Где-то дозревает виноград

      Тканевые стены шатра дребезжали от осязаемого гнева Цзян Ваньиня. Вэй Усянь впервые видел настолько злого и настолько молчаливого шиди. Даже во времена обучения в Облачных Глубинах проделки и шалости Вэй Ина не доводили Цзян Чэна до раскалённого неистовства, такого мощного и всепоглощающего, что сжирал собою слова и препятствовал движениям. Однажды Лань Цижэнь собственноручно едва не вытолкал его из Гусу, поставив на талантливом во всём (кроме дисциплины и каллиграфии) мальчишке крест. Но и тогда Цзян Чэн только орал да махал кулаками, как простой смертный, грозясь убить шисюна на месте. А потом несколько раз ходил к Лань Сичэню и к Лань Цижэню лично, и что уж он им там наговорил — до сих пор большая тайна, только из Облачных Глубин его в итоге не выгнали, хотя и назначили хорошенькое телесное наказание, на фоне которого предыдущие казались щекоткой. Тогда Цзян Чэн проклял и Цзинь Цзысюаня, из-за которого Вэй Усянь выходил из берегов, и Вэй Усяня. Не разговаривал с ним неделю, и спал отдельно, и старательно делал вид, будто шисюна вообще не существует. Но всё это в сравнение не шло с той степенью негодования, которую Цзян Ваньинь выплёскивал в мир, стоя посередине шатра сразу после соревнования лучников в Цишане.       Порой (вообще-то бо́льшую часть своей жизни) Вэй Усянь не отдавал себе отчёт в том, чем может закончиться его очередная выходка. Ему хотелось чего-то, а, значит, не было никаких препятствий для того, чтобы этого не делать. Никаких тормозов. Никакой совести. Поэтому Цзян Чэну приходилось не только быть возлюбленным этого локального бездонного омута, но и зачастую выступать его ограничителем в том или ином ещё не совершённом бедствии. Правда, порой (это происходило, кажется, всего за одну секунду) Вэй Усянь всё-таки успевал сотворить очередную пакость. Ему хотелось пошутить про ленту Ванцзи, и он шутил. Ему хотелось её поправить — и лента ласковым шёлком скользила ему в ладони. Ему хотелось привлечь внимание второго молодого господина Ланя, и он, гуль его дери, прекрасно с этим справлялся! Вид сочащихся злобой грозовых глаз нагнал страху даже на Цзян Ваньиня. Своим поступком Вэй Усянь не только нарушил неприкосновенность лобной ленты, о которой, проучившись в Гусу, так ничего и не узнал, но и посрамил клан Юньмэн Цзян своим невежественным, вопиющим проступком. А меньше всего Цзян Ваньиню хотелось, чтобы их клан считали таковым.       (И ещё ему страшно хотелось, чтобы Вэй Ин не приближался к Ванцзи. Пусть он и сам не понимал, почему, но одержимость братца этим Ланем выводила его из себя.)       …и вот он стоял, уперев руки в бока, силясь найти хоть какие-нибудь слова. Пряди у лица выбились из тугого пучка и завивались, локонами обнимая пылающие щёки. Воинственная Кара, Палач, пришедший персонально по душу и пустую голову Вэй Усяня.       Вэй Ин выпрыгнул из шатра молниеносно, решив пошататься где-нибудь несколько минут… часов… или десятков лет до тех пор, пока шиди не придёт в себя и немножечко не остынет. Хотя бы до той степени, чтобы взгляд его холодных тёмно-серых глаз перестал отливать металлическими клинками, вонзающимися в уязвимые места на теле.       Как объяснить всем, что Вэй Усянь вовсе не хотел никого обидеть? Что, увидев Лань Чжаня, он всего лишь страшно ему обрадовался, и, конечно, хотел урвать минутку-другую разговора с ним, ведь столько было послано писем в Гусу после возвращения с обучения и ни на одно он, увы, за прошедший год не получил ответа. Как доказать, что, оправляя ленту, он никак не ожидал того, что она опадёт ему в руки? И уж тем более не понимал, почему из-за какой-то ленты не только Лань Чжань, но и все вокруг так, нет, вот так посмотрели на него. Как на последнего разбойника, отсёкшего младенцу голову и выпившему из неё, как из сосуда, тёплой младой крови.       Невидимые шелкопряды оплели небо тёмно-синим полотном. Затрещали, прячущиеся в сочной зелени проснувшиеся от наступившей прохлады вечерние цикады. Запахло едва уловимой влагой с близких, но скрытых от глаз густыми кустарниками, прудов. Бесконечная вереница шатров разных кланов один за другим вспыхивали изнутри тёпло-янтарным свечением. С уличных кухонь доносились, вперемешку с дымом, запахи позднего ужина. Вэй Ин прогуливался по окрестностям, не отходя от лагеря далеко, но и не подходя к шатрам слишком близко. Ароматы съестного возбуждали аппетит, злость Цзян Чэна тревожила, близость Лань Чжаня, точно спелая слива при попытке разъединить две половинки, окропляла всё вокруг сладким пряным соком. Вэй Усянь потерялся в самом себе, пытаясь из мешанины эмоций и чувств — телесных и душевных — вычленить что-то одно.       Вэй Усянь так глубоко задумался, что не заметил, как вновь подобрался поближе к лагерю, уже практически полностью охваченному масляным свечением. С наступлением вечера все, несмотря на насыщенный иссушающий день, только оживились. Шицзе выхватила его недалеко от их собственного шатра. Протянула глубокую миску, наполненную фруктами, стеблями и коробочками лотоса — небольшую часть из того, что они привезли с собой в качестве угощения Вэням — и улыбнулась.       — А-Сянь, я знаю, что ты не хотел ничего дурного, но, думаю, ты понимаешь, что нужно извиниться перед вторым молодым господином Ланем.       Вэй Усянь скривился. Он никогда в жизни не извинялся по-настоящему, делал это неохотно, редко и только тогда, когда его о том просили (заставляли). Сестрице отказать не мог. Взял протянутую миску и тяжело вздохнул. Яньли ласково улыбнулась ему и больше ничего не сказала. Вэй Усянь горестно вздохнул и, перебирая непомерно тяжёлыми ногами, поплёлся выискивать шатёр Ланей.       Впрочем, долго искать не пришлось: вскоре он заметил выходящего из шатра Лань Сичэня и поторопился к нему. Оказавшись перед ним, неловко поклонился, не зная, куда деть миску, и спросил:       — Цзэу-цзюнь, можно ли увидеть Лань Ванцзи? Я хотел бы принести ему свои извинения. Даже если они ему не нужны, — всё-таки не удержался от нервного смешка.       Лань Сичэнь мягко улыбнулся ему. Ну что за чудесный человек? Рядом с ним Вэй Усянь всегда чувствовал себя так, будто его, совсем несмышлёныша, ласково гладит по голове прекрасный, не способный на злость в сути своей небожитель.       — Не задерживайтесь, господин Вэй, — только и попросил Лань Сичэнь, кивая ему.       Не давая себе времени улизнуть, Вэй Усянь нырнул в шатёр.       Ванцзи сидел на соломенной циновке и ласково перебирал струны гуциня. Так заботливо и вежливо, что едва слышимая мелодия почти полностью растворялась в тишине. Увидев вошедшего Вэй Усяня, Лань Ванцзи одним движением поднялся на ноги, сказал громко и чётко:       — Уходи.       Лента снова безупречно свернулась на высоком лбу белоснежным кольцом. Вэй Усянь сжал пальцы на миске — не обработанные глиняные края начали потрескивать и крошиться — и шагнул вперёд.       — Лань Чжань! Лань Чжань, прости меня. Я совсем-совсем не специально сдёрнул твою ленту. В первый раз я пошутил, да, но потом она правда съехала, но ты мне не поверил, а я всего лишь думал её поправить, кто же знал, что она совсем распустится? Зачем бы мне намеренно злить тебя, ведь я, наоборот, хотел как лучше!       Как стрелы из лука, сыпались из Вэй Усяня слова. Он доставал из неиссякаемого колчана ещё и ещё, при этом внимательно следя за угрюмым взглядом Лань Чжаня: наблюдал, которая из них попадёт в мишень. Грозовые тучи в глазах напротив медленно светлели обратно в облака: очередная стрела выбрала верную траекторию! Если говорить правду и действительно раскаяться в совершённой ошибке, это может принести результат. По крайней мере, Лань Ванцзи присел обратно, сложив руки на коленях, смотря строго перед собой. Вэй Ин, почувствовав, что его пока не собираются убивать и даже сделали милость, негласно разрешив остаться, выдохнул. Он прошёл по шатру и присел напротив Лань Чжаня, вытягивая перед собой миску с угощениями.       — Лань Чжань… помнишь, я как-то тебя спрашивал о том, пробовал ли ты лотосы, и ты сказал, что нет?       Лань Чжань коротко кивнул. Вэй Ин спросил:       — За это время ты не успел?..       — Нет.       — Хорошо! — Вэй Усянь чрезвычайно обрадовался. — Тогда я покажу тебе, как их нужно есть! Даже почищу для тебя семена. Знаешь, обычно шизце чистит их для меня и Цзян Чэна — так она проявляет свою заботу. Но в этот раз я почищу семена для тебя, ведь никто не справится с этим лучше, чем первый ученик клана Цзян!       Ванцзи отложил гуцинь и принял полнящуюся яствами миску. Поставил себе на колени, потому как стола в походной цзинши, конечно, не оказалось — пищу принимали на полевых кухнях, в шатрах только спали. Вэй Усянь подсел ближе. Его колени мягко упёрлись в колени Лань Чжаня, но тот, даже несмотря на то, что всё ещё продолжал злиться (Вэй Усянь чувствовал это прекрасно: в Облачных Глубинах он то и дело ненамеренно гневил Ванцзи, и уже выучил все оттенки этого чувства), не отстранился.       — Смотри, — Вэй Усянь достал из миски коробочку лотоса. Пальцы его, ловкие и юркие, быстро справлялись с работой. Очищенные семена он зажимал в кулаке, чтобы не выпали. Ванцзи следил за ним внимательно. И слушал, потому что Вэй Ин продолжал говорить: — Знаешь, Лань Чжань, я столько писем отправил тебе в Гусу, но ты не ответил ни на одно. Может, они не доходили?       Как будто это совсем не имеет значения. Вопрос, заданный в потоке непрерывной реки слов — не малозначительнее, но и не важнее других. Вэй Усянь надеялся, что после обучения всё пройдёт. Прогрессирующие, грызущие его мысли о Лань Чжане останутся в Гусу, а он останется с Цзян Чэном. Не мало же ему было ласк и любви, что дарил шиди. Достаточно! Он обожал Цзян Чэна так сильно, что порой один взгляд, одна мысль о нём вызывала сладкую судорогу: неужели это мой человек? Вредный, ворчливый, бесящий, но — мой? А я его? Чем заслужил?..       Но порой вспоминался Лань Чжань. Сделав томление к нему своею слабостью, он в самом деле написал письмо, почти стараясь выводить иероглифы не то что красиво, но хотя бы разборчиво. Письмо ни о чём-то конкретном, а просто — обо всём. Как приятно было немного облегчить своё желание, выплеснув его чернилами на бумагу. И как отвратительно гадко после, засыпая рядом с Цзян Чэном, думать не только о нём. Шиди заслуживал всей любви безраздельно. И, раз родители давали ему это скупо, на свой манер, Вэй Усянь хотел бы восполнить это собою полностью, а получалось, что Лань Чжань вбился в сердце ледяным клином, и не таял даже от самых горячих касаний Цзян Чэна.       Двоих можно любить телом. О, сколько весенних картинок это подтверждало! Но картинки эти, к сожалению, ничего не знали о душе. Способна ли она на такую любовь, или Вэй Ин — самый отвратительный, гаже речного гуля, человек во всём белом свете?       Тем лучше, что Лань Чжань не отвечал. Ведь и отвечать было нечего: Вэй Усянь рассказывал про клан, про шицзе и шиди, про юных адептов, влажное лето, сухую осень и суровую зиму. Он рассказывал о себе, и не думал, что Лань Чжаню так уж это интересно, а ответить письмом о погоде в Облачных глубинах было бы нелепостью: ведь Вэй Ин несколько лет проучился там и, конечно, знал, что ни погода, ни что-либо ещё в Гусу никогда не менялось и теперь, с его уездом, не поменяется вовсе.       — Почерк ужасный.       — М-м? — переспросил Вэй Ин, увлёкшийся семенами и размышлениями.       — Почерк, — повторил Лань Чжань. — Таким врагов пытать.       — Ха, — отозвался Вэй Ин, криво улыбаясь. Вот оно, что. — Выходит, ты не читал? Вытяни-ка руку, Лань Чжань.       Лань Чжань вытянул руку. Вэй Ин взял её, ласково пробежался по пальцам, разжимая их, высыпал на ладонь очищенные семена.       — Ну, пробуй!       Лань Ванцзи смотрел на свою ладонь с непониманием: следовало ему есть по одному семечку или как-то иначе? Вэй Ин, глядя на его растерянное лицо, расхохотался:       — Прижми руку ко рту и жуй все сразу — так вкуснее. Если будешь есть по одному семечку, ты не поймёшь вкуса.       Лань Чжань сделал, как ему велели. Семена слегка похрустывали на зубах молочной ореховой зрелостью: сладковатые, немного терпкие и очень вкусные. Едва прожевав небольшую порцию, тут же захотелось ещё. Вэй Усянь, уловив его взгляд, улыбнулся и взялся очищать вторую коробочку. Ванцзи тронул его за руку:       — А ты?       — Я их всю жизнь ем, Лань Чжань, — отмахнулся Вэй Ин, улыбаясь. Если это поможет ему заслужить прощение Ванцзи-сюна, он начистит ему целый таз лотосовых семян.       — Читал, — внезапно сказал Лань Чжань, ещё внимательнее наблюдая за тем, как Вэй Усянь очищал для него семена. Пахло свежестью. Вэй Ин поднял голову и улыбнулся. Тут же кольнуло внутри: где там Цзян Чэн? Наверняка всё ещё хочет откусить ему голову. Лань Чжань же, сколь велик не был его гнев, умело его искоренял в себе так, как тому учили долгие годы в клане. Он быстро отходил, обид не забывал, но и намеренно о них не вспоминал.       — Хорошо... — Вэй Усянь протянул Лань Чжаню вторую порцию. Ванцзи аккуратно отправил угощение в рот. Жевал медленно и размеренно, молчал, пока его незваный визитёр продолжал говорить: — Скучно у вас там совсем стало без меня, а? Признайся, Лань Чжань.       Только полностью прожевав, Лань Ванцзи качнул головой, ответил:       — Спокойно.       — Эх, гэгэ, это же и значит: «Скучно»! Попробуешь теперь стебель? Или хочешь локвы? Помнишь, в тот раз, когда мы охотились на речных гулей, ты так и не попробовал? Но я тебе вот так скажу: наши, Юньмэнские, в сто раз вкуснее. Потому что они жару и солнце любят, а этого у нас в достатке. Солнце… Сегодня такого славного парнишку видел, из Вэньских. Стреляет здорово, но слишком стеснительный. Он мне чем-то напомнил тебя. Только ты закрытый, потому что у тебя мир внутри себя и кажется, что тебе никто не нужен, а ему всё интересно, но боязно. Так он не похож на остальных Вэней… Посмотрел бы я, как вы с ним общаетесь! Или, — начал сдаваться смеху Вэй Усянь, — молчите! Почему все хорошие люди такие ужасно молчаливые, а, Лань-гэгэ?       — Вэй Ин! — Лань Чжань тронул пряди у лица. Убедился, что они как следуют прикрывают уши. Взял из миски спелый, уже мягковатый жёлтый плод, разломил его пальцами. Сок брызнул во все стороны. Вэй Усянь сделал резкий вдох: вот, значит, как мысли становятся реальностью? Нужно только подумать? Тогда Вэй Ин больше ни о чём не будет думать!       Лань Чжань откусил от небольшой половинки с тремя ядрышками кусочек. Другая осталась в правой руке. Вэй Усянь не сводил взгляда с тонких бледных пальцев, окроплённых медовой липкостью. Совершая очередную ошибку, он потянулся, взял прохладную кисть в свою ладонь и, склонившись над ней, своровал губами вторую половинку, не церемонясь и отправляя её в рот целиком. Сладкий, чуть кисловатый сок растёкся по языку. Вэй Ин прожевал мякоть и, не разгибаясь, поцеловал внутреннюю сторону ладони Лань Ванцзи. В самую середину, туда, куда стекала липкость и сладость.       — Бесстыдник! — Лань Чжань выдернул свою кисть из тёплого захвата. Смотрел не гневно, но потерянно.       Вэй Усянь подпёр щёку ладонью и неожиданно слишком серьёзно спросил:       — Гэгэ, скажи, извинения ничего не стоят без раскаяния?       — Ничего, — растерянно кивнул Лань Чжань.       — Тогда я не буду извиняться за это. А за ленту правда прости. Я не знаю, почему это так важно для тебя, чтобы её никто не трогал, но раз важно, то мне не следовало так поступать.       Лань Чжань промолчал. Выходя из шатра, Вэй Усянь не знал, простил ли его Лань Ванцзи или нет, о чём он подумал, когда его ладони так нагло посмели коснуться чужие губы, разозлился ли он ещё больше или нет. Этого Вэй Ин не знал, зато он знал, что если бы не коснулся Лань Чжаня сейчас, то никогда бы не простил себе этого. Как не простит и того, что теперь он пойдёт к Цзян Чэну, и, если его подпустят, будет любить его взглядом, всей своей невыразимой в присутствии других нежностью. Сердце его билось для двух людей, и пускай он ужасен в своих желаниях, ненормален или глуп, но иначе бы ему не хотелось. Этот год, проведённый без Лань Ванцзи, ничуть не остудил мысли, и надеяться на то уже было поздно.

∞ 🌸 ∞

      Сквозь огромную дыру в низкой крыше слепила прозрачная луна. Лань Ванцзи зажмурился, привыкая к свету. Повернулся на бок — жёсткая солома под ним сухо заскрипела. Мёртвые травинки кололись сквозь слои одежды и тонкий лён, скудно набитый душистыми иголками. Вэни сбросили их всех, наследников крупных кланов, в сараи да хозяйственные постройки. Непригодные даже для содержания скотины, они стояли пустые и полуразрушенные, переживая не первый десяток лет.       От движения, в прошлой жизни привычного и не заставившего бы проснуться посреди ночи, заныла раненная нога. Ерунда. Куда больше болело сердце. Не успев пережить горе утраты и как следует проститься с отцом, он оказался здесь: обезоруженный, уязвимый, раненый и полностью потерянный в самом себе. Хоть бы сюнчжан успел скрыться. В Диюй эти драгоценные фолианты, разве может быть что-то дороже жизни близких? Дядя там как? В отцовское уединение Облачные Глубины стали его местами выстраданным детищем. Всё сожгли. Псы. Демоны. Нелюди. Никого не щадили. Чего ради? И суток не прошло, как он здесь, только первая ночь, а уже хочется в место, которого больше нет.       Луна щедро лилась серебром, билась в пустые проёмы окон, просачивалась через дыру и щели между ссохшимися досками. Освещала всё лучше вечерней свечи. Всего в десятке цуней от него, напряжённо замерев, спали Вэй Ин и Цзян Чэн. В иной ситуации присутствие Вэй Ина доставило бы ощутимое, смущающее удовольствие. Спали рядом, придвинув хлипкие матрасы друг к другу на то расстояние, которое ещё могло показаться всем прочим приличным. Всем, кто, как Лань Чжань, не знал правды. Молоко луны ярко лизало лежащие между матрасами переплетённые пальцы. Даже Вэй Усянь понимал, что здесь не время и не место показывать свою привязанность, пусть она хоть тысячу раз необходима.       Вэй Усянь…       Стоило ему только завидеть Ванцзи — обрадовался. Скакал вокруг, улыбался. Не как всегда. Будто на публику. Лань Ванцзи знал его настоящую улыбку, и то была не она. Цзян Чэн хмуро кивнул вместо приветствия. Наверняка, как и Лань Чжань, не понимал, что в голове у шисюна. Вроде бы с ним, и всё на месте, а вроде порой глаз с Ванцзи не сводит, лезет под руку, норовит заболтать, привлечь внимание, обнять, рассмешить. Хотя конечно вряд ли Вэй Усянь рассказал Цзян Ваньиню, что он тогда вытворял в его шатре в Безночном Городе, и как тяжело притом давался каждый вдох опалённого близостью воздуха. Чего он хотел? Зачем игрался с ним? Обо всём догадался?..       Нога разболелась ещё больше.       С другого боку, свернувшись кошачьим клубком, тихо плакал Не Хуайсан. Остальные, кажется, спали. Или делали вид. Ведь если не видно и не слышно — это не значит, что больше ни у кого не болит.       Лань Чжань снова закрыл глаза, утёр позорную слезу, вдохнул поглубже и направил ци по меридианам вниз, чтобы унять хоть одну из болей. С этой он способен справиться. Укротить её. Не обращать внимания. Другая властна над ним полностью, её в лучшем случае получится скрыть от посторонних (всех), но она будет жрать его изнутри, и ничего ты с этим не сделаешь. Ещё никому не удавалось.       Ванцзи упал спиной вниз, ударяясь лопатками и копчиком о жёсткое небытие без снов и эмоций. А когда открыл глаза снова, минула целая неделя.

∞ 🌸 ∞

      Каждое утро их будили на рассвете. Вэни врывались под ходящую ходуном крышу и громкими возгласами грубо выпихивали всех из последнего убежища от реального мира. Некоторых из сна приходилось вырывать с мясом и плотью. Многим хотелось не просыпаться, чтобы с утра не видеть лица мучителей, не помнить прошлого и не ведать настоящего.       Вэй Ин вставал неохотно. Для него жёсткая солома за ночь превращалась в мягкое пуховое ложе. Он долго тянулся, не привыкший к такому графику, стонал и причитал, пока Цзян Чэн шевелил и растрясал его, тихо шипя и приводя в чувство. Когда Вэй Ин открывал глаза — по-настоящему осознанно открывал — он смотрел на Цзян Ваньиня и коротко улыбался. Единственный, кто ещё мог улыбаться в их условиях. У Лань Ванцзи слипались все внутренние органы: ему казалось, ещё мгновение — и сонное лицо скривится в капризной гримасе, руки вытянутся вперёд, и Цзян Чэну не останется ничего, кроме как поцеловать его в приоткрытые, просящие губы.       Хотел бы он это видеть?..       Полусонных под неусыпным контролем вели к реке. Времени давали разве что окропить прохладной водой лицо и тут же, как коров, загоняли обратно. Узкая тропа, на которой умещалось двое, вела к тренировочной площадке. Вэй Ин не отступал от Лань Ванцзи ни на шаг — везде ходил по пятам и не спускал глаз. Видел, чувствовал неладное, но ответов на свои многочисленные вопросы не получал. Вместо них — рычание Цзян Ваньиня: «Не лезь к нему», «У нас своих проблем полно», «Зачем нарываешься?», «Не до тебя ему». Вэй Ин отмахивался и продолжал навязывать своё внимание.       К моменту построения на тренировочной площадке солнце уже пекло иссушенную землю. Лениво спускался с тропы, ведущей во дворец, Вэнь Чао. Идущий с ним рука об руку Вэнь Чжулю, красивый, как Смерть, внимательно осматривал наследников, полагая, что им может недостать ума и, безоружными, наброситься на младшего сына Главы. Эта на построение не являлась. Наверняка нежилась в постели, которую сама ещё недавно не смела даже застилать.       Вэнь Чао скалился и лаял, наслаждаясь. Он по очереди выбирал нескольких человек и просил их воспроизвести случайную цитату из книги высказываний предков Вэнь. Если кто-то ошибался, ему полагалось десять ударов вымоченной в уксусе розгой и лишение завтрака — их единственной за весь день пищи. Поначалу никто не собирался читать выданные им на руки книжки — ещё чего. Многие сожгли их в первый же день. Вэй Усянь же прочитал всё от корки до корки, забавляясь над пафосным слогом и лицемерием нынешнего главы. По вечерам он зачитывал особенно громкие фразы в слух и комментировал их. Благодаря его показательному оптимизму многим удавалось достойно держать лицо и сохранять ясность духа.       Однако когда дело дошло до розги и еды, заклинатели послабее (те, у которых не хватало духовных сил на поддержание физических) поняли, что для гордости найдётся другое время. Нежный и хрупкий Не Хуайсан, ночами плачущий о старшем брате, после первого наказания заучил всё наизусть. Он не сжигал свою книгу, и честно прочитал всё, но в его бедовой голове не откладывалось то, что он не считал полезным. Так было и во времена обучения в Гусу. И хотя после наказания Вэй Ин отдал ему свой завтрак, а Цзян Чэн помог перевязать раны, повторения он не жаждал.       Налаявшись всласть, Вэнь Чао неохотно покидал свои игрушки. Тут же, на площадке, завтракали так небогато, что даже слуги в небольших домах питались сытнее и лучше. Порции на всех людей умещались в одном большом глубоком блюде.       Тем утром, спустя неделю после первой ночи на чужой земле, к завтраку вынесли обветренные маньтоу, по-видимому, оставшиеся не съеденными господами со вчерашнего дня. По периметру площадки росли высокие деревья, а под их тенью даже кое-где оставались клочки зелёной травы. Лань Ванцзи сидел, опираясь на ствол спиной и вытянув больную ногу перед собой. Он не знал, что заставят их делать сегодня: расчищать хлева, собирать ягоды, перемалывать зерно, стирать одежды, таскать воду… лишь надеялся, что этот день пройдёт так же быстро, как и предыдущие, и что время отхода ко сну наступит как можно раньше. Вэй Усянь сидел рядом. Оставив бесплодные попытки выпытать у него хоть что-то, следить не перестал. Взгляд его, тревожный и тяжёлый, пеплом оседал в лёгких.       Не Хуайсан сидел вместе с ними. Будучи давними друзьями, эти трое не испытывали между собой никакой неловкости, и Лань Ванцзи ощущал себя в их компании лишним, молчаливым грузом. Не Хуайсан отщипывал от паровой булки по крошечному кусочку и каждый из них, отправив в рот, тщательно пережёвывал. Предстоящая тяжёлая работа и нехватка еды привела к ожидаемому ослаблению наследников и их сопровождающих (у кого они были). Эта стратегия сработала на многих: к концу первой недели некоторые уже не могли поднять ничего, тяжелее ведра с зерном для кур.       Ванцзи жевал тоже медленно, но, в отличие от Не Хуайсана, который просто растягивал удовольствие, у него не было аппетита. Ел, потому что надо, и потому что, не съешь он, Вэй Ин заставит доесть не только свою, но и его порцию. Лань Ванцзи заметил, что Вэй Ин начал практиковать инедию, и, судя по всему, у него начало получаться: Вэй Усянь оставался физически вынослив, хотя половину еды делил с кем-то из них троих. Лань Ванцзи мог только восхититься его природному умению ко всему приспосабливаться.       — Ешьте быстрее, — поторопил их Вэнь Шиюй (один из тех, чья работа заключалась следить за тем, как работают другие). — Чего расселись? Молодые люди сегодня будут носить воду с реки на плантации. Я бы не сказал, что у вас есть такая роскошь, как время. Не успеете до захода солнца — продолжите после. Молодой Господин велел полить всё.       — А девы? — робко уточнил девичий голос, по-видимому, принадлежащий спутнице Ло Цинъян.       — Девы пойдут на кухню, помогать поварам, — ответил Вэнь Минтун, который во всём копировал Вэнь Чао: от голоса до манер, а потому черты его лица, тонкие и привлекательные, всё равно вызывали навязчивое желание, чтобы красивые губы никогда не открывались, извергая на свет внутреннюю грязь.       Вэй Усянь снова бросил взгляд сначала на лицо Ванцзи, потом, украдкой, на его ногу. Лань Ванцзи подтянул к себе ноющую конечность. Как бы он ни старался пользоваться обеими ногами одинаково, хромоту скрыть не получалось, и, конечно, Вэй Усянь, который никогда не видел ничего, дальше своего носа, в этот раз решил проявить чудеса наблюдательности и внимания.       — Лань Чжань… — растерянно позвал он, оглядываясь на Вэнь Шиюя. Путь от реки до ближайших овощных плантаций, с которых кормились Вэни, занимал минимум семнадцать-двадцать ли. Для обычного заклинателя — ничего катастрофического. Для ослабленного и раненого, под палящим солнцем, да, к тому же, с вёдрами в руках…       — Вэй Ин, — прошипел Лань Чжань, прямо предупреждая: не смей открывать рот, не смей навлекать беду.       Взгляд Цзян Ваньиня удивительно копировал его собственный. Тот сидел, поджав губы и нахмурившись, крепко сжимая пальцы на запястье Вэй Ина. Которого, конечно, ничего не могло остановить. Тот резво вскочил на ноги и громко позвал:       — Господин Вэнь! — на его возглас повернулись все Вэни: не только те двое, которые всегда разговаривали с ними, отдавая указания, но ещё с десяток адептов, которые день изо дня молчаливо оттеняли старших товарищей. В другой ситуации Вэй Ин не упустил бы возможности пошутить на эту тему, но в то утро не стал. Лишь уточнил: — Вэнь Шиюй!       — Чего тебе? — Вэнь Шиюй подошёл поближе. Вэй Усянь, лишившись последних мозгов, отвёл Вэнь Шиюя подальше от всех и о чём-то ему зашептал. Никто не мог слышать, о чём, но все смотрели на них с любопытством и ожиданием. Не Хуайсан побледнел от страха. Цзян Чэн же выглядел настолько злым, что едва мог заставить себя не повернуться к Лань Ванцзи и не начать орать на него, виня во всех бедах. Останавливало только держащееся на последнем издыхании благоразумие и установка: «Кто-то из нас двоих должен быть взрослее и умнее».       Не прошло и пяти минут, как Вэй Усянь вернулся к ним. Довольный, но непривычно настороженный.       — Сянь-гэгэ! — Не Хуайсан облегчённо выдохнул, но больше ничего не сказал.       — Ты, — подошедший следом Вэнь Шиюй кивнул Лань Ванцзи. — Пойдёшь с Вэнь Минтуном. Будешь помогать на кухне. — Отвернувшись от них, Вэнь Шиюй дал команду: — Все встали! Завтрак окончен.       «Позорище», — думал про себя Лань Ванцзи, когда Вэй Усянь своими руками вытолкнул его к девам во главе с Вэнь Минтуном. Со Второго Нефрита сталось бы заупрямиться и пойти с ними весь день носить воду, но Вэй Ина не переупрямит никто.       — Что ты ему наплёл? — недовольно прошипел Цзян Чэн уже по дороге к реке.       — Неважно, — отмахнулся Вэй Ин. — Ничего, что было бы ложью.       — Почему ты его так опекаешь?       Вэй Усянь на мгновение остановился. Мягко огладил сжатую в кулак ладонь. Вздохнул. Цзян Чэн тяжело дышал, на виске тонкой ивовой веточкой вздулась пульсирующая вена.       — Шиди…       Вэй Усянь не знал, что добавить. Он не мог допустить того, чтобы Лань Чжань, наравне со всеми, подвергал себя таким нагрузкам. Отсутствие лечения и без того усугубляло его ситуацию (какой бы она ни была). Как объяснить Цзян Чэну, что он уже давно не может думать только о нём одном? Что даже наедине с ним бывают моменты, когда в мысли просачивается Лань Чжань, и что выгнать его из головы Вэй Усянь даже не пытается. И что больше никогда не сможет заботиться лишь о нём одном.       — Цзян-сюн, Вэй-сюн, пожалуйста, — зашептал Не Хуайсан, поторапливая их. Они достаточно отстали от группы, и дело времени, когда это заметят. Привлекать к себе ещё больше внимания не в их интересах.       Вэй Ин поднял ладонь Цзян Чэна и прижался к ней губами в коротком поцелуе. Не Хуайсан отвёл взгляд, не желая их смущать, хотя в Гусу видел и не такое. Втроём они быстро нагнали группу. Едва смягчившийся Цзян Чэн продолжал ворчать весь оставшийся день.       Прохладный ветер приятно лизал раскалённую печным жаром кожу. Стоя над котлами весь день, Лань Ванцзи ощущал одновременно и стыд, и смущение, и облегчение. Конечно, женский труд на кухне не был менее выматывающим, чем мужской, но там ему хотя бы не приходилось так сильно напрягать ногу. Видя его состояние, молодые девы поручали такую работу, которая не требовала быстрого передвижения или длительного стояния на ногах. К концу дня мысли в голове плавали как в плавленом металле, лёгкие молили о свежем воздухе, а приготовление еды всё никак не заканчивалось, будто готовили не на один клан, а на целый совет в полном составе.       Отпустили их, когда на небе взошли, точно маленькие весенние ростки, блестящие звёзды и расцвела луна. В постройку вернулись самыми последними, когда уставшие за день молодые люди изнемогали на своих тонких соломенных матрасах, не в силах даже шевелить языками. Обычно по вечерам перед отбоем слышалось тихое гудение разговоров, из некоторых углов доносился шелест страниц, кто-то копошился, готовясь ко сну, кто-то ворочался, хрустя содержимым матраса. Но тем вечером, когда Лань Ванцзи хромал к своему месту, весь пропахший разными яствами, но за день не съевший ничего, кроме маньтоу, гудела только тишина.       Лежанка Вэй Ина оказалась неожиданно пустой. Лань Чжань бросил взгляд на Не Хуайсана, но тот лежал, ни живой, ни мёртвый, с закрытыми глазами и красным обгоревшим лицом — его тело к подобным физическим нагрузкам, которые пришлось пережить, оказалось ожидаемо не готово, как и его всегда бледная кожа — к солнцу. Даже поднять веки слишком энергозатратно, но грудь вздымалась тяжело и неравномерно. Точно не спал. Цзян Чэн сидел, привалившись спиной к деревянной стене и подтянув колени к груди. Вошедшего Лань Ванцзи окинул суровым взглядом, но ничего не сказал. И Ванцзи тоже не стал ничего спрашивать — тяжело опустился на матрас и вдохнул ночного густого воздуха, наконец не пропитанного никакими вкусными запахами. Тяжёлая голова норовила опуститься вниз, найти опору и закрыть глаза. Отсутствие Вэй Усяня запрещало даже думать об этом.       Так они и просидели — Цзян Чэн и Лань Ванцзи — в неестественной тишине небожители знают сколько времени, пока дверь в сарай не отворилась, страшно заскрипев, и не впустила внутрь тёмный силуэт. Вернулся Вэй Ин. В руках он нёс большой свёрток из серого хлопка. С появлением Вэй Усяня Лань Ванцзи снова почувствовал знакомый запах еды.       Остановившись возле дев, Вэй Ин протянул им что-то. Те, оробев, взяли, сложив руки в благодарственном жесте. Переходя от группы к группе, Вэй Ин продолжал что-то раздавать. Цзян Чэн и Лань Ванцзи следили за ним. Даже Не Хуайсан, заметив какое-то движение, приоткрыл глаза и повернулся на бок. Вэй Усянь подходил не ко всем. Миновав Цзинь Цзысюаня, он, однако, протянул что-то сопровождающему его адепту. Когда он подошёл ближе, стало понятно, что в свёртке у него лежала небольшая горка свежих баоцзы — одна из тех партий, которую Лань Ванцзи уже видел сегодня несколько раз на разных этапах её приготовления.       — Пожалуйста, делитесь друг с другом, — попросил Вэй Усянь извиняющимся тоном. — На всех не хватит.       Когда он подошёл к той стенке, у которой расположилась их небольшая странная компания, у него осталось всего три паровых булочки. Одну он протянул Не Хуайсану, и тот сразу же с аппетитом вонзился в мягкое тесто, разрывая его, обнажая сладкую фасолевую начинку и мягкое, пористое тесто. Вторую он протянул Цзян Чэну, а третью — Лань Ванцзи. Тот упрямо качнул головой, и тогда Вэй Ин достал из кармана две спелых локвы и добавил их к маньтоу. От вида ярко-жёлтых плодов Лань Ванцзи замутило. Он взял протянутую булочку, не тронув сливы. Вэй Усянь грустно ему улыбнулся. Будто хотел что-то сказать, но не решался. Отдал фрукты шиди и Не Хуайсану. Свернул ткань в узелок и лёг на своё место, тяжело выдохнув.       — Откуда у тебя это? — спросил Цзян Чэн, отламывая половину маньтоу и протягивая Вэй Ину. Тот отмахнулся.       — Я не голоден. Вэнь Нин сегодня вернулся. Помнишь, я тебе про него рассказывал? Мы познакомились с ним на состязании лучников в Цишане. Он узнал, что мы здесь, пришёл как раз когда все возвращались с плантаций и перехватил меня.       — Поэтому ты зашёл сюда со всеми, но, как только нас пересчитали, испарился? — спросил Не Хуайсан, расправившийся с булочкой и принявшийся за локву.       — Ага. Он поджидал меня с другой стороны сарая, там, где начинается пролесок. Славный парень, — Вэй Ин устало улыбнулся. — Извинялся, что не смог принести больше — люди бы хватились. Спросил, не нужно ли нам чего.       — Зачем ему помогать нам? — спросил Цзян Чэн. — Он один из Вэньских псов, наверняка что-то задумал.       Вэй Усянь возразил:       — Не называй Вэнь Нина псом, Цзян Чэн. Он хороший человек. Не все Вэни хотят власти и зла другим.       — Ну да, — только и сказал Цзян Чэн, ничуть с ним не согласный. Но спорить дальше не стал.       Вскоре, немного утолившие голод и замученные минувшим днём, люди начали укладываться спать. Засопел Не Хуайсан, которому ночью только предстояло проснуться от судорог кошмара (каждую ночь с Не Минцзюэ случалось что-то ужасное), вытянулся на лежаке Вэй Ин, нежно поглаживая в темноте пальцы лежащего рядом, но недостаточно близко Цзян Чэна, громче запели колыбельную цикады, и звёзды с луной, чей свет служил им всем ночником, будто убавили свою яркость.       Лань Ванцзи медленно закрыл глаза. Его раскалённый металл продолжал бурлить и шипеть, не желая застывать во что-то понятное даже во сне…       Проснулся Лань Ванцзи от того, что кто-то бережно закатывал штанину на его раненой ноге вверх. Уязвимый, а потому особенно тщательно защищающий себя организм без разбирательств принялся яростно атаковать в ответ: здоровая нога брыкнула ночного нарушителя сна, угодив во что-то не твёрдое, но и не совсем мягкое. По-видимому, в чей-то живот. Послышалось сдавленное шипение. Над Ванцзи тут же нависло лицо Вэй Усяня, который приложил палец к его губам и зашептал:       — Это я, не дерись.       — Вэй Ин, — устало простонал Ванцзи, откидываясь обратно и прикрывая глаза. Если бы в этот момент кто-то захотел убить благородного Второго Нефрита, тот бы больше не сопротивлялся.       Вэй Ин вновь опустился вниз. Кожу на больной ноге будто ошпарило кипятком — настолько сильно, что потемнело в глазах. Пережидая внезапный приступ боли и огня, Лань Чжань зажмурился. Совсем скоро стало понятно, что никакой это вовсе не кипяток, а, наоборот, холод. Вся голень, которая мгновение назад ныла, словно ошпаренная, теперь будто покрылась тонкой коркой инея. Лань Ванцзи даже опустил руку и потрогал пальцами кожу. На обожжённых подушечках осталась густая жирная мазь, так сильно пахнущая мятой, что аромат других трав едва угадывался. Ломкая, ноющая боль повреждённых костей медленно отступала вместе с неприятными поверхностными ощущениями. Теперь на коже остался только лёгкий приятный холодок, приносящий облегчение.       — Что это? — тихо спросил Ванцзи, приподнимаясь на локтях и наблюдая, как Вэй Усянь накладывал поверх мази тугой плотный слой чистых серых бинтов.       — Вэнь Цин, старшая сестра А-Нина, хорошая врачевательница. Я рассказал ему о твоей ноге, и он вместе с ужином принёс мне мазь и бинты для тебя, — пояснил Вэй Усянь, затягивая последний узелок и просовывая под повязку палец: не туго ли? Решив, что в самый раз, он заботливо опустил штанину и снова навис сверху. Лицо его, в противовес бодрому шёпоту, выглядело неестественно грустным. Таким Лань Ванцзи не видел его никогда. — Легче?       Лань Чжань только кивнул.       — А-Нин сказал, завтра нас всех поведут искать вход в какую-то пещеру. И дев, и юношей без разбору. И эта тоже собирается идти… Боюсь, мне не суметь помочь тебе снова, Лань Чжань.       — Достаточно, — ответил Лань Ванцзи. Он в состоянии ходить вместе со всеми, а большего унижения, чем сегодня, ему уже не вынести.       — Гэгэ… — Вэй Усянь ласково убрал со лба Лань Ванцзи волосы, огладил прохладную щёку горячей, немного влажной ладонью. — А-Нин рассказал мне про твоего отца и про Облачные Глубины. Я сожалею.       Лань Ванцзи отвернулся. Расплывающийся взгляд упёрся в пыльную, поскрипывающую от ночного ветерка деревянную стенку. Вэй Ин перестал нависать над ним и пересел поближе. Пальцы его бережно перебирали пряди у лица Лань Ванцзи, время от времени задевая кожу. Молчали. Оба думали о том, что уже произошло и о том, что ещё только произойдёт. Что на месте Лань Ванцзи мог или ещё может оказаться любой из тех, кто сейчас под этой негостеприимной крышей плавал в болоте забытья.       Вскоре и Лань Ванцзи, убаюканный лаской Вэй Усяня, провалился в воды без дна и берегов, перед самым погружением чувствуя на щеке дрожащий солёный поцелуй. Вэй Ин заснул рядом, сидя у стены, готовый в любой момент прийти на помощь. Он знал, что если Цзян Чэн проснётся раньше, он расскажет правду. Может, не всю, но хотя бы ту её часть, которая размягчит сердце шиди и заставит его перестать скрипеть от злости. Более ни один из них не обладал такой роскошью, как обида на близкого: в любой момент судьба могла разлучить их, а потому, несмотря ни на что, стоило держаться вместе.