Где-то дозревает виноград

      «Лань Чжань, а Лань Чжань, — Вэй Ин едва дышал, слабые пальцы дрожали, поддерживая тяжёлую голову Лань Ванцзи, колени потряхивало от каждого хриплого смешка, голос — что шёпот. И даже так рот, его болтливый, бесстыдный, несносный рот, не закрывался. Опустив веки, Лань Ванцзи вслушивался в голос, который одновременно и любил, и не выносил на дух (быть может, от того, что Вэй Ин ему не принадлежал). — Знаешь… если твоя беленькая одежда похожа на облако, то нынешняя, — Вэй Ин ненадолго замолчал. Верно, рассматривал порванное, испачканное и в конец испорченное ханьфу Лань Ванцзи. Те тряпки, что ещё висели на нём, прикрывая раны. — Нынешняя — это туча. Ха-ха-ха… Лань Чжань… Ты угрюмая туча…» Вопреки словам, ноты насмешки ничуть не тронули голос Вэй Ина. Тот только поправил сползающую с его колен голову Лань Ванцзи, ласково зарываясь пальцами в его разлохмаченные после всех изнуряющих событий волосы. Лань Ванцзи молчал.       Кажется, они умирали. Поначалу ещё теплившиеся в теле силы противились даже мыслям об этом, заставляя бороться с собой и держаться, но с каждой минутой сил становилось меньше, их место занимала апатия. Ну и что с того? Что с того, если их век оборвётся здесь, в этой тёмной и сырой пещере? В месте, где страдания и боль вдоволь напоили выросшую до исполинских размеров тёмную ци? Что с того, что им не вернуться домой? Не увидеть родных?.. Во сто крат хуже умирать в одиночку.       Лань Ванцзи бредил и знал об этом. Его немая галлюцинация подбиралась всё ближе к сознанию, лизала мысли шершавым языком, точно вскрытые раны. И уже безразлично: спасёт ли их хоть кто-нибудь или не успеет?       «Лань Ванцзи», — тихо звали своды пещеры. Эхо дрожало, прыгая и перекатываясь с камня на камень. «Ванцзи… анцзи.. цзи… и…» Лань Ванцзи медленно закрыл глаза, решив не умирать. Иначе как он потом будет смотреть сюнчжану в глаза? А дяде? Как сможет любоваться улыбкой Вэй Ина, если их обоих не станет?.. Он только немного поспит — наберётся сил и обязательно что-нибудь придумает. Они вместе хорошенько напрягут головы и найдут выход. Но сначала следовало бы немного вздремнуть…       — …Лань Ванцзи! — снова позвали своды пещеры. Пришлось отложить отдых и через силу открыть глаза.       Перед ним на корточках сидел Цзян Ваньинь. Одной рукой придерживая глиняную миску, второй он осторожно касался рукава белого ханьфу, помня о том, что Второй Нефрит не терпел касаний чужаков.       — Ты задремал, — протягивая дышащую паром миску проговорил Цзян Ваньинь. — Давай сначала поедим, а после отдохнёшь. Я подежурю первым.       Лань Ванцзи, ещё не очнувшись от сна-воспоминания, медленно кивнул, принимая в руки еду. Костёр в лесной тиши трещал громче цикад по утру. Брошенный в него пучок трав разгонял непрошенных насекомых и чадил ароматным дымом. Цзян Ваньинь сидел рядом. Ближе, чем предполагали правила приличия, но из всех поваленных деревьев им удалось найти только это, где и один человек помещался с трудом. Застучали по мискам палочки. Высокие звёзды с аппетитом рассматривали их из-за полупрозрачных облаков. Торопливо спешилась полная луна, застыв серебристым мерцающим шаром.       Проследив за взглядом Лань Ванцзи, Цзян Чэн вздохнул:       — Три луны минуло.       И верно — ровно три. С тех пор, как пропал Вэй Усянь. И ровно три с тех пор, как они, вдвоём, принялись его искать, попутно заезжая во все кланы — маленькие и не очень — убеждая каждого, способного воевать, в том, что клан Цишань Вэнь должен быть свергнут. Оставшиеся без дома и семьи, они вдвоём лишились конечной цели и приобрели иную — одну на двоих.       Тогда, в «лагере перевоспитания» (и до этого тоже) Лань Ванцзи ужасно раздражал Цзян Чэна одним своим видом. Весь правильный и добродетельный, без единого пятнышка на репутации, спокойный и порядочный, он, по какой-то причине, привлекал к себе внимание Вэй Усяня — полной противоположности всего вышеперечисленного. Слишком привлекал. Стоило шисюну заметить где-то неподалёку концы белой ленты, и он откуда-то знал — что это та самая лента, а ничья иная. Ни разу Вэй Усянь не спутал Лань Ванцзи с другим Ланем и ни разу, сколько бы ни допытывался Цзян Чэн, не рассказал, отчего же ему так сильно не даёт покоя Второй Нефрит.       Сейчас раздражения не осталось.       Тогда, ещё заметно слабый и не спешащий подниматься с постели Вэй Ин рассказал ему всё, что узнал от Вэнь Нина, а после и от самого Лань Ванцзи: про сожжение Облачных Глубин, про смерть Цинхэн-цзюня, пропажу Лань Сичэня и даже про травму ноги, которая на фоне всего остального словно не имела никакого значения. Бессердечно и дальше продолжать испытывать раздражение (а, быть может, и лёгкую ненависть) к человеку, который столько пережил, и пережил незаслуженно.       Теперь он и сам оказался в точно такой же ситуации. Потерявший дом, отца и мать, возлюбленного шисюна Цзян Чэн поражался выдержке Лань Ванцзи: как тот мог держать лицо, ничем не выдать окружающим своего горя? Потому что, если честно, самому Цзян Чэну то и дело, что хотелось плакать от бессилия и страха. По десять раз на дню он клялся найти Вэй Усяня и, если тот окажется жив, убить его, а если мёртвым — воскресить и всё равно убить. Как смел бросить его в такое время?! Клялся всегда быть рядом! Как же! Все его оставили… Увидеть бы сейчас сестру — та всегда знала, какие слова уносят печали, какие касания впитывают скрежет боли.       Хуже горечи только гнев и ярость.       На колено легла прохладная рука: невесомо и осторожно. Цзян Чэн, изумившись, повернулся к Лань Ванцзи. Видимо, в своих мыслях он раскалился до бела и чем-то выдал себя. По щекам текли злые слёзы. Поняв это, Цзян Чэн отвернулся. Палочки в его руках дрожали, постукивая о край ополовиненной миски с пресным рисом.       — Ты же не касаешься чужих? — прохрипел Цзян Чэн, сдирая слёзы, надавливая на глаза свободной рукой, чтобы деревья и кустарники вокруг вновь обрели чёткие силуэты.       — Не чужой, — тихо ответил Лань Ванцзи. — Нужно — уберу.       — Не хочу, — тут же отозвался Цзян Чэн.       Столько ночей провели в дороге и поисках, столько пережили вместе. Выходит, уже и не чужой? Цзян Чэн подавился подступающими рыданиями — Вэй Усянь, услышь он сейчас их с Лань Ванцзи разговор, поколотил бы его голыми руками. Сам-то он от Второго Нефрита так и не добился подобного признания.       «Ещё успеет», — пообещал себе Цзян Чэн, укладывая свои пальцы поверх недвижимой ладони Лань Ванцзи. Так уж вышло: в это время и в этот час им нужна поддержка друг друга.       Цзян Чэну тяжелее: скорбь Лань Ванцзи, это страшное ненасытное чудовище, не истлела совсем и даже не успела подёрнуться пылью, но уже созрела, округлилась и плоды её кололи не так ядовито-остро, как скорбь Цзян Чэна: совсем новорожденная и тонкая, как кинжальное лезвие. Тот потерял не только семью и брата, но ещё и возлюбленного. Взаимновозлюбленного.       Лань Ванцзи знал о том, как близки Вэй Усянь и Цзян Ваньинь. Знание это настигло его неожиданно, прибило к земле все окрылявшие его чувства и диктовало жить с этим в смирении и принятии. Во время обучения в Облачных Глубинах эти двое не сильно-то старались скрыться от чужих глаз: как-то раз Лань Ванцзи застал их, ласкающихся, в негустом пролеске, недалеко от тропы, ведущей к питьевым источникам. Должно быть, оба думали, что скрылись хорошо, а, может, чужие взгляды их вовсе не волновали. Так или иначе, увлечённые друг другом, тихого свидетеля на краю тропы никто из них не заметил. А Лань Ванцзи, преисполненный негодованием, жжением и доблести, так и стоял, замерев, рассматривая сокровенный момент не принадлежащей ему сладости. Взгляд его расплылся, выхватывая фрагменты — покрасневшие губы, блестящая от влаги кожа на шее, распущенные волосы, намотанная на запястье алая лента, распахнутый ворот ханьфу, оголённый треугольник груди, сплетённые конечности… стоило больших усилий отвести глаза и вернуться обратно другой дорогой.       …ещё больших усилий стоило установленное самим для себя правило не искать более случайных встреч, поскольку увиденное оказалось столь же сладко, сколь и болезненно.       Если всё так, если Цзян Ваньинь и Вэй Усянь близки душой и телом, почему же тогда Вэй Усянь, не переставая, всё тянулся и тянулся к нему? Не давал покоя? Выводил из себя поступками и фразами? Бередил и бередил и без того шаткое смирение? Будто нарочно, будто знал о его чувствах и специально насмехался над ними.       Нет.       Вэй Усянь лишён многих добродетелей, которых прививали в Гусу едва ли не с рождения, но он и не плохой человек. В нём много положительных качеств, которые тот усердно прячет под маской бесстыдника, шутника и балагура. Поступать так низко и подло никогда бы не стал. Лань Ванцзи верил в это. Не могли сразу двое полюбить недостойного.       Не в силах подобрать правильные слова утешения для Цзян Ваньиня Лань Ванцзи медленно перевернул ладонь и сплёл вместе их пальцы. Его ночной спутник по горю не повернулся, но и руки не убрал.

∞ 🌸 ∞

      Нечистая Юдоль виделась Лань Ванцзи и Цзян Ваньиню последней надеждой. По пути к ней удалось перетянуть на свою сторону немало кланов, согласившихся вступить с Вэнями в открытое противостояние, но весь их труд не значил бы ничего, не заручись они поддержкой Цинхэ Не — клана ещё не разрушенного, но пылающего своей мощью и готовностью к действиям. Цзян Ваньинь нисколько не сомневался в том, что Не Минцзюэ сделает правильный выбор. «Во всяком случае, из того, что говорил о Главе Не-Сюн (а говорил он слишком много, ты знаешь), у меня сложилось ощущение, что это строгий, жёсткий, но справедливый человек, который всегда поступает по совести. В отличие от Цзинь Гуаншаня». Лань Ванцзи не мог с ним не согласиться. Если Цинхэ Не откажет в поддержке, то о Ланьлин Цзинь не могло идти и речи.       Прибыв в Нечистую Юдоль, Лань Ванцзи и Цзян Ваньинь первым делом встретились с Лань Сичэнем. После сдержанной Ланьской радости воссоединения, Лань Сичэнь рассказал, что в бегах и сам не терял времени: держа путь в Цинхэ, он успел, как и Лань Ванцзи с Цзян Ваньинем, заручиться поддержкой множества кланов.       На следующий день после прихода Лань Ванцзи и Цзян Ваньиня Не Минцзюэ решил собрать неофициальный и экстренный совет кланов: им следовало прикончить зарвавшегося ублюдка Вэнь Жоханя на месте без всяких разбирательств и судов уже за то, что посмел созвать со всех кланов по наследнику, а так же за то, как он с ними обращался, и к чему это всё в итоге привело. Гнев его едва успокаивал тот факт, что Не Хуайсан снова дома, рядом с ним. То есть в полной безопасности и под строжайшим контролем.       В Нечистую Юдоль стали съезжаться люди. Началась бесконечная череда разговоров, решений и расчётов. Каждый клан осознавал свои риски, некоторые в процессе понимали, что замахнулись на кусок пирога, который оказался не по силам, и уезжали обратно. Не Минцзюэ отпускал всех молча, но взгляд его, полный презрения и жалости, ещё долго жёг спины каждого, покинувшего Цинхэ.       Плывущие по шёлковому ночному небу журавли затрепетали и с тихим хлопко́м сомкнули крылья: Не Хуайсан мягко сложил веер, опуская запястье. Вторую кисть, едва касаясь пальцами, он положил на подлокотник трона Не Минцзюэ в интимной близости от крепко сжатых пальцев старшего брата. «Дагэ», — тихо и предостерегающе шепнул он одними губами, но знал, что тот, кому предназначались слова, его услышал. Не Минцзюэ повёл плечами, но даже не повернул головы. И пальцев не убрал.       Лань Ванцзи, сидящий между Цзян Ваньинем и сюнчжаном, хорошо считал этот неслышимый (а для большинства из присутствующих ещё и невидимый) братский диалог. Мог он, подобно Не Хуайсану или Цзян Ваньиню, общаться с братом так откровенно? Конечно, между ними не было и капли лжи или недомолвок, Лань Хуаню можно доверить любые тяготы, зная, что их разделят, но всё же с рождения они оказались крепко перевязаны иной близостью, не имевшей в себе ни крупицы чувственности, дышащей платонической любовью, взаимным уважением и сдержанным теплом. Он не мог, как Не Хуайсан, с укрощённой жаждой ловить малейшее движение старшего брата, не мог, как Цзян Чэн, позволить своему рту извергать одновременно и грязные ругательства, и слова любви, при том, что адресованы они были одному и тому же человеку. А ведь и Вэй Ин, и Цзян Чэн воспитывались вместе с глубокого детства и считались всё равно, что братьями, и даже это не помешало им…       На мгновение — всего на один вдох и выдох — Лань Ванцзи представил, как, увидев после долгой разлуки сюнчжана, с радостью кидается ему на шею, обнимает за плечи, целует в щёки и вслух произносит всё то, что нарывами спело внутри брони. Кончики ушей заалели. Даже в детстве он никогда не позволял себе подобной распущенности.       …Не Минцзюэ злился. Не Хуайсан изящной тенью застыл за его спиной, успокаивая. Минутой ранее Цзинь Цзысюань, действующий от лица отца, высказывал свою точку зрения. Лань Ванцзи отвлёкся от своих мыслей и снова перевёл взгляд на наследника Ланьлина.       — Если мы пойдём в наступление, будут жертвы.       — Жертвами станем мы все, если смиримся с ходом дел. Вэнь Жохань только того и ждёт. Приберёт к рукам и остатки Пристани Лотоса, и Облачные Глубины. Неужели ты думаешь, что на том он остановится? Что его рот не распахнётся на Ланьлин, а руки не захотят прибрать себе всё золото с пионами, так красиво покрывающими ваши богатые земли? — пока ещё тихо рычал Не Минцзюэ. (Пальцы Не Хуайсана ненавязчиво легли на его ладонь, сжавшую рукоять Бася.)       — И всё же. Отец считает, что портить отношения с кланом Цишань Вэнь — очень недальновидно. Я передаю вам, Глава Не, его слова. Конечно, мы не станем раскрывать вашего умысла Вэнь Жоханю, но и поддержки, отец дал ясно понять, не окажем.       Цзинь Цзысюань, сложив перед собой руки, поклонился и покинул тронный зал. Он явился на третий день совета, когда уже практически всё было решено. Цзинь Гуаншань не посчитал нужным прибывать сам, вместо этого послав своего сына, и, ожидаемо, в борьбе против «Солнца» не желал принимать ни малейшего участия.       — И шлюху отодрать, и букет не сорвать, — про себя пробормотал Не Минцзюэ, наблюдая, как Цзинь Цзысюань твёрдой походкой покидал тронный зал. Впрочем, и он на поддержку Ланьлин Цзинь рассчитывал мало. Его больше огорчил тот факт, что будущий наследник столь значимого клана, как и отец, принимал неверные решения. Тема наследников волновала его особенно сильно: ведь и у них, в Цинхэ, с этим наблюдались очевидные проблемы. Взглянув на Не Хуайсана (со смирением, нежностью и недовольством), Не Минцзюэ встал с трона и устало предложил оставшимся гостям собраться через четверть часа в главном зале, чтобы отужинать и как следует отдохнуть.       Почувствовав, что опасность миновала, журавли вновь расправили крылья. Не Хуайсан предложил оставшимся гостям скоротать время во внутреннем саду.