∞ 🌸 ∞
Кожа под пальцами мерно вздымалась и опускалась. Тепло и привычно. Во сне Цзян Ваньинь всегда неосознанно забирался ладонями под ворот нательного ханьфу Лань Ванцзи, чтобы как можно больше соприкасаться напрямую. По какой-то причине Лань Ванцзи настаивал на том, чтобы продолжать спать в одежде. Кроме тех редких случаев, когда они, предавшись весенним забавам, не могли найти в себе сил выбраться из постели в купальни. Тогда бельё на всю ночь оставалось лежать на полу, а Цзян Чэн получал полный доступ к драгоценности, которую желал более всего. В такие ночи ему стоило больших усилий остановиться ласкать шёлк тела и заставить себя уснуть. Приятные мысли, ласкающие на самой поверхности дрёмы, где-то на смазанной тушью границе между сном и явью. Бессчётное количество раз они с Ванцзи просыпались вот так, вдвоём. И каждым из них Цзян Ваньинь наслаждался. Не открывая глаз, он придвинулся ещё ближе, оставляя горячий поцелуй где-то на теле Лань Чжаня. Приготовился открывать глаза и замер. Мысли медленно прояснялись, сон отступал. Дрёма сменилась тревожным осознанием: они не должны были проснуться вдвоём. Вот уже вторую ночь как между ними спал Вэй Усянь. Открыв глаза, Цзян Чэн повернулся и посмотрел на пустую сторону постели. Сел, огляделся: одежды Вэй Усяня нигде не было видно. Так же как и его алой ленты, Чэньцин и Суйбяня. Лёгкие наполнились ледяным воздухом. Грудь сковало фантомной судорогой. За прошедшие два дня они все пережили слишком много, и теперь то затолканное в сундук подальше до лучших времён вдруг вкололось ему между ключиц и прошло насквозь. — Лань Чжань, — тихо зашептал Цзян Чэн, кладя ладонь на тёплое плечо. — Лань Чжань… — М-м? — Лань Ванцзи тут же распахнул веки. Но глаза его, обычно осознанные и глубокие, будто подёрнуло тонким слоем инея. — Ваньинь? — А-Чжань, он ушёл, — по-прежнему не поднимая голоса произнёс Цзян Чэн. Точно скажи он это громко и чётко — и всё тут же станет правдой. — Вэй Усянь ушёл. Лань Ванцзи моргнул. Прозрачные веки сломали тонкую корочку инея — в следующую секунду на Цзян Ваньине сосредоточился серьёзный осмысленный взгляд. Лань Чжань тоже сел. Оглядел комнату и нахмурился. Он не верил, что Вэй Усянь посмел нарушить клятву — он был одним из тех людей, кто разбрасывал слова направо и налево, но когда речь заходила о по-настоящему серьёзных вещах, Вэй Ин никогда не шутил и не лгал. Он не мог уйти. Тем более вот так трусливо: не попрощавшись и не дав им троим даже времени ужиться вместе с той мыслью, что теперь их не двое и впредь ничего не будет прежним. Не позволив им выбрать для себя дальнейший путь. Лишив шанса нормально поговорить и всё как следует обдумать. — Ваньинь, — Лань Ванцзи обнял руками растерянное лицо. Он коснулся его впервые с тех пор, как вошёл вечером в покои, застав момент клятвы. Он знал, что Цзян Чэн на него зол, и знал, что заслужил это, а потому старательно избегал его взглядов и касаний. Положить между ними Вэй Ина оказалось очень хорошей идеей во всех смыслах. Только Вэй Ин куда-то делся — факт — и они вновь остались наедине. Видя, что паника и не собиралась отпускать Цзян Чэна, Лань Ванцзи решился переступить черту. — А-Чжань, — беспомощно прошептал Цзян Чэн. — Баобэй, — Лань Ванцзи наклонился и нежно поцеловал веки, закрывшие блестящие, покрытые влажной плёнкой глаза. Касанием губ прошёлся по лбу, переносице и щекам. Губы Ваньиня тронуть не смел — недостоин. — Я посмотрю. Сразу вернусь. Нежно заправив за уши лезущие в лицо Цзян Чэна длинные пряди, Лань Ванцзи встал с постели. Запахнув нижнее ханьфу, накинул на себя второе и вышел из покоев. По коридору уже ходили пока ещё сонные, не успевшие проснуться слуги. Готовились к предстоящему дню. Галерею заливали яркие, но уже не такие горячие, как летом, солнечные лучи. На вопрос Лань Ванцзи о том, не знают ли они, где господин Вэй, слуги отвечали извиняющимся отказом. Не озаботившись третьим слоем ханьфу и подобающей причёске, Лань Ванцзи пошёл вперёд, пока не встретил летящего ему навстречу главу охраны Ли Му: именно он сегодня стоял в ночь на карауле у главных ворот и, видимо, едва прошла пересменка, поспешил в основную резиденцию. — Ханьгуан-цзюнь! — Ли Му приветственно поклонился. — Докладываю: нынче утром господин Вэй взял с собой молодого господина Цзинь и молодого господина Лань. Втроём они отправились на ночную охоту. Так же господин Вэй велел вам и Главе Цзян передать, что обязательно вернётся. Лань Ванцзи удовлетворённо кивнул. Ли Му, который, увидев почти неприличный вид Ханьгуан-цзюня, решил не смотреть на него вовсе, поклонился снова и поспешил уйти. Лань Ванцзи, в свою очередь, без промедлений направился обратно в покои. Цзян Чэн уже сидел на низком табурете перед медным зеркалом. В руках он держал гребень, но его по-прежнему спутанные волосы говорили о том, что сил ему хватило только на то, чтобы встать с кровати. Кого-то паника мечет из угла в угол, кого-то — пригвождает к земле. Цзян Чэн испытывал оба эти состояния без всякой логической последовательности. — Всё хорошо, — плотно закрыв за собой дверь произнёс Лань Ванцзи. — Вэй Усянь вместе с детьми отправился на ночную охоту. Передал через Ли Му, что вернётся. — М-мх, — выдавил из себя Цзян Чэн, сразу же успокаиваясь. Напряжённые плечи расслабились, пальцы, сжимающие гребень до побеления, вновь порозовели. — Что ж… надеюсь, Сычжуй-эр не даст Цзинь Лину убить Вэй Усяня. Как А-Лин вообще на это согласился? Лань Ванцзи пожал плечами. Он хотел подойти поближе. Забрать из рук гребень и приступить к ежеутреннему ритуалу: расчесать длинные мягкие волосы, заплести косы, собрать их в пучок. Оставить пару бесстыдных поцелуев в процессе. Позволить заплести свои волосы. Повязать ленту. Помочь друг другу омыться в купальне и надеть одежду. Но теперь Лань Ванцзи не смел лишний раз и взглянуть на Цзян Ваньиня. Увидев, что Цзян Чэн успокоился, Лань Ванцзи взял свои одежды и направился в купальни первым. Он надеялся закончить с утренним туалетом пораньше, чтобы после весь день не попадаться Цзян Ваньиню на глаза. Избегать его так долго, сколько возможно. Столько, сколько потребуется для того, чтобы Лань Ванцзи понял, как попросить прощения за утаивание правды и за измену. Чтобы понять, достоин ли он вообще прощения Цзян Ваньиня и не слишком ли многого он захотел от жизни, став таким жадным и развязным, противным самому себе человеком.∞ 🌸 ∞
Стараниями Главы Цзян (и, надо полагать, Лань Ванцзи) весь Юньмэн и близлежащие к нему земли не испытывали никакой необходимости в заклинательской помощи. В поисках ночной охоты Вэй Усянь (а с ним Лань Сычжуй и Цзинь Лин) продвигались всё дальше на запад. Они давно пересекли пограничные земли и вышли на скромные деревушки, не принадлежащие никому из более-менее крупных кланов, поскольку численность домов в таких поселениях была мала и пользы от них кланам тоже было немного. Если бы Вэй Усянь путешествовал один, он бы взял с собой Яблочко, и вместе они бы шли так далеко, как велела опустошённая душа. Но с ним увязался воодушевлённый Лань Сычжуй и недовольный Цзинь Лин. Теперь в пути следовало помнить и о них: по возможности останавливаться в постоялых домах, следить за питанием и сном. На всё это уходило много времени, впрочем, Вэй Усянь на это не жаловался: чем позже он вновь вернётся в Пристань Лотоса, тем лучше. Пусть он не ушёл навсегда, но подозревал, что, стоит ему вернуться, и он непременно нарвётся на недовольство шиди и, скорее всего, гэгэ. — Я думал, у тебя есть план? — ныл всю дорогу Цзинь Лин, обращаясь к спине идущего впереди Вэй Усяня. — Гэгэ, какого гуля мы потащились за ним? Лань Сычжуй дёргал его за рукав ханьфу и неодобрительно шептал: «Побольше уважения, сяо». Вэй Усянь коротко улыбался себе под нос. Несмотря на бесплодные поиски, он потихоньку начинал получать удовольствие от их растянувшегося бесконтрольного похода.∞ 🌸 ∞
Кроме выжженных кустов и обугленных стволов деревьев на голой опушке посреди реденького, но глухого леса ничего не занимало пространства. Любой, кому не посчастливилось забрести в такую глушь, прошёл бы мимо, но Вэй Усянь знал, что они пришли туда, куда нужно. След вёл их точно к этой опушке и здесь же обрывался. На горелой, хрустящей под ногами траве, смешанной с пылью, не виднелось ни одного отпечатка ног. Зато в тишине, кажущейся могильной, слышалось много интересного и жуткого. Они путешествовали уже три дня, когда, наконец, в одной из деревушек старая чета между делом посетовала, что у их внучки сорвалась свадьба: в назначенный час жених не прибыл на место и с тех пор его никто не видел. В соседнем небольшом городке люди жаловались на пропажу своих уже повзрослевших детей: каждый из них приблизился к брачному возрасту и вот-вот должен был выйти замуж или жениться. Найдя это совпадение занятным, Вэй Усянь продолжил держать курс на запад, однако не всегда угадывал и пару раз приходилось возвращаться назад, чтобы понять мысли кого бы то ни было и напасть на след. Спустя ещё день они втроём забрели в «проклятый» лес. Местные и раньше опасались заходить в него, поскольку тот кишел опасными болотами, но несколько месяцев назад оттуда стали доноситься стоны и вопли, особенно слышимые ночью, когда деревни и города затихали. Цзинь Лин, поняв, что они наконец-то на что-то вышли, воодушевился. Он перестал быть таким несносным и даже на время приостановил попытки всеми силами пытаться подначить Вэй Усяня — всё его внимание заняло их маленькое расследование. — Учитель Вэй, мы на месте? — шёпотом спросил Лань Сычжуй, оглядывая местность на предмет какой-либо твари. Идя по следу, они выдвигали множество предположений и догадок, кто бы мог похищать всех людей, но, к сожалению, почерк этого чудовища Лань Сычжую оставался не знаком. Тот не оставлял после себя никаких улик и действовал на удивление рационально и осмотрительно. Вэй Усянь медленно кивнул. В отличие от детей, он понял, на кого они охотятся, но не спешил поделиться с ними своими выводами. Прохрустев травой и золой, прошёлся по поляне, пытаясь понять, из какого её места доносился смрад и тихое шевеление, практически не слышимое для уха обычного человека. — Приготовьте мечи, — велел Вэй Усянь, рассматривая крупную, перегоревшую посередине и чудом не свалившуюся ветку дерева над застланной травяным ковром местом. Вытащив талисман, взмахнул рукой, отправляя его в полёт. Бумага с выведенными киноварью символами вспыхнула на лету и приклеилась к ветке, прожигая её слабое место. Тихо хрустнув, та начала падать вниз. Вместо ожидаемого звука глухого падения, она прошла сквозь соломенный покров, исчезнув без следа. Вэй Усянь сделал два шага назад. Послал вперёд ещё два горящих талисмана. Те, опав ровно в то место, где только что исчезла ветка, занялись кострищем. В лицо полыхнуло жаром, принёсшим с собой тошнотворный запах разлагающейся плоти. Горел только сухой покров, ничем не отличающийся от травы под ногами. Споро и голодно огонь сжирал волшебное прикрытие, и на месте тления образовывалась тёмная дыра, глубоко уходящая под землю. Послышался внезапный, быстро заглушённый визг. Вэй Усянь сразу же повернулся: Цзинь Лин изо всех сил брыкался в руках высокого темноволосого заклинателя. Волосы его, необычайно короткие, доходящие до скул, ухоженно блестели. Светлые одежды цвета цин подчёркивали изящную, сильную фигуру. Тонкий рот с побелевшими от злости губами сливался с бледным измождённым лицом. Лань Сычжуй застыл, держа перед собой меч. Он смотрел на сжатого в тисках Цзинь Лина, но в бой осмотрительно не рвался: очевидно, соперник в несколько раз превосходил его по силе, и полети он вперёд, сделал бы им двоим только хуже. — Сычжуй-эр, не двигайся, — приказал Вэй Усянь, очень медленно поворачиваясь лицом к происходящему. Незнакомец выглядел растерянно. Ему и в голову не приходило, что кто-то сунется сюда и нарушит его уединение. Он специально забирал из поселений по одной жертве и действовал хаотично. Так, чтобы пропажи можно было списать на диких зверей в чащах или несчастные случаи. Он действовал далеко от этого леса, а сюда приходил уже с добычей и едва ли рассчитывал на то, что привлечёт чье-то внимание из господ-заклинателей: все «обокраденные» им земли не принадлежали ни одному клану, а бродячие добродетели в этих краях не появлялись вот уже семь лет — он знал эту цифру с точностью до дня, ведь именно он был тем человеком, который убил последнего такого бедолагу и присоединил его к своей армии. — Итак, для чего тебе армия? — спросил Вэй Усянь, посматривая на притихшего в руках заклинателя Цзинь Лина — выжидал момент, когда хватка ослабнет. Но прохладные сильные руки держали уверенно и крепко. — Не имеет значения, — спокойно ответил мужчина, справляясь с удивлением в голосе. Откуда человек перед ним, которого он видел впервые, мог знать о его планах? — Видишь ли, я бы советовал тебе прекратить этим заниматься. Тёмная материя щедра и богата, но просит взамен не меньше. Даже если тебе кажется, что ты готов пойти на любые жертвы, знай, что когда придёт время платить, ты вдруг поймёшь, что совершенно беден. — Что бы ты знал о потерях, — мужчина спокойно улыбнулся. — Мне нечего терять и нечем платить, кроме своей жизни и души. Но если остался хоть один шанс всё исправить — я его использую. Вэй Усянь кивнул. Цзинь Лин, чувствуя, что схватка не ослабевает, вновь принялся брыкаться. Лань Сычжуй невольно сделал два шага по направлении к нему, но Вэй Ин его опередил — он быстро пересёк небольшое расстояние и встал между ним и мужчиной. Свистнул клинок — мужчина приложил его обоюдоострое лезвие к шее Цзинь Лина. — Ещё один твой шаг будет стоить ему жизни. Вэй Ин замер. — Для чего тебе армия? — повторил он свой вопрос. — Судя по состоянию этого места, ты не собираешься использовать созданных тобой оживших мертвецов в качестве боевой силы. Ты ставишь эксперименты. Зачем? Скажи мне, и я помогу тебе. — Мне мог бы помочь только Старейшина Илина, — усмехнулся мужчина. — Едва ли это ты. Вэй Усянь, продолжая отвлекать мужчину разговорами, прощупал пространство. Как он и думал, в зияющей дыре, ранее прикрытой сожжённой им защитой, копошились ожившие трупы. Они не подчинялись своему мастеру и ничем не контролировались. Это означало, что Вэй Ин мог использовать их для отвлечения. Но он не знал, насколько глубока яма, и как быстро мертвецы смогут из неё выбраться. Опустив руку вниз, он сложил пальцы в печати и дал команду. Таким образом, у него была минута или две на то, чтобы начать действовать. Увидев выбирающихся из ямы мертвецов, тёмный заклинатель мог потерять всё своё хладнокровие. По его отрешённому взгляду Вэй Усянь понял: тому действительно нечего терять, а, значит, отнять у Цзинь Лина жизнь ему тоже ничего не стоило. Начиная новую жизнь, Вэй Усянь поклялся себе, что больше не будет прибегать к тёмному пути. Теперь, оказавшись в безвыходной ситуации, он знал, что его словам нет цены, но данное себе же обещание не стоило ничего по сравнению со здоровьем и благополучием Цзинь Лина. Глубоко вдохнув, Вэй Ин сконцентрировал в нижнем даньтяне энергию и громко крикнул: — Цзинь Лин! Тот сразу же поднял на него свой взгляд. Они встретились глазами и тут же дух Вэй Усяня вытолкнул Цзинь Лин из своей оболочки. На несколько секунд они поменялись душами — ритуал, который он проводил лишь однажды, сработал. Ощутив себя в крепкой хватке, Вэй Ин прикрыл глаза и заставил своё тело вспыхнуть. То была вспышка короткой иллюзии, но её хватило, чтобы держащий не-совсем-его мужчина в инстинктивном страхе разжал удушающие объятия. Последних секунд осознанности хватило лишь на то, чтобы отбежать подальше. Его тряхнуло и будто протащило по тонкому, узкому горлышку сосуда — душа возвращалась в своё вместилище гораздо неохотнее, чем покидала его. Внутренности сжались и тут же расправились. Воздух иглами впился в лёгкие и веки. Первый вдох в своём теле был до того болезненным, что казалось, будто вместо воздуха он глотнул охапку пламенных языков. …в глазах медленно прояснилось. Правое предплечье полоскало болью — короткий клинок рассёк его внутреннюю сторону руки вдоль от запястья до самого локтя, видимо, целясь в грудь, но сильно промахнувшись. Лань Сычжуй, одной рукой заталкивающий всё ещё дезориентированного Цзинь Лина себе за спину, второй ловко звенел мечом. Тот, сталкиваясь с крепким клинком, ярко звенел и высекал громкие искры. Первые мертвецы начали покидать яму, но, растерявшись, вновь бестолково застыли на месте — пока его душу швыряло туда-сюда, Вэй Усянь лишился над ними контроля. Мужчина заметил покидающих своё пристанище мертвецов и, поняв чужой ход, взревел. Свободной от клинка рукой он принялся складывать пальцы в печать, но тут меч Лань Сычжуя, нагревшийся от негодования своего хозяина, отсёк ему кисть. Густая кровь брызнула во все стороны, впитываясь и в белое ханьфу Лань Сычжуя, и в сухую, углистую землю. Волна не оформившейся тёмной энергии тряхнула всех, успевших вылезти наружу мертвецов обратно в яму. Те упали без какого-либо звука. Цзинь Лин, пришедший в себя, начал заваливаться вбок. Вэй Ин перехватил его раненной рукой и отправил Суйбянь в полёт. Тот врезался между клинком и мечом. — Сычжуй, держи А-Лина, — призвал Вэй Усянь. Пока они менялись позициями, тонкое лезвие неласково лизнуло его шею, щёку и вторую руку — до глубоких, кровоточащих царапин. Манёвренность такого небольшого оружия позволила ему подныривать под защиту меча, но встретившись в воздухе с раскалённым Суйбянем, клинок внезапно начал оплывать. Капли металла зарыдали вместе с продолжающей кровоточить рукой хозяина. Вэй Усянь, рискуя, подошёл ближе и вонзил меч в сердце мужчины. Здоровая рука того безвольно дрогнула, желая вогнать то, что осталось от его верного оружия в противника, но лишь прижгла одежду на бедре и безвольно опала. На лесной опушке вновь расплылась тишина, нарушаемая только негромким копошением мертвецов в земляной тюрьме. Мужчина медленно оседал на землю. Его открытые чёрные глаза смотрели в небо.∞ 🌸 ∞
Несмотря на яркое солнце в ясном небе, постепенно начинало холодать. Поданый слугами чай, разлитый по чашкам, курился душистым паром. Лань Ванцзи расправлялся с завтраком неспешно, но методично и без лишних движений — так, как делал это в самые первые месяцы их совместного с Цзян Ваньинем проживания в Пристани Лотоса. Потом расслабился. Отучился от строгого графика Облачных Глубин и научился получать от неспешного потребления пищи удовольствие. Завтраки, обеды и ужины стали для него не просто досадной необходимостью, но приятным процессом, в котором также присутствовала неспешность и — немного — разговоры. Этим утром Лань Ванцзи молчал. Быстрее покинув купальни, он прибыл на завтрак первым и начал трапезу в одиночестве. Цзян Чэн подошёл к тому моменту, как Лань Ванцзи, придерживая одной рукой широкий рукав, второй наливал в чашку чай. В её темной зеркальной гладкости отражалось светящее сбоку от крытой беседки солнце. Раньше за завтраком они обсуждали планы на день и, если таковые были, последние новости. Нынче Ванцзи молчал и взгляда на него по-прежнему не поднимал. Напряжение между ними можно было сцеживать в Цзыдянь и позже использовать по назначению. Рассматривая нагромождение блюд на столе, Цзян Чэн, вместо аппетита, ощущал на языке горечь обиды. Ужели он не заслужил разговора? Он, который так старался не дать своей обиде выхода; который хотел гневаться и орать, разрушить всё вокруг и себя в том числе; который хотел ненавидеть Лань Ванцзи за измену и не находил в себе сил на это; который пытался разобраться не только в своих чувствах, но и в чувствах Лань Ванцзи. Ужели он не заслужил правды? Взгляда и доброго слова? Его ярость стала бы в разы меньше, скажи Лань Чжань, что между ними всё осталось по-прежнему. Что он, Цзян Чэн как прежде любим, и появление Вэй Усяня никак этого не изменило. Но Лань Ванцзи молчал. Молчал абсолютно и тотально. И равнодушная тишина его, впервые за долгие годы, ничего не говорила Цзян Чэну. Уж лучше бы он сказал, что более желает Вэй Усяня — разве Цзян Чэн не отпустил бы их? Впрочем, может, и нет… Нет, не отпустил бы. Сделал бы что-то ужасное, но не смог бы оторвать от себя два куска плоти. Окаменев от решительности, Цзян Ваньинь набрал в грудь воздуха. Он уже было открыл рот, чтобы начать говорить, как Лань Ванцзи тихо встал и вышел из-за стола. Без привычной ласки. Без единого слова. Цзян Чэн так и сидел, наблюдая, как медленно, с опущенной головой, Лань Ванцзи удалялся по направлению к мастерским. Его ждали утренние занятия с адептами. Его ждал остывший завтрак и решимость поговорить этим же вечером во что бы то ни стало. Хотел того великолепный, благородный и чистейший Ханьгуан-цзюнь или нет!∞ 🌸 ∞
Согревающее, уютное тепло от небольшого костра мягким светом разливалось по небольшому расчищенному пяточку пространства. Над огнём, закипая, весел котелок, который предусмотрительный Лань Сычжуй взял с собой (как и много других, полезных для непредвиденной ночёвки в лесу, вещей). Лес этот был другой. Не тот, в котором один несчастный тёмный заклинатель ставил свои опыты — этот находился недалеко от ближайшей к ним деревни и был более безопасным и спокойным. К сожалению, с духовным истощением Вэй Усяня и его ранами дойти за светло до ближайшего поселения оказалось затеей неблагоразумной и лишённой здравого смысла. Не менее истощённый Цзинь Лин впервые за все проведённые вместе дни решил с ним согласиться. Все трое скромно перекусили из остатков взятых с собой (опять же, Лань Сычжуем) еды. Его рукав-цянькунь, похоже, ничуть не уступал отцовскому! Мысль об этом изрядно веселила Вэй Усяня. Не родной, но сын пошёл в отца. И не только бережливостью и запасливостью. Вэй Усянь уверен, что и Лань Ванцзи отказался бы покидать место с таким изрядным скоплением неуспокоенных душ. В яме, защищённой травяным настилом не столько от внешней опасности, сколько предотвращающей случайный побег ценного материала для опытов, Вэй Усянь, Цзинь Лин и Лань Сычжуй увидели около двух сотен мертвецов. Все они подходили на описания пропавших юношей и девушек. «У моей-то доченьки шёлковый платочек в волосах вился, на свадебку подарили, да так и не успела по назначению использовать». Платочек, порванный, грязный, едва угадываемый, виднелся в наполовину облысевшей голове и чудом держался на остатках волос. Там же мелькали и «ханьфу, расшитые журавлями и фениксами», «новые кожаные сапожки с толстой подошвой» и прочие дорогие предметы одежды, на которые иные жители деревни копили многие годы, готовя своих дитяток к предстоящей свадьбе. Помимо копошащихся мертвецов в яме стоял, высеченный из белого нефрита, необычайно дорогой гроб с закрытой наглухо крышкой. Он стоял в отдалении и создавал ощущение, что покоиться должен где угодно, только не в том зловонии и смерти, окружавшей его. В гробу лежал, нетронутый тленностью, молодой юноша. Ещё мягкие, едва округлые щёки румянились, а под тонкими веками, создавалось впечатление, того и гляди задвигаются зрачки. Вэй Усянь полагал, что заклинатель, которого они убили, ценой жизни всех окружающих их мертвецов поддерживал в мёртвом юноше нетленность, а потому не мог бы найти иного места для гроба, поскольку и его «подручные» и сам юноша должны были находиться под рукой. Состроить достаточно просторный дом для такого количества трупов, по видимому, было заклинателю не по средствам. Оставался большой вопрос, откуда мужчина взял такой дорогой гроб, какой мог себе позволить не всякий зажиточный господин. Когда «болванки» иссушались, отдав все жизненные силы человеку в гробу, они становились подопытными. Вэй Усянь знал, что пытался сделать мужчина: лютого мертвеца, обладающего сознанием, умом и памятью. Раз у него не получалось воскресить своего возлюбленного в первоначальном виде, он не исключал и такого варианта. Это сложное, трудоёмкое и почти непосильное занятие. На «оживление» Вэнь Нина ушли почти все силы и не одна неделя практически круглосуточной работы. Но заклинатель, встретившийся им, не был силён и в четверть от той силой, которой некогда обладал Старейшина Илина. И всё же — он не прекращал попыток. Он десятками убивал молодых, полнящихся энергией людей, но так и не сумел осуществить задуманного. Лань Сычжуй, на предложение Вэй Усяня просто спалить всю яму, ужаснулся. Он всю ночь и весь следующий день, не жалея сил, играл на гуцине Песнь Упокоения, отпевая мучающиеся ни один год души, даруя им проход в следующее царство. Лань Ванцзи поступил бы точно так же. Зализывающий в стороне раны Вэй Усянь смотрел, как Цзинь Лин время от времени подносил Лань Сычжую флягу с водой и просил сделать перерыв, чтобы он мог поделиться с ним своею ци — потому что никак иначе помочь ему не мог. Лань Сычжуй благодарно принимал воду, но ци делится запретил, поскольку Цзинь Лин и сам ещё не в полной мере восстановил свои силы после насильственного переселения душ. Таким образом, двинуться в путь все трое смогли только в сумерках следующего дня. Началась осень, и световой день становился всё короче и холоднее. Времени им хватило только на то, чтобы пересечь пустое поле и дойти до ближайшего небольшого леса с редко растущими деревьями. Обустроив ночлег, развели костёр и перекусили. Цзинь Лина сморило. Он, сидя рядом с Лань Сычжуем, сползал всё ниже, пока не сдался окончательно, ложась на манящие, кажущиеся мягче любой подушки, колени. Лань Сычжуй ласково поглаживал его немного растрепавшиеся волосы. Вэй Усянь, уже рассказавший Цзинь Лину и Лань Сычжую всё, о чём смог догадаться по поводу того тёмного заклинателя, сидел, опершись спиной о дерево и ждал, когда в котелке закипит вода. — Учитель Вэй, — тихо позвал Лань Сычжуй, сидящий напротив. — Почему… — Сычжуй замолчал. Опустил глаза на спящего Цзинь Лина. Сердце его переполнилось нежностью и любовью. Как бы он поступил, окажись на месте того мужчины?.. Нет. Он не стал бы так мучить душу возлюбленного человека. Он бы отпустил его, как бы больно потом ни было. Отпустил бы, но каждую минуту следующей жизни без него ждал только встречи с ним в другом мире. Отец отпустил. И дождался встречи. А дядя отпустить не смог: тогда, в суматохе храма, Лань Сычжуй ясно видел, что дядя был готов умереть вместе с любимым человеком. Что рука его смиренно опустилась, а тело расслабилось. И что Цзинь Гуанъяо оттолкнул его от себя в самый последний момент. — М? — Вэй Усянь приоткрыл один глаз. — Почему что, Сычжуй-эр? — Почему вы хотели сбежать? — спросил совсем не то, что планировал изначально Лань Сычжуй. Он не имел права спрашивать такое, но знал, что этот человек его не осудит ни за любопытство, ни за несоблюдение этикета. — Я не собирался сбегать, — ответил Вэй Усянь, подбираясь и отводя взгляд. — Клянусь, я хотел вернуться. Но мне нужно было подумать о многом, и я не чувствовал, что в Пристани Лотоса смогу справиться с этим. Лань Сычжуй ощутил, как горят кончики ушей от стыда, хотя никто его не осуждал и не журил. Вэй Усянь нуждался в одиночестве, а вместо этого ему пришлось взять ответственность за него и сяо-Лина. — Простите. — Ха-ха! — негромко рассмеялся Вэй Усянь. — Ха-ха-ха-ха! Лань Сычжуй нахмурил брови, посмотрел на откровенно веселящегося человека. Котелок закипел. Капли воды, выливаясь, с тихим шипением падали на угли, мгновенно испаряясь. Вэй Ин снял его с огня и принялся разливать по небольшим самодельным чашкам, уже заполненных травами, горячую воду. Лань Сычжуй подался было вперёд, чтобы разлить чай самому, но на его коленях спал сяо-Лин, а Вэй Усянь, всё ещё веселящийся, махнул на него рукой. Он спокойно мог разлить чай и сам. Даже если одна рука у него почти не двигалась из-за плотной, тугой повязки. Он ненавидел церемонии, этикет и пустые расшаркивания. — Учитель Вэй? — Ах, Сычжуй, Сычжуй, — отдышавшись, Вэй Усянь поднёс чашку к лицу, но не пригубил — только вдохнул ароматного, горячего пара. — Я рад, что вы пошли со мной. Правда, боюсь, по возвращении меня ждёт жестокая смерть от рук Главы Цзян. И, уверен, Ханьгуан-цзюнь с большим удовольствием поддержит его в этом деле! Мало того, что ушёл сам гуль знает, куда, так ещё и детей с собой прихватил. А-ха-ха-ха! — Дядя сказал, что ты никогда не пожелаешь мне зла, — пробудившийся от громкого смеха и уже несколько минут слушающий разговор Цзинь Лин не смог больше молчать. — Он тебе доверяет. — Вот как, — сразу же посерьёзнел Вэй Усянь. — Да, так. Это он мне сказал. Сразу после того, как ты вернулся в Пристань Лотоса. — Хм. — «Хм»? — Цзян Чэн как всегда прав, — только и ответил Вэй Усянь. — Раз уж ты проснулся, хочешь чаю? Цзинь Лин, не открывая глаз, повернулся к нему спиной, поудобнее устраиваясь на коленях гэгэ. Ему бы хотелось только, чтобы рядом была ещё и Фея: её мягкость и теплота всегда дарили ему успокоение. И в эту прохладную ночь собака помогла бы согреться получше любого костра. То, что нужно после бешенного денька. К тому же, Фея могла бы здорово помочь им на охоте. Умная, славная девочка. …не прошло и нескольких минут, как он снова уснул. Вэй Усянь больше не говорил. Он протянул вторую чашку Лань Сычжую, чтобы тому не пришлось вставать, и, вернувшись на своё место, принялся мелкими глотками пить постепенно остывающий чай. Потрескивали невидимые ночные цикады. Хрустели подбрасываемые Вэй Усянем в костёр ветки. Первая чашка чая закончилась, закончилась и вторая. Лань Сычжуй, ужасно стесняясь, тем не менее не прекращал поглаживать волосы глубоко спящего Цзинь Лина. Ночь выдалась теплее предыдущей, клонило в сон. — Учитель Вэй, — снова позвал Лань Сычжуй. Для того, что он хотел спросить, вряд ли бы нашёлся момент ещё лучше. — Да, Сычжуй-эр? — Не знаю, помните ли вы… — осторожно начал Сычжуй. — Ребёнка… — Который грыз мою флейту и подрастал на грядке среди редисок? — добавил Вэй Усянь, улыбаясь. — Который, как огня, боялся сестрицу Вэнь Цин и приносил мне в пещеру рисовую кашу? Который катался на спине Вэнь Нина, словно тот был самым добрым на свете дядюшкой, а не внушающим страх лютым мертвецом? Который пускал слюни на мои ханьфу, засыпая у меня на руках?.. А-Юань, я помню этого ребёнка. Лань Сычжуй вытер набежавшие слёзы, но их будто становилось всё больше и больше. Детство, которое он помнил отрывками, возвращалось к нему постепенно. Чем больше он видел Вэй Усяня или вещей, связанных с ним, тем больше он вспоминал. Он вспоминал и время, когда отец только забрал его в Облачные Глубины. Время, когда он звал второго отца и плакал тогда, когда никто не мог этого увидеть. Он вспоминал безучастного ко всему отца и желал, чтобы эти воспоминания оказались всего лишь кошмаром. Лань Сычжуй всхлипнул. Опустил голову. Перед глазами расплывалось пурпурное ханьфу сяо-Лина. Тёплая рука легла на плечи. Его мягко обняли, утянув в знакомое с детство тепло, защищённое от всех невзгод мира. — Что ж… так уж получилось, что твоё несчастье сделало тебя богаче других детей, — тихо сказал Вэй Усянь. Лань Сычжуй задумался о смысле этих слов. Но прежде, чем он смог их осознать, Вэй Ин вновь тихо засмеялся и покрепче прижал его к себе. Он проникся к Вэнь Юаню однажды и сделал это снова. Спустя тринадцать лет разлуки Вэнь Юань, ставший Лань Сычжуем, и оставшийся собой Вэй Усянь, невольно занявший чужое тело, вновь нашли путь друг к другу.∞ 🌸 ∞
Дверь покоев громыхнула с такой силой, что звук ударяемых друг о друга деревянных панелей разнёсся по всей Пристани Лотоса. Лань Ванцзи, не ожидавший прихода Цзян Ваньиня так скоро, резко повернулся. Он, только вернувшийся с купален, едва успел прикрыться самым нижним халатом. Кончики влажных распущенных волос оставляли на тонкой невесомой ткани мокрые пятна. Цзян Чэн скользнул взглядом по соблазнительным босым ступням, которые ему удавалось увидеть реже, чем хотелось бы, но тут же поднял глаза наверх, запрещая себе отвлекаться. — Лань Ванцзи, поговори со мной, — строго сказал Цзян Ваньинь. Приказал, если бы имел на то право. Лань Ванцзи стоял перед ним, сжимая в пальцах гребень. Снова с опущенной головой, избегающий прямого зрительного диалога. Он напоминал провинившегося Цзинь Лина, который, осознавая свою вину, упорно молчал, потому как не имел представления о том, куда, во-первых, деть себя от стыда и вины, а, во-вторых, как бы ему заполучить прощение. — И смотреть на меня стало противно? — Цзян Ваньинь держался за последние остатки самообладания. Он глухо захлопнул за собой дверь, породив второй хлопок. Чуть более тихий, чем предыдущий. — Незачем? Может, ты сейчас стоишь и думаешь, как бы сказать мне, что более я не мил тебе? Теперь, когда есть Вэй Усянь! В одну секунду Лань Ванцзи упал перед ним на колени, вытянув перед собой руки и низко склонив голову. Волосы его дегтярной рекой разлились по полу. Цзян Ваньинь, ослеплённый обидой и яростью, подскочил к нему, вынимая из ножен Саньду. Склонился. Ему хотелось собрать всю эту чёрную воду в пальцы и отсечь под самый корень. Так, чтобы за секунду всё богатство, взращенное годами, безропотно опало к его ногам. Острое лезвие коснулось небольшой охапки собранных прядей. Несколько волосков упало на пол. Лань Ванцзи чувствовал неприятное натяжение и холод благородного металла, но даже не пытался отстраниться, покорно принимая всё, что заслужил. Если, отстригнув ему волосы, Цзян Ваньинь получит спокойствие и удовлетворение; если эта жертва поможет получить его прощение — то так тому и быть. Опавшие волоски чёрными безжизненными нитями лежали на белых полах нижнего ханьфу. Их вид немного привёл Цзян Ваньиня в чувство. Он отбросил меч в сторону и резко поднялся. Лишённый натяжения волос в затылке, Лань Ванцзи, точно сломанная кукла, практически лёг грудью на пол — настолько, насколько ему это позволяли колени. — Поговори со мной! — призывал Цзян Ваньинь. — Скажи мне хоть слово! Любое! Неужели тебе совсем нечего сказать? Неужели тебе настолько безразличны мои чувства?! Лань Ванцзи! Цзян Ваньинь метался по комнате. Он ходил из угла в угол, и просторные, обычно наполненные светом и воздухом покои сейчас казались ему узкой тюремной камерой. Он не находил себе места от горя и страха, и всё думал, думал о том, что будет дальше. О том, что он ни за что на свете не отпустит Лань Ванцзи и Вэй Усяня снова, даже если они захотят этого. Даже если они любят друг друга и не нуждаются в нём! Он! В них! Нуждался! Издав не то стон, не то наполненное болью рычание, Цзян Ваньинь опустился на колени рядом с Лань Ванцзи. Положил дрожащую ладонь на его голову, мягко сжал едва не покинувшие это тело прекрасные, удивительной красоты волосы. — Я прощу всё, А-Чжань. Пусть ты возлёг с А-Сянем. Пусть ничего не говорил мне о том, что он вернулся. Пусть всё скрывал. Может — кто знает? — я поступил бы так же? У меня было время любить его. Мои чувства всегда были взаимны, а тебе не досталось ничего. Разве я могу по-настоящему винить тебя за твои желания? За то, что стало и твоим тоже? За то, что ты захотел его тепла так же, как хотел его и я. За твоё долгое ожидание. Только я, А-Чжань, даже теперь не перестану тебя любить. Уважать тебя и восхищаться тобой. А ты? А-Чжань?.. Баобэй?.. Пожалуйста, поднимись. Пол холодный. Поднимись… Умоляя, Цзян Ваньинь ласково, всё ещё трясущейся рукой, поглаживал Лань Ванцзи по спине, через тонкую ткань ощущая его родное тепло. Лань Чжань не двигался, и Цзян Чэн наклонился, чтобы подхватить не желающее расставаться с полом тело под руки. Лань Ванцзи покорно позволил потянуть себя наверх. Поднял глаза. В них стояли непролитые слёзы. — А-Чжань… — прошептал Цзян Чэн. — Вовек ничего не изменится, — прохрипел Лань Ванцзи. Всеобъемлющие слова, грандиозные, наполненные смыслом, никак не желали протискиваться в створки ворот его слишком малых для таких богатств уст. — Я не знал, как попросить прощения. Ждал. Надеялся, придумаю. — А-Чжань… — Цзян Чэн обнял руками его лицо, стиснул ощутимо, но не до боли. — А-Чжань… — Люблю тебя. Вэй Усяня люблю. Одинаково. Не смогу выбрать, а прикажешь — не знаю, что сделаю. Цзян Чэн покачал головой. Он не желал выбирать и сам, с чего бы ему приказывать такое Ванцзи? — Нет. Нет. Не надо. И Вэй Усянь — вот подожди, вернётся… сначала я снесу ему голову! — повысил голос Цзян Ваньинь, снова чувствуя лёгкий, ничего не значащий по сравнению с предыдущим, укол ярости. — А потом.. Потом… Он не станет выбирать, если мы ему позволим. — Позволим, — кивнул Лань Ванцзи. — А-Чэн… Лань Ванцзи не мог произнести просьбу о прощении — и почему она оказалась такой неподъёмной? Вместо этого снова стал заваливаться на пол, но его тут же подхватили руки и строгий голос над головой предостерёг: — Не смей. Никогда больше не смей так унижаться, Лань Ванцзи. Ни передо мной, ни тем более перед кем-то другим. — Прости, — прошептал Лань Ванцзи почти не слышно. — Я прощаю тебя, А-Чжань, — твёрдо и уверенно сказал Цзян Ваньинь. Он солгал. Обида в нём всё ещё тлела, и угли могли вспыхнуть вновь в любую минуту. Но он не чувствовал вины за эту ложь, потому что знал: рано или поздно он простит. Простит что угодно, потому как потерял однажды в том числе из-за обиды, и больше терять не желал. С гордостью как-то справится, ведь не она главная. Как жаль: пришлось так много пережить, чтобы наконец осознать эту очень простую истину. Несколькими минутами позже, заставив себя подняться, двое стояли рядом с кроватью. Цзян Ваньинь снимал с Лань Ванцзи нижние одежды, чтобы заменить их свежими, не извалянными на полу. Осторожно продевая руки в рукава и запахивая полы, он не смел отказать себе в удовольствии оставить несколько нервных, горячих поцелуев на чужом теле. Руки всё ещё тряслись. Цзян Ваньинь покидал покои, чтобы омыться и возвращался в них, ожидая, что Лань Ванцзи уже будет спать. Но его ждали. И едва он опустился рядом, несмело, будто спрашивая разрешения, обняли. Цзян Ваньинь обнял в ответ. Он судорожно выдохнул. Всё никак не получалось успокоиться окончательно, и сердце продолжало стучать тревожно, хлипко. Но рядом лежало точно такое же сердце, и нынешней ночью они вновь, как и многие годы до этого, синхронизировали свой ход. Неважно, печаль или радость, они разделят это друг с другом в надежде, что вскоре будут разделять это с ещё одним человеком.