Смерть, укрытая лепестками

Она с усмешкой смотрела на раскрытую ладонь, на которой лежал небольшой цветок. Ну конечно... Голубая гортензия. Что же еще могло с ним ассоциироваться? Холодный, благородный и чертовски красивый. Девушка рассмеялась, зная, что штаб пуст и никто ее не услышит. Смех перешел в рыдания. Она чувствовала, что ей не хватает кислорода, всхлипывала, пытаясь втянуть воздух, который тут же заканчивался из-за судорожных выдохов, сопровождавших накрывшую ее истерику. Прошло всего два дня с начала болезни, а на ее ладони лежит уже не один лепесток, а маленький цветок. Ханахаки прогрессировала слишком быстро. Гортензия. Чертова гортензия. Ее мозг тут же услужливо подкинул ей формулировку из атласа, который когда-то показывал ей Невилл. Тогда они сидели на кухне в полчетвертого утра и ждали друзей с миссии. Невилл говорил, что ему помогают эти нарисованные чьей-то рукой картинки в старинном фолианте. И они сидели бок о бок, читая о разных травах и цветах, помогая друг другу не сойти с ума от переживаний. Она помнит именно эти ровные строчки, врезавшиеся ей в память, потому что на странице с гортензией дверь открылась, и вошел Кингсли, сообщив им, что Минерву Макгонагалл взяли в плен. Она помнила, как на бумагу упала ее собственная слеза, заставляя голубые чернила расплываться в неровное смазанное пятно на месте одного из цветков. "Скромность, искренность, надежда. Кроме того, холодность, безразличие, бездушие, бессердечность. Многие народы верят, что гортензия способна отгонять болезни и несчастья." Новая волна смеха прервала череду всхлипов. Судьба определенно любила злые шутки. Ханахаки - болезнь сложной любви. Что ж, она определенно победила в негласном соревновании. Цветы поражали ее сердце в разгар войны, когда причина была по другую сторону баррикад. Неправильно, глупо. Она знала это изначально. Знала, когда начала слишком долго задерживать взгляд на тонких чертах лица на занятиях в школе. Знала, когда во время матча со Слизерином то и дело выискивала в небе фигуру в зеленой форме. Понимала, когда не верила, что он принял метку, когда вглядывалась в его жесты, молясь уловить в них что-то кроме холодной отстраненности. Не по отношению к ней, а по отношению ко всему миру. Осознавала, когда лежа на холодном полу поместья, цеплялась за взгляд серых глаз, который не был убийственно ледяным. Драко Малфой подобно болезни захватил ее сердце, проникая в разум, отравляя каждую клеточку. Она клялась себе не вспоминать его имени, не думать часами жив ли он, не пал ли очередной жертвой этой войны. То и дело она слышала, как в штабе обсуждают тех, кто был на вылазках Пожирателей. И его имя мелькало все чаще, каждый раз даруя мимолетную вспышку облегчения и взваливая колоссальную тяжесть от того, что с его палочки срываются страшные проклятия в адрес тех, кто ей дорог. Он был не на той стороне. Он стал полноправным бойцом армии врага, а ее сердце предательски замирало, стоило ей услышать его имя. До банального простая влюбленность в мальчика-задиру осложнилась войной, окрашивая столь знакомый многим сюжет в новые, более сложные, полутона. И вот она увидела Драко Малфоя вновь. Спустя год. Новый приступ кашля заставил ее согнуться, прикладывая ладонь к искусанным губам. Гермиона чувствовала, что времени мало. Она должна быть бойцом армии, должна сражаться, думать о миссиях и спасении друзей. Ей нужно уберечь Гарри, Рона, Джинни. Но она позволила себе эгоистично вырвать из лап судьбы еще пару дней. Боль. Именно она наполнила ее душу, заставляя сердце разрываться. И еще пару дней Гермиона могла позволить себе ее ощущать, чтобы потом прийти к мадам Помфри, которая не задаст вопросов, чтобы лечь на кушетку и закрыть глаза, после чего проснуться здоровой, но лишенной эмоций. Грейнджер знала, что у нее есть пара дней, в течение которых болезнь еще не лишит ее способности сражаться, после чего она излечится единственным доступным способом, навсегда искалечив душу. Говорят, перед смертью не надышишься, вот и она не могла не прислушаться к эмоциям, наслаждаясь даже самой сильной душевной болью. Чистой воды мазохизм. В конечном итоге, если она потеряет эмоции, она станет идеальным бойцом, не знающим жалости и раскаяния. Ордену нужен такой. Она будет оружием. Девушка поставила себе отметку, прежде всего рассказать Кингсли. Не все, разумеется, лишь исход. Но только после операции, так как до нее, она просто не вынесет такого разговора. Сможет ли Гарри это пережить? Она старалась не думать об этом. Гермиона бросила взгляд на часы. До возвращения всех из дальнего штаба, где проводились масштабные учения, оставалась всего пара часов. Ее туда не взяли из-за ночной смены в госпитале, аргументируя это тем, что ей необходимо выспаться. Вот только ей не хотелось спать. Хотелось чувствовать каждый оттенок бушующего в душе урагана, впитывать, надеясь запечатлеть это в памяти, вбить в подсознание настолько, чтобы уже никогда не избавиться. Грейнджер взяла перо, доставая пергамент. Она напишет письма. Напишет родителям и друзьям о том, насколько сильно их любит. Выложит всю душу на бумагу, не будет переписывать, если что-то покажется ей неточно сформулированным. Любовь, радость, страх, волнение, привязанность и искренняя преданность наполнят эти строки. И потом, когда мадам Помфри удалит цветы из ее организма, она перечитает их, заставит себя заучить наизусть каждую строчку. Она не будет чувствовать все это, но будет перечитывать каждый день, чтобы знать как сильно они ей были дороги. А потом, если погибнет в бою, она оставит письма им, чтобы и они это знали. Слезы падали на пергамент, но Грейнджер писала и писала, не обращая на них внимания. Рука уже ныла, а пальцы отказывались сжимать тонкую рукоять, но она не останавливалась. И наконец, когда на столе лежала стопка писем, перед ней оказался последний пергамент. Гермиона не знала, стоит ли ей делать это, однако чувства внутри означили слишком многое. И пусть он спалит этот жалкий клочок при помощи Инсендио как только возьмет в руки, если вообще когда-нибудь возьмет, но сейчас так было правильно. Но на этот пергамент не упало ни одной ее слезы, она размазывала их по щекам прежде, чем они срывались с них. Ей было важно сохранить достоинство, объяснить, раскрыть часть себя, но не так, чтобы это выглядело жалко. Это было самое важное, но самое сложное письмо.

***

Кингсли устало потер переносицу, позволяя плечам опуститься, а тяжелому вздоху вырваться из груди. Гермиона давно не видела их лидера настолько разбитым. Предчувствие чего-то очень нехорошего зародилось в душе. Никто не заметил ее усталости и изнеможения, не сказал про мешки под глазами, не обратил внимание на прикушенную до крови губу, которая помогла ей сдержать приступ кашля. У них стало не принято обращать внимание на такие вещи, она знала, что друзья увидели, но понимала, что не придали значения. Для войны это было нормой, жестокой и ужасной. - Я собрал всех вас на Совет вечером, потому что не мог ждать до утра. Я получил новости от нашей разведки. И мне не нравится то, что мы узнали, - мужчина замолчал на пару секунд, собираясь с мыслями. Гермиона поймала взгляд Артура Уизли, в котором читалась взволнованность. Невилл, который периодически тоже становился участником их собраний, опустил руку на ее плечо и чуть сжал. - Минерва жива. - Наконец выдохнул Кингсли. - Ее будут перевозить из одного места в другое в этот четверг. Мы знаем координаты. И Шпион прислал письмо, подтверждая, что это правда, но это ловушка. Вот так. Выбивая из лёгких весь воздух одной фразой, заставляя сердце сжаться от боли. Все, кого брали в плен по истечении месяца считались мертвыми. Так было проще, чем думать о том, как их истязают где-то в подвалах. Макгонагалл взяли полгода назад. Было страшно думать, что пришлось перенести этой сильной женщине. Все молчали. Новость была слишком тяжелой. - Я бы никогда не сообщал все это, если бы мы не пришли к выводу, что Минерва может управлять Хогвартсом. Портрет Альбуса намекнул, что она - его преемница. Возможно он успел передать управление замком ей, записав ее, а не Снейпа в книгу директоров, как мы думали ранее. - Вот он - факт, меняющий игру. Если Макгонагалл может иметь доступ к Хогвартсу, защитные барьеры которого не пускали Орден к старинному замку, игравшему не последнее место в борьбе, то игра стоит свеч. Как бы страшно это ни звучало, ни за одним человеком, кроме Гарри, они не выслали бы отряд. Слишком опасно жертвовать многими ради одного, особенно после предупреждения их таинственного помощника. - Мы должны ее вытащить. Правильный ход. Идти в раскрытый капкан, зная, что тот захлопнется. Рискованный, страшный, но правильный. - Гарри не должен знать, - тихо прошептала Гермиона. - Он не выдержит. - Мы не скажем. Пойдут только добровольцы, - Кингсли закрыл глаза. - И никто из близких Поттеру людей не должен сунуться. Гермиона была права, я поговорил с ним, и Гарри на грани. - Я поведу команду, - Роуз сказала это почти безэмоционально. - Думаю, минимум трое моих согласятся. Точнее вызовутся все, но я не могу повести туда весь отряд. Никто не прокомментировал это заявление, понимая, что весь отряд Роуз не может погибнуть. Это единственная команда, которая пришла из Министерства целиком. Они были лучшими бойцами Ордена, тренируя новобранцев и проводя учения. - Хорошо, тогда ты и наберешь людей. - Кингсли кивнул. - Но не бери всех лучших бойцов. - Последнюю фразу он почти прошептал. Кингсли Бруствер понимал, что отправляет людей на смерть. Гермиона видела, насколько непростым было решение. Все кто пойдут на миссию, могут не вернуться. И самым страшным было то, что каждый из находившихся в этой комнате, понимал, что если Макгонагалл удастся спасти, и она сможет открыть им дорогу в Хогвартс, это будет того стоить. - В четверг в десять утра нам нужно будет оказаться у Годриковой впадины. - Кингсли произнес это вслед уходящей Роуз. - Тогда сразу начну планировать под местность. - Ответила та.

***

Когда Гермиона оказалась в своей комнате, Джинни уже готовилась ко сну. Подруга сидела на пуфике, расчесывая длинные рыжие волосы и напевая под нос какую-то простенькую мелодию. - Как прошло? - Она посмотрела на вошедшую подругу. - Тяжело. - Гермиона ответила правду. - Помфри не хватает лекарств. - Говорить о полученной на Совете информации она не стала. Не хотела нервировать Джинни. - Я слышала, что сегодня она подняла кого-то на ноги из тех двадцати. - Джинни положила расческу на место и достала из тумбочки мазь, отвинтив крышку которой, начала аккуратно наносить ту на почти зажившую рану на бедре. - Да. - Гермиона кивнула. Она подумала о том, что после четверга их ждет новая порция раненых, а зелий почти не осталось. Для себя Гермиона твердо решила, что сделает операцию по удалению цветов через полторы недели. За это время она сможет помочь Помфри стабилизировать тяжелораненых, которые поступят в четверг и поддержать Гарри. Был риск, что после операции она уйдет в себя на неделю-две. Такой побочный эффект потери эмоций описывали колдомедики в ряде работ. Сейчас она не могла себе этого позволить, потому просто скрывала симптомы от всех, говоря, что слегка простудилась, кашляя в шарф, отворачиваясь в сторону. - Я пойду за травами в четверг. - Джинни нахмурилась, разглядывая неровный шрам на руке. - Помогу собрать, что смогу. - Я ходила пару дней назад, сейчас мало что можно найти в безопасных точках, но если пойдешь пораньше, может сможешь зайти дальше, чем я. Я бы пошла с тобой, но Кингсли сказал, что я нужна буду в штабе. - Гермиона просто хотела держать Гарри и Рона в поле зрения, да и в течение дня им с Мадам Помфри нужно было ждать раненых. - Гарри искал тебя. Он хотел тебе что-то отдать, насколько я поняла. - Джинни слабо улыбнулась, произнося имя парня. Девушка любила его, но эта любовь была очень сложной. Война сделала это чувство тяжелым. Порой Гермионе, когда она в темноте слышала тихие всхлипы подруги, казалось, что в войну вообще лучше не любить. Впрочем, лучше так, чем потерять все чувства навсегда из-за того, что любишь не того человека. Быть может, не будь время военным, Гермиона бы искала другой способ, замедлила бы рост побегов, постаралась избежать операции. У нее мог бы быть выбор. Она могла бы решиться уйти с любовью в сердце. Перспектива стать бездушной куклой ужасала, однако она не могла позволить себе бояться. Она была солдатом, и выбора у нее не было.

***

Она увидела Гарри, сидящим на диване в одной из комнат. Друг вертел в пальцах палочку, глядя в стену перед собой. - Джинни сказала, ты меня искал. - Она слабо ему улыбнулась, садясь рядом. - Да, знаешь, после миссии в Косом, я подумал, что должен отдать тебе кое-что. Ты больше кого-либо из нас рискуешь собой. Я не дурак и понимаю, что вы ограждаете меня от битв. Мне это не нравится, но я правда понимаю, Гермиона. - Его зеленые глаза были наполнены печалью. Он изменился. - Держи, - он протягивал ей тонкую, почти невесомую материю. - Гарри, я не возьму твою мантию. - Она замотала головой. Мысли о том, что у друга есть мантия, под которой можно скрыться, грела душу. Девушка постоянно держала в голове тот факт, что штаб могут раскрыть и будет нападение. Она за него боялась. - Ты и сама знаешь, что если штаб раскроют, я ее не надену, - он будет прочитал ее мысли. В глазах друга блеснула решимость. - Я буду сражаться, Гермиона. И если надо, то умру. Поверь, куда важнее, чтобы мантия могла спасти тебя во время одной из твоих вылазок в лес или в битве. - Хорошо, - она сомкнула пальцы на мягкой материи. Сердце противилось, но разум говорил, что Гарри прав. - Я... - Она собиралась продолжить, когда из ее горла вырвался кашель. Она еле успела отвернуться, почувствовав, как из ее приоткрытого рта вылетел небольшой цветок. Гермиона, стараясь не поморщиться от боли, сдавившей грудную клетку, быстро поправила шарф, чтобы лепестки не было видно, и обернулась к другу. - Прости, я приболела. - Может тебе сходить к Помфри? - Я и сама уже почти врач. - Грустно улыбнулась она. И когда уголки его губ слабо приподнялись, ее сердце сжалось. Хотелось плакать, потому что она не готова была терять те частички света, которые еще были в ее жизни.

***

Северус Снейп добавил еще одну каплю сыворотки. В этот раз Долохов превзошел сам себя. Проклятие, разработанное им, было слишком мощным. Зельевар чертыхнулся себе под нос. До четверга оставалось слишком мало времени, а противоядие не было готово. Ему нужно было успеть. Ради нее. Ради Лили. В последнее время он многое делал ради тех воспоминаний, что тщательно скрывал от Темного Лорда. Он помнил взгляд ее зеленых глаз, ее улыбку и солнечные блики в ее волосах. И понимал, что обязан помочь ее сыну выжить. Северус чувствовал, что он устал. Слишком много событий произошло за последнее время. Он ощущал, как тьма сгущается, грозя поглотить их всех с головой. План Лорда был хорош. Пугающе хорош. Однако Северус Снейп знал то единственное слабое место этого прекрасно продуманного эндшпиля*. __________________ * Эндшпиль — заключительная стадия игры (шахматной партии)