают на пол. А Дилюк, совершенно пьяный где-то в горле и груди, подставляет шею его губам, мокрым и мягким, и цепляет ногтями спину, ощущая движения лопаток, и тихо шипит в нетерпении – покажи, что будет дальше? С другой стороны, «дальше» немного пугало - он ведь видел все эти похабные гравюрки, однако люди на них были вполне счастливые, так что... Ему лишь хотелось чувствовать тепло и тело, кожу, волосы, всего его. А ещё хотелось, чтобы Кэйа не держал его за наивного мальчишку, и именно это его желание оказалось сильнее всего. Он задержал взгляд на груди и, весь красный, резво потянулся рукой вниз. Кэйа засмеялся. – Эй, эй, легче, - Кэйа притянул его к себе и снова поцеловал. Ему нравилась немного неуклюжая энергичность, желание - тоже, а потому смущение, им вызванное, он тут же попытался зацеловать обратно, пройдясь под самым ухом. Дилюк вздрогнул, с губ слетел судорожный вздох. Кэйа, тем временем, потянулся к корзинке и вытянул из нее что-то блестящее. Кажется, это называлось "каррагинан", и придумали его инадзумцы. Кэйа перевернул его на живот и почти сразу же вернулся к поцелуям и нежностям, хотя напряжение они полностью растворить так и не смогли; Дилюк предпочел бы видеть все, что пират с ним делает, однако тот сказал, что так будет удобнее ему же, а ещё попросил довериться. В любом другом случае Дилюк никогда бы не стал этого делать, но доселе Кэйа вроде как не давал в себе усомниться, потому что доселе, собственно, на одной кровати они не лежали. Он вздрогнул, почувствовав на бедре холодное и текучее, повернул к нему голову, приподнявшись - каррагинан тек по пальцам, свободной же рукой Кэйа приподнял его бедро, вжав смуглые пальцы в белую, бледную кожу. Дилюк напрягся. Он шумно выдохнул через нос и дернулся, когда Кэйа вошёл одним пальцем. Вместо боли было что-то тянущее, ритмичное, и он стал расслабляться, тем более, когда почувствовал над плечом едва уловимый поцелуй и что-то хорошее, слетевшее с Кэйиных губ, от чего он снова почти вспыхнул, однако в этот момент Кэйа добавил палец и вновь выбил из него выдох. Дилюк выдохнул, привыкая и в нерешительности потянулся к своему члену - его руку тут же накрыли смуглой и сжали сильнее. Дилюк тихо застонал в тонкую подушку, скорее от раздражения, что больше ему почему-то ничего не дают, и резко толкнулся в руку, сжимаясь вокруг мокрых пальцев. Вскоре он почувствовал, как Кэйа отстраняется, и повернулся к нему головой. Кэйа нагнулся, снова укусил губы и тихий вскрик в них, когда, приподняв бедро выше и оттянув ягодицу, ввел член и стал медленно двигаться. Дилюк снова упал головой в кровать, снова спутанные рыжие волосы накрыли его щеки, а сам он громко и звонко выдыхал, смотря куда-то в стену и сжимая кулаком простыни. Толчки были размеренными, каждый раз Кэйа проникал глубже, но ускоряться не спешил, снова давая привыкнуть, снова ожидая, пока уставший от подобной нежности Дилюк не потребует, попытавшись вновь толкнуться сам. И Дилюк действительно вскоре начал сам насаживаться, двигая тазом в ритм. У плеча послышался хриплый смех, короткий и терпкий, который поскрежетал по лопаткам прежде, чем Кэйа нашел простату – нашел случайно, но Дилюк дернулся в приподнятом бедре, застонал, подняв взгляд кверху. Он, казалось, плавился, растекался на кровати, потной спиной вжимаясь в грудь Кэйи, а Кэйа тоже дышал и стонал, тяжело и хрипло, под ухо и шею, и грубо потной ладонью гладил по бедру. После одного такого толчка он выгнулся резко, дернулся, рукой потянулся и схватил пирата за ягодицу, или бедро. Неожиданный смех Дилюк даже не уловил – он потерялся в громких, обрывистых стонах, которых уже не мог сдержать, почти до боли сжимая член, содрогаясь в тазу, бедрах, кончиках пальцев задранной ноги. Будто бы что-то взорвалось сначала в паху, а потом в голове, побежало по спине и кончикам рук, а потом вырвалось, вместе с тонкой ниткой слюны и темнеющими пятнами на простыни. Заметив слюну, он резко подскочил и смазал ее с губ большим пальцем; Кэйа на это лишь рассмеялся, поцеловал в загривок, потянулся и взял его руку со рта, потянул на себя, отчего Дилюк перевернулся на спину. Тяжело дыша, он, уставший, лениво отвечал на поцелуи и сжимал, обхватив, возбужденный ствол – Кэйа лежал на боку, обняв его, и утыкался в белые ключицы, рвано выдыхая и бормоча в горячем припадке что-то вроде «господи». Это неожиданно позабавило Дилюка – пират впервые при нем упоминал имя господне. Он хмыкнул, сжав ствол и дернувшись к головке, к узлу нервов – Кэйа зашипел, но тут же вздрогнул и замер, кончая тому на живот. Отдышавшись, он лишь сильнее обвился вокруг Дилюка, едва прикрыв глаза и лежа у него на груди рассыпавшимися ломкими волосами и спутавшейся косой, прямо как его собственная рыжая грива. Дилюк откинул голову на подушку. Прикрыл глаза. Кэйа бормотал что-то ему под ухо, лежа рядом, обнимая и размеренно дыша. Дилюк считал это редкой удачей, ведь обычно он сидел рядом с капитаном так, чтобы тот не дышал в его сторону, но и так, чтобы не упасть с борта, не уронить его треуголку, которую предусмотрительно снимал с шаткой головы; так, чтобы чувствовать, хоть тайно, украдкой, его рядом. А теперь было не украдкой. И Дилюк был счастлив, хотя бы сейчас, в этот момент, короткий и бесконечный. Он смотрел на его прикрытый глаз, нагло тянулся к выбившимся из косы прядям и будто случайно соскальзывал с них к скулам. В эти моменты Кэйа улыбался краешком губы. Дилюк вздохнул. Он понимал, что если заснет, то проснется уже один, и по-другому быть не должно. Не могло. Он приподнялся на локте и притянул капитана к себе. – Почему ты не хочешь стать капером? - выдохнул он. Кэйа улыбнулся. Он простил ему повторение одного и того же глупого вопроса. - Никто больше не уведет у тебя корабль, никаких больше переживаний касаемо того, что на корабле вспыхнет бунт, а еще... Еще ты смог бы возглавить экспедицию, настоящую, с настоящими картами, к этому архипелагу Золотого Яблока. А если тебе так нравится грабить чужие суда, то... - Дилюк замолчал на пару мгновений, а потом продолжил. - ...Думаю, никто в этих землях не будет жалеть пару-тройку фонтейнских кораблей, которые потонут где-то у дьявола на карачках. Кэйа усмехнулся и хмыкнул, будто бы задумался. Он тоже поднялся на локте и снова поцеловал его в лоб. А потом выдал то, чего Дилюк никак не ожидал. – А почему ты не хочешь отправиться со мной? Ты был крайне строгим шхипером, за всё плаванье никто не стащил лишнюю галету, насколько я помню. Да и матросское мастерство тебе давалось... - он улыбнулся, когда Дилюк на его паузу принялся хмурить брови. - Почти без проблем. А еще ты нравился Розе, это помогло бы сдерживать ее порывы устроить очередной бунт. Дилюк открыл рот, закрыл его. Кэйа, конечно, шутил и лукавил, но сказал он все это, явно зная, что получит в ответ. Не получится, как бы Дилюк ни хотел. Точнее, конечно, в мире ничего невозможного нет, однако где мир, хотя бы тот, что лежал рядом, а где - Дилюк Рагнвиндр. Он нахмурился и развернулся на спину, выпадая из капитановых объятий. Дилюк смотрел наверх и все пытался вернуться к ощущениям восторга и нежности, в которых плавился, казалось, только что. Теперь ему было горько, и тогда Кэйа потянулся и сильно притянул его к себе, утыкая в грудь. Дилюк почувствовал несколько поцелуев в макушку и проворчал: – Я тебе что, пёс, что ли, чтобы так тискать? – Пёс? - Кэйа хмыкнул. - Какой из тебя пёс. Щенок, не больше. – Ах ты!.. Они забарахтались, шипя и смеясь. Дилюк легонько выталкивал его с кровати, а Кэйа смеялся, смеялся, смеялся и продолжил обругивать его и его матросские навыки. Этакий Дилюк Рагнвиндр неумеха, узлы завязывать не умеет, боится лазать по мачтам, а еще совершенно не умеет отпускать. Кэйа знал, что это будет поважнее петли для такелажа. Дилюк пережил шторм, виселицу и два побоища, пережил что-то, по мнению Кэйи, совершенно ужасное, когда оказался в плену у Лоуренсов, раз на виселицу взошел избитым и опустив голову. Пора бы научиться и этому, но дальше подумать он уже не успел, потому как кровать под задницей неожиданно кончилась, и он плашмя рухнул на ковры и собственную рубашку. Дилюк живо переместился к краю и смотрел на него победоносно и воинственно, и рыжие волосы темными волнами лились вниз. Кэйа улыбнулся. Когда он поднялся и нацепил рубашку, Дилюк проворчал: – Только давай быстрее. Если Джинн поймает, то она точно не перепутает тебя с какой-то пьянью, и живым после виселицы ты уже не выберешься. Кэйа так и замер, с одной ногой в сапоге; в пару прыжков он повернулся к Дилюку, а тот смотрел на него надменно-холодно - вот то, к чему Кэйа привык, однако слова, только что сказанные, он все еще помнил. Кэйа сощурился. – Ты это сейчас сдуру ляпнул, да? – Конечно, конечно, - лениво протянул юноша и так же лениво съехал с локтя на подушки. Кэйа помолчал пару секунд. Дилюк и не надеялся, что пирата хватит на что-то большее. – Никому ни слова, ясно? - Дилюк посмотрел на указательный палец, направленный в его сторону, потянулся и заявил: – Успокойся, я о тебе вообще никому не расскажу. Пускай о грозном Кэйе Альберихе и дальше ходит легенда, будто он был повешен, но воскрес. Дилюк улыбнулся, уловив шипящее "ну, Роза..." в шорохе одежд. Он сел, когда Кэйа вновь подошел к окну и повернулся к нему. – Я буду скучать. – Я тоже, Огонёк. Кэйа даже не подумал, прежде чем сказать это, и было непонятно: оттого ли, что действительно собирался скучать, или же оттого, что говорил так каждый раз, сбегая под ночное небо. Скрипнуло окошко. Он наблюдал, как Кэйа неслышно и легко перелезает через балкон и быстро исчезает вниз, и Дилюку еще некоторое время не верилось, что все закончилось. Сейчас, он вновь подтянется по балясинам и снова зайдет. Надо было только дождаться. Дилюк ждал. Тишина невыносимо давила ему на уши, как и внезапно нахлынувшее одиночество. Это была одна из первых его ночей за столько-то месяцев, когда вместо баюкающего корабля он ничего не слышал. Это корабль нянчился. Дворец не будет. В конце концов, бюрократ, дворянин, министр и владелец крупнейшей мондштадтской торговой компании — это не какой-нибудь пират и бутафорский морской офицер. Он заметил на краю кровати ту самую корзинку, о которой они совершенно забыли и из которой Кэйа как раз достал каррагинан. В ней лежала бутылка мондштадтского вина и пара амулетов на тоненьких ниточках. Дилюк знал, что это и от чего. Нефритовый завиток с крестом - предупреждение зловредных чар. Одна из сережек, ранее висевших у Кэйи на ухе - оберег от опасностей. Дилюк слабо держал ее, и она текла, дрожала от того, что дрожала его рука. Дилюк глотал слезы. Он положил сережку под подушку, а нефритовый крест повязал на груди. Увы, но они не вернули ни ощущение горячих рук, ни хриплый, лающий смех над ухом. Оставшуюся ночь Дилюк сидел, обняв колени, и смотрел в окно, пока не заснул, незаметно для всех. Так опустошенно он не чувствовал себя даже тогда, когда капитан Кэйа Альберих заставлял его сдирать кожу с рук и отрабатывать свое место на корабле. В каком-то смысле он был благодарен Джинн за то, что та ворвалась в его комнату засветло и заполнила ее негодующим шепотом и возмущениями о том, как громко он спал прошлую ночь. И что больше таких поблажек она не даст. Дилюк саркастично ответил, что дальнейших поблажек уже не будет, а сам то и дело поглядывал в сторону окна, куда-то, куда дул ветер и где озерцо впадало в речку, а речка выходила в море. А море несло, наверное, уже очень далеко несло корабль без единого флага, и капитана, потерявшего в тот день одну блестящую сережку и совсем маленький, незаметный, казалось, кусочек чёрствого сурового сердца.