∞ 🌸 ∞
Мелкие камушки, которыми белели все самые часто используемые дорожки Облачных Глубин, хрустели под ногами точно летний снег. По ночам здесь значительно тише, чем в Юньмэне: там и лягушки с ближайшего водоёма, и стрекот насекомых, и ночные птицы, и ветер в листве. Здесь же даже природа соблюдала свои правила: после колокола, возвещавшего об отбое, всё практически мгновенно умолкало, и только птицы, прячась на верхних ветках деревьев, негромко шептались о чём-то своём, убаюкивая всех натруженных за день. (Правда, Вэй Усянь по себе знал, что ночная тишина на самом деле только мнила себя таковой: очень часто он вместе с шиди звали Не-сюна в свои покои, где до самого утра могли играть, болтать или, если удавалось добыть в Цайи вино и незаметно его пронести, даже выпивая. Делать это старались тогда, когда учитель Лань заранее объявлял о грядущем свободном дне, «который вы, несомненно, проведёте с пользой для себя». Польза в их посиделках была ещё какая: если бы не эти дружеские посиделки, жизнь в Гусу пришлось бы раскрашивать совсем другими, менее безобидными для окружающих способами. Потому что иначе находиться в этом унылом белом трауре невозможно.) Время от времени под ноги попадались камушки покрупнее. Тогда Вэй Усянь с удовольствием пинал их мыском обуви, заранее стараясь подсчитать, сколько тот пролетит. Настроение было хорошее: его наказали. Казалось бы, какой здесь повод для радости (Цзян Чэн так и сказал), но каково само наказание! Патрулировать вместе с Лань Чжанем Облачные Глубины, ловя таких же, как он сам, нарушителей. Всю ночь абсолютно безнаказанно и даже, более того, официально, шляться под светом луны и редких масляных фонарей вместе со Вторым Нефритом. Для кого это ещё оказалось наказанием… точно не для Вэй Усяня, который сразу после отбоя прибыл к положенному месту, впервые не опоздав. Лань Чжань уже стоял на главной дороге, с которой им предстояло начинать обход. Двинулись в тишине. Поскольку Вэй Ин за эти несколько лун хорошенько выучил маршрут патрулирования, чтобы не попадаться на глаза во время ночных вылазок, теперь он, чтобы не раскрыть себя, изо всех сил старался чуть отставать от Лань Ванцзи и позволял тому вести себя вперёд. Несколько минут шли молча: Вэй Ин, пиная камушки, сдерживался, чтобы не начать молоть языком: пока они находились слишком близко к покоям старейшин. Вот через несколько чжанов, когда они свернут налево, к павильонам с комнатами учеников, можно будет дать себе волю: он по себе знал, как хорошо спалось после нудных занятий Лань Цижэня или тренировок на горном воздухе. Наконец появилась развилка: прямо, направо и налево. Как и ожидалось, Лань Ванцзи свернул в последнем направлении. Вэй Усянь широко зевнул, потянулся, набирая в грудь побольше воздуха, и не сильно громко позвал: — Лань Чжань! Лань Ванцзи на его обращение никак не отреагировал. Шёл чуть впереди, делая вид, что Вэй Усяня не существует. Тот надулся на пару мгновений, затем, чуть догнав, дёрнул за рукав: — Ну Лань Чжань! Поговори со мной! — полушёпотом попросил Вэй Усянь. — В Облачных Глубинах запрещено шуметь, — Лань Ванцзи выдернул рукав своего ханьфу из наглого захвата и возобновил движение. — А кто шумит? Я говорю достаточно тихо! — возразил Вэй Усянь. — Скажи, Лань Чжань, чем ты занимаешься, когда стар… учитель Лань объявляет свободные дни? — Читаю. — А ещё? — Вэй Усянь обогнал Лань Ванцзи и пошёл впереди него, спиной вперёд. — Иди нормально. — Что? Ходить спиной вперёд тоже запрещено? — в шутку спросил Вэй Усянь, уверенный, что настолько глупого правила на Стене точно нет. Ванцзи, однако, на это только серьёзно кивнул. Будь это кто угодно другой, Вэй Ин заподозрил бы человека в намерениях подшутить над ним. Он провёл здесь уже несколько лун, но и одного дня хватило на то, чтобы понять: Лань Чжань никогда не шутит и не смеётся. Может, именно поэтому Вэй Усяня практически с самой первой встречи тянуло к этому человеку? Чтобы заставить его веселиться? Лань Ванцзи так сильно отличался от всех, кого Вэй Ин знал: сдержанный и отстранённый, угрюмый, строгий, скучный… по всем чертам характера он сильно отличался от Вэй Усяня, но ведь не может быть такого, что между ними совсем ничего общего? У каждого человека есть какой-то крючок, за который ты можешь подцепиться к кому-то другому. И теперь Вэй Усянь, стоило ему только заприметить Лань Ванцзи, силился найти с ним точки соприкосновения. Цзян Чэн на все попытки шисюна сблизиться с Лань Ванцзи недовольно ворчал: не задирай, не подходи, не зли, не-не-не-не… порой Вэй Усяню казалось, что между Цзян Чэном и Лань Чжанем чудовищно много общего. И если все «не» Лань Чжаня были направлены на соблюдение правил, то все «не» Цзян Чэна преследовали совсем другую цель. Вэй Усянь прошёл спиной вперёд ещё с чжан, затем, под недовольным взглядом, всё-таки развернулся и зашагал нормально, продолжая разговор: — Здесь всё совсем иначе. Дома у нас с Цзян Чэном было полно свободного времени. Шиди много занимался, но, по крайней мере, никто не заставлял нас соблюдать настолько строгий режим, — пожаловался Вэй Усянь. — Как-то, когда мне было четырнадцать, а Цзян Чэну тринадцать, мы ушли из Пристани Лотоса. Целый день охотились на фазанов, — Вэй Усянь улыбнулся, вспоминая то время. — Вернулись поздно. Госпожа Юй потом ругалась страшно, но я к её воплям привык ещё с раннего детства, а вот Цзян Чэн до сих пор не может. С того раза мы обязательно хотя бы раз в луну убегали из Пристани на целый день, чтобы побыть вдвоём и побездельничать. Это очень приятное чувство, Лань Чжань. Свобода. Не то, что в Облачных Глубинах. Конечно, Вэй Усяня никто не мог бы заставить находиться здесь насильно, в любой момент он мог уехать обратно в Юньмэн, и дядя Цзян не стал бы ругаться, а до Госпожи Юй ему не было никакого дела (как и ей до него). Но шиди хотел учиться и действительно старался усваивать всё, что ему предлагали учителя и наставники: и теорию, и практику. Поэтому Вэй Ин всё-таки с трудом, но удерживал себя от совсем безрассудных поступков: он не желал вылететь отсюда и оставить Цзян Чэна только с Не-Сюном. Тем более сейчас, когда их отношения стали чем-то большим, чем были раньше. Вэй Усянь и сам не заметил, как остановился, смотря вперёд, на уходящую в темноту тропинку и луну, огрызком дынной мякоти висевшую над ними. Лань Чжань остановился тоже. Смотрел внимательно, но так же хмуро. Видимо, будь его взгляд словами, они бы оба услышали непрерывный поток речи. Но Ванцзи молчал, а слушать мысли ни Вэй Ин, ни кто-либо ещё не умел. — Лань Чжань, приезжай как-нибудь в Юньмэн! — вдруг предложил Вэй Ин. Ему почему-то казалось, что шиди и Ванцзи смогли бы подружиться, и что трое — всегда лучше двоих. В два раза больше веселья, даже если один из них похож на кусочек льда — всё равно. Может, Лань Ванцзи такой, потому что как раз никогда не делал чего-то «не благородного», а Вэй Ину очень хотелось ему показать, что можно бегать, можно кричать, можно ругаться и плакать, и драться, и набивать шишки, и ловить в озёрах скользких карпов голыми руками, и стрелять в фазанов, чтобы потом пожарить их до золотистой корочки, и просто лежать на траве, смотря на небо или жмурясь от солнечных лучей, проникающим даже сквозь закрытые веки… словом, что можно делать очень много из того, что запрещено правилами на Стене, и что от этого никто не умрёт (может, кроме фазанов и карпов, тем немного не повезло, но таково уж их предназначение). Стоило только подумать о том, сколько всего приятного, интересного и захватывающего Лань Ванцзи никогда не пробовал, как Вэй Усяню становилось по-настоящему тревожно и страшно. Ведь если все годы жить по чужим заветам, то, в конце концов, останется ли внутри что-то от самого себя?.. Как хотелось Вэй Ину забрать Лань Чжаня в Пристань Лотоса! Показать ему настоящую жизнь: красочную, громкую, иную на вкус: пряную, солёную, острую. Ведь здесь и пища, и пейзаж, и всё вообще — такое грустное и бесцветное, что впору выть! — Нет, — отрезал Лань Чжань и повернулся, чтобы пойти дальше. — Почему «нет»? Ты так говоришь, потому что никогда там не бывал! Знал бы так, как вкусно готовит шицзе! Ты когда-нибудь пробовал лотосы? Корень или стебли? Или семена? — Нет, — снова ответил Лань Ванцзи. Вэй Усянь взялся за сердце: — Да разве можно! Лань Чжань, обязательно приезжай! А то так никогда и не узнаешь, как живут нормальные люди! — Вэй Ин! — процедил Лань Ванцзи, поворачиваясь и раздражённо смотря на Вэй Усяня. Очевидно, он считал людей своего клана нормальными, а Вэй Ина… Ох… Хорошенько же последний постарался, выводя Лань Ванцзи из себя — настолько, что тот на несколько мгновений потерял лицо и обнажил эмоции. К этому моменту Лань Ванцзи и Вэй Усянь дошли до последнего павильона, после которого начинался горный лес, ограждающий поля Глубин от ветров и чрезмерного солнца. Жёлтые лужицы редких фонарей остались далеко позади, но луна светила до того ярко, что её холодного света хватало сполна. Губы Лань Ванцзи сжались, глаза горели. Вэй Усянь, наконец, осознал, почему все называли братьев Лань Нефритами: Лань Чжань необыкновенно красив. Он столько раз смотрел на это лицо, но никогда по-настоящему на задумывался, какое же оно изящное, ладное, совершенное — ничего лишнего, никакой громоздкой грубости, но и без чрезмерной женственности. Лицо настоящего небожителя. Вэй Усянь с жадностью всмотрелся в эту короткую вспышку гнева, блеснувшую в глазах как падающая в небе звезда. Секунда — и Лань Чжань снова стал непроницаем и отчуждён. — Лань Чжань! — ответил Вэй Усянь. — Не обижайся. Я всего лишь по-дружески зову тебя в гости! — Мы не друзья. — Почему же? Ты разве не знаешь, что противоположностям, как правило, удаётся здорово ладить друг с другом? Только если дело не касалось властной, строгой Госпожи Юй и мягкого, доброго дяди Цзяна. Те, следуя его же логике, должны были стать замечательными супругами, но совсем в этом не преуспевали. Может, противоположности притягиваются только в том случае, когда есть тот самый крючок? Как белая капля в чёрном Ине и чёрная капля в белом Яне. Лань Ванцзи дёрнул плечом — совсем откровенный жест, который смог прочесть даже Вэй Усянь. Ему вдруг захотелось узнать, станут ли эти губы мягче в поцелуе или сожмутся ещё сильнее, отталкивая как можно дальше? Неожиданные мысли сладко и в то же время тревожно царапнули изнутри. Вэй Ин поспешил отвернуться, чтобы и Лань Ванцзи вдруг не понял чего-нибудь лишнего. Развернувшись, они медленно пошли назад, чтобы на ближайшем перекрёстке ступить на другую дорогу. Вэй Ин думал о том, что всю ночь им с Лань Ванцзи слоняться на улице, хрустя камушками, пока Цзян Чэн уже наверняка спал в кровати и видел во сне, быть может, далёкую Пристань Лотоса. Вэй Усянь бы с удовольствием лёг ему под бок и тоже заснул. Но ещё с не меньшим удовольствием он проведёт эту ночь с Лань Ванцзи, нарушая тишину и продолжая выводить того на разговор. Ещё столько вопросов, которые он хотел бы задать, и столько не сказанных ответов! И даже недовольный вид Лань Чжаня не способен испортить ему настроение — слишком рано отчаиваться. Вэй Усянь верил, что они ещё могут стать хорошими друзьями. Что не приносило удовольствия, так это размышления о том, откуда вдруг взялось не очень-то похожее на дружеское желание поцеловать Лань Чжаня так же, как он целовал Цзян Чэна. Но об этом ведь совсем не обязательно думать в такую прекрасную ночь.∞ 🌸 ∞
Меж слегка полноватых женских бёдер виднелась мужская голова с распущенными волосами, по которым струилась узкая белая лента. Женщина, опираясь на ложе локтями, лежала с закрытыми глазами. Её тонкие приоткрытые губы и запрокинутая голова с ниспадающими чёрными прядями говорили о том, что чем бы ни занимался мужчина меж её ног, сжимая пальцами светлую кожу, ей это доставляло большое удовольствие. — О-о-о, — с дрожью протянул Не Хуайсан, разглядывая изображённое в сборнике картинок весеннего дворца. К своему возрасту он уже повидал довольное количество таких сборников, но этот, добытый тайком в Цайи, оказался самым драгоценным в его секретной коллекции: художник с любовью относился не только к сюжетам картинок, но и к деталям. Настолько, что на ногах и руках можно было разглядеть лунки аккуратных ноготков, а на телах любовников — редкие родинки. Вэй Ин скосил взгляд на Цзян Чэна: лицо того полыхало, как маков цвет. Румянец заливал его переносицу, перетекал на щёки и уши. В противоположность ему, Не-сюн смущённым не выглядел: глаза его блестели в восхищении, а пальцы то и дело тянулись огладить бумагу в тех местах, где у нарисованной женщины застыла небольшая, даже на вид мягкая грудь, плавные бока и низ живота. Сам Вэй Усянь никакого удовольствия от созерцания женского тела не испытывал, но общее настроение сборника, единение и близость между партнёрами, и его иной раз заставляла пропускать лишний вдох-выдох. В тот вечер друзья заперлись в покоях Цзян Чэна и Вэй Ина после отбоя. Не Хуайсан, загадочно улыбаясь, достал из рукава книжицу, и всем сразу стало понятно, что в этот вечер они будут рассматривать рисунки и смущённо обсуждать их. Расстелив на полу, они улеглись на животы вокруг сборника, и вечер начался. Не Хуайсан перелистывал страницы. На каждом развороте задерживались на несколько минут прежде, чем перейти к следующему. Каждый рисунок мёдом разливался внизу живота, собираясь истомой и предвкушением. Лежать становилось неудобно, но никто из троих юношей не подавал виду, чтобы и без того горячее смущение не переросло в обжигающий стыд. — Не-сюн, — хрипло прошептал Вэй Усянь, продолжая рассматривая нежно-розовое лицо шиди. — А сможешь ли ты достать сборник Лунъяна? — Вэй Усянь! — зашипел Цзян Чэн, пихая его локтем куда-то в бок. Не Хуайсан поднял голову, вздохнул. Поразмыслив над выполнимостью просьбы, что-то для себя решил и уверенно кивнул: — И даже лучше! — радостно закивал он. — Но придётся немного подождать. — Ну, мы никуда не торопимся, — улыбнулся Вэй Усянь, возвращая шиди тычок в бок. — Время здесь течёт ужа-а-асно медленно. Не Хуайсан робко улыбнулся в ответ. Так и не скажешь, что этот с виду скромный благодетельный юноша, прячущий лицо за веером и хлопающий длинными ресницами, ещё ни разу не вкусив плотского наслаждения уже знал больше поз для весенних забав, чем некоторые бордельные девки. Но Вэй Усяню нравилось, что хотя бы при них с Цзян Чэном Не Хуайсан не старался выглядеть тем, кем на самом деле не являлся. Хотя между ними троими и не произошло открытого разговора о том, что Вэй Ин и Цзян Чэн близки душой, Не Хуайсан всё равно знал об этом. Он хорошо разбирался во всём, что касалось людских взаимоотношений и чувств, и, чтобы увидеть любовь, ему было вовсе не обязательно подсматривать за кем-то, пытаясь поймать выходящие за рамки взгляды и жесты. Это существенно облегчало их зародившуюся крепкую дружбу. Тонкие изящные пальцы Не Хуайсана, для которых создавались все самые красивые вещи, легко перевернули страницу. Вэй Усянь опустил взгляд в книгу, уже представляя, как грядущей ночью зацелует всего шиди с головы до ног, чтобы у того точно так же приоткрылись губы и в безвольном наслаждении откинулась голова. А потом, если у А-Чэна будет не грозовое настроение, тот обязательно вернёт ему все ласки в ответ, хотя и будет при этом ворчать, что Вэй Ин — капризная девица, выпрашивающая именно то, чего ей хочется. Пусть так. Хорошо бы постараться выкинуть из головы образ Лань Чжаня, на которого был так похож нарисованный мужчина с предыдущей весенней картинки.∞ 🌸 ∞
На светло-желтых, как сердцевина цветка, страницах двое юношей, удивительно похожих на Цзян Ваньиня и Вэй Усяня, держали друг друга за руки, пока один из них — с волосами, забранными в пучок фиолетовой лентой — касался губами тонкой кожи в складке между внутренней стороной бедра и пахом, пока второй лежал на спине с томной улыбкой на хитром довольном лице. Не было сомнений, что Не Хуайсан каким-то образом всё-таки достал сборник Лунъяна, но вместо того, чтобы рассмотреть его втроём, как они обычно это делали, он несколько лун срисовывал позы, делая юношей похожими на друзей, а обстановку и сюжеты — на жизнь в Облачных Глубинах. В своём бесстыдстве Не Хуайсан уверенно поднимался до уровня Вэй Усяня! После этого не оставалось никаких сомнений, что этот лис всё знал. И так старался, хитро улыбаясь, когда Вэй Усянь периодически спрашивал его, мол, ну где же, где же… Сборник этот, завёрнутый в плотную бумагу, Не Хуайсан отдал лично в руки, сказал, что дарит его навсегда, и что рассматривать эти весенние картинки нужно только вдвоём. Только открыв его и увидев первые иллюстрации, Цзян Чэн и Вэй Усянь поняли, почему Не-сюн на этот раз отказался принимать участие в таком приятном занятии: во-первых, он уже как следует изучил содержимое, пока рисовал его, а, во-вторых, несмотря на всё бесстыдство и некоторую искушённость, разглядывать такое втроём было бы в самом деле неудобно. И хотя первая половина сборника содержала в себе почти невинные касания обнажённых юношей вроде объятий и поцелуев — словом, ничего такого, чего бы Цзян Чэн и Вэй Ин не делали друг с другом раньше; зато вторая половина содержала в себе более непристойные, в некоторой степени разнузданные и от того более желанные ласки. С каждым следующим разворотом томление внутри медленно подогревалось, в цзинши будто становилось всё жарче и жарче, несмотря на снежную зиму снаружи. Вэй Ин и Цзян Чэн, сидящие на кровати, тесно прижавшись друг к другу, уже тяжелее дышали, не в силах даже как-то прокомментировать увиденное. Каждый ждал, когда у второго закончится терпение. Цзян Чэн ненавидел проигрывать Вэй Усяню, и, поскольку нехотя делал это очень часто, на этот раз шисюн сдался добровольно: едва увидев последнюю картинку, он тихо выдохнул и, облизывая сухие губы, протянул: — А-Чэ-эн, поцелуешь меня так же? Цзян Чэн захлопнул книгу и отложил её на низкий столик у кровати. Смущённо фыркнул: — Ещё чего! — Я тоже поцелую тебя везде, где захочешь, — зашептал Вэй Усянь, искушающей змеёй проникая горячими ладонями под ворот ханьфу шиди, минуя слои ткани и касаясь сразу сухой кожи. — Хочешь даже как на девятой странице, где… — Заткнись! — перебил его Цзян Чэн, опрокидывая Вэй Усяня на кровать и нависая сверху. Глаза его блестели желанием, смущением и — самую малость — лёгкой злостью, которою Цзян Чэн всю жизнь подавлял все остальные чувства. На девятой странице юноша, похожий на Вэй Ина, держал янский корень второго и едва касался губами самой его вершины. Вэй Усянь пропел-прошептал «заставь меня», и Цзян Чэн вжался в его рот своим, проникая сразу языком, властно и грубо, но так прекрасно, что впору уже от одного этого вознестись к небожителям. Вэй Ин сжал пальцы на плечах шиди, потом спустил руки вниз, наощупь нашёл пояс и в два счёта разделался с ним. Ханьфу тут же распахнулось, и Вэй Усянь приспустил его с плеч. Приподнявшись на локтях, он коснулся губами плеча, втягивая в рот солоновато-горьковатую кожу, чтобы оставить на ней отметки, которые бы не увидел никто, кроме него в их покоях. Цзян Чэн глухо застонал и прикусил указательный палец. Вэй Ин довольно откинулся на постель, улыбаясь. Шиди тут же принялся раздевать его, и Вэй Ин ему в этом помогал: приподнимал бёдра и дрыгал ногами, избавляясь от штанов, мечтая о том самом поцелуе и наслаждаясь свободой от давящей на возбуждение ткани. За все эти луны, что Цзян Чэн и Вэй Ин теснее сплетались душами, они ни разу не заходили настолько далеко. Оба целовали друг друга — везде, не ниже пояса. Никто из них ещё не касался самых интимных мест другого, но со временем желания разрастались и одолевали всё больше, не давая покоя. Цзян Чэн целовал привычно: чередовал мягкие поцелуи с покусываниями, пощипывал губами кожу вокруг сжавшихся бледно-розовых бутонов, накрывал их губами и языком, наслаждаясь стонами, изгибами Вэй Усяня, спускаясь ниже и стараясь не задерживаться надолго на одном месте, даже если хотелось лизать и целовать бледную кожу вокруг миндалинки пупка всю оставшуюся жизнь. Вэй Ин наощупь нашёл его ладонь, и Цзян Чэн сжал едва подрагивающие от наслаждения тёплые пальцы. Этот жест отрезал все пути к отступлению. Не разрешая себе мыслей о смущении, Цзян Чэн мягко опустился между напряжённых раздвинутых ног Вэй Ина. Он впервые видел его янский корень настолько близко, и ничего, кроме желания приласкать, не ощутил. Всё только казалось таким смущающим и страшным — в голове. На деле же всё происходило интуитивно, будто невидимая рука или незримый голос подсказывали им, как нужно двигаться и что делать дальше. На гладком округлом шёлке кожи поблёскивала молочная капля. Ведомый необъяснимым порывом, как завороженный, Цзян Чэн самым кончиком языка слизал эту влагу. Во рту тут же осел не сравнимый ни с чем вкус. Вэй Ин всхлипнул, прошептав «шиди» и сжал его пальцы сильнее. Цзян Чэн пообещал себе обязательно вернуться к этому месту ещё, но сначала — поцелуй. В ласках шисюн становился податливым и мягким. Он переставал шутить, делался невесомым и нетерпеливым. Когда Цзян Чэн долгим поцелуем прижался к той самой заветной складочке, Вэй Усянь застонал на выдохе. Его янский корень дрогнул, и Цзян Чэн с вожделением впился взглядом в собравшиеся на куполе капли. Их накопилось так много, что они, не удержавшись, слились в тончайшую нить и очень медленно покатились вниз, оставляя после себя влажный след. Цзян Чэн поцеловал Вэй Ина ещё несколько раз, а после на пробу прошёлся языком сверху вниз — понравится, нет? Понравилось. Ответом ему стала хриплая просьба «ещё, ещё, шиди!» и сжатые до белизны собственные пальцы. Цзян Чэн обхватил руками бёдра Вэй Ина, точно так, как тогда держал ту женщину мужчина на картинке из сборника. Обласкал губами и языком вторую складочку и потянулся наверх, слизывая завороживший его влажный след и поднимаясь ещё выше, чтобы обнять губами гладкое и влажное сосредоточение желания шисюна. Вэй Ин выдохнул тихое: «Ах» и второй подрагивающей рукой потянул конец ленты, распуская его волосы, чтобы забраться в длинные пряди пальцами и сжимать их — то сильнее, то слабее — пока шиди уделял всё своё внимание его самому чувствительному месту. Вырвав из груди Вэй Усяня очередной — более громкий, чем все предыдущие — стон, Цзян Чэн уткнулся носом в бедро, переживая приступ смущения и удовольствия. На коже росой выступила испарина, и Цзян Чэн слизал её прежде чем вернуться к прерванным ласкам. — Шиди, шиди, иди сюда, — пробормотал Вэй Усянь, ощущая, что ещё немного — и душа покинет тело. — Шиди… Цзян Чэн нехотя оторвался от твёрдой тёплой плоти. Настойчивые руки потянули его наверх. Вэй Усянь обхватил его ногами, прижал близко-близко к себе. Они столкнулись возбуждениями — один обнажённым, второй всё ещё укутанным в плен штанов. — Помоги мне, — попросил Вэй Ин, пытаясь как можно скорее раздеть Цзян Чэна, но непослушные пальцы только делали лишние узлы. Цзян Чэн кое-как стянул мешающуюся ткань, и Вэй Ин тут же прижал их янские корни друг к другу, обхватывая ладонью, двигая быстро и чётко. Влага скользила по пальцам, непривычные, не слышимые ранее звуки заглушались дрожащими стонами. Оба уже едва осознавали себя в этом мире, Вэй Ин двигал ладонью всё быстрее, сбиваясь с ритма, рука затекала, Цзян Чэн тяжело дышал, готовый с разбегу прыгнуть в бездну удовольствия, но Вэй Ин его опередил: ладони окропило горячей скользкой влагой, тут же проникающей сквозь пальцы и тонкие складочки кожи. Вэй Ин под ним полустонал-полухныкал, зажмурив глаза с каплями слёз на ресницах. От переизбытка всего и сразу, Цзян Чэн излился следом, догоняя шисюна в удовольствии, обхватывая его ладонь своею поверх, продолжая движения, чтобы продлить наслаждение. Между ними стало совсем мокро и горячо, пахло по-особенному, и ноги дрожали, из последних сил стараясь удержать владельца. Окончательно излившись, Цзян Чэн упал на постель рядом, частично придавливая Вэй Ина собой. Тот не возражал — дышал тяжело, жмурился довольно, на губах играла лёгкая блаженная улыбка. Цзян Чэн сцеловал её, потому что хотел, и Вэй Усянь незамедлительно отозвался на эту нежность, не стесняясь того, что этим ртом делал шисюн несколько минут назад. Глаза закрывались сами собой. Вэй Ин подумал о том, что обязательно расцелует волшебные, чудесные, талантливые руки Не-сюна за все его старания и обязательно даст ему списать все следующие контрольные работы вплоть до самого окончания обучения в Облачных Глубинах. Цзян Чэн чувствовался приятной тяжестью, придавливающей его к испачканной постели. Счастливее, чем в тот момент, Вэй Ин себя ещё никогда не ощущал.