∞ 🌸 ∞
Небо уже заметно золотилось рассветом, и низко висящее солнце отражалось во множестве вод, подсвечивая полупрозрачные бутоны морских цветов в светло-розовый цвет. Сверху Пристань Лотоса выглядела точно такой, как прежде: сеть заливов и озёр перемежалась участками суши. С земли белели покатые крыши вновь отстроенных павильонов. При снижении стали заметны люди, ходящие по тропинкам и тушащие вдоль дорожек масляные фонари. Всё функционировало, двигалось и дышало так легко, будто прошлого не существовало. Будто в это прекрасное место никогда не ступали ноги клана Вэнь. Лань Ванцзи искренне восхитился трудолюбием и твёрдостью характера Цзян Чэна, который за прошедшие три года добился такого восхитительного результата. Неудивительно, что, имея возможность, Цзян Чэн не стал ничего менять: когда Облачные Глубины погорели, их тоже восстановили в их первоначальном виде. Потому что каждому приятно возвращаться домой. А-Юань, летящий на мече с отцом, как и наказали, держался крепко. Ему и раньше приходилось летать на мече, но всё это были короткие полёты на небольшой высоте. Теперь же холод верхнего неба и свежесть воздуха вызывали в нём детский восторг. При снижении он и вовсе доверился крепко держащим его рукам: завертел головой, то приседая, то приподнимаясь из-за мешающих обзору облаков, и нетерпеливо переминался на мече в огромном предвкушении: он не бывал нигде, дальше Цайи, и всё это воспринимал как интересное приключение. К тому же, отец сказал, что там, куда они направляются, будет Цзинь Лин! Ребёнка счастливее в тот момент было не сыскать. Ванцзи хотел прилететь немногим раньше, чтобы не привлекать к себе и А-Юаню лишнего внимания. Сичэнь с ним согласился, и они втроём действительно вылетели пораньше. Однако, приземляясь на специально отведённую для посадки гостей площадку и наблюдая разноцветные клановые одежды, Лань Ванцзи с сожалением отметил, что прибыли они отнюдь не в числе самых первых: помимо них среди гостей уже насчитывалось около дюжины представителей других кланов и встречающие их адепты Цзян. Как только троица из Гусу Лань плавно сошла на землю, негромкие разговоры на мгновение стихли: все смотрели на живого и вполне себе здорового Второго Нефрита, держащего за руку ребёнка лет шести с гладкой светлой кожей, большими карими глазами и, несомненно, налобной лентой клана Гусу Лань, которую сторонние адепты получали не раньше шестнадцати лет. Лента на лбу маленького мальчика могла говорить только о том, что ребёнок приходился кровным родственником Главы. — Ханьгуан-цзюнь! — А кто это рядом с ним? — Какой милый ребёнок. Я не слышал, чтобы… — Тише ты! Обилие вновь вспыхнувших разговоров — теперь уже шепотков — взорвалось над небольшой площадкой. Лань Сычжуй покрепче стиснул руку отца, стараясь одновременно и рассмотреть незнакомцев, и разглядеть реакцию отца на них: хорошие или плохие? — Цзэу-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь, — первым вперёд вышел глава ордена Оуян. Он поклонился сначала Лань Сичэню, затем Лань Ванцзи и приветливо улыбнулся. — Приятно снова видеть Двух Нефритов Гусу Лань вместе. Лань Ванцзи и Лань Сичэнь учтиво поклонились в ответ. Лань Сычжуй повторил за ними так, как его учили. — Благодарю, Глава Оуян. Лань Сычжуй рассматривал невысокого (заметно ниже, чем отец и дядя) мужчину в тёмно-синем ханьфу с вышитым позолотой поясом. Мужчина смотрел на него в ответ с открытой улыбкой. Лань Ванцзи видел, что Глава хотел поинтересоваться чем-то ещё, и уже предполагал, чем, но Оуян Реншу быстро совладал со своим любопытством и, кивнув ещё раз, вышел с площадки в сопровождении двух старейшин своего клана. Ванцзи заметно расслабился. Может, остальные и позволяли себе шепотки за его спиной, но он ожидал худшего. К площадке быстрым шагом приближался Цзян Ваньинь. При виде него все, как один, перестали глазеть на Лань Ванцзи, пытаясь выглядеть так же непринуждённо, как и пять минут назад. — Цзэу-цзюнь, Лань Ванцзи, — Цзян Ваньинь сложил перед собой руки в приветственном жесте и поклонился. Все трое ответили на приветствие. После Цзян Чэн, выпрямившись, поприветствовал остальных только что прибывших глав и их сопровождающих, громко сказал: — Ужин начнётся через час в главном павильоне. Глава Лань, Лань Ванцзи, А-Юань, составите мне компанию? Это было на самом деле грубо. И хотя Цзян Ваньинь соблюдал все предписанные ему, как Главе, приличия, было очевидно, что он на самом деле думал о большинстве прибывших в Пристань Лотоса главах. Шептаться за спиной, когда человек их слышит — вот, что грубо, считал Цзян Ваньинь. Он жалел, что слишком поздно приметил снижающиеся белые одежды и не смог подойти к площадке сразу по их приземлении. — Глава Цзинь уже прибыл? — поинтересовался Лань Сичэнь у Цзян Ваньиня, когда они отошли на достаточное расстояние для того, чтобы никто посторонний их не слышал. — Да, не более получаса назад. Наверняка сейчас балует А-Лина гостинцами из Ланьлина, — ласково и одновременно укоризненно ответил Цзян Ваньинь. — Желаете, чтобы я проводил вас к нему, Лань Сичэнь, или показать вам для начала ваши покои? — Ничего не изменилось с прошлого раза? Цзян Ваньинь покачал головой, останавливаясь на перекрёсте тропинок. Одна из них вела к гостевым павильонам, другая — к беседкам, в одной из которых сейчас находились Цзинь Гуанъяо и А-Лин. — В таком случае прошу вас не беспокоиться: я сам найду А-Яо. Лучше покажите сюнди его покои. — Папа, я могу пойти с дядей? — тихо спросил А-Юань у Лань Ванцзи. — Мне бы тоже хотелось увидеть А-Лина. Два Нефрита переглянулись. Ванцзи коротко кивнул, отпуская радостного мальчика с сюнчжаном. Не говоря ни слова, он заверил брата, что поводов для волнения нет: он остаётся рядом с человеком, которому доверял. Что ж, по крайней мере двое из них троих получали от ещё не начавшегося совета удовольствие. Он же пошёл рядом с Цзян Чэном в тишине, но им на первое время хватило и этого.∞ 🌸 ∞
Из анфилады окон, расположенных на противоположных стенах в шахматном порядке, приятно тянуло прохладным летним воздухом. Обычно такой ветер поднимался только перед дождём, но тем лучше: занимающаяся дневная жара, привычная для этих мест, уже постепенно начинала сводить с ума привыкшего к горным температурам Лань Ванцзи. Он сидел справа от Цзян Чэна, как почётный гость, и от этого чувствовал некое спокойствие и вместе с тем стыд: такой показательный жест ясно давал понять всем, кто всё же не так однозначно воспринял возвращение Второго Нефрита в заклинательский мир, что своё недовольство следует держать при себе, иначе придётся объясняться не только с главой Лань, но и с главой Цзян. В конце концов, Цзян Чэн и Лань Ванцзи вместе поддерживали Вэй Усяня после войны с Вэнями, и было бы несправедливо обвинять в пособничестве исключительно Ванцзи. Самая неприятная и важная для Лань Ванцзи часть совета минула: они с сюнчжаном представили Лань Сычжуя как сына Лань Ванцзи, не давая по этой теме никаких лишних комментариев. Наверняка это, вкупе с возвращением Ханьгуан-цзюня из уединения, послужит хорошей пищей для будущих пересудов, но вот, что он заметил: косо смотрели в основном Главы небольших кланов. Цзинь Гуанъяо и Не Хуайсан поприветствовали его доброжелательно, и у Лань Ванцзи не было причин не доверять их улыбкам и добрым словам. Спустя около двух часов после начала первого дня советов высказался последний Глава. По указанию Цзян Ваньиня подали чай, что означало: конец официальной части, в которой обсуждались вопросы, касающиеся непосредственно всех, и начало менее формальной церемонии, в которой каждый из глав мог затронуть интересующую его тему. (Здесь бы, по-хорошему, и рассказать всем о Сычжуе, но Цзян Чэн пошёл им навстречу, избавляя Лань Ванцзи от лишних часов томительного ожидания.) Солнце медленно опускалось на землю — ярко-красные всполохи неровными тенями ложились на полы зала советов. Видно, и завтра тоже продолжится ветер. Лань Ванцзи смотрел, как тонкие, но крепкие пальцы Цзян Чэна торопливо постукивали по стенкам глиняной чарки с чаем, от которой ещё шёл пар. Он рассматривал эти руки с поблёскивающим Цзыдянем словно впервые, хотя тело его знало эти пальцы наизусть. Сколько раз Цзян Чэн держал его за руку в минуты агонии? Сколько гладил его по волосам, убирал лезущие в нос и рот пряди от лица, заправлял за ухо? Стыдно вспоминать о таком. Но всё же — приятно. Славно, что Цзян Чэн не отвернулся от него, такого, и что сейчас, когда Ванцзи снова выглядит как прежде, между ними нет никакой неловкости. Недосказанность — да, и большая, но никакого напряжения. Ванцзи желал бы накрыть эти нервные пальцы своими, вспомнить их тепло и успокоить. Тоска по Вэй Усяню становилась терпимой рядом с несколькими людьми: сюнчжаном, дядей и А-Юанем. Он никак не мог объяснить себе, почему в этот короткий список просто взял и влетел Цзян Чэн. Открыл с ноги дверь и поставил перед фактом: и рядом со мной тоже. Лань Ванцзи так сильно любил (и продолжает) Вэй Усяня, что любое напоминание о нём отзывалось сладостью. Юньмэн — его дом. Цзян Чэн — тот человек, который знал Вэй Ина больше, чем кто-либо ещё. Знал так, как сюнчжан знает его. В какой-то степени Цзян Чэн оставался большой частью Вэй Усяня. Как бы Ваньинь этого не хотел, многие его слова, выражения лица, движения, жесты (и даже, Ванцзи уверен, мысли) были словами и мыслями его шисюна. Они срослись воедино давно, и разъединить их образы в своей голове (то, чем он так упорно занимался много лет) Лань Чжань больше не смел. Лань Ванцзи так глубоко погрузился в свои мысли, что не сразу заметил, как пальцы сжали чарку до побеления. Цзыдянь сверкнул пока ещё крохотной серебристой искоркой. —…Глава Цзян, вам не кажется, что молодому господину Цзинь будет лучше расти в Ланьлине? — поднял вопрос один из тех старейшин, с которыми прибыл Цзинь Гуанъяо. По растерянному лицу последнего вопрос этот стал неожиданностью и для него самого. Старейшина продолжил: — Или же вы хотите сделать Цзинь Жуланя наследником Юньмэна? — Цзинь Хонгуи! — возмутился Цзинь Гуанъяо. — Прошу вас. Ещё рано об этом говорить. Глава Цзян имеет полное право воспитывать Цзинь Жуланя. — Так же, как и вы, Глава, — почтенно ответил старейшина. — Однако не строишь ли ты козни против своего главы? — спросил глава клана Су. — В противном случае, к чему так печься о наследниках? — И насколько я помню, — поддержал разговор Глава ордена Жоу, — на прошлом совете был освещён тот факт, что супруга главы Цзинь ждёт дитя. Цзинь Хонгуи совсем смутился, но виду старался не подавать. Каждый в ордене Цзинь считал, что кровный ребёнок Цзинь Цзысюаня должен расти на отцовской земле, и что Цзян Чэн, забрав дитя, как только представилась возможность, поступил эгоистично и неправильно. Это не Ланьлин Цзинь Жулань должен был посещать в качестве гостя, а Юньмэн. В клане давно творился беспорядок, и относительно недавняя смерть предыдущего главы внесла во всё это большую смуту. Старейшины, успевшие пожить ещё при Цзинь Гуаншане, просто хватались за бороды и головы. Никто бы не признался в открытую в том, что нынешний глава, не успевший пробыть на своём посту и года, пока никого не устраивал. — Прошу, послушайте, — в разговор вступил Лань Сичэнь. Он ласково посмотрел на Главу Цзинь и повернулся к Цзинь Хонгуи. — Я понимаю, что многим в Ланьлин Цзинь, возможно, на посту главы хотелось бы видеть наследника более близкого по крови предыдущему. Но загляните на год или два назад. Сравните, что было с кланом тогда, и что происходит сейчас. Мне кажется, уважаемый Цзинь Хонгуи, что даже нам — тем, кто не состоит в вашем клане — очевидны улучшения. Я знаю по крайней мере десять кланов, с которыми Цзинь Гуанъяо сумел восстановить взаимовыгодные дипломатические отношения, разорванные в своё время Цзинь Гуаншанем. Об улучшении экономических связей мне и говорить не следует, вы знаете об этом куда больше моего. Прошу простите мне мою дерзость. Лань Сичэнь встал и вежливо поклонился старейшине, признавая его опыт, как старшего, и высказывая уважение. Всё, сказанное им, было правдой. Цзинь Гуанъяо правил мудро и сделал для клана то, чего никогда не делали предыдущие главы. Неужели ему не положен шанс, даже на посту главы, стать кем-то большим, чем «сыном шлюхи»? (Последнее слово Лань Сичэнь никогда не произносил даже мысленно — так оно его оскорбляло.) Цзэу-цзюнь и Ляньфан-цзюнь переглянулись. Цзинь Гуанъяо смотрел на Лань Сичэня с почти нескрываемой нежностью. «Вот, почему сюнчжан ждал совета», — понял Лань Ванцзи. В отличие от Вэй Усяня, он был награждён проклятием видеть не только свои, но и чужие чувства. Особенно если это касалось сюнчжана. Тему с местом жительства Цзинь Жуланя всё-таки закрыли. Цзян Чэн даже не стал ничего по этому поводу говорить: всем и так было ясно, что он никуда не отпустит своего единственного и горячо любимого племянника, так к чему же было понапрасну сотрясать воздух? До вечернего ужина оставалось чуть больше часа, когда Цзян Ваньинь и Лань Ванцзи одними из первых покинули зал советов. Многие главы предпочли остаться, чтобы продолжить беседу в более дружественной и неформальной обстановке. Цзян Чэн, несмотря на то, что являлся принимающей стороной, принёс всем свои извинения и всё-таки ушёл. Слушать о том, у кого какие растут дети, чьи родственники чем болели и каковы отношения с крестьянами ему категорически не хотелось. И, он был уверен, что в этом Лань Чжань был с ним солидарен. Поэтому, не обращая внимания на некоторые неодобрительные взгляды (пошли бы они все к гулям), двое вышли на улицу. Уже начинало темнеть, и адепты вновь проходили знакомый путь от фонаря к фонарю, поднося к промасленным фитилькам тлеющую лучину. Пристань Лотоса постепенно окуналась в мягкий желтоватый ореол света. Перед советом Лань Сичэнь сказал, что оставил А-Юаня вместе с молодым господином Цзинь и его няней. Поскольку даже такой трепетно относящийся к ребёнку человек, как Цзян Чэн, не переживал за своего племянника, то Лань Чжань верно решил, что и ему не стоит, и что у них есть ещё немного времени, чтобы побыть вдвоём. Ничего не говоря друг другу, Цзян Ваньинь и Лань Ванцзи двинулись вдоль берега неширокой, но длинной реки, огибающей всю Пристань. Цзян Чэн уводил его всё дальше от оживлённых улочек и жилых домов. Туда, где дорожку вскоре перестали освещать фонари, но остатков солнечного света хватало на то, чтобы видеть друг друга и почти скрывшиеся с глаз из-за пышной листвы на деревьях крыши павильонов. Ванцзи не мог прекратить восхищаться идущим рядом человеком: потеряв всё, он начал жизнь заново. Не позволил своим людям страдать, дал им кров и защиту. Отстроить такой большой клан за три с небольшим года — это очень сложно и затратно, Ванцзи знал: ведь и в Облачных Глубинах ещё оставались не тронутые после пожарища места. Поймав взгляд Ванцзи, Цзян Чэн остановился. Тихо сказал: — Только кажется, что всё восстановлено. На самом деле, в приоритете были жилые дома. То, что ты видишь сейчас, — пустая коробка, пригодная разве что для хранения крестьянской утвари. Весь этот массив пока не пригоден для жизни. Особенно для той, что будет зимой. Многие живут в тесноте. Цзинь Гуанъяо сильно помогал мне с восстановлением, но это тоже сказывалось на отношении старейшин к нему. Клан Цзян отказался от помощи, и строительство приостановилось. Главе Цзинь нужно укреплять свои позиции, я понимаю это как никогда. Цзян Чэн теребил в пальцах серебряный колокольчик. Сдержанные ладонями, колебания глухого звука можно было расслышать только в полной тишине — в перерывах между предложениями. Лань Ванцзи нахмурился: он слышал, как Цзян Чэн недоволен собой. Снова. Был ли он удовлетворён хоть минутой своей жизни? — Ты стараешься. Тебя уважают. — Возможно… Хотя, скорее, боятся, — хмыкнул Цзян Чэн, продолжая прокручивать колокольчик. Ванцзи вздохнул: угомонить бы эти беспокойные пальцы своими, но что это будет значить? Можно ли назвать их хотя бы друзьями для такой вольности? — Лань Чжань, — Цзян Чэн вновь проследил за его взглядом. Проводя всё больше времени с этим закрытым человеком, он учился наблюдать. Наблюдал за Лань Сичэнем, всё пытаясь понять, как тому всегда так легко удавалось разговаривать с Ванцзи, когда тот не издавал ни звука; наблюдал и за самим Ванцзи, который язык слов заменил языком тела и жестов. Он, возможно, никогда не приблизится даже близко к мастерству Цзэу-цзюня, но всё же, как казалось, теперь он понимал Лань Чжаня немного лучше, чем раньше. Лань Ванцзи поднял на него взгляд. Цзян Чэн, тоже, в общем, не сильно умеющий облекать чувства в слова, неловко и несколько грубовато выдавил: — Знаешь, если ты чего-то хочешь, нужно научиться об этом говорить. Лицо Лань Ванцзи едва заметно дрогнуло, но в целом оставалось таким же неподвижно-нефритовым и непонятно какие чувства выражающем. Зачем ему было что-то говорить, когда те, кому действительно нужно было, учились понимать его и так? — Или хотя бы, знаешь, делать, — смягчил тон Цзян Чэн. Он протянул вперёд руку. Колокольчик, с тихим звоном, вернулся на место, вместе с кисточкой покачиваясь на атласной ленте. — Говорить можно не только словами. Лань Ванцзи осторожно дотронулся до его ладони. Не встретив сопротивления, протянул вторую руку, зажимая беспокойные пальцы меж своих. Смотрел хмуро. Ему нравилось спокойствие. Нравилось, что нет фонового шевеления и нервных движений, даже если они совершались не намеренно. Ему нравилось держать Ваньиня за руку — подрагивающую, прохладную и сухую. Нравилось касаться запястьями обруча наручей. Ему нравился запах — он был почти таким же, как запах Вэй Усяня. Нравилось, что рядом с этим человеком боль становилась меньше, но не было вины за это… Ради всех Небожителей, и как всё это можно было уместить в тесные слова?! Понимая, что не получил никакого ответа, Цзян Чэн спросил: — Останетесь? Ты и А-Юань. Конечно, я буду рад и Лань Сичэню, если с ним тебе будет спокойнее. В Пристани нет таких маленьких детей, А-Лин постоянно говорил об А-Юане. Даже упросил А-Минчжу сшить ему белого кролика, которого назвал Юанем. — Цзян Чэн неловко хохотнул. Ветер, всколыхнувший полы его по-прежнему белоснежных одежд, заглушил тихое продолжение фразы. — Останемся, — кивнул Ванцзи. — Если правда удобно. Сычжуй будет рад. — Хорошо, — кивнул Ваньинь. Сдавливающая лёгкие тревога схлынула, как вода с берега. Опустив руку, он перехватил ладонь Ванцзи и пошёл дальше. Мимо заросшего высокой травой берега, сквозь которую виднелась уже поблёскивающая ночным небом вода. Шли в тишине и начинающей уплотнятся темноте, Ванцзи ступал почти наугад, но Ваньинь, всё ещё держащий его за руку, шёл по выученной с детства тропе уверенно. Вскоре начало светлеть — деревья и кусты редели, сквозь ветки просачивался маслянистый свет фонарей. Они вышли к нескольким небольшим беседкам, в которых А-Минчжу любила проводить время с А-Лином. Цзян Чэн почти всегда наверняка знал, где их искать. Беседка освещалась несколькими большими фонарями. А-Минчжу сидела на широкой лавке и что-то шила. Около её ног стояла небольшая плетёная корзинка. Дети, сидящие рядом, увлечённо рассматривали целую гору дорогих игрушек — наверняка подарок Цзинь Гуанъяо. А-Минчжу, по видимому, рассказывала какую-то историю — через каждое предложение А-Лин перебивал её, задавая вопрос. Стоя в тени кустов и деревьев, Лань Ванцзи чувствовал себя неуютно. Будто что-то нарушал, хотя это и было не так. Будучи отцом он имел полное право смотреть на своего ребёнка. Как и Цзян Чэн. Насколько вообще к ним применимо слово «отец»… Наконец, А-Минчжу распрямилась и протянула Сычжуй-эру тёмно-пурпурного кролика. Цзян Чэн сразу же узнал этот цвет: остатки с пошива клановых одежд. Крепкая и прочная ткань, пусть и не выглядела такой же нежной, как ханьфу Гусу Лань, ничуть не уступала по качеству. Сычжуй, сложив руки перед собой, с благодарностью принял кролика. Обделённый вниманием А-Лин тут же отобрал игрушку и прижал к груди. А-Юань растерянно замер, плечи его напряглись, но тут же расслабились. Он улыбнулся выжидающе смотрящему на него Цзинь Лину и не стал отбирать игрушку. Вновь задул тёплый ветер. Невидимый поток подхватил концы налобной ленты А-Юаня и закружил их перед лицами детей. Вкусивший вседозволенности А-Лин ловко схватил один конец и рванул на себя. У Ванцзи сжалось сердце — как сильно это напомнило ему один момент из прошлой жизни… Цзян Чэн нахмурился, сжал руку Лань Чжаня крепче, но пока оставался на месте. А-Юань, которому отец и дядя хорошо и доходчиво объяснили значение лобной ленты, относился к ней так бережно, как не относились и некоторые старшие адепты. Ванцзи побоялся, что Сычжуй сможет сделать что-то не так, обидеть А-Лина. Он уже шагнул было вперёд, но Цзян Чэн не позволил. Крепко удержал на месте, сказал: — Не торопись. А-Юань потянул второй конец ленты, который успел поймать, на себя. А-Лин скривил личико в начинающемся рыдании. Не прошло и минуты, как пространство возле беседки залил детский плач. Сычжуй забыл о ленте, потянулся и мягко обнял А-Лина за дрожащие плечи. А-Минчжу полезла в корзинку у ног и, покопавшись, вытянула остатки белого шёлка и пурпурного льна. Она показала их А-Лину и что-то сказала. Тот, икая, закивал и уткнулся в ворот ханьфу А-Юаня своим покрасневшим лицом, тем не менее не отпуская из ладошек ленты. — Избалованный негодник, — покачал головой Цзян Чэн. — Уже и Сычжуй-эра приворожил. Ванцзи ещё раз глянул на развернувшуюся сцену и тихо вздохнул: — Мгм. Цзинь Жулань рос очаровательным ребёнком, перед его чистым лицом и большими глазами могли устоять не все взрослые, что уж говорить об А-Юане, который и сам вспоминал А-Лина довольно часто. — Пойдём, — Цзян Чэн развернулся в другую сторону. — Побудем с ними после ужина. Ванцзи нехотя кивнул. А-Минчжу своим видом и тем, как она вела себя, вызывала доверие. Ему стало ещё лучше, когда он своими глазами увидел то, как по-доброму женщина обращалась с детьми, и своими ушами услышал доносящийся до него мягкий нежный голос, так похожий на материнский.∞ 🌸 ∞
Стройные переливы нот оседали на плечах, волосах и лице, ласкали слух и умиротворяли душу. От первой секунды до последнего дребезжания струны было время настоящей лёгкости. Мир ничем не обязан тебе, ты — миру. Мысли, вечно терзающие и роящиеся, умолкали, нега и счастье ласкали изнутри, росли прозрачным тёплым светом изнутри, обнимая золотое ядро, очищая меридианы от скверны и гнилостной черноты. Изящные пальцы Ванцзи щипали струны с уверенной осторожностью и уважением к инструменту. И если на «Поиске» Цзян Чэн внимательно следил за скольжением и порханием кончиков пальцев над гуцинем, то на «Покое» его глаза невольно закрывались и он медленно погружался в сладостное состояние очищения и парения души над телом и бытием. Шла вторая неделя после совета кланов. Лань Ванцзи с Сычжуй-эром по-прежнему оставались в Юньмэне, а вот Лань Сичэнь, погостив три дня, был вынужден вернуться в Гусу. Статус Главы накладывал на него многие обязательства. Цзян Чэн его понимал. Боялся только, что Ванцзи уедет следом, но тот, как и обещал, остался. И как уютно стало в Пристани! Даже улаживая бесконечные неурядицы, Ваньинь знал, что теперь всегда сможет обратиться за советом к Ванцзи. Ложась спать, помнил, что завтрак, обед и ужин разделит не только с А-Лином; просыпаясь, скорее ждал вечера. А, вернее, того момента, когда они вчетвером после ужина соберутся в небольшой общей цзинши, и Ванцзи обязательно сыграет две мелодии. А, если будет в хорошем расположении, Цзян Чэну, быть может, удастся уговорить его сыграть и что-то ещё, кроме «Поиска» и «Покоя». За день А-Лин и Сычжуй-эр, набегавшись по просторам Пристани, заметно уставали. Ванцзи делал замечание Сычжую: веди себя достойно. Цзян Чэн просил его: позволь ребёнку побыть ребёнком. Пускай шумят, пачкают ханьфу, пугают рыб в озёрах и реке, вымазываются в грязи и бьют коленки. Всё это поправимо и никак не помешает мальчикам в будущем стать достойными господами. Лань Чжань нехотя соглашался. По вечерам А-Лин, уже накупанный и переодетый в ночное, дремал, лёжа на коленях Цзян Чэна. Для него и «Поиск» и «Покой» звучали одинаково приятно и не мешали видеть под закрытыми веками яркие фрагменты уходящего дня. Цзян Чэн поглаживал ребёнка по мягким, пока ещё не слишком длинным волосам и вслушивался в каждый перезвон. К сожалению, поиск всегда проходил вхолостую: душа Вэй Усяня либо не желала выходить с ними на связь, либо вовсе не имела возможности откликнуться на зов. Мысли о том, что она окончательно мертва, ни Лань Ванцзи, ни Цзян Ваньинь не допускали. Сычжуй-эр обычно сидел рядом с отцом и внимательно наблюдал за техникой исполнения. Он так сосредоточенно смотрел на колеблющиеся струны, что Цзян Чэн даже поражался выдержке этого шестилетнего ребёнка: вёл тот себя не по годам серьёзно. Но всё же — дитя. Перед сном крепко обнимал Ванцзи, а во сне прижимал к себе льняного пурпурного кролика (которого А-Лин всё-таки отдал ему после того, как А-Минчжу обоим игрушкам вышила искусные ленты и перевязала ими кроличьи мордочки, заводя за висячие уши и перевязывая бантом с ниспускающимися концами). После того, как А-Лин и Сычжуй-эр засыпали, Цзян Чэн и Лань Чжань ещё с час сидели в покоях главы и пили травяной чай. Пристань Лотоса постепенно погружалась в сон: всё тише и медленнее ходили слуги, всё громче пели сверчки, перекликаясь с ночными цикадами и птицами. В этот час — самый спокойный за день — Цзян Чэн разбирал и подготавливал бумаги на завтра, и Лань Чжань охотно помогал ему в этом. Они почти не говорили. Цзян Чэну хотелось рассказать о многом, но он, как и Лань Чжань, не всегда понимал, как бы получше это сделать. Многие слова бы коснулись Вэй Усяня, а об этом — до сих пор — слишком надсадно было даже думать. Поэтому он всё равно думал — не мог перестать метаться между ненавистью и любовью, но молчал. И рядом с таким же тихим Ванцзи понимал, что тонут они вместе. Вот так — сидя за одним столом и держась за руки, как два последних человека на всей земле. Как-то на исходе третьей недели Ваньинь спросил: думаешь, они правы, и А-Лину лучше жить в Ланьлине? Цзинь-сюн в нём души не чает… Цзян Чэн тогда и не ожидал толком ответа — хотел высказать то, что никак не давало покоя. А Ванцзи взял и ответил: если это причинит вам обоим боль, то в чём суть? Я бы никому не отдал А-Юаня. И после Цзян Чэн об этом не думал. Он многое делал неправильно. Наверняка и в воспитании А-Лина допускал ошибки. Но после того вечера был точно уверен в том, что им вовсе не обязательно расставаться только потому, что того хотели бы другие люди. У Цзинь Гуанъяо была беременная жена и заботы о клане. Как бы сильно он ни любил А-Лина, Цзян Чэну этот ребёнок был во сто крат нужнее. Когда приходила пора расходиться, Цзян Чэн неловко благодарил Ванцзи за ещё один день. Тот в ответ так же неловко сжимал его руку в своих ладонях — как когда-то это делал Вэй Ин. Поклонившись друг другу, расходились по разным покоям. Где-то в очень постыдных и тёмных чертогах своего разума, недостойных брата главы Гусу Лань, Лань Ванцзи хотел бы испытывать к Цзян Чэну ненависть. Ведь именно с этим мужчиной Вэй Ин решил связать свою судьбу, именно на него смотрел перед смертью, ради него рисковал собой и за него, не думая, отдал бы свою жизнь. Несмотря на всё это, Ванцзи не нашёл бы в себе и капли ненависти к этому резкому и часто грубому человеку, потому что Цзян Чэн такой же, как и он: осиротевший и потерявший слишком многое. Теперь, после трёхлетнего уединения, Лань Ванцзи начинал понимать, что после войны овдовел не он один. Множество людей лишились близких в том числе и по вине Вэй Усяня. Но с ними Ванцзи не роднило ничего, а с Цзян Чэном, выходит, слишком многое. Но в равных ли они находились позициях? Лучше потерять любимого, никогда не зная его близости, или же лишиться его, лелея в памяти хотя бы воспоминания об ушедшей ласке?