Где-то дозревает виноград

      Что в той, прошлой, жизни, что в этой, недавно возобновившейся, Вэй Усянь ещё никогда не просыпался от такого тихого, но настойчивого покрякивания. С трудом разлепив глаза, он хотел было по привычке растянуть косточки и мышцы, но тело на такое простое движение отозвалось искрящейся болью. Застонав от неожиданности, Вэй Усянь успел подогнуть локти, чтобы не свалиться со всего размаху на свою живую постель. Носом он упёрся в белоснежные нижние одежды на груди Лань Ванцзи. Ох. Точно: с вечера он был наказан за свой незакрывающийся рот, и засыпать ему пришлось прямо так. Хотя не сказать, что он был против этого… при других обстоятельствах…       Покрякивание не утихало. Повернув голову — тело всё ещё плохо слушалось — Вэй Усянь увидел важно прохаживающуюся по подоконнику маленькую, размером с воробья, белую птичку с оранжево-красным клювом, такими же лапками и пятнами по бокам от головы, своей округлой формой очень напоминающими щёки… птичьи щёки. Почему-то это показалось ему смешным. Вэй Ин хмыкнул. Птица, заметив, что на неё наконец обратили внимание, закрякала в два раза активнее. Расправив крылья, она перелетела поближе, усаживаясь на изголовье кровати. На её тонкой лапке с острыми коготочками Вэй Ин заметил прикреплённую трубочку с письмом.       Лань Ванцзи ещё спал. Это могло значить что угодно или не значить вовсе ничего. Может, час слишком ранний для подъёма в Гусу, а, может, вчерашний день сказался на организме усталостью и потребностью в более длительном сне. Во всяком случае, Вэй Усянь не отказался бы доспать ещё часок-другой… третий… Птичка продолжала перебирать лапками по отшлифованному дереву, но больше не щебетала. Вэй Ин прислушался: тихо. Вероятно, всё-таки ещё слишком рано. Собрав все усилия и подобравшись, он потянулся к лапке птицы, чтобы забрать у неё послание. Та забила крыльями и возмущённо закрякала, да так громко, что могла бы заменить собой колокол Облачных Глубин! Маленький клювик, оказывается, умел очень больно щипаться.       — Ладно-ладно! — зашептал Вэй Ин, убирая руки и вновь опускаясь на крепкую тёплую грудь Лань Ванцзи. — Если не хочешь отдавать мне, тогда замолчи и подожди. Нечего будить благородных господ своим кудахтаньем.       Птичка — та самая амадина, которую Цзян Чэн просил отправить по прибытии — ещё раз громко крякнула и, распушившись, перелетела обратно на подоконник. Нахохлившись, поджала под себя лапку с посланием и продолжала пристально смотреть на Вэй Ина недовольными дегтярными точками вместо глаз. Вэй Ин отвернулся. Не то что бы он имел намерение читать чужие письма… Впрочем, вообще-то имел! Наверняка это ответ от Цзян Чэна, а Вэй Усяня просто обгладывало любопытство: с чего бы Лань Ванцзи и шиди так сдружились? Может, в небольшом послании было бы что-то полезное, что он мог узнать? Потому как сам Лань Ванцзи всю дорогу до Гусу молчал. Делать нечего — пришлось учить сына шицзе мастерству острого языка. Но даже оставшись наедине, Лань Чжань не отвечал ни на какие вопросы. А их было так много! Почему Цзян Чэн ходил в белом? Дружат ли они с Лань Ванцзи или какие отношения их связывают? Откуда взялся Лань Сычжуй? Есть ли у них жёны?       Всё это мог бы спросить Вэй Усянь. И, быть может, даже получить некоторые ответы. Мо Сюаньюй же такой чести едва ли удостоился. Что ж… были в его положении и минусы. Конечно, хорошо, что Лань Чжань для чего-то решил забрать его в Облачные Глубины, ведь знай он, кого повстречал на горе Дафань, едва ли его благородство вновь выдержало бы такое испытание, как наблюдение Катастрофы в своей тихой обители, но… Вопросы были слишком личные. Даже Вэй Усянь понимал, что не стоило их задавать. Хотя бы затем, чтобы неуёмное любопытство не раскрыло его раньше времени. В конце концов, какая Мо Сюаньюю разница, дружат ли глава Цзян и Второй Нефрит? И уж точно Мо Сюаньюй мог бы знать, по какой такой причине Саньду Шэншоу ходит в траурных одеждах!       Вэй Усянь прикрыл глаза. Тело, пусть пока не очень охотно, но уже слушалось его. При желании он мог бы перекатиться и сменить позу, растянуться с удобством рядом и всласть потянуться. Одна беда: желание не возникало. Лежать на Лань Ванцзи оказалось приятно. То, о чём Вэй Усянь так часто думал в прошлом вдруг стало настоящим. Пусть и не совсем так, как он себе это представлял. В его фантазиях, просыпаясь рядом с Лань Чжанем с одной стороны, с другой его обнимал Цзян Чэн. На воображение Вэй Ин никогда не жаловался. Чего не скажешь о возможности претворения всего выдуманного в жизнь.       Лань Ванцзи зашевелился. Вэй Усянь, уже привыкший к тёплой неподвижности, изо всех сил притворился спящим. Напрасно: тихо выдохнув, Лань Чжань забросил на его талию обе ладони, прижал к себе покрепче и продолжил спать. Вэй Усянь тихонько улыбнулся: ах так, Лань Чжань? А строил из себя кусок нефрита! А как же, Господин Благородный Заклинатель, ваша суженая? Не иначе как её и вовсе не существует. Иначе стал бы Второй Нефрит позволять себе такое непристойное поведение?       Забросив руки куда-то на шею Лань Ванцзи, Вэй Усянь, скорее довольный жизнью и своими выводами, чем нет, уснул. Маленькая амадина продолжала рассматривать его недовольными блестящими глазками, но больше не издавала ни звука.

∞ 🌸 ∞

      Маленькая птичка, тихо покрякивая и привлекая к себе внимание других посетителей трактира, приземлилась на обеденный стол между горшочком с похлёбкой и тарелкой ещё тёплых баоцзы. Лань Ванцзи вытянул вперёд руку, и амадина прыгнула ему на указательный палец. Предложила лапку с посланием. Вэй Усянь глянул на Цзинь Лина: тот опустил глаза в тарелку и принялся ещё пуще прежнего ковыряться в еде. Лань Сычжуй, напротив, отложил палочки и посмотрел на отца с ожиданием. Вэй Ин всё ждал, когда этим двоим прилетит за самовольное продолжение очередной ночной охоты. Кошачьи трупы привели мальчишек в Лиян, и на том уже следовало бы остановиться, подав сигнал старшим, но любопытство и самоуверенность повели их дальше. Вэй Усянь подозревал, что за «любопытство и самоуверенность» в этом тандеме отвечал неуёмный Цзинь Лин. В какой-то степени Вэй Ин даже гордился им: племянничек не только обладал такой же, как у него самого, способностью попадать в неприятности, так ещё и необъяснимым умением оставаться невредимым после своих приключений (за это, Вэй Усянь подозревал, ответственен уже Лань Сычжуй).       Лань Ванцзи тем временем развернул тонкий свиток. Вэй Ин, сидящий рядом, попытался заглянуть ему через плечо. Не вышло: Лань Чжань повернул голову и наградил его таким проникновенным взглядом, что Вэй Усянь сразу же почувствовал себя одним из провинившихся адептов, ожидающих наказания от досточтимого Ханьгуан-цзюня. Пришлось сделаться благопристойным.       Прочитав, Лань Ванцзи свернул послание и спрятал его в рукав. Амадина тем временем перелетела на руки Сычжуя — тот кормил птицу крошками, которые отщипывал от баоцзы. Напряжённый внутренне, внешне спокойный, он кого-то напомнил Вэй Ину.        — Цзян Ваньиню уже доложили о вас.       Цзинь Лин стиснул пальцы на палочках. Ногтевая лунка налилась белым.       — Дядя теперь отзовёт меня из Облачных Глубин, — прошептал он еле слышно от волнения. Первую вылазку в деревню Мо ещё удалось замять, но «путешествие» в Цинхэ Не, Лиян, город И…       — Не отзовёт, — ответил Лань Чжань. — После ужина оба отпишетесь о своём состоянии, принесёте мне.       — Шифу… — Цзинь Лин поднял жалобный взгляд на Лань Ванцзи.       Поняв его без дальнейших слов, Лань Чжань покачал головой:       — За себя отпишешься сам, А-Лин. Оба примете наказание Цзян Чэна. От себя добавлю, что следующие шесть лун вы не покинете Облачные Глубины без старших. Я свяжусь с кланом, вас заберут обратно. И…       Видя всё более гнетущие лица детей, Вэй Усянь замахал руками (амадина переполошилась — покрякивая, перелетела на плечо Лань Сычжуя и распушила пёрышки):       — Ох, Лань Чжань, Лань Чжань, ну что ты… Давай выпьем. Говорят, вино здесь, конечно, не сравнится с «Улыбкой Императора», но и не такое плохое, как в Цзянсу.       — Учитель Мо, не думаю, что это хорошая идея… — с сомнением пробормотал Лань Сычжуй, посматривая на отца. В его присутствии тот никогда не пил (а это легко могло означать, что не пил вовсе).       Лань Ванцзи тяжело вздохнул. Обвёл глазами кувшин. Медленно кивнул. Вэй Ин разлил вино по чашам, не переставая думать о том, какие отношения связывали шиди, Ванцзи и Сычжуй-эра. Почему Лань Ванцзи позволял другому мужчине назначать наказание своему сыну? Вероятно, по той же причине, по которой Лань Сычжуй называл Цзян Чэна «шифу». Вот если бы удалось хотя бы зажмуренным глазом подсмотреть письмо из Юньмэна!..       Лань Чжань спал крепко. (Вэй Ин понял это, когда, нечаянно обтесав Вторым Нефритом несколько углов по дороге на второй этаж, этот Нефрит всё ещё оставался неподвижным драгоценным изваянием в его не очень-то крепких новообретённых руках). Как Сычжуй-эр и сказал, предложить Лань Ванцзи выпить оказалось плохой идеей. После первой же чаши Лань Чжань так и уснул, сидя за столом. Вэй Ин оставил Цзинь Лина и Лань Сычжуя внизу вместе с кувшином вина (он надеялся, что оба верно истолковали его активное подмигивание).       Уложив спящее тело на постель, Вэй Ин присел рядом. Теперь ему ничего не стоило порыться в рукаве-цянькунь и поискать вечернее послание от шиди. Прочитать его. Понять хоть что-нибудь. Пока все его знания добывались исключительно наблюдением. Даже после того, как Лань Чжань дал понять, что знает, кто идёт с ним рука об руку, разговорчивее он не стал. На вопрос о жене сухо отвечал «нет». Откуда ребёнок — терпеливое молчание. Женился ли шиди — неуверенное молчание. Как он понял, что в теле Мо Сюаньюя Вэй Усянь — очень многозначительное, чуточку возмущённое молчание. Рядом не хватало Цзэу-цзюня и его чудесного умения облекать мысли младшего брата в слова. Может, тогда Вэй Ин понял бы хоть что-то…       Налобная лента перекосилась. Вэй Ин попытался её поправить, но та совсем распустилась. Осторожно сняв ткань, Вэй Ин свернул её и положил у головы. Осмотрел спящее безмятежное лицо. Совсем не такое, как тогда, в лагере Вэней или в пещере Черепахи. Тогда Лань Ванцзи и спал и бодрствовал с выражением подавляемой боли. Теперь — счастлив. Таким открытым Вэй Усянь, пожалуй, никогда его не видел. Огладил кончиками пальцев лоб, заправил за ухо тёмные пряди, касательной чертой обозначил веки, скулы, уголок губ. От тепла пальцев расслабленный рот слегка приоткрылся. Вэй Усянь склонился ниже, всматриваясь в тонкие чёрные ресницы, тёплые тени от свеч, лепестки губ. Сейчас он мог бы не только прочитать письмо Цзян Чэна, но и сделать что-то приятнее, интимнее, нежнее…       Вэй Ин склонился так низко, что кончик его носа коснулся скулы Ванцзи. Тихо выдохнув, Вэй Ин прижался щекой к щеке и отстранился. Он мог бы получить то, о чём в прошлой жизни так часто думал, и что последовало за ним в жизнь нынешнюю. Но думать — одно. Мысли не оскверняли плоть. Тело его всегда оставалось верным Цзян Чэну. Поцелуй он Лань Чжаня сейчас, спящего, — и никогда не сможет вернуться в Юньмэн. После всего, что сотворил, их с шиди любовь оставалась последней нитью надежды. Желание — меч, для него обрезать нить всё равно что рассечь воздух.       Вэй Усянь тяжело поднялся. Он выпил больше кувшина вина, но чувствовал себя нетрезво отнюдь не из-за питья. С трудом стянув с Лань Ванцзи сапоги, он укрыл его и спустился вниз. К этому часу все постояльцы давным-давно разошлись. Лань Сычжуй и Цзинь Лин были единственными, кто ещё занимал столик. Прижавшись друг к другу, оба тихо о чём-то переговаривались. Щёки Цзинь Лина горели. И, возможно, вино к этому не имело никакого отношения. Завидев его, юноши попытались отсесть друг от друга на более целомудренное расстояние. Как будто Вэй Ин мог бы сказать им хоть слово против. Впрочем, слова про «грязного обрезанного рукава» очень уж просились наружу. Но не сегодня.       Пройдя мимо, Вэй Ин молча вышел на улицу. Прохладный ночной воздух въелся в лёгкие. За закрытыми глазами мельтешил образ шиди. Смотря на Цзинь Лина Вэй Усянь видел только шиди. Потому что Цзинь Лин двигался как шиди. Говорил как шиди. И даже одевался в пурпур. Так, как когда-то одевался он… В каком-то роде рука дорогого друга подвернулась очень удачно: Вэй Усяню можно было не думать о том, что делать дальше. Как возвращаться в Юньмэн. Объясняться. Просить прощения. Ждать милости. Пока он мог вместе с Ванцзи идти по следу и думать о тяжёлом в таких, как этот, перерывах.       Вэй Ин присел на траву под дерево. Так, чтобы видеть постоялый двор и то, что происходит внутри. Повертел в руках бамбуковую флейту. Интересно, что стало с Чэньцин и Суйбянем? Утеряны безвозвратно или хранятся в чьих-нибудь коллекциях военных трофеев? Меч ещё ладно, а вот флейты не хватало… звёзды низкие… как в ту ночь перед смертью… и небо, точно синий шёлк — гладкое, безоблачное. Всё нутро тогда чувствовало конец, а природа только наливалась красотой и силами. Может, радовалась, что вскоре одной скверной станет меньше…       —…Вэй Ин!       Вэй Ин распахнул глаза. Он сидел, по-прежнему прислонившись спиной к дереву. Перед ним на корточках сидел Лань Ванцзи: непривычно чистый лоб без ленты, распущенные волосы спадали на лицо и вились по ночному ветру. Хмурый сосредоточенный взгляд, опущенный вниз.       — М-м, — сонно протянул Вэй Усянь, случайно задремавший на свежем воздухе. — Лань Чжань, ты уже проснулся? Который час?       — Полночь, — коротко ответил Лань Ванцзи. Его правая рука чуть дёрнулась.       Вэй Ин опустил взгляд ниже: его запястья, прижатые друг к другу, оплетала налобная лента. Плотно, но практически не ощутимо.       — Это ещё что такое?..       Вэй Ин нахмурился. Дёрнул руками раз, другой — ничего. Лань Чжань плавно поднялся, держа в ладони концы ленты. Потянул за собой, ничего не ответив. Трактир приближался. Вэй Усянь гадал, «разошлись ли дети по кроватям» или так и сидят в уголке, воркуя. Дёрнулся. Лань Ванцзи намотал свободный конец на ладонь, сокращая дистанцию. Зашли внутрь — пахнуло вином и жаренной птицей. Цзинь Лин и Лань Сычжуй всё ещё сидели там — проспал недолго. Их удивлённые взгляды скользнули сначала по Лань Ванцзи, потом — по нему. А-Лин покраснел от злости, вскочил из-за стола. Лань Сычжуй потянул его обратно. С вежливой, немного потерянной улыбкой слушал о новом способе применения налобной ленты до тех пор, пока его вновь не дёрнули за собой, на второй этаж. Цзинь Лин продолжал смотреть вслед. Сычжуй сидел, подперев щёку рукой. Он немного пьян и устал от этого дня.       — Лань Чжань, Лань Чжань! — запричитал Вэй Ин, как только за ними с тихим хлопком закрылась дверь. — Что ты делаешь? Может, развяжешь меня? Обещаю, что никуда не убегу!       — Всегда убегал. Убежишь, — Лань Ванцзи качнул головой. Вэй Ин, наконец, рассмотрел его: правый сапог на левой ноге, левый — на правой. Полураспахнутое ханьфу, нижний слой ослаблен, пояс еле завязан. Блестящие глаза.       И тут Вэй Усянь сделал восхитительный, необыкновенный уже по одному факту своего существования вывод: Второй Нефрит пьян!       — Никогда не убегал, — возмутился Вэй Ин. — В отличие от тебя, между прочим. Я так хотел с тобой подружиться, а ты всё гнал и гнал меня. А, Ванцзи?       Вэй Ин дёрнул ленту снова, и снова у него ничего не вышло.       — Не мог отнять не своё. Не по чести.       Вэй Усянь нахмурился.       — Не своё? Ты про что?       — Ваньинь, — прошептал Лань Чжань, хмурясь. Дёрнул на себя и — резко — толкнул к стене. Прижал собою к скрипящему дереву. Смотрел в глаза.       — Цзян Чэн?.. Ты знал?..       — Мгм.       Вэй Ин вдохнул. Если Лань Чжань знал о нём и шиди в прошлом, это объясняло всё. В первую очередь, его нежелание отвечать на полушуточный флирт и попытки сблизиться. Ханьгуан-цзюнь. Человек чести. Если он знал о любовной связи, то, уж конечно, ничем не перечил ей, держал в тайне её и сам держался в стороне. Так же следовало поступить Вэй Ину. Тогда и сейчас. Может, у него ещё был шанс вернуться, после всего, в Пристань Лотоса к шиди? Может, его если и не ждут, то хотя бы не смертельно ненавидят. И если так, то очень гадко и низко сейчас, с лёгкой от вина головой смотреть на своё второе вожделение с прежними чувствами. Совсем неправильно.       — Лань Чжань, — начал Вэй Ин. Лань Ванцзи чуть нависал над ним. Держал крепко, не давая даже шанса на попытку отстраниться. Смотрел пристально. Внимательно. Заново изучал: старый знакомый в новом теле. Более низком и миниатюрном, менее сильном, но по-прежнему милом взгляду. — Скажи. У шиди кто-то есть?       Спросил и тут же скривился, не желая знать ответ и боясь его.       Лань Ванцзи молчал. Вэй Ин, чуть закинув голову, смотрел на него не менее внимательно. На свободно лежащие волосы у висков, на скулы с тенью прядей, потемневшие глаза и сжатые губы.       — Лань Чжань, — поторопил Вэй Ин. — Есть?       — Да.       Вэй Ин улыбнулся. Только для того, чтобы жалость к себе не завладела его нутром. Чуть оттолкнулся от стены и поцеловал Лань Ванцзи. Тот, помедлив, так крепко стиснул его в своих объятиях, что кости захрустели, перетираясь в пыль. Вэй Усянь едва успел распробовать винный вкус, как всё прекратилось. Лань Чжань оттолкнул его от себя. Выпустил из рук концы ленты, удерживающие Вэй Ина. Хитрый узел, потеряв натяжение, тут же распустился. Вэй Ин успел поймать ленту прежде, чем она коснулась пола. Может, нужно извиниться?..       Лань Чжань стоял в двух шагах от него и выглядел ещё прекраснее, чем в памяти о прошлом. Вэй Усянь с горечью отметил, что нельзя желать двоих, потому что в лучшем случае ты познаешь одного. В худшем — от тебя отвернутся оба.       — Лань Чжань, и тогда, и сейчас, моему сердцу вы с Цзян Чэном дороги оба. Не думай плохого. Я научился контролировать желания тела, а желания сердца — нет.       Вэй Ин протянул Лань Чжаню налобную ленту. Тот взял её, бережно свернул и спрятал в рукав. Сейчас он не собирался её надевать. Он хотел познать близость Вэй Ина, одновременно с тем забыв о моральном содержании своих мыслей. Хоть ненадолго не думать о том, кто занимал все мысли, если они не находились рядом. О том, с кем он сблизился за прошедшие годы, кто помогал ему жить до сих пор. Кто, с виду жёсткий, взаимно оберегал его и любил. Но забыть не мог. И не хотел оскорблять их с Цзян Ваньинем связь даже попыткой забвения.        Непрекращающаяся тринадцатилетняя скорбь отступила. Почему-то именно в этот момент Лань Ванцзи осознал, насколько Вэй Ин жив, и насколько живы его, казалось бы поблёкшие со временем, чувства. Стремясь навстречу друг другу, каждый заключал сделку со своею совестью.       …ладони скользили по ткани торопливо и с тихим шорохом. Одежда сменялась кожей. Вэй Ин глубоко дышал, стараясь запомнить каждое движение Лань Ванцзи. Каждый его поцелуй в губы и веки, каждое прикосновение к груди и животу, нежность пальцев на янском корне, штрихи длинных волос на полотне кожи, их невесомые, ласкающие соприкосновения. Дрожь в ногах, тяжесть мужского тела между бёдер, знакомый запах в неизведанном ранее таинстве между ними. Касался в ответ — быстро, резко, будто спешил: вдруг одумается? Вдруг затуманенное вином сознание прояснится, и всё завершится, не успев начаться?       Лань Чжань нависал сверху подвижным монолитом. Непоколебимой в вечности, сейчас гибкой скалой. Двигался ровно, взахлёб. Их янские корни, увлажнившиеся искушением, скользили друг по другу, бёдра тёрлись о бёдра. Вэй Ин тихо стонал, одной рукой лаская место соприкосновения — вторую вжимала в подушку крепкая хватка тихо и тяжело дышащего Ванцзи. Глаза закрывались. С каждым поступательным движением открыть их вновь, чтобы рассмотреть расплывающуюся картину капель пота на висках и красных мочек ушей, становилось всё тяжелее.       Вэй Ин сжался и замер. Лань Ванцзи, напротив, двигался быстрее. Он уже не целовал всё в зоне доступности — замер губами и зубами на шее Вэй Усяня, вжался лбом в липкую кожу. Судорожно вдохнул. В запинающейся тишине Вэй Ин то ли проскулил, то ли простонал и затих, растаяв. Тёплая речка растекалась по подрагивающему животу. Остывающая сила и красота. Лань Ванцзи, прикусив измученную шею, излился спустя несколько толчков.       Вэй Усянь тяжело дышал. В горле пересохло, исцелованные губы пощипывало от пота. Лань Чжань бесшумно опустился на постель рядом. Вспышки реальности становились всё короче. Веки поднимались всё тяжелее и неохотнее, пока, наконец, не сомкнулись окончательно.       Тело чувствовало другое тело. Душа — душу. И это ощущалось лучше, чем само воскрешение.